– Думаю! Не ори! – мне ничего не приходило в голову. – А ты вообще в своём уме? Отправила пиздюка на улицу с двумя уёбанными наркоманами!
– Вася смотрит за мелкой, а Дима смотрит за Васей. Они оба знают: если с мелкой что-то случится, им обоим пиздец. И не называй мою дочь пиздюком, урод!
– Я же без злого умысла.
– Мне всё равно. Чтоб я больше этого не слышала!
– «Урод»? Иди-ка ты на хуй, Лена! Я, блядь, вообще должен быть сейчас дома и дрочить на еблю с собаками, а не участвовать в этой ебельне. Сейчас допиздишься, и я отсюда свалю. Усекла, тупая ты сука?! – я сильно разозлился.
– Не называй меня тупой сукой, дебил хуев! Вали куда хочешь, только знай, если нас всех посадят, я тебя тоже сдам. Скажу, что это ты убил бабку, сучий хер!
– Что? – я не знал, что сказать. – Да ты… просто… мерзкая манда и подлая тварь! Вы, блядь, с Васей друг друга сто́ите.
– Пошёл на хуй!
Мы замолчали, отдышались, и через полминуты я продолжил:
– Ладно, я останусь, но я буду называть твою дочку пиздюком, потому что мне, например, противно слушать, как вы её постоянно зовёте мелкой.
– Моя дочка, как хочу, так называю. И не торгуйся мне здесь, – она замолчала. – Ну, варианты, вундеркинд? Не слышу. Три-четыре, начали!
– Думаю!
Я пытался вспомнить всё, что успел прочитать про клитор, как будто это могло меня спасти, но всё, что я запомнил, – вообще ничего не запомнил, и клитор у меня по-прежнему ассоциировался с Васей.
– Ну? – напирала Лена.
– Короче, у нас есть жмур, – начал я рассуждать вслух. – Это мёртвая «бабушка на час». Она умерла, потому что перехлебала ликвида. И мы не можем вызвать скорую, потому что боимся вскрытия, которое покажет, что бабка умерла от передоза ликвидом. Значит, нам надо вспороть ей пузо, посадить туда твоего пиздюка и сказать, что бабка его съела, а мы её захуячили, распотрошили и спасли бедную девочку. Тогда никто не будет делать вскрытие и искать в её организме наркоту, потому что будет понятно, что она умерла от вскрытия. Как чукча, – закончил я. – «Красную шапочку» читала? Надо работать по её классической фабуле, вдруг прокатит.
– Ты… ты это серьёзно? – Лена буквально вспоминала слова, потому что, похоже, мой вариант лишил её дара речи.
– Не благодари, – махнул я рукой.
– Не смей вмешивать в это моего ребёнка, долбоёб! Ты не помогаешь, от тебя толку хуй да маленько! Лучше завались нахуй и сиди с языком в жопе! Сама всё придумаю, – она была очень злой.
– Чего? Иди-ка ты в пизду! Это ты не помогаешь! Только орёшь и истеришь, как баба.
– Я и есть баба, идиот!
– Да, может, мои идеи не самые гениальные, но я иду от обратного, ясно? Чем больше хуйни я наговорю, тем меньше её останется, а значит – верный способ где-то рядом. Я как Томас Эдисон, который перепробовал две тысячи неправильных вариков, когда пытался создать нить накала, а потом пизданул: «Я придумал два штукана галимых тем, которые не канают, – значит, осталось найти одну толковую». Так что сама завали своё поганое ебло и слушай мою хуйню, потому что я – Томас Эдисон, а ты – тупая пиздящая сука!
– Ты долбоёб! – закричала Лена. На секунду мне даже показалось, что мы с ней сейчас подерёмся. – Томас Эдисон изобрёл радио! А ты-то что изобрёл?
– Ха-ха-ха-ха, – я истерично рассмеялся.
Может, Эдисон и стоял у истоков изобретения радио, но Лена этого явно не знала, и от этого было вдвойне смешно, потому что она даже не поняла, что сейчас ляпнула. Это примерно как «Ну рисуй, рисуй, Моцарт». Объяснять, кто что и когда изобрёл, было не время. Да и к чему, когда ей похуй, а я понятия не имею.
– А я, знаешь, изобрёл такую пиздатую хуйню, – сказал я, – название, правда, пока не придумал, но аппарат уже запатентовал, и моё изобретение вовсю тестируется и работает без сбоев. Это такой прибор, который помогает людям не захуячивать ни в чём не повинных старушек! – прокричал я последние несколько слов. – И кстати, я до хуя изобрёл таких приборов, которые, например, помогают не употреблять наркоту, не заниматься всякой залупой, да и вообще – не быть мудаками и тупыми суками вроде тебя с твоим мужем! Жалко, я его Васе не догадался дать потестить.
– Дебил! – сказала Лена.
Мы замолчали.
– Ну? – снова спросила она через какое-то время. – Ещё варианты будут?
– Адекватные?
– Любые, – похоже, она смирилась с моими нетривиальными идеями и была готова выслушать все.
– Нет! – не стал я её обнадёживать. – Разве что подкинуть бабке Васину наркоту, если она у него ещё осталась, и сказать скорой, что Зинаида, как её там, Григорьевна пришла какая-то странная, проблевалась, а через какое-то время совсем отъехала. С намёком на то, что бабуля была наркоманкой, – сказал я без задней мысли первое, что взбрело в голову.
– Кстати, а ведь это может сработать…
– Что? Ты что, решишься это всё замутить? Это же мерзко!
– Конечно, лучше вспороть ей брюхо или насрать в рот! – ответила Лена. – Либо идём все вместе в тюрьму за убийство и за хранение и распространение наркотиков.
– Выбор небогатый. Только с момента, как она умерла, прошло минут сорок пять или даже час, – я совсем потерялся во времени. – Как вы объясните скорой, что позвонили спустя час, как она отъехала?
– Мы с мужем отмечали годовщину, дома была только она и ребёнок! Мы только что пришли и увидели, – придумала Лена всё, чего не хватало моей версии.
Она тут же позвонила Васе и позвала его домой, попросив по дороге купить какого-нибудь бу́хача.
– Я сейчас раздену мелкую и быстро её покормлю, а вы пока приберитесь тут, положите Зинаиду Григорьевну на диван и верните всё, как было. И вытащите из пола сраный шприц, пока об него никто не споткнулся, – дала Лена свои указания, когда Вася и Дима зашли в квартиру.
Через пять минут мы закончили и собрали совет. Конечно же, с речью выступала хозяйка квартиры:
– Серёжа и Дима – свидетели. Вы были нашими гостями на годовщине. А сейчас чтоб быстро выдули всё бухло вместе с Васей.
– Бля, как я удачно зашёл, – обрадовался Дима.
– Ага, – кивнул я, – разве что бабку не дали выебать.
– Ха-ха, – Дима засмеялся.
– Я пить не буду. Я мог на вашем празднике и соком наебениться, – сказал я.
– Хорошо, тогда и я типа пила сок, – согласилась Лена.
В целом версия была такой: если нас с Димой спросят, мы скажем, где мы были с Васей и Леной, сколько просидели, что делали и когда и где разошлись. Чтоб мусора не пошли спрашивать в какое-то определённое место были ли мы там, мы типа просто бродили по городу и сидели на разных скамейках – такое вот гоп-отмечание годовщины свадьбы. Зинаида Григорьевна пришла с опозданием и вела себя странно, но молодые родители не придали этому значения и оставили её с ребёнком. А когда вернулись с посиделок с друзьями, обнаружили, что бабушка лежит на их диване уже мёртвая. Ну и когда менты начнут осматривать тело и шарить по её карманам, они найдут наркоту и будет понятно, почему она была странной, а стала мёртвой.
Выяснилось, что у Васи ещё осталось очень до хуя запретных веществ, и старушка из обычной пенсионерки мигом превратилась в серьёзного гангстера-наркодилера, во что мне слабо верилось. Наркоты было так много, что можно было рядом положить меня и тоже сделать мёртвым наркодилером, а потом устроить всё так, будто мы друг друга завалили из-за каких-то разногласий, которые обычно возникают между пенсионерками и маргиналами вроде меня.
– Ну не могло же у неё быть столько всего! – пытался я оправдать бабушку.
– Он прав, – кивнула Лена, – нельзя перебарщивать.
– Что не влезло – мне, – тут же подсуетился Дима, – за молчание.
– Щас, блядь, пизды получишь за молчание! – рявкнула на него Лена. – Тебе и так уже хватит.
– Да лан те, я же шучу. Откуда в тебе столько агрессии, Ленуль?
– Последние несколько минут Дима с Васей гуляли с вашей дочкой, их ведь могли видеть условные соседи, – сказал я Лене. – Нестыкончик.
– Хуйня, – ответил Дима. – Это ещё надо доказать. Я тоже много кого где видел и хули?
– Хули – в Туле, а мы в проёбе, – огрызнулся я.
– Вроде всё, – сказал Вася.
– Ты что, правда думаешь, что это сканает? – обратился я к Лене. – У Васи судимость, у Димы судимость, кто им поверит в то, что бабка сама закинулась лизером и отъехала? – сомневался я в нашем плане.
– Не знаю, это же твоя идея, – напомнила мне Лена.
– И поэтому, если она обосрётся, чтоб я, блядь, не был крайним, я тебя предупредил.