Шайзада Тохтабаева
Эхо безмолвия
Пролог
Шолпан готовилась к очередной командировке в Чехословакию. Шел 1974 год. В этнографическом музее Праги планировалось проведение выставки декоративно-прикладного искусства казахов. Две недели ушли на то, чтобы подготовить концепцию выставки, написать аннотации, собрать и упаковать в маленький чемодан минимум необходимых вещей. По пути Шолпан заехала на несколько минут в поселок близ Алма-Аты к родителям, чтобы получить благословение согласно казахской традиции на удачу в пути.
– Мама, папа, я заехала ненадолго, попрощаться с вами, меня ждет машина!
– Почему раньше не приехала? Мы ждали тебя. Все-таки едешь далеко, в Чехословакию!
– Шолпан, раз ты едешь в Европу, я приготовил для тебя подарок, – сказал отец. – Надень этот перстень, подойдет ли тебе? Правда, он крупный, – продолжил отец, вытаскивая что-то из кармана.
– Боже, какая старина… Папа, это же антикварная вещь! Да еще с монограммой! – радостно щебетала дочь, надевая на безымянный палец перстень. – Мне очень нравится! Я всегда буду носить его. Спасибо большое! Но откуда у вас этот перстень?
– Это наследственная родовая реликвия. Вернешься из командировки, тогда расскажу, – ответил отец.
Она поцеловала родителей, взяла со стола три баурсака[1] и побежала.
В аэропорт приехали вовремя. Попрощавшись с подругой, Шолпан села в самолет. Рано утром ее встретили в Праге коллеги. Приняв груз с экспонатами, они отвезли Шолпан в этнографический музей для передачи художественных ценностей в подотчет главному хранителю. Разместившись в гостинице и пообедав, Шолпан вместе с туристической группой поехала осматривать город. В автобусе рядом с ней оказалась элегантная дама лет пятидесяти. Русскоязычный молодой гид увлекательно рассказывал о Праге, удивительном по обилию зеленого массива и гармонии архитектурных строений города, расположенном на пяти холмах. Современные здания, сочетающиеся с устремленными ввысь башнями в готическом стиле, церквями с величественными куполами, а также роскошные дворцы в стиле барокко придавали городу необычайно живописный вид. Другая бросающаяся в глаза примечательность – обилие золоченых куполов, определила образное название города – Злата Прага.
Следующая неделя прошла в работе над экспозицией. Это была довольно трудоемкая работа. Наконец во вторник состоялось открытие выставки. Народу было много: художники, искусствоведы, сотрудники Академии изобразительных искусств, заинтригованные возможностью увидеть азиатскую экзотику.
Шолпан, немного волнуясь, стала презентовать выставку, стараясь раскрыть многообразие и красочное великолепие прикладного творчества своего народа. Неожиданно среди гостей она увидела ту пожилую даму, которая сидела рядом в туристическом автобусе. Они поприветствовали друг друга улыбкой и кивком головы. Шолпан заметила пристальное внимание с ее стороны. Презентация завершилась аплодисментами. Директор музея и представитель министерства культуры выступили с благодарственной речью. После официальной части зрители продолжали рассматривать экспонаты, восхищаясь искусством кочевого мира. К ней подошла та пожилая дама и поблагодарила:
– Надо же, мы проездили полдня, осматривая Прагу, и не удосужились познакомиться. Спасибо за рассказ, ваше народное искусство удивительно! Сколько в нем цвета, игры орнамента! Позвольте представиться, меня зовут Катрин. Я приехала в Прагу из Вены поработать в Государственном архиве.
– Я, Шолпан Бексултанова. Чем занимаюсь я, вы уже поняли. А какова область ваших интересов? И откуда у вас такой великолепный русский язык? – полюбопытствовала она.
– Дело в том, что моя мать русская, давно эмигрировавшая в Австрию. Я занимаюсь проблемами австрийской генеалогии и работаю в Династическом дворцовом государственном архиве.
– Как давно существует этот архив? – поинтересовалась Шолпан.
– Он основан в 1749 году и является одним из богатейших в Европе. Представьте, ранее этот архив был тайным.
– Это, наверное, очень интересно. Однако почему вы приехали сюда, в Прагу, по вопросу генеалогии австрийцев?
– Вопрос логичный. Дело в том, что некоторые документы или их часть были поспешно вывезены в Чехословакию, буквально перед завоеванием Австрии в марте 1938 г. фашистской Германией. Никто не знал, что и сама Чехословакия будет завоевана фашистами ровно через год. Вот я и приехала искать эти материалы – недостающие сведения по генеалогии некоторых династий.
– Извините за бестактность, – продолжила Катрин. – Меня заинтересовал ваш перстень. Я обратила на него внимание, когда вы демонстрировали экспонаты. Мне кажется, на нем интересная монограмма. Можно мне посмотреть вблизи?
– Пожалуйста, – ответила Шолпан, сняв с пальца перстень.
– Мне знаком этот вензель. Я, правда, на сто процентов не уверена, но нужно проверить. Вы знаете, я даже волнуюсь. Откуда он у вас? – спросила Катрин.
– Это наша родовая реликвия, так сказал мне отец. Буквально перед отъездом он мне его подарил.
– Можно выяснить. Мне, как специалисту по генеалогии, это очень интересно. Если хотите узнать, откуда в вашей семье оказался этот перстень, давайте вместе сходим в архив.
– С удовольствием, конечно, мне очень любопытно выявить историю нашего семейного антиквариата.
– В каком отеле вы остановились? – полюбопытствовала Катрин.
– Отель «Прага», – коротко ответила Шолпан.
– Я зайду за вами в отель завтра в 9 часов утра и отвезу вас в архив. Он находится недалеко от вашей гостиницы.
– Договорились! Я буду вам признательна. Если мы что-то узнаем о перстне, это будет большим сюрпризом для моего отца.
На следующий день женщины оправились в архив, где им предоставили материалы. Работу они разделили: Катрин просматривала опубликованный каталог фамильных монограмм, а Шолпан изучала архив опубликованных на немецком языке записок путешественников XIX века, побывавших в Казахстане. Такие личности были. Шолпан, пролистывая тексты, искала свидетельства того, что кто-то из европейцев был в Восточном Казахстане, на родине ее отца. «Хорошо, что я знаю английский, немецкий и сносно арабский языки», – подумала она.
Пока результатов не было, и работу решили продолжить после обеда, во время которого женщины обменялись впечатлениями о Праге. Вскоре продолжили работу. Шолпан, листая очередные записки, бегло вчитывалась в строки. В это время к ним подошла сотрудница архива и подала две старинные книги, обронив: «Посмотрите эти издания, там есть иллюстрации».
Шолпан взглянула на обложки и слегка заволновалась. Одна книга представляла собой каталог собранных путешественником коллекций художественных и этнографических артефактов казахов. В другой книге были представлены черно-белые фотографии юрт и людей, которые она стала просматривать с особенным вниманием.
Вдруг от неожиданности Шолпан замерла. На одной из иллюстраций была девушка в национальном костюме. Судя по надписи, ее звали Айгуль.
– Катрин, посмотрите, что я нашла! – с волнением воскликнула девушка.
– Удивительно! Вы же, ее копия! Минуточку, давайте посмотрим, кто автор этих снимков и записок, – сказала Катрин, начав с воодушевлением читать: – «Людвиг Вебер – австрийский путешественник, побывавший в 1867 г. в Восточном Казахстане». Наконец-то, мы попали в цель! Имя мы знаем, теперь не проблема установить подлинность монограммы, – радостно произнесла Катрин.
По алфавиту она уже легко нашла фамильный вензель династии Людвига Вебера. У Шолпан от чрезмерного волнения так затряслись руки, что она не сразу смогла снять перстень. Когда сличили монограммы, обе женщины одновременно воскликнули: «Эврика!».
Шолпан продолжила разглядывать черно-белые фотографии и среди них, наконец, нашла несколько снимков самого Людвига Вебера – высокого стройного молодого человека приятной наружности. Имелись также акварели, среди которых был цветной портрет этого путешественника с большими необыкновенно синими глазами.
Далее женщины уже вместе стали вчитываться в текст, чтобы понять, как же перстень попал в далекие степи. Однако об этом узнать ничего не удалось, все растворилось во времени.
Катрин сфотографировала перстень, записала все данные своей новой знакомой, сведения об ее отце, сказав, что ей это нужно для написания и публикации статьи.
Шолпан сняла копию фотографий и вензеля, чтобы показать своему отцу. Женщины обменялись телефонами, адресами для связи на будущее.
Через три дня Шолпан, прощаясь с Катрин, сказала: «Не думала, что в Европе я найду такое, что станет загадкой для нашей семьи. Когда я все разузнаю у отца, напишу вам обязательно. Спасибо вам большое и всего наилучшего! До свидания!»
Сидя в самолете, она вспоминала Катрин, загадочные для семьи материалы и Злату Прагу. Прибыв в Алма-Ату, Шолпан тут же поехала к родителям. Дома был лишь отец, мать, оказывается, уехала в Караганду на похороны своей старшей сестры. Дочь показала отцу фотографии из Чехословакии. Отец пришел в смятение, когда увидел фотографию Айгуль, поражавшей удивительным сходством с Шолпан. Затем он, мимолетно взглянув на портрет путешественника, отложил снимок в сторону. Дочь с любопытством смотрела на отца, пытаясь угадать его эмоциональное состояние. Однако он был сдержан.
Вдруг отец ни с того, ни с сего сказал, что устал и хочет отдохнуть. Шолпан предложила: «Папа, я на весь день приехала, поспите, а я приготовлю что-нибудь вкусненькое». Через три часа она заглянула в комнату отца. Он, оказывается, не спал. Все это время отец в раздумье разглядывал снимки Людвига Вебера и Айгуль. Что было странно, щеки старика стали красными.
– Папа, да у вас температура! Давайте измерю.
Через 10 минут дочь посмотрела на градусник: температура была в норме.
– Пойдемте к столу. Я приготовила ваше любимое блюдо – котлеты с картошкой в сметанном соусе.
После обеда отец, увидев вопросительные глаза Шолпан, начал:
– Я и подумать не мог, что история, которую рассказала мне моя мать Катипа, правдива! Всегда считал, что это вымысел, каких немало в устных семейных преданиях.
– Какая история? О чем это вы, папа? Вы говорите о перстне и о том, как он попал к вам?
– Дело не только в перстне.
– Почему же вы столько лет молчали и не рассказывали эту историю? – спросила Шолпан.
– Доченька, в этой истории есть неприятные стороны, о чем вам, детям, лучше не знать.
– Папа, прошу вас, откройте мне эту тайну.
– Ладно, когда ты услышишь эту историю, ты многое поймешь.
– Папа, я готова слушать вас весь день. Рассказывайте!
Шолпан взяла тетрадь, чтобы записывать все услышанное, а отец удобно расположился в кресле и начал свое долгое повествование, дополненное впоследствие дочерью.
Прощальная мелодия
Это был 1867 год. Людвиг, неженатый молодой человек лет 30, уроженец Вены, был высокообразованным мужчиной с прекрасными манерами, на привлекательном лице которого выделялись большие синие глаза. Высокий, стройный, он обладал хорошим здоровьем, физической силой, любознательностью и добродушным характером. У него было наследство, чтобы жить безбедно, поэтому он имел возможность заниматься тем, чем хочет. Обладая поэтическим даром, он писал стихи, но более всего любил музицировать, исполняя произведения в основном композиторов романтического направления.
На фоне роста капитализма в Европе, когда многие люди спешили занять свое место в социально-экономической структуре, формируя промышленную буржуазию, в каждой стране находился, как и в наши дни, небольшой процент личностей с иным мировоззрением и интересами. В это меньшинство входил и Людвиг. Он являлся членом Историко-филологического семинара при Венском университете, который в дальнейшем преобразовался в Исторический институт. На интерес Людвига к тюркской культуре во многом повлиял известный востоковед, Й. Хаммер-Пургшталь – первый президент Австрийской академии наук.
Будучи тюркологом и владея арабским языком, Людвиг прочитал много книг об истории азиатских народов и проникся на профессиональном уровне интересом к этнографии и культуре изучаемых этносов. Ранее он побывал в Бухаре, Самарканде, а также на Иссык-Куле, после чего его одержимость азиатской экзотикой только усилилась. Делясь, с коллегами в Вене, своими впечатлениями о Средней Азии, он рассказывал, что на приемах видел залы дворцов, устланные европейскими коврами, тогда как в Европе престижным считалось обладать восточными. «Видимо, страсть к экзотике свойственна многим людям», – с улыбкой заключил Людвиг.
Ему захотелось более глубоко познать культуру казахского народа. Людвиг договорился, что примкнет к отряду русского генерала М. Карпова, целью которого в 1867 году было налаживание новых торговых путей сообщений, по которым могли бы поставляться в Россию различные товары, в том числе продукция художественных ремесел и промыслов Туркестана. Маршрут отряда проходил через восточные области казахских степей, что и определило выбор Людвига. После сбора материала он намеревался написать большой труд. Для более тщательного изучения языка и особенностей характера казахов Людвиг несколько месяцев пробыл в Оренбурге, где получил хорошие рекомендации от некоторых султанов.
Когда отряд, наконец, прибыл на лошадях на летнюю кочевку жайляу, находившуюся на равнине, там расположилось целое родовое объединение из тридцати аулов и семисот юрт. Такое возможно лишь в летний период, когда было обилие молодой сочной травы. Тогда как в осенний сезон аулы, наоборот, рассредоточивались из-за ее недостатка. Детвора аула с любопытством разглядывала гостей. Впервые они видели европейцев: русоволосых, высоких и худощавых, а один из них был с большими синими глазами. Это был Людвиг Вебер.
Так получилось, что путники приехали на второй день свадебного пира той[2].
У богатых свадьба обычно продолжалась несколько дней. Им сообщили, что глава одного из казахских родов – бай[3] Камбар третий раз поднял шаңырақ[4], т. е. взял третью жену – молодую красавицу Алтынай. Такое совпадение, когда гости неожиданно попадали на пир, расценивалось в традиционном сознании казахов как наличие хороших помыслов и намерений у визитеров.
Камбар слыл справедливым, но строгим главой рода. При нем все было благополучно: вовремя кочевали, занимая места возле водоемов для весенних, летних и осенних стоянок. У него были сыновья и дочери от первых браков, но он женился на третьей, Алтынай, внезапно вспыхнув страстью к девушке, которую случайно увидел, будучи в гостях в одном из аулов.
В знак уважения Камбар вышел из белой просторной высокой юрты встречать гостей. Это был довольно высокий мужчина приятной наружности в роскошной праздничной одежде. Золотистые детали его наряда так эффектно отражали солнечные блики, что вызвали у впечатлительного Людвига эмоциональный шок. Он обратил внимание на роскошный фиолетовый халат – шапан с золотой вышивкой по бортам, что был надет на Камбаре. На голове Камбара был войлочный колпак с высокой тульей и разрезными широкими полями, также богато обшитый золотой нитью. Был на нем и широкий пояс, декорированный крупными серебряными, с позолотой бляхами. Слева висела сабля в красивых ножнах. Он поздоровался со всеми, подавая обе руки с традиционными приветственными словами: «Мир вам! Добро пожаловать!», те ответили: «И вам мир!»
Гостей пригласили войти в помещение, деликатно контролируя, чтобы они входили с левой стороны от входа и присаживались на правую, «мужскую» сторону от главного почетного места – төр[5]. Перед этим мужчинам ненавязчиво предлагали снять холодное оружие, которое было развешено на этой же стороне на зазубрины стенок юрты. В юрту бая собралось также много его родственников. Юноша с полотенцем через плечо и кумганом с теплой водой дал возможность всем гостям помыть руки, за что они выражали ему благопожелания. После стандартных фраз перешли к неспешной беседе, в чем помогал переводчик. Гостей потчевали кумысом, отварным мясом, которые подавали юноши. Европейцы, глядя на хозяев, пищу брали только правой рукой. Людвиг, хорошо владевший казахским языком, от имени всех визитеров выразил пожелания: «Желаем, чтобы купол юрты становился все выше, а стены просторнее (Шаңырақ биік болсын, кереге кең болсын)», что является образным выражением социально-имущественного роста и рождения многочисленного здорового потомства. Далее он добавил: «Да будет прочен ваш порог (босағаңыз берік болсын)», т. е. пусть будет благополучие в вашем доме. Когда поели мясо, генерал Карпов выразил благодарность и благословение дому. Мясные блюда сменились сладкими деликатесами, приготовленными в домашних условиях.
Наконец, появилась молодая жена Алтынай, все это время она сидела за тростниковой загородкой слева от входа в юрту. На ней было красное платье с длинными рукавами, камзол и красный платок, закрывавший верхнюю часть лица. Она с опущенными глазами стала подавать гостям чай правой рукой, поддерживаемой у локтя левой. Гости выражали ей благодарность и дарили преимущественно деньги.
Беседа продолжалась, а Людвиг стал незаметно рассматривать убранство[6] юрты. Все, включая гостей, сидели со скрещенными на восточный манер ногами на нарядных мозаичных войлочных коврах и могли опираться на подушки, которые были в изобилии. После трапезы младший брат бая Бахыт, слывший также яркой личностью благодаря своей приятной наружности, ораторскому мастерству, а также личным благородным качествам, развлек гостей превосходной игрой на домбре[7]. Все были тронуты достойным приемом, почтением и уважением, проявленным к ним. В продолжение свадьбы и для того, чтобы развлечь приезжих, в ауле устроили музыкально-поэтические состязания айтыс, пешую борьбу күрес, а также спортивные игры, в том числе күміс алу, когда всадник прямо на полном скаку должен был с земли поднять серебряную монету, что демонстрировало лихость и ловкость наездника.
Вечером разожгли костер, а рядом соорудили из деревянных шестов качели алты-бақан для поющей молодежи, наполнившей всю окрестность мелодичными песнями.
К генералу Карпову многие состоятельные казахи приходили с подарками – халатами, коврами, подарили даже степного орла. Остальным членам экспедиции преподносились, по традиции, распашные халаты – шапан.
Через пару дней гости, поблагодарив хозяев, решили двигаться на юг, в Ташкент. Остался только один из них – Людвиг. У него были планы пробыть здесь в течение теплого сезона, после чего он должен был примкнуть к возвращающемуся экспедиционному отряду и уехать к себе на родину.
Попрощавшись с членами экспедиции, Людвиг удалился в гостевую юрту, убранную красивыми коврами и оснащенную всем необходимым: деревянной кроватью, инкрустированной резной костью на казахский манер, железным шестом – вешалкой для одежды и необходимой посудой. По распоряжению бая за ним ухаживала пожилая работница Салима, которая готовила ему еду и стирала его белье. Несмотря на то, что был май, уже стояла сильная жара, поэтому он просил работницу периодически поднимать нижнюю часть войлока. В юрте становилось настолько прохладно и свежо, что Людвиг каждый раз про себя отмечал изобретательность казахского народа, соединивший свой дом и природу в единое целое. Невольно он вспоминал слова персидского историка XVI в. Фазлаллаха Рузбихана: «Дома их (казахов), сделанные из деревьев, возвышаются ввысь, подобно дворцам, и по просторности своей подобны миру…».
Людвиг предусмотрительно запасся различными подарками. Главе рода Камбару он подарил красивую роговую трубку в серебряной оправе для курения табака, старшей жене преподнес серебряную сахарницу. Младшему брату Бахыту вручил серебряную табакерку. Остальные мелкие подарки – зеркала, гребни, бусы, наперстки и другую мелочь он вручал аульным в качестве благодарности за предоставленную информацию. Это было весьма разумным ходом. Все к нему были хорошо настроены, не боялись и относились с пониманием к его работе. Более того, Камбар предупредил аульных, чтобы никто не препятствовал его делу.
Людвиг начал с изучения аула. Позади юрт, расположенных полукругом, были расположены хозяйственные юрты без купольного свода. Дальше на расстоянии были сооружены загоны для ночлега овец. Там же доили скот, и содержался на привязи молодняк. Овец на пастбище выгоняли рано утром, а лошади паслись ночью. Весь скот нужно было ежедневно в два приема поить в озере, вокруг которого рос камыш.
Вдалеке виднелся холм, а напротив него – каменная скульптура балбал тюркского времени с изображением воина. Люди говорили, что он охраняет от врагов покой живых. Это и другое, что представляло интерес, Людвиг записывал и зарисовывал в тетради. Вскоре все жители аула привыкли к нему, и никто не обращал на него внимания. Даже девушки перестали прятаться. Многие старались ему помочь, приглашая в гости, когда проводились различные традиционные обряды. Людвигу удалось многое зафиксировать, в том числе слова нескольких песен, пословицы, местные притчи и легенды, а также народные сказки.
Он описывал и хозяйственные дела, национальные игры, а также любые, представляющиеся необычными жизненные проявления и события. Под его перо попала также комичная судьба Садвакаса, завидев которого женщины давились от смеха, а Людвиг не мог понять, в чем дело. Это был статный высокий мужчина с миловидным лицом. Он имел довольно много лошадей и баранов. Было у него четверо детей от старшей жены байбіше и младшей тоқал, что также являлось нормой для тех времен.
Мужчина, как позже понял Людвиг, был примечателен своеобразным характером. Садвакас был не только мягкий, но и жалостливый, всем сочувствующий. Ему не хватало мужской воли, решительности. Казалось бы, что в этом плохого? Жены должны были вместе сопровождать его в гости, на свадьбы, похороны и т. д. В этом-то и был весь фокус. Они, то есть жены, ненавидели друг друга и жили в разных, хотя и близлежащих аулах. Нестандартность ситуации была в том, что Садвакас не имел над ними никакой власти. Не мог он поставить на место их, вечно враждующих жен, высказать им суровые слова, дать приказ. Это привело к неправильному, в глазах окружающих, поведению. Вместо того чтобы самому выбирать, к какой жене наведаться, он попадал под влияние то одной, то другой. Весь комизм заключался в том, что им завладевала на месяцы то одна, то другая жена. В результате чего страдали дети, надолго лишенные общения с отцом. Но еще более экзотичным являлась форма захвата любимого мужа. Жены по очереди подкарауливали его в темноте, когда Садвакас поздним вечером выходил из юрты. В этот момент поцелуями и ласками совершался захват законного мужа, которого женщина уводила к себе и уже не выпускала долгое время. Этот плен продолжался до тех пор, пока она не устанет и не ослабнет ее бдительность. Затем приходила очередь другой жены подкарауливать Садвакаса. К такой практике они пришли сами из ревности и ненависти друг к другу. Многоженцы, указывая на них, как на отрицательный пример, говорили своим благоверным: «Вот что бывает, когда жены недружны меж собой! Садвакас стал посмешищем для нас!»
Как-то молодежь вновь собралась у костра, и раздалось пение, то хоровое, то сольное. Девушки в своей традиционной одежде выглядели очень живописно[8]. Серебряные украшения, отражая лунный свет, придавали облику девушек особую загадочность. Наблюдая за ними, Людвиг мысленно сравнивал их с цветами. Пользуясь светом от костра, он постарался все это запечатлеть в своих рисунках.
Вскоре он обратил внимание на веселую девушку-певунью с высоким звонким голосом и поразился его чистоте. Слух у нее был идеальный. Людвиг стал записывать слова ее песен, часто поглядывая на нее с восхищением. Айгуль заметила это, но нисколько не смутилась, поскольку она была бойкой и независимой. С другой стороны, она давно хотела подружиться с Людвигом. Закончив петь, она подошла к нему поближе и спросила: «Что вы записывали?»
– Слова вашей замечательной песни, – ответил он, разглядывая ее с неподдельным интересом. У нее была высокая шея и лицо красивого абриса. «Луноликая!» – подумал Людвиг. Отметил он и милый, приятный, на его взгляд, слегка курносый носик.
– Как называется песня, которую вы только что исполнили?
– «Ақ тамақ», что означает «Белая шея». Это народная песня о любви к девушке.
– В ней столько энергии и страсти! – с восторгом сказал Людвиг.
– Да, это так, вы правы. Все любят эту песню. Я слышала, что вы собираетесь написать книгу. Неужели мы, казахи, интересуем другие народы?
– Еще как! – ответил Людвиг.
– В таком случае и мне тоже хотелось бы узнать о вашем народе. Вы расскажете мне о вашей стране?
– С удовольствием! – ответил Людвиг, поражаясь ее уму и любознательности.
– Тогда я приду к вам завтра, договорились?
– Буду ждать с нетерпением!
На следующий день Людвиг и Айгуль общались у всех на виду, и на это никто не обращал внимания. Все были заняты обсуждением прошедшей свадьбы и красоты Алтынай. Так прошло несколько недель, и постепенно Айгуль стала своеобразным ассистентом Людвига; она отвечала на возникающие вопросы, поясняла ему какие-то непонятные нюансы. Айгуль сразу поняла, что при общении с ним ей не нужно проявлять согласно казахскому этикету вечную сдержанность во взгляде, словах, мимике. С ним она была свободна и естественна, могла даже проявлять чувство юмора.
Людвиг, невольно мысленно сравнивая Айгуль со светскими дамами, восхищался ее непосредственностью. Он часто отмечал подвижность и любознательность ее ума, особую озаренность и силу духа. Он много рассказывал ей об Австрии, а теперь уже с 1867 г. Австро-Венгрии, о городах, театре, музыке, напевая популярные классические мелодии. Они сдружились и были интересны друг другу. Айгуль пленяла его образованность и утонченность манер, романтичность помыслов, ей было приятно, что он так живо интересуется ее народом. Про себя она отмечала: «Какой же у него громадный мир, и как все это помещается в его мыслях!» Спустя некоторое время она стала гордиться дружбой с ним.
Людвиг был очарован ее молодостью, живым искрящимся взглядом дивно удлиненных черных глаз, природным румянцем. Белая кожа ее лица словно светилась изнутри. Отметил он и ее удивительную естественную грацию движений, походки. Он мысленно сравнивал ее со степной ланью. Она была настолько цельной и гармоничной натурой, что глядя на нее, он думал: «Как она слита с природой! От нее веет свежестью степного воздуха, запахом летней травы…»
Родители Айгуль, зная благоразумие дочери, смотрели на общение с иностранцем спокойно. В то время на общение с гостем издалека, да еще с ученым исследователем, смотрели как на возможность образования. Отец позаботился в свое время, чтобы Айгуль наравне с мальчиками обучилась грамоте у местного муллы, поскольку он, как и другие казахи, стремящиеся к просвещению, знания соотносил с понятием бесконечности. Людвиг не рассматривался как потенциальный жених, поэтому общение с ним ничему не угрожало. Тогда как обычно родители присматривали за отношениями своих дочерей и казахских парней из другого рода, которые периодически приезжали на праздники. Кроме этого, отец Айгуль – Ахмет не страдал излишней приверженностью к старым ортодоксальным традициям. Он всегда приветствовал новшества, если они были разумны и перспективны.
У родителей, помимо семнадцатилетней Айгуль, были еще две младшие дочери – Жибек и Корлан. Не имея сыновей, отец, хоть и страдал внутренне, тем не менее, ценил и любил дочерей. Айгуль, как старшая дочь пользовалась уважением не только собственных родителей, но и других родственников. Она была бойкой и не по годам рассудительной, присматривала за сестренками, давала дельные советы родителям. «Такую никто не сможет обидеть!» – был уверен отец. Хотя ей давно было пора замуж, отец, не желая с ней расставаться, все оттягивал это событие. Он знал, что любой захочет взять в себе в жены его дочь, но ее сердце ни к кому еще не открылось. По тем временам это было редкой ситуацией: девушка в 17 лет оставалась еще девицей.
Однажды вечером Айгуль пришла к Людвигу и сказала, что ее попросили привести его в одну из семей. В вечернее время в казахской юрте, освещенной рассеянным светом заходящего солнца, проникавшим через купольный дымоход, царит особенная атмосфера. Узоры, пронизывающие все предметное окружение в юрте, теряют четкие очертания, они слегка вибрируют, становятся зыбкими, меняющимися, напоминая мираж. Такая обстановка, оказывая легкое воздействие на психику человека, вызывает ощущение некой ирреальности происходящего.
Когда они вошли в юрту, Людвиг, оказавшись в такой обстановке, сразу же ощутил легкое головокружение. Он стал разглядывать узорчатое убранство почетного места, расположенного прямо напротив входа.
«Айгуль!» – позвала женщина с правой стороны помещения. Людвиг повернул голову и остолбенел от увиденного. Одна из старух вытаскивала запеленатого грудного ребенка из пасти волка, лежащего на сундуке. Эта сцена привела его в такой ужас, что все это незамедлительно сказалось на его лице. Подойдя поближе, он увидел, что это было чучело.
Девушка, выслушав пояснения старух, внятно ему объяснила, что таким образом, то есть имитацией рождения ребенка от волчицы – тотема тюрок, причем из пасти, казахи стараются обезопасить ребенка, слабого здоровьем.
Старуха пояснила: «Нам нужно было присутствие человека, который бы сильно поразился! Мы получили, что хотели. Своим удивлением этот европеец сглазил саму болезнь и уничтожил ее. Теперь ребенок поправится и будет, слава Аллаху, жить!»
– Айгуль, попроси, чтобы он разрешил отрезать немного его волос для амулета младенцу. Знаешь, волосы чужеземца, да еще светлого, будут сильной защитой для малыша! – попросила одна из старух.
Людвиг согласился с уговором, что отрезать ему волосы будет Айгуль, к которой он привык и которой доверял. Когда девушка, смеясь, отрезала ему волосы, она непроизвольно коснулась рукой его головы, отчего по всему телу Людвига будто пробежал сильный ток. Он понял, что влюбился в нее. Однако выказывать свои чувства никоим образом было нельзя, чтобы не напугать девушку и не потерять ее из виду.
С этой минуты Людвиг, все больше и больше думая о ней, стал пребывать в несколько заторможенном состоянии даже в ее присутствии. Айгуль не могла понять, в чем дело, и что послужило причиной его некоторой настороженности. В таком настрое он пробыл долгое время, продолжая записывать в тетрадь все то, что привлекало его внимание. Ему удалось сделать снимки природы, юрт и даже людей, которые поначалу не соглашались позировать из-за суеверных страхов лишиться жизни. Людвиг сделал два снимка также с Айгуль, чему она была внутренне благодарна, и в ответ решила сделать ему подарок со словами: «Вы дали часть своих волос для амулета, теперь я хочу подарить вам талисман-оберег. Он будет вас защищать от всего дурного и одновременно приносить добро. Смотрите, я сама сшила треугольный мешочек из красной ткани, вложила туда овечью, верблюжью шерсть, волосы из гривы лошади для защиты. Пришью также десять пуговиц, которые обеспечат вам 10 детей!»
