Шейн Бензи
Утраченное искусство бега. Путешествие в забытую сущность человеческого движения
Паркран[5], Кардифф
Надежда. Она может быть мощным стимулом. Когда человек, казалось бы, все потерял, опустившись на самое дно. Малейшего ее проблеска может оказаться достаточно, чтобы начать подниматься обратно. В своей работе я не раз становился свидетелем невероятных примеров человеческой стойкости. Мне довелось сыграть свою скромную роль в грандиозных победах над серьезными недугами, подорвавшими способности человека к передвижению. Всем этим людям оставалось лишь уповать на призрачную надежду, что в один прекрасный день они снова побегут. Эта вера в лучшее подпитывала их силу и жизнестойкость, и в итоге им каким-то чудом удавалось со всем справиться. Их истории дарили надежду и мне в нелегких попытках выяснить, можно ли изменить то, как мы бегаем.
За плечами Рори Коулмана больше забегов, чем у меня обедов в самолете. Бросив курить и пить в 30 с небольшим, Рори стал пробегать по марафону каждые выходные и вскоре перешел к более изнурительным и суровым нагрузкам. Он пробежал более 1000 марафонов, более 250 ультрамарафонов, 9 раз попал в Книгу рекордов Гиннеса, а однажды пешком преодолел 1600 километров от Лондона до Лиссабона за 43 дня, успев прибыть к открытию чемпионата Европы по футболу 2004 года. Также Рори стал постоянным участником Сахарского ультрамарафона – он преодолел его 15 раз – и стал наставником и тренером сэра Ранульфа Файнса, когда тот решил попытаться преодолеть этот забег – что успешно и сделал.
Впервые мне довелось поработать с Рори незадолго до того, как он отправился на свой 13-й Сахарский марафон. В следующий раз мы встретились на треке в Бристоле примерно год спустя. Было очевидно, что за прошедшее относительно недолгое время он прошел через многое.
У каждого есть свой Эверест. Испытание, для прохождения которого приходится преодолеть себя без какой-либо гарантии успеха. Казалось, Рори было все по плечу. Чем больше экстрима, тем лучше. Если для многих пробежать разом весь марафон было достижением всей жизни, то Рори делал это каждую неделю. Он не задумываясь записывался на ультрамарафоны, где было необходимо пробежать более 150 километров в самых экстремальных условиях. Его Эверестом между тем неожиданно стал один пятикилометровый круг по местному парку.
«Все случилось в начале сентября 2016-го. Перед этим в апреле я пробежал свой четырнадцатый Сахарский марафон. Незадолго до отъезда в Марокко я снял короткометражку в Лондоне, приехав туда на машине из Кардиффа. Я из тех людей, которые почти никогда не болеют. За всю свою карьеру я не получил ни одной серьезной травмы. Однако в тот день я чувствовал себя отвратительно. Ощущение дискомфорта в итоге переросло в расстройство желудка, но записываться на прием к врачу было уже слишком поздно, так что я отправился в Северную Африку, где по прибытии в лагерь сразу же принял лекарство. Мне полегчало, и я не стал отказываться от участия.
Оглядываясь назад, я понимаю, что все признаки болезни были налицо. Сахарский марафон 2016 года выдался тяжелым, и мне было трудно бежать. Тогда я все списал на особенно сложную трассу, выбранную для забега. За пять километров до финиша одного из этапов начался довольно приятный для бега участок, так что я решил прибавить скорость. Я поравнялся с французским бегуном, и вскоре мы уже вовсю боролись за место и шли ноздря в ноздрю. Мало того что он обогнал меня на финише – что было весьма неожиданно, учитывая ту скорость, с которой я приблизился к нему, – так еще когда мы остановились, я никак не мог отдышаться. Так продолжалось полчаса, и мой уровень насыщения крови кислородом упал до 88 процентов. Врачи дали мне кислородную маску, и, когда мои показатели нормализовались, я вернулся в свою палатку и продолжил марафон, ругая себя за то, что поддался искушению ускориться на финише.
Вернувшись в Великобританию, я пообещал свой жене, Дженни, вместе отдохнуть на выходных, и мы отправились в Малверн, где поселились в чудесном отеле. В нашем номере была огромная роскошная кровать, которая, на мой взгляд, была не лучше доски с гвоздями – мне никогда в жизни не было так неудобно на чем-либо спать. Боль в спине была просто невыносимой. Вернувшись домой, я направился в больницу, где мне выписали обезболивающие. Мне стало хуже. Я пошел туда снова, и мне дали таблетки посильнее. Когда я вышел из дома, я был в агонии. Меня шатало из стороны в сторону – прохожие наверняка думали, что я напился! Я позвонил своему врачу, и он сказал: „Если успеешь добраться за пять минут, я тебя приму”. Я приехал туда на машине, только вот, заехав на парковку, понял, что ноги меня не слушаются. Я не мог нажимать педали и кое-как припарковался с помощью ручного тормоза. Врач сказал, что у меня так называемый синдром Гийена – Барре. Он велел мне ложиться в больницу. Я сказал, что соберу вещи и попрошу Дженни меня привезти.
„Не заезжай домой, – сказал он. – Тебе немедленно нужно в больницу, семь процентов людей умирают от этого синдрома в первые два часа”.
Я добрался до больницы. К вечеру меня парализовало».
Синдром Гийена – Барре (СГБ) встречается чрезвычайно редко. Он проявляется, когда иммунная система пытается атаковать микробы (в случае Рори это были бактерии, спровоцировавшие у него расстройство кишечника), однако по ошибке нападает на нервную систему. Нервная система человека настолько тесно связана с движениями и органами чувств, что без нее мы просто беспомощны.
«Я был словно под анестезией, – рассказывал Рори. – Мои мозг и тело попросту онемели».
Целый месяц Рори был прикован к кровати – тяжелейшее испытание для человека, привыкшего к невероятно активной жизни.
«Я стал для врачей настоящей занозой в заднице. Я был пациентом, однако в душе оставался бегуном. Я лежал в отделении на четвертом этаже, чувствуя, что смог бы вырыть туннель, если бы у меня двигались руки. Но они не двигались. Равно как и ноги. Чтобы купировать приступы боли, мне кололи морфин.
Я все спрашивал, можно ли мне вернуться домой. Они отвечали: „Если сможешь пройти до конца коридора на ходунках, то мы тебя отпустим. Причем с превеликим удовольствием!”
Это стало моей целью. Не знаю как, но в итоге мне это удалось, и я оттуда выбрался. Мы с Дженни переехали жить к ее родителям, этот кошмар не закончился. Я не мог пошевелиться, но каждый день убеждал себя: „Завтра, когда я проснусь, я буду ходить”. Я думал, что пробегу пару кругов по парку и в итоге все будет прекрасно. Наступал новый день, но все становилось только хуже.
Мое состояние настолько усугубилось, что месяц спустя я сам позвонил в больницу и попросил о повторной госпитализации. Врачи подтвердили, что синдром вернулся, причем в этот раз все было еще серьезнее. Я не мог двигаться. Мое тело полностью отказало.
Когда берешься за то, что тебе не по силам, в конечном счете неизбежно оказываешься в весьма незавидном положении. Я прошел через многое, однако ни с чем подобным прежде не сталкивался. До меня дошло, что я могу так никогда и не восстановиться».
Тогда-то Рори и пришлось подниматься из бездны отчаяния, полагаясь на свой моральный дух, решимость и тот самый призрачный лучик надежды.
«Сначала пришло принятие. Я встречал много людей в инвалидных колясках, которые смогли обрести цель в своей новой жизни и стать счастливыми несмотря ни на что. По правде говоря, я знал множество бегунов на сверхдлинные дистанции, которым этим похвастаться не могли. Я решил, что если мне суждено оказаться в коляске, то я выжму из этого максимум. Смирившись, я стал рассматривать альтернативы. Только на этот раз я делал это постепенно, не требуя от себя слишком многого, как это было прежде. Я решил, что если мне удастся хотя бы просто встать, то мне не придется всю жизнь быть прикованным к инвалидному креслу. А если я смогу пошевелить ногой, то, наверное, у меня получится и пойти. А если я смогу ходить… что ж, тогда я однажды смогу и побежать! Я застрял на отметке в 976 марафонов. Я был полон решимости довести их число до тысячи. Я забронировал себе место в Сахарском марафоне на следующий год. Я был одержим идеей вернуться в пустыню, и эта цель помогала мне двигаться вперед.
Во время бега я чувствовал каждую песчинку у себя под ногами. Ощущение сродни пианисту, скользящему пальцами по клавишам. Я был полностью погружен в процесс и находился в своей стихии. Мы все созданы для того, чтобы бегать, однако по факту мы целыми днями сидим за столом и отправляем письма. Моей целью было не пробежать марафон как можно быстрее – вся суть была в том, как я себя при этом чувствовал. И это чувство у меня отняли. СГБ лишил меня огромной части моей личности, и я знал, что буду биться изо всех сил, чтобы ее вернуть».
В человеческой ступне находится четверть миллиона нервных окончаний. Когда нервы оказываются повреждены, это отражается на органах чувств, и проприоцепция[6] дает сбой. СГБ дестабилизирует наше тело. Нервы выгорают, в результате чего, например, может получиться так, что квадрицепсы и ягодичные мышцы работают нормально, однако подколенные сухожилия и икры при этом оказываются обездвижены.
Моя работа с Рори напомнила мне об одной очень важной вещи: мы не думаем о собственных движениях. Во всяком случае, пока не случается весомого повода. Чтобы поменять манеру двигаться, большинству из нас – по крайней мере в качестве первого шага – необходимо изменить свой образ мыслей. Нам нужно подключить к этому процессу мозг. В случае Рори все было гораздо сложнее. Он разучился бегать. Более того, он разучился ходить и даже писать.
«Когда мне сказали, что я должен снова учиться ходить, – сказал он, – то я понял, что понятия не имею, как именно я ходил, хотя с моей памятью все было в полном порядке. Можно подумать, что ничего сложного нет – просто ставь одну ногу перед другой, и все. Это не так. Каждое замысловатое действие, необходимое для движения вперед, становится у взрослых людей настолько инстинктивным, что им нет необходимости осознанно задействовать свой мозг, чтобы его совершить. Когда нам приходится обратиться к своему разуму, чтобы понять, как мы это делали, мы попросту ничего не можем вспомнить. Думаю, все дело в том, что большую часть нашей жизни мозг напрямую не участвует в этом процессе – откуда тогда ему знать!
Особенно остро это осознаешь, когда пытаешься пройти между параллельными брусьями, что используются на сеансах физиотерапии в больницах. Люди вокруг выкрикивают указания по дальнейшим действиям – „поверни колено”, „подвинь бедро”, „выгни ступню” – и ты попросту не поспеваешь за ними. В конечном счете я начал вышагивать, словно модель на подиуме, толкая свои бедра вперед, чтобы придать своему телу хоть какой-то импульс. По сути это было чистой воды жульничеством.
В больнице со мной занимались физиотерапией по пять минут в день, обучая, как выбраться из инвалидного кресла и забраться в машину, чтобы меня можно было выписать и отправить домой. Мне же все это было до лампочки. Черт, да если бы пришлось, я бы просто заполз в машину. Мне хотелось бегать».
В перерывах между сеансами физиотерапии Рори открыл для себя неожиданный источник вдохновения, и его упорство принесло свои плоды.
«За следующие выходные я встал на ноги исключительно благодаря своему упорству и музыке Фила Коллинза. Я хватался за ходунки и поднимался, удерживая трясущимися руками примерно 60 процентов собственного веса, и я стоял так целые четыре минуты двадцать секунд, пока играла „Only You Know And I Know”, после чего садился на кровать. Я делал так снова и снова. Каждый раз все с той же решимостью. Каждый раз под одну и ту же песню».
Три недели спустя под все того же Фила Коллинза, звучащего в наушниках, Рори смог сделать четыре шага.
«Врачи сказали, что мне пока нельзя ходить, так как они еще меня не выписали! Мне было все равно. Я попросил друга прийти ко мне в больницу, и он втихаря вывел меня из больницы в местный парк на пару часов. Я сделал сто шагов по парку. Два дня спустя я прошел почти два километра до дома».
Это было просто невероятное преображение, и, словно этого было мало, в те выходные Рори оказался на стартовой линии «Кардиффского паркрана».
«Пять километров – это самая короткая дистанция, на которой я когда-либо соревновался. Я участвовал в забегах на 160 километров и бегал между странами. Я всегда был готов помучиться, однако при этом никогда не сомневался, что доберусь до финиша. Но этот паркран стал первым забегом в моей жизни, на старте которого я не был уверен, хватит ли мне сил его закончить. Дети подбадривали меня из своей коляски, которую Дженни катила рядом со мной, – черт побери, я должен был попробовать!»
Движение «Паркран» стало настоящей сенсацией – пожалуй, оно одно из лучших в Великобритании, как по популярности, так и по атмосфере. В тот день бок о бок с Рори на старте выстроились порядка 900 человек. Первые паркраны появились в 2004 году с целью привлечь людей всех возрастов и физических способностей на пятикилометровый забег по местному парку субботним утром. То, что началось с небольшой группы энтузиастов в лондонском Буши-Парке, быстро распространилось на 20 стран на 5 континентах. В паркранах приняло участие более пяти миллионов человек. Для некоторых пробежать данное расстояние – целое достижение. Для Рори же это всегда было изнурительным забегом на время, который он попросту ненавидел. Куда приятнее пробежать в неторопливом темпе сотню-другую километров! Теперь же ему просто не терпелось хорошенько подвигаться.
«Сразу после старта я оказался в хвосте, плетущимся за двумя дамами, которые явно вышли на прогулку и лишь изредка кое-как начинали бежать трусцой. Позади меня был лишь замыкающий по имени Дез. Когда толпа скрылась впереди, я сразу же зацепился взглядом за этих дам. Раз уж я соревновался – а именно на это я и был запрограммирован, – то эти двое были моими наиболее вероятными соперниками.
Они то и дело переходили на ходьбу, и я радостно их обгонял. Каждый раз Дез говорил: „Ну давайте, девочки, побежали!” – и я снова оказывался позади. Мы постоянно менялись местами, пока до финиша не осталось 100 метров, и Дез подбодрил их, чтобы они ускорились. Я пересек черту спустя 58 минут после старта. Я был разбит. Я еле держался на ногах и чуть не рухнул на землю. Дженни была в слезах. Дети что-то кричали, и все вокруг обнимали меня или хлопали по спине. Думаю, они приняли мое молчание и слегка отстраненный взгляд за попытку сдержать слезы. По идее меня должны были переполнять эмоции, однако в голове только и крутилось: „Черт. Я пришел последним!”
Думаю, по крайней мере в каком-то смысле это было хорошим знаком. Знаком того, что я снова был в строю».
О чем это говорит? Большинство из нас бегают на автопилоте, не подключая к этому процессу мозг. В результате приобретенные привычки отражаются в наших движениях, становятся явными все особенности.
Нам необходимо глубинное осознание процесса. То, как мы бегаем, во многом определяется нашим восприятием собственных движений.
Человеческая жизнестойкость способна творить чудеса. Когда я встретился с ним на треке в Бристоле, Рори, по его собственным словам, напоминал быстро движущегося Франкенштейна. Он бежал с прямыми ногами. Он почти не вытягивал стопу и совершенно ее не приподнимал. И все же он снова двигался. Ему удалось переучиться и приспособиться. Учитывая, через что ему пришлось пройти, это было невероятно. Я заметил у него одну интересную особенность, которую встречал и у других переживших травму людей, с которыми мне доводилось работать: тело было согнуто в талии, словно он сжался, пытаясь защитить свои органы. Как результат, Рори бежал, наклонившись вперед от талии. Когда я показал видеозапись его бега, он был потрясен увиденным. Мы много работали над тем, чтобы выпрямить его туловище, пытаясь разбудить спящие мышцы. Со временем благодаря невероятному упорству ему удалось намного улучшить свою осанку.
«Никак не привыкну к этому, но, когда я начинаю бежать, спустя где-то час у меня включается мышечная память, и я снова становлюсь бегуном, которым почему-то не был на старте. Мне приходится обдумывать свои движения. Даже теперь, когда я пробегаю паркран за двадцать пять минут, до моей прежней формы мне еще очень далеко. Порой я перестаю понимать, где находятся мои ноги. Несколько раз я даже падал, а однажды и вовсе сломал плечо. Я словно бегаю в темноте и не знаю, где именно земля. С другой стороны, я знаю многих людей, у которых СГБ уже 10 лет, а они так и не встали с коляски».
Тот паркран в Кардиффе проводился в начале сентября. В начале октября Рори пробежал кардиффский полумарафон, а к концу месяца финишировал в очень непростом марафоне на мысе Бичи-Хед. В апреле следующего года он стоял на холме высотой тысячу метров, разглядывая с него бескрайнюю пустыню, – он приехал на свой 14-й Сахарский ультрамарафон. Тут-то его и захлестнули эмоции.
«Я и не думал, что снова увижу это место, – признался он мне. – Вот что делает с людьми СГБ. Он лишает человека веры в себя».
Рори, когда-то ненавидевший паркраны, теперь первым предлагает всей семье поучаствовать в одном из таких забегов даже в самое холодное и сырое субботнее утро посреди января. «Я не перестаю радоваться, что я это сделал, – сказал он мне. – Это пробуждает и приводит в движение. К тому же, после того как потерял способность пройти даже пять метров, никогда не перестанешь ценить возможность преодолеть пятикилометровое расстояние».
Его история вдохновила меня. Конечно, Рори справился благодаря своей силе воли, решимости и упорству, однако, если ему удалось заново научиться ходить и бегать, преодолев сковавший его тело паралич, то, значит, и каждый из нас, если возьмет свою судьбу в свои руки, сможет изменить манеру своих движений.
Напоследок мне хотелось бы отметить, что, хотя я все еще встречал множество людей, испытывавших проблемы со своими движениями, мне также начали попадаться бегуны, родившиеся и воспитанные у меня на родине, которые данной тенденции не поддались.
Йоркшир, Англия
Не каждый день тренировка задерживается из-за бегуна, принимающего роды у коровы. С другой стороны, не каждый день мне доводится работать вместе с Ники Спинкс.
Ники – настоящая рекордсменка ультрамарафонов. Она известна своим упорством и выносливостью. Помимо множества других ее достижений, она как-то была обладательницей женского рекорда на всех трех классических британских горных «кругах» (специальные маршруты для соревнований по бегу): Круге Боба Грэма в английском Озерном крае (42 вершины, 106 километров по пересеченной местности с суммарным подъемом боле 8000 метров); Круге Рамзи в Шотландии (24 вершины, более 93 километров, суммарный подъем – около 8600 метров); а также Круге Пэдди Бакли в Уэльсе (47 вершин, более 98 километров, суммарный подъем – 8500 метров).
Словно этого было мало, Ники впоследствии установила рекорды и по двойному (да, два раза подряд без остановки) преодолению каждого из этих Кругов, а в случае с Кругами Рамзи и Пэдди Бакли стала первым человеком, который совершил такой подвиг.
В перерывах между плодотворными поездками в Африку поиски забытого искусства бега не приносили особых результатов у меня на родине. Я анализировал движения бегунов и беспокоился все больше. Многие спортсмены на первой тренировке демонстрировали весьма своеобразные движения, которые были связаны с их образом жизни – прежде всего многочасовым сидением за столом, – и наличие этой проблемы мало кто осознавал.
В Уганде я анализировал как офисных работников, так и фермеров. Теперь же мне хотелось понять, присутствовали ли негативные последствия офисной работы, наблюдаемые мной у столь многих людей в Великобритании, и у спортсменов, которые бо́льшую часть дня проводят достаточно активно.
Вот почему я был так рад возможности поработать с Ники. Несмотря на все достижения, бег даже не был ее основным занятием. У них с мужем была своя ферма в городе Мирфилде в Йоркшире, где они вкалывали от зари до зари. По ее словам, если бы она решила написать книгу, то назвала бы ее «Мыслями на холмах, ногами в коровьей лепешке»!
Придя на наше первое занятие (после того как она стряхнула солому со своего спортивного костюма, благополучно приняв роды у коровы), несколько мгновений спустя Ники уже бегала по холмам и спрашивала меня, нормально ли она двигается. Нормально. Женщина грациозно скользила по холмам, эффективно используя ресурсы своего организма. Для Ники эта среда была естественной – здесь она работала и отдыхала, – и было видно, как сильно она любит эту землю. В процессе обсуждения ее движений выяснилось, что за прошедшие годы ей также удалось довести свою технику до совершенства.
«Дело было в 2006-м, – рассказывала Ники. – Я пробежала Круг Грэма в 2005-м за 23,32 и подыскивала испытание посерьезней – мой выбор пал на Пэдди Бакли. Когда я первый раз спускалась с горы Трифан к подножию Гланданы, то поняла, что мне есть к чему стремиться. По графику спуск должен был занять 35 минут. У меня же ушел целый час. Я была в холодном поту и весь путь вниз приземлялась на пятку, уничтожая свои квадрицепсы. А ведь это был всего лишь один горный спуск из многих других! Следующие месяцы и годы я тренировалась спускаться. Ощущения легкости так и не пришло, однако я получила бесценный опыт, изучая маршрут Пэдди Бакли и участвуя в забегах на протяженных спусках по пересеченной местности. Я поняла, что мне нужно пощадить свои квадрицепсы и спускаться более спокойно, так что я больше никогда не бросалась вниз по склону, как это делали многие бегуны. Даже когда я привыкла к этой технике бега, мои мышцы все равно превращались в камень и мучительно болели после долгих и даже непродолжительных забегов на равнине».
Вместе с тем лишь летом 2016 года, проходя специальную программу, Ники начала по-настоящему оттачивать свою технику спуска.
«Это была очень продуманная программа, – рассказала она мне. – Нас учили спускаться по крутым склонам и показывали обучающие видео, на которых люди делали это правильно. Тогда-то до меня и дошло, что нужно приземляться на переднюю часть стопы, а не на пятку! Бедра нужно поднимать высоко, а ведущая нога должна уходить вперед и вниз. Это было настоящим озарением – как только я поняла технику, оставалось лишь применить теорию на практике.
Следующие месяцы я практиковалась. Поначалу только на пологих склонах и лишь на ровной поверхности, однако разум сдерживал меня. Я говорила себе „Отпусти”, чтобы расслабиться, не переставая при этом думать „бедра высоко, ногу вперед”. Было сложно контролировать свои движения, и я пугалась. Мне удавалось сделать так всего пару шагов, после чего включался инстинкт самосохранения, и я снова начинала резко тормозить и приземляться на пятку. Однако в итоге мне удалось набраться уверенности, развить свою координацию движений и устойчивость. Я делала шаг, зная, что моя ведущая нога останется прямой, позволив выставить вторую ногу как можно дальше вперед. Так я неожиданно для себя полетела! Мой прогресс был постепенным: набравшись уверенности на одном склоне, я переходила к следующему. Мне понравилось учиться, и теперь я могу одолеть спуски без малейшего дискомфорта в коленях или квадрицепсах».
Ее рассказ был невероятно тесно связан с моими поисками. Подобно бегунам в Бекоджи, Ники изо дня в день готовила свое тело. Подобно Рори, она смогла взять свои движения под контроль, сознательно корректируя свою технику бега. Она анализировала ее. Оттачивала.
Все это было увлекательно, однако следующий этап нашей совместной работы подвел меня к еще более значимому открытию. Это произошло, когда мы решили вывести Ники из зоны комфорта – я попросил ее сделать то, чем она занимается без удовольствия. Я дал ей задачу пробежаться по «ужасной равнине».
Картина радикально изменилась. Стоило Ники коснуться ровной земли, как от грациозной техники не осталось и следа. Ей на смену пришло что-то совершенно неузнаваемое и неуклюжее. Я был в полном замешательстве. Как мог столь изящный бег – один из лучших, которые я когда-либо видел на склоне, – превратиться в такую скучную тяжелую поступь только из-за того, что поверхность выровнялась?
Когда же я спросил Ники, как она себя чувствовала, бегая по ровной земле, ее ответ расставил все по своим местам.
«Не нравится мне это, – пожаловалась она. – Слишком скучно. Для меня это худшая составляющая бега». Такое отношение находило явное отражение в ее движениях. Она словно была не в духе.
Мы принялись за работу, поставив себе цель перенести изящную технику бега Ники вниз по склону на ровную поверхность. Несмотря на протесты («Фу! Ладно, попробую»), прежде всего нам нужно было изменить ее отношение к происходящему – я надеялся, что это станет ключом к успеху.
Я объяснил ей, что, повысив эффективность и скорость своего бега между холмами, можно запасти больше энергии для очередного подъема. На худой конец, она просто сможет быстрее преодолевать эти скучные равнинные участки!
Казалось, это стало для нее достаточной мотивацией. У Ники начало меняться отношение к бегу по равнине – настрой сменился на более позитивный. Она начала думать «держи спину ровно» и «будь эластичной и упругой». Это произошло не за один день, однако в итоге она начала брать свои движения под контроль и в итоге стала применять более совершенную технику бега на любых участках.
Настоящим же доказательством стал забег, в котором Ники требовалось сохранять оптимизм, несмотря на неизбежную усталость ближе к финишу. Она приняла участие в ультрамарафоне Дрого – забеге на 58 километров с суммарным подъемом всего 1800 метров. Для Ники это было равниной!
«Это был приятный маршрут, который проходил через Дартмур вдоль тропы Двух болот, – пояснила Ники. – Мы объединились с двумя местными ребятами (Джимом и Дэйвом) и подбадривали друг друга по дороге. Они были рады бежать вместе со мной. Они сказали, что для них это был незабываемый опыт: я еще до конца не отдохнула после предыдущего забега, а они бежали свой первый ультрамарафон! Мы весело болтали, пока не добрались до заброшенной трамвайной линии! Тридцать километров были уже позади, и если поначалу мы были рады бежать по равнинному (ну разве что с небольшим подъемом) участку, то вскоре веселью пришел конец. Мои компаньоны явно привыкли бегать по дороге (это было понятно по тому, как они чуть ли не били себе пятками по заднице) и решили ускорить темп. Я старалась не отставать, все время продолжая твердить себе: „Используй руки, поднимай высоко бедра, будь упругой” и „Получается!” Я не отстала! А через пять километров появился уклон! Не настолько большой, чтобы перейти на шаг, однако достаточный, чтобы уставшие ноги заныли и тело почувствовало утомление. Мы разделили между собой энергетические гели и воду, и Дэйв (со своими навороченными часами) сказал: „Осталось всего четыре километра”, так что мы продолжили путь. В итоге мы пробежали вместе 10 километров все в том же умопомрачительном темпе. Это было здорово! Добежав до финиша, мы были в восторге: я – потому что финишировала после семи часов двадцати девяти минут бега и направлялась в паб вместе со всей семьей, а Джим и Дэйв – потому что закончили свой первый ультрамарафон. Самым же классным было то, что мне было по-настоящему приятно пробежать тот последний равнинный участок».
Я тщательно разыскивал в Великобритании людей, которые двигались так, как было предназначено природой, и Ники стала моим самородком среди тысяч просеянных песчинок. Ежедневно используя ресурсы своего тела, она смогла по полной реализовать свою любовь к сопкам и горному бегу. Кроме того, Ники помогла мне понять фактор, который с тех пор стал ключевой составляющей моей тренерской работы: то, как мы воспринимаем свои движения, оказывает на них огромное влияние. Если нам скучно или нам кажется, что мы устали, мы начинаем сутулиться. Если мы воспринимаем свое тело как механизм, движения становятся механическими. Если нам кажется, что наши движения лишены изящества, то именно такими они и будут. А если мы видим свои движения грациозными, упругими, плавными, отточенными и слаженными, то демонстрировать эти качества во время бега нам будет намного проще.
После всех отрицательных примеров, что я ежедневно наблюдал на улицах и треках, я наконец начал находить и что-то позитивное, за что можно было зацепиться. Так было и с одной восходящей звездой ультрамарафонов. Юношей, который пришел ко мне, чтобы я проанализировал его движения и позанимался с ним, только сделал он это не из-за травмы или затруднений, а после того, как стал первым британцем, которому довелось подняться на пьедестал почета на Сахарском марафоне, где он смог финишировать третьим в 2017 году. Тогда казалось, что он взялся словно из ниоткуда, ворвавшись в мир ультрамарафонов, и с тех пор его звезда лишь продолжает свое восхождение.