Дэн Симмонс
Падение Гипериона
Глава четвертая
Заседание Военного Совета тянулось уже несколько часов, и конца не предвиделось. По-моему, в этом ритуале столетиями ничего не меняется: громкие голоса выступающих сливаются в монотонный гул, во рту горько от бесчисленных чашек кофе, клубы табачного дыма витают в воздухе, штабеля документов громоздятся на столах, в голове звенит от постоянного контакта с инфосферой. Подозреваю, что во времена моего детства все было гораздо проще. Веллингтон собирал людей – тех, кого презрительно и справедливо называл «отбросами земли», – и, ничего им не объясняя, посылал на смерть.
Я снова обратил внимание на собравшихся. Мы находились в большом зале, однообразно-серые стены которого оживлялись белыми прямоугольниками световых панелей. Ковер грифельного цвета, свинцово-серый подковообразный стол, уставленный дисплеями и графинами с водой. Секретарь Сената Мейна Гладстон восседала посреди подковы, рядом с нею располагались сенаторы и члены кабинета министров. Штабные офицеры и другие второстепенные вершители судеб нации сидели дальше. За их спинами, не допущенная к столу, таилась армия помощников, причем среди военных не было ни одного чином ниже полковника, а на креслах похуже и пожестче размещались помощники помощников.
Мне кресла не досталось. Вместе с другими, приглашенными чисто для проформы лицами я сидел на табурете в дальнем углу зала, в двадцати метрах от секретаря Сената и еще дальше от офицера-докладчика, молодого полковника с указкой в руке и без малейшей робости в голосе. Полковник стоял у серой с золотом демонстрационной панели, перед ним плавала в воздухе унисфера того типа, что можно встретить в любой голографической кабине. Демонстрационная панель то мутнела, то вновь оживала; порой в воздухе становилось тесно от причудливых трехмерных схем. Миниатюрные копии диаграмм с панели светились на каждом дисплее и парили над некоторыми комлогами.
Я сидел на своем табурете, смотрел на Гладстон и время от времени делал наброски.
В то утро, разбуженный щедрым солнцем Тау Кита, чьи лучи лились в щель между абрикосовыми гардинами гостевых апартаментов Дома Правительства, которые сами собой раздвинулись, как и требовалось, в 06:30, я на какой-то миг растерялся. Я был разорван между двумя мирами, все еще преследуя Ленара Хойта, все еще испытывая ужас перед Шрайком и Хетом Мастином. В следующее мгновение, еще больше запутавшись, будто некая сила позволила мне заглянуть в мои собственные сны, я привстал, задыхаясь и в панике озираясь по сторонам; мне казалось, что лимонный ковер и абрикосовый свет в гардинах вот-вот исчезнут, как все прочие мои горячечные сны, оставив только боль, мокроту и липкие красные простыни, а светлая комната Дома Правительства растворится в сумраке темной квартиры на Пьяцца ди Спанья, все заслонит наконец выразительное лицо Джозефа Северна. Оно будет все ниже и ниже склоняться надо мной, жадно вбирая зрелище моей замедленной смерти.
Я принял душ – сначала водяной, потом ультразвуковой, надел новый серый костюм, разложенный на кровати, которую убрали, пока я мылся, и отправился на поиски Восточного Дворика, где, согласно любезному приглашению, оставленному рядом с моей новой одеждой, гости Дома Правительства могли позавтракать.
Апельсиновый сок только что выжали. Бекон тоже был свежим, а главное, натуральным. В газете сообщалось, что секретарь Сената Гладстон обратится к народу через Альтинг и средства массовой информации в 10:30 по стандартному времени Сети. Страницы изобиловали корреспонденциями с театра военных действий. Двухмерные фото армады сверкали всеми цветами радуги. С третьей полосы угрюмо глядел генерал Морпурго – журналист именовал его «героем второй Хайтовской войны». Дайана Филомель, завтракавшая со своим супругом-неандертальцем за соседним столиком, одарила меня загадочным взглядом. В это утро на ней было более строгое платье – темно-синее, не такое облегающее, но разрез сбоку заставлял вспомнить о вчерашнем роскошном зрелище. Не сводя с меня глаз, она взяла холеными пальчиками ломтик бекона и осторожно откусила. Гермунд Филомель, довольно хрюкая, наслаждался чтением финансового приложения.
– Миграционная группа Бродяг… общепринятое название «Рой»… была обнаружена хоукинг-локационной станцией системы Камн немногим более трех стандартных лет назад, – говорил молодой докладчик. – Немедленно по ее обнаружении 42-я эскадра ВКС, сформированная для эвакуации системы Гипериона, перешла в состояние С-плюс и выступила с Парвати с секретным приказом соорудить военно-транспортный портал в радиусе прямой нуль-передачи на Гиперион. Одновременно с тактической базы Солков-Тиката на орбите Камн-III вылетела эскадра 87.2 с приказом соединиться с эвакуационными силами в системе Гипериона, обнаружить миграционную группу Бродяг, вступить в бой с ее военным ядром и уничтожить его. – На панели перед молодым полковником появились изображения армады. Он взмахнул указкой, и рубиново-огненная линия, пронзив большую голограмму, осветила один из кораблей класса три-С.
– Эскадрой 87.2 командует адмирал Насита, который держит флаг на корабле Гегемонии «Гебриды»…
– Да, да, – проворчал генерал Морпурго. – Все это нам известно, Яни. К делу.
Молодой полковник изобразил улыбку, едва заметно кивнул генералу и Мейне Гладстон и продолжил чуть менее уверенно:
– В шифрованных донесениях по мультилинии, полученных от 42-й эскадры за последние семьдесят два стандартных часа, сообщается о заранее подготовленных сражениях между разведсоединениями эвакоотряда и передовыми частями миграционной группы Бродяг…
– Роя, – перебил его Ли Хент.
– Так точно, – поправился Яни. Он обернулся к панели, и пятиметровый матовый квадрат заполнили схемы и надписи. Изображения были мне абсолютно непонятны – оккультные символы, цветные векторы, субстрактные кодированные обозначения и аббревиатуры ВКС, заменяющие целые фразы – в общем, полная тарабарщина. Возможно, высокие военные чины и политики понимали в этом не больше моего, но виду не подавали. Я начал новый набросок Гладстон, с бульдожьим профилем Морпурго на заднем плане.
– В первых донесениях предположительное число двигателей Хоукинга было ошибочно определено в четыре тысячи, – продолжал полковник Яни (Интересно, это имя или фамилия?). – Как вам известно, миграционные группы… м-м… Рои могут содержать до десяти тысяч отдельных транспортных единиц, но в большинстве своем невелики и либо не вооружены, либо не имеют стратегического значения. Данные мульти– и микроволновых детекторов, а также других средств наблюдения и анализ эмиссионного спектра позволяют предположить…
– Извините, – усталый голос Мейны Гладстон прозвучал резким диссонансом солидному баритону докладчика, – но можете ли вы сказать точно, сколько кораблей Бродяг имеют стратегическое значение?
– О-о… – выдохнул полковник и покосился на свое начальство.
Генерал Морпурго прокашлялся.
– Мы думаем, около шести… семи сотен, самое большее, – сказал он. – Сущие пустяки.
Секретарь Сената приподняла бровь.
– А каковы наши силы?
Морпурго сделал знак молодому полковнику и ответил сам:
– В состав эскадры 42 входит около шестидесяти кораблей, госпожа Гладстон. Эскадра…
– Эскадра 42 – это эвакуационное подразделение? – перебила его Гладстон.
Генерал Морпурго кивнул и, как мне показалось, несколько снисходительно улыбнулся.
– Да, мадам. Эскадра 87.2, представляющая собой боевое подразделение, перешла в систему Гипериона около часа назад и будет…
– Хватит ли шестидесяти кораблей, чтобы противостоять шести или семи сотням? – спросила Гладстон.
Морпурго покосился на своего офицера, как бы моля его перетерпеть.
– Да, – с уверенностью произнес он, – хватит с лихвой. Видите ли, госпожа Гладстон, шестьсот турбин Хоукинга – цифра внушительная. Но их нечего бояться, пока они установлены на одноместных кораблях, или на разведчиках, или на тех пятиместных катерах-истребителях, которые они называют «уланами». Эскадра 42 – это без малого две дюжины крупных спин-звездолетов, включая ударные «Тень Олимпа» и «Станция Нептун». Каждый из них вооружен более чем ста истребителями и торпедоносцами. – Морпурго машинально порылся у себя в кармане, извлек оттуда наркотическую курительную палочку размером с сигару, но тут же спохватился и сунул ее обратно. Он нахмурился. – Когда эскадра 87.2 закончит развертывание, нашей огневой мощи хватит на десяток Роев. – Все еще хмурясь, он кивнул Яни, чтобы тот продолжал.
Полковник повел указкой в сторону демонстрационной панели.
– Как видите, эскадра 42 без каких-либо помех расчистила пространство в объеме, необходимом для сооружения приемной решетки нуль-канала. Работы начались шесть стандарт-недель тому назад и закончились вчера в 16:24 по СВС. Первые мелкие атаки Бродяг были отбиты без потерь со стороны эскадры, в течение последних сорока восьми часов между передовыми отрядами эскадры и основными силами Роя велось крупное сражение. Центр схватки находился здесь, – Яни снова взмахнул рукой, и часть демонстрационной панели под кончиком указки запульсировала голубым светом, – под углом в двадцать девять градусов к плоскости эклиптики, в 30 астрономических единицах от солнца Гипериона и примерно в 0,35 астроединицы от гипотетической границы облака Оорта системы.
– Потери? – лаконично бросил Ли Хент.
– Не выходят за пределы приемлемых для столь длительного огневого контакта, – ответил молодой штабист. Судя по всему, он не видал вражеского огня даже с расстояния в пару световых лет. Его светлые волосы, тщательно расчесанные на косой пробор, блестели в ярком свете софитов. – Уничтоженными или пропавшими считаются двадцать шесть скоростных истребителей Гегемонии, а также двенадцать торпедоносцев, три факельщика, танкер «Гордость Асквита» и крейсер «Дракон-III».
– Сколько погибло людей? – спросила Мейна Гладстон непривычно тихо.
Яни переглянулся с Морпурго и ответил:
– Около двух тысяч трехсот. Но спасательные операции продолжаются, и есть надежда, что удастся обнаружить уцелевших с «Дракона». – Он разгладил несуществующие складки своего мундира и напористо продолжил: – Следует учесть, что подтвержденные потери противника составили по меньшей мере сто пятьдесят военных кораблей. Наша собственная атака на миграционную гру… Рой привела к дополнительному уничтожению от тридцати до шестидесяти судов, включая кометные фермы, рудоперерабатывающие корабли и как минимум одно командное скопление.
Мейна Гладстон потерла свои подагрические руки.
– Входят ли в сводку потерь – наших потерь – пассажиры и команда погибшего корабля-дерева «Иггдрасиль», который был зафрахтован нами для эвакуации?
– Нет, госпожа секретарь, – торопливо ответил Яни. – Хотя в том районе были замечены перемещения Бродяг, результаты нашего анализа указывают, что «Иггдрасиль» погиб не вследствие вражеского нападения.
Гладстон снова вопросительно изогнула бровь.
– И почему же он погиб?
– Диверсия, насколько нам известно, – ответил полковник и поспешил вызвать на панели новую схему системы Гипериона.
Генерал Морпурго, бросив взгляд на свой комлог, произнес с досадой:
– Переходите к наземным операциям, Яни. Через тридцать минут госпожа секретарь должна произнести речь.
Я кончил рисовать Гладстон и Морпурго, потянулся и огляделся вокруг в поисках другого объекта. Ли Хент с его трудноописуемым измятым лицом показался мне достойной дичью. Когда я снова посмотрел в сторону докладчика, голографический глобус Гипериона перестал вращаться и распустился в целую вереницу плоских проекций – наклонную равнопрямоугольную, Бонна, орографическую, розетку, Ван-дер-Гринтена, Гора, прерывистую гомолосинусальную Гуда, гномоническую, синусоидальную, азимутальную эквивалентную, поликоническую, гиперкорректированную Кувацу, компьютер-эшерированную, Бриземайстера, Бакминстера, цилиндрическую Миллера, мультистереографическую и графическую стандартную, – пока не остановился на обычной Робинсон-Бейрдовой карте Гипериона.
Я улыбнулся. Это было самое приятное, что я видел с начала совещания. Несколько сотрудников Гладстон нетерпеливо ерзали в креслах. Им нужно было по меньшей мере десять минут, чтобы поговорить с секретарем Сената перед ее выступлением.
– Как вам известно, – поучительным тоном начал полковник, – соответствие Гипериона Старой Земле составляет девять и восемьдесят девять сотых балла по шкале Турона-Ломьера…
– О Боже, – рявкнул Морпурго. – Переходите к диспозиции войск – и закончим на этом!
– Слушаюсь, сэр. – Яни, сглотнув слюну, поднял руку с указкой и заговорил, теперь уже не так уверенно. – Как вам известно… Я хочу сказать… – Он показывал на северный континент, похожий на неумелый рисунок конской морды и шеи с зазубринами на месте груди и хребта. – Это Эква. Официально он называется по-другому, но все называют его так… Эква. Цепь островов, которая простирается к юго-востоку… здесь и здесь… называется Девять Хвостов. В действительности это архипелаг с более чем сотней… в общем, второй по величине континент называется Аквила, и вы можете видеть, что он похож на земного орла с клювом здесь… на северо-восточном побережье… и с растопыренными когтями здесь, на юго-западе… Имеется и одно поднятое крыло – вот тут, примыкающее к северо-западному побережью. Эта область представляет собой так называемое плато Пиньон и почти недоступна из-за огненных лесов, но здесь… и здесь… на юго-западе находятся основные фибропластовые плантации…
– Дис-по-зи-ция войск, – зарычал Морпурго.
Зарисовывая Яни, я обнаружил, что графитовый карандаш не способен передать блеск пота.
– Слушаюсь, сэр. Третьим континентом является Урса… Слегка напоминает медведя… но здесь войска ВКС не высаживались, так как это южное Заполярье, почти обитаемое, хотя силы самообороны Гипериона держат там пункт прослушивания… – Яни и сам почувствовал, что его заносит. Он расправил плечи и провел по верхней губе ладонью. – Основные позиции наземных сил ВКС здесь… здесь… и здесь… – Его указка зажгла маленькие пожары вокруг Китса, в верхней части шеи Эквы. – Космические части ВКС взяли под охрану основной космопорт в столице, а также второстепенные площадки здесь… и здесь. – Он коснулся Эндимиона и Порт-Романтика на Аквиле. – Наземные части ВКС подготовили оборонительные позиции здесь… – Замигало два десятка красных огоньков; большинство на шее и гриве Эквы, несколько в районе клюва Аквилы и около Порт-Романтика. – Тут размещены подразделения морской пехоты, а также силы наземной обороны с вооружением класса «земля – воздух» и «земля – космос». Генштаб предполагает, что в отличие от Брешии на самой планете боев не будет, но в случае попытки вторжения мы достойно встретим врага, – скороговоркой закончил докладчик.
Мейна Гладстон скосила глаза на свой комлог. До прямого эфира оставалось семнадцать минут.
– А планы эвакуации?
Яни, растеряв остатки самообладания, умоляюще посмотрел на начальство.
– Никакой эвакуации, – четко произнес адмирал Сингх. – Это отвлекающий маневр, приманка для Бродяг.
Гладстон сцепила пальцы.
– На Гиперионе несколько миллионов человек, адмирал.
– Да, – спокойно отозвался Сингх, – и мы будем защищать их, но эвакуация даже шестидесяти тысяч граждан Гегемонии исключена. Если же мы допустим в Сеть все три миллиона, воцарится хаос. Кроме того, это невозможно по соображениям безопасности.
– Из-за Шрайка? – поинтересовался Ли Хент.
– По соображениям безопасности, – с расстановкой повторил генерал Морпурго. Он поднялся со своего места и забрал у Яни указку. Молодой военный постоял в нерешительности, не зная, куда бы сесть или отойти, и, смешавшись, направился в дальний конец зала и остановился невдалеке от меня, созерцая что-то на потолке – вероятно, крах своей карьеры.
– Эскадра 87.2 переброшена в систему, – отчеканил Морпурго. – Бродяги откатились назад, к ядру своего Роя, примерно на шестьдесят астроединиц от Гипериона. Полная безопасность системы обеспечена. Гиперион в безопасности. Мы ожидаем контратаки, но уверенно заявляем, что в силах отбить ее. Кроме того, Гиперион теперь является частью Сети. Вопросы?
Вопросов не было. Гладстон удалилась в сопровождении Ли Хента, нескольких сенаторов и своих помощников. Военное начальство распалось на группки, очевидно, в соответствии с табелью о рангах. Помощники помощников исчезли. Немногие допущенные на совещание репортеры бросились к своим имиджер-группам, ждущим на улице. Белый как мел полковник Яни остался стоять, как на параде, глядя перед собой невидящими глазами.
Я посидел с минуту, разглядывая карту Гипериона. На таком расстоянии сходство Эквы с головой лошади было еще заметнее. С того места, где я сидел, Уздечка и оранжево-желтое пятнышко пустыни под «глазом» лошади были едва различимы. Северо-восточнее гор не было оборонительных позиций ВКС, никаких условных значков, кроме крошечного красного огонька – видимо, мертвого Града Поэтов. Гробницы Времени не были отмечены вовсе. Складывалось впечатление, что Гробницы не имели никакого стратегического значения и не играли в происходящем никакой роли. Но я откуда-то знал, что это не так. Предчувствие подсказывало, что вся война, передвижения тысяч, судьбы миллионов – даже миллиардов – зависят от действий шести человек, затерявшихся на этой неразмеченной оранжево-желтой полоске.
Я захлопнул блокнот, рассовал по карманам карандаши, поискал глазами выход и покинул зал.
В одном из длинных коридоров, ведущих к главному входу, меня перехватил Ли Хент:
– Вы уходите?
Я шумно вздохнул.
– Да. А разве нельзя?
Хент изобразил что-то вроде улыбки, больше похожей на гримасу.
– Конечно, можно, господин Северн. Но госпожа Гладстон просила передать, что хочет еще раз побеседовать с вами во второй половине дня.
– Когда именно?
Хент пожал плечами.
– В любое время после ее выступления. Когда вам удобно.
Я кивнул. Миллионы лоббистов, искателей места, претендентов на роль биографа, деловых людей, обожателей Мейны Гладстон и потенциальных террористов отдали бы все на свете за одну минуту в обществе самого выдающегося лидера Гегемонии, но возможность видеть ее «когда мне удобно» предоставили мне одному. Никто еще не говорил, что вселенной правит разум.
Проскользнув мимо Ли Хента, я двинулся к главному выходу.
По давней традиции, в самом Доме Правительства общедоступные нуль-порталы отсутствовали. Нужно было миновать пропускные пункты главного вестибюля, выйти в сад и пройти по дорожке к невысокому белому зданию – пресс-центру и одновременно терминексу. Репортеры скопились вокруг центральной проекционной ниши, где маячило знакомое лицо Льювеллина Дрейка. Его голос – «голос Альтинга» – объявил, что сейчас начнется выступление секретаря Сената, имеющее первостепенное значение для судеб Гегемонии. Я кивнул Дрейку, нашел свободный портал, предъявил свою универсальную карточку и отправился на поиски бара.
Гранд-Конкурс – при условии, что вам удалось туда попасть, – единственное место в Сети, где можно нуль-транспортироваться задаром. Каждый мир Сети представлен здесь по меньшей мере одним из своих самых фешенебельных городских кварталов. ТКЦ предлагал целых двадцать три – с магазинами, разнообразными увеселениями, дорогими ресторанами и модными барами. Баров было больше всего.
Подобно водам реки Тетис, Гранд-Конкурс катилась сквозь двухсотметровые порталы военного образца – кольцевая улица, казавшаяся бесконечной – стокилометровая эспланада услад плоти. Можно было стоять, как я в это утро, под ярким солнцем Тау Кита – и видеть полночную Денеб-III с пляшущими неоновыми огнями и голограммами, различая на горизонте площадь Мэлл Лузуса и зная, что дальше дремлет тенистая Роща Богов с ее магазинчиками, булыжными мостовыми и лифтами, поднимающими гурманов в «Макушку», самый дорогой ресторан Сети.
Но меня вполне устроил бы тихий бар.
Бары ТКЦ буквально кишели чиновниками, репортерами и бизнесменами, поэтому я вскочил на один из челноков и переместился на главный проспект Седьмой Дракона. Здешняя гравитация пугала многих (и меня в том числе), зато в барах было куда свободнее и в них просто пили.
Я выбрал подвальчик, спрятавшийся между пилонами внешней стены и витринами. Внутри все было темным: темные стены, темное дерево стоек, темнокожие клиенты – их лица были столь же черны, сколь бледным казалось мое собственное. Подходящее местечко, чтобы напиться, что я и сделал, начав с двойного виски. С каждым новым заказом моя жажда возрастала.
Даже здесь я не смог отделаться от Гладстон. На двумерном телеэкране в дальнем углу бара появилось лицо секретаря Сената на сине-золотом фоне, предпочитаемом ею для заявлений государственной важности. У телевизора собралось несколько посетителей. До меня доносились обрывки речи: «…обеспечить безопасность граждан Гегемонии и… нельзя позволить угрожать безопасности Сети или наших союзников… поэтому мной был санкционирован беспощадный вооруженный отпор…»
– Да приглушите вы это дерьмо! – Я остолбенел, сообразив, что кричу, и кричу громко. Посетители негодующе обернулись, но убавили звук. Я еще немного полюбовался шевелящимися губами секретаря Сената, а затем сделал знак бармену повторить.
Позже, возможно, часа через три-четыре, я поднял глаза от рюмки и увидел, что напротив меня в темной кабинке кто-то сидит. Целую секунду я моргал, пытаясь рассмотреть таинственное лицо. На миг мое сердце бешено забилось – Фанни! – но моргнув еще раз, я произнес вслух:
– Леди Филомель…
Она по-прежнему была в темно-синем платье, в котором я видел ее за завтраком. Однако вырез платья опустился ниже, а лицо и плечи словно светились в полумраке.
– Господин Северн, – прошептала она. – Пора исполнить свое обещание.
– Обещание? – Я поманил бармена, но тот никак не отреагировал. Наморщив лоб, я уставился на Дайану Филомель. – Что за обещание?
– Нарисовать мой портрет, конечно. Или вы забыли, что говорили вчера за ужином?
Я щелкнул пальцами, но наглый бармен не удостоил меня даже взглядом.
– Я вас уже нарисовал, – сказал я.
– Да, – согласилась леди Филомель, – но не всю. Не целиком.
Я со вздохом опрокинул в рот последнюю рюмку виски и пробормотал:
– Сижу вот, пью.
Леди Филомель улыбнулась:
– Вижу.
Я встал, намереваясь подойти к бармену, но передумал и снова медленно опустился на почерневшую от времени деревянную скамью.
– Армагеддон, – сказал я. – Они шутят с Армагеддоном. – Я пристально посмотрел на даму и слегка сощурился, чтобы в глазах не двоилось. – Знаете это слово, миледи?
– Думаю, он больше не нальет вам ни капли, – сказала она. – У меня дома найдется что выпить. Вы сможете опрокинуть рюмочку, пока будете рисовать.
Я снова сощурился, на этот раз с хитрецой. Может, я слегка и перебрал, но виски не повлияло на мою осмотрительность.
– Муж, – сказал я.
Дайана Филомель улыбнулась воистину лучезарно.
– Остался на несколько дней в Доме Правительства, – произнесла она заговорщицким шепотом. – В такой момент он не может быть вдали от средоточия власти. Пойдемте, моя машина у входа.
Я не помню, как расплачивался, но предполагаю, что сделал это. А может, за меня расплатилась леди Филомель. Помогала ли она мне выйти из бара, тоже не помню, впрочем, кто-нибудь да помог. Вероятно, шофер. Мне припоминается какой-то мужчина в серой униформе. Я вроде бы опирался на его плечо.
Колпак ТМП был поляризован с внешней стороны, но вполне прозрачен с нашей, и мы, сидя на подушках, любовались пейзажем. Я насчитал один, два портала, а затем мы вырвались из Конкурса на простор и начали набирать высоту. Внизу – голубые поля, вверху – желтое небо. Красивые особняки, построенные из чего-то вроде черного дерева, на вершинах холмов, меж маковых полей и бронзовых озер. Возрождение-Вектор? Для данного времени и места это был слишком трудный вопрос, и поэтому я привалился головой к прозрачной стенке, решив отдохнуть минутку-две. Надо отдохнуть. Меня ждет работа над портретом леди Филомель, ха-ха.
Внизу мелькали поля и луга.
