Софи Ирвин
Советы юным леди по счастливому замужеству
Посвящается Фран, при чьей поддержке я начала, и моей семье, при чьей поддержке я продолжаю
Несмотря на то что она была невысокого мнения о браке и о мужчинах вообще, замужество всегда было ее целью. Только оно создавало для небогатой образованной женщины достойное общественное положение, в котором, если ей не суждено было найти свое счастье, она хотя бы находила защиту от нужды.
Джейн Остин. Гордость и предубеждение(Перевод И. Маршака)
Sophie Irwin
A LADY’S GUIDE TO FORTUNE-HUNTING
Copyright © 2022 Irwin Editorial Limited
This edition published by arrangement
with Madeleine Milburn Ltd and The Van Lear Agency LLC
All rights reserved
Перевод с английского Эвелины Несимовой
© Э. А. Несимова, перевод, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022 Издательство АЗБУКА®
1
Коттедж Нетли, Биддингтон, графство Дорсетшир, 1818
– Вы не намерены жениться? – не веря своим ушам, переспросила мисс Тэлбот.
– Боюсь, что так, – подтвердил мистер Чарльз Линфилд, состроив ободряющую и в то же время смущенную мину. C таким выражением лица признаются, что вынуждены уйти с дня рождения друга, а не расторгают заключенную два года назад помолвку.
Китти устремила на него недоуменный взгляд. А недоумевать Кэтрин Тэлбот – Китти для родственников и ближайших друзей – не привыкла. Напротив, в семье и среди жителей Биддингтона она славилась быстрым умом и практичностью, талантом выбираться из затруднительных обстоятельств. Однако сейчас Китти растерялась. Она выйдет замуж за Чарльза – уже несколько лет такое будущее представлялось ей неизбежным. И вдруг свадьбе не бывать? Что можно сказать, что можно почувствовать под бременем подобных новостей? Все изменилось. И только Чарльз выглядел как обычно в своей повседневной одежде – Китти видела ее тысячи раз. С нарочитой небрежностью, какую может себе позволить только богатый джентльмен, он носил затейливо вышитый, небрежно застегнутый жилет, безвкусно яркий шейный платок, скорее перекрученный, нежели повязанный.
«Мог бы, по крайней мере, – подумала Китти, с нарастающим негодованием глядя на этот отвратительный платок, – принарядиться ради такого случая».
Толика ее гнева, очевидно, отразилась на лице, поскольку Чарльз мгновенно сменил мину c возмутительной покровительственно-виноватой на по-детски обиженную.
– Ах, не смотрите на меня так! – воскликнул он раздраженно. – Если на то пошло, официально мы ничего друг другу не обещали.
– Не обещали официально?..
К Китти не только вернулось присутствие духа – ее охватила ярость. Никчемный обманщик!
– …Да последние два года мы только и говорили, что о свадьбе! Отложили ее лишь из-за смерти моей матери и болезни отца. Вы обещали – мне! Вы так много мне всего обещали.
– Просто детская болтовня, – возразил он и добавил с ослиным упрямством: – Кроме того, не мог же я все отменить в тот момент, когда ваш отец стоял на пороге смерти. Это не дело.
– Полагаю, теперь, когда его не стало – и месяца не прошло, как он в могиле, – вы наконец можете порвать со мной? – вопросила она гневно. – Теперь совсем другое «дело»?
Собеседник пробежался рукой по волосам и бросил взгляд на дверь.
– Пожалуй, нет смысла разговаривать, пока вы в таком состоянии. – Он напустил на себя вид человека, подвергшегося жестокому обращению и истощившего остатки терпения. – Мне лучше уйти.
– Уйти? Нельзя мимоходом выложить такие новости и не объясниться. Мы виделись на прошлой неделе и планировали свадьбу на май – почти через три месяца.
– Лучше бы я отправил письмо, – пробормотал он, словно разговаривая сам с собой, и снова тоскливо взглянул на дверь. – Мэри сказала, что этот способ самый верный, но, думаю, с письмом было бы проще. Я не могу собраться с мыслями, когда вы так визжите.
Погасив нарастающее раздражение, Китти, ведомая чутьем истинной охотницы, ухватилась за действительно важные сведения.
– Мэри? – резко переспросила она. – Мэри Спенсер? И какое отношение к происходящему имеет мисс Спенсер? Я и не догадывалась, что она вернулась в Биддингтон.
– Ах, да-да… скажем так… она… то есть… – промямлил, запинаясь, мистер Линфилд; на его лбу проступил пот. – Матушка пригласила ее какое-то время пожить у нас. Моим сестрам очень полезно поддерживать знакомства с другими дамами.
– И вы обсуждали с мисс Спенсер расторжение нашей помолвки?
– О да, и она проявила такое понимание, такое участие к… к нам обоим. Должен сказать, я был признателен ей за возможность… с кем-то об этом поговорить.
Помолчав, Китти спросила словно невзначай:
– Мистер Линфилд, вы намерены сделать предложение мисс Спенсер?
– Нет! То есть, как сказать… мы уже… И я подумал, что лучше прийти к вам…
– Понимаю, – откликнулась Китти и действительно все поняла. – Право, мистер Линфилд, не могу не отдать должное вашей самоуверенности. Требуется недюжинное проворство, чтобы сделать предложение одной женщине, будучи обрученным с другой. Браво!
– Вот всегда вы так! – пожаловался мистер Линфилд, наконец-то набравшись храбрости. – Все переворачиваете с ног на голову, так что невозможно понять, где верх, а где низ. А вам не приходило на ум, что я хотел пощадить ваши чувства? Но вы сами вынуждаете меня сказать правду. Если я собираюсь чего-то добиться на политическом поприще, вряд ли мне это удастся с такой женой, как вы.
Китти поразил его язвительный тон.
– И как прикажете это понимать? – требовательно спросила она.
Он раскинул руки, словно приглашая ее оглядеться по сторонам. Китти приглашению не последовала. Она прекрасно знала, что именно увидит, поскольку входила в эту комнату каждый день: потрепанные кресла, теснящиеся перед камином, где теплее, некогда элегантный ковер у очага, ныне изъеденный молью и потертый, пустые полки, на которых прежде стояли книги.
– Может, мы и живем в одном городе, но мы из разных миров! – Он снова повел рукой. – Я сын сквайра! Матушка и мисс Спенсер помогли мне понять, что, если я намерен сделать себе имя, мезальянс для меня недопустим.
Никогда прежде Китти не ощущала с такой остротой биение собственного сердца, стучащего, как барабан, в ее ушах. Женитьба на ней – мезальянс?
– Мистер Линфилд, – промолвила она мягко, но не без яда в голосе, – пусть между нами больше не прозвучит ни слова лжи. Вы не высказывали никаких возражений против нашей помолвки, пока не встретились вновь с очаровательной мисс Спенсер. Сын сквайра, заявляете вы! Не ожидала я от вашей семьи потворства неджентльменским поступкам. Пожалуй, мне следует порадоваться, что вы показали во всей красе бесчестность своей натуры прежде, чем стало слишком поздно.
Она наносила каждый удар с точностью и силой Джентльмена Джексона[1], и Чарльз – для нее теперь навсегда мистер Линфилд, – пошатнувшись, попятился в ужасе.
– Как вы могли сказать такое? Неджентльменский поступок! Вы не в себе! – воскликнул он, неловко заламывая руки; пот уже ручьями тек по его лицу. – Я хочу, чтобы мы остались добрыми друзьями. Вы должны понять, Кит…
– Для вас – мисс Тэлбот, – отрезала Китти с ледяной вежливостью. Ярость так и клокотала в ней, но, сдержавшись, она не стала повышать голос и отрывистым жестом указала на дверь. – Извините, но я прошу вас удалиться, мистер Линфилд.
Он быстро кивнул на прощание и с готовностью, не оглядываясь, спасся бегством.
Китти мгновение стояла недвижно, сдерживая дыхание, словно пыталась остановить дальнейшее разрастание обрушившегося на нее несчастья. Она подошла к окну, сквозь которое лился свет утреннего солнца, и, прислонившись лбом к стеклу, медленно выдохнула. Из окна открывался вид на сад: расцветающие нарциссы, заросшие сорняками овощные грядки, куры, занятые поиском личинок. Жизнь снаружи продолжала свое привычное течение, но по эту сторону стекла была бесповоротно разрушена.
Они остались одни, совершенно одни. Им не на кого опереться, с тех пор как умерли мама и папа. Сейчас, в эту мучительную минуту, Китти больше чем когда бы то ни было нуждалась в их совете – и была лишена поддержки. Ей не к кому обратиться. Смятение нарастало. Что же теперь делать?!
Китти могла бы простоять так не один час, если бы ее размышления не прервала самая младшая сестра – десятилетняя Джейн.
Вторгшись в гостиную с апломбом королевского посланца, она требовательно спросила:
– Ты знаешь, где книга Сесили?
– Вчера лежала на кухне, – ответила Китти, не отводя глаз от сада.
Сегодня они должны были очистить от сорняков грядку под артишоки, которые нужно посадить в ближайшее время.
Будто бы издалека она услышала, как Джейн передает Сесили ее слова, а затем докладывает:
– Там она уже смотрела.
– Пусть посмотрит еще раз, – сказала Китти, отсылая сестру нетерпеливым жестом.
Дверь с грохотом открылась и закрылась.
– Сесили говорит, что книги там нет и, если ты ее продала, она очень огорчится, потому что это подарок викария.
– Ради всего святого! – не выдержала Китти. – Передай Сесили, что я не могу заняться поисками ее никчемной книги, потому что моя помолвка расторгнута и мне необходима передышка хотя бы на несколько минут, если моя просьба не слишком вас затруднит!
Как только Джейн сообщила Сесили эту необычайную новость, все домочадцы – четыре сестры Китти и собака Брэмбл – нагрянули в гостиную, моментально заполнив пространство шумом голосов.
– Китти, мистер Линфилд порвал с тобой? Это правда?
– Он никогда мне не нравился, гладил меня по голове, как маленькую.
– Моей книги на кухне нет.
Китти, все еще прижимаясь лбом к стеклу, вкратце рассказала о случившемся. Сестры замолкли, неуверенно переглядываясь. Через несколько мгновений заскучавшая Джейн добрела до скрипучего фортепиано и взорвала тишину, забарабанив по клавишам бравурную мелодию. У Джейн никогда не было учителя музыки, но недостаток таланта она с лихвой возмещала пылом и громкостью.
– Это неслыханно! – наконец возмущенно произнесла Беатрис, в свои девятнадцать лет самая близкая к Китти по возрасту и нраву. – Мне очень жаль, моя дорогая. Должно быть, твое сердце разбито.
– Разбитое сердце? – резко обернулась Китти. – Суть несчастья вовсе не в нем, Беатрис. Отмена свадьбы с мистером Линфилдом означает, что мы погибли. Папа и мама оставили нам не только этот дом, но и умопомрачительные долги. Я рассчитывала на то, что нас спасет богатство Линфилдов.
– Ты собиралась выйти замуж за мистера Линфилда ради его состояния? – спросила Сесили с нотками осуждения в голосе.
Самая образованная в семье, восемнадцатилетняя Сесили обладала, по мнению сестер, чрезмерно развитым нравственным чувством.
– Очевидно, не ради его порядочности и чести джентльмена, – с горечью откликнулась Китти. – Я лишь жалею, что мне не хватило здравого смысла обстряпать свадьбу поскорее. Не следовало ее откладывать, когда умерла мама. Я знала, что продление помолвки чревато неприятностями. Подумать только, папа счел, что такой поступок назовут неподобающим!
– Насколько плохи наши дела? – спросила Беатрис.
Китти несколько мгновений молча смотрела на сестру. Как она им расскажет? Как объяснит, что именно может скоро произойти?
– Внушают… серьезные опасения, – произнесла она, тщательно подбирая слова. – Папа перезаложил дом неким господам с весьма сомнительной репутацией. Средства, полученные от продажи книг, столового серебра и части маминых драгоценностей, позволят некоторое время держать этих людей на почтительном расстоянии, но в начале июня они вернутся. Осталось четыре месяца. Если к этому времени мы не раздобудем денег или не представим доказательства, что в состоянии заплатить, то…
– Нам придется уехать? Но это же наш дом, – всхлипнула Гарриет, и у нее задрожали губы.
Предпоследняя по возрасту, она обладала более чувствительной натурой, чем Джейн. А та хотя бы перестала играть и притихла на табурете, наблюдая.
Китти не нашла в себе сил огорчить сестер, объяснить, что их положение значительное тяжелее и одним лишь переездом его не поправить. Средства, вырученные от продажи коттеджа Нетли, едва покроют долги, а на жизнь ничего не останется. Пойти им некуда, и Китти не имела ни малейшего представления, где достать деньги. Будущее виделось ей в мрачном свете. Разумеется, они будут вынуждены расстаться, иного выбора нет. Китти и Беатрис могут поступить на службу в Солсбери или в одном из ближайших городов побольше – горничными или, если очень повезет, камеристками. Сесили… трудно представить, что Сесили когда-либо проявит желание или способность трудиться, но с ее образованием она может попробовать найти работу в школе. Туда же придется отправить Гарриет – ах, Гарриет еще так мала! Найти для нее школу, предлагающую полный пансион. И Джейн… Миссис Палмер, несмотря на исключительную злобность нрава, всегда испытывала к Джейн нечто сродни привязанности. Возможно, удастся ее уговорить, и она приютит малышку, пока та не вырастет настолько, чтобы тоже подыскать работу.
Китти представила, как ветер разносит сестер в разные стороны. Смогут ли они когда-нибудь соединиться снова? Что, если их ждет еще более безрадостное будущее? Перед ее внутренним взором промелькнули видения каждой из сестер, оставшейся в одиночестве, отчаявшейся, голодной. Китти не пролила ни слезинки по мистеру Линфилду – он не стоил ее сожалений, – но теперь слезы подступили к глазам. Девочки и без того многое потеряли. Именно Китти пришлось объяснять им, что мама уже не поправится. Именно Китти принесла им новость о кончине папы. И как она теперь скажет, что худшее еще впереди? Слова покинули ее. Китти не обладала ни маминой способностью как по волшебству ткать из воздуха утешительные речи, ни папиной уверенностью – уж он-то умел убедить кого угодно в благополучном исходе, так что собеседникам оставалось только с ним согласиться. Нет, в их семье Китти отводилась роль того, кто находит выход из затруднительных положений. Но нынешнее препятствие представлялось слишком грандиозным, его не преодолеть лишь волевым усилием. Ей мучительно хотелось, чтобы рядом оказался кто-то, готовый разделить с ней эту ношу, слишком тяжкую для барышни в нежные двадцать лет, но такого человека не было.
Сестры смотрели на нее, даже теперь уверенные, что она найдет способ все исправить – как находила всегда.
И она найдет этот способ!
Момент отчаяния миновал. Она не сдастся так легко, не может себе позволить.
Китти проглотила слезы и расправила плечи.
– До первого июня у нас есть чуть больше четырех месяцев, – подытожила она твердо, отходя от окна. – Полагаю, этого вполне достаточно, чтобы совершить нечто выдающееся. Даже в таком городке, как Биддингтон, мне удалось заманить в свои сети богатого жениха. И пусть негодяй ускользнул, не вижу повода думать, что этот опыт невозможно повторить.
– Вряд ли поблизости живут другие богачи, – заметила Беатрис.
– Совершенно верно! – неестественно бодро откликнулась Китти. – Именно поэтому я должна переместиться на более благодатные пастбища. Беатрис, остаешься за старшую. Я отправляюсь в Лондон.
2
Нет ничего необычного во встречах с людьми, привыкшими давать экстравагантные обещания. Намного реже встречаются люди, привыкшие такие обещания выполнять. К этим последним и принадлежала мисс Китти Тэлбот.
После унылого утра в гостиной коттеджа Нетли не прошло и трех недель, а Китти и Сесили уже ехали по направлению к Лондону в подпрыгивающем на ухабах дилижансе. Путешествие в тряской повозке, в обществе других пассажиров и домашней живности выдалось нелегким. Вскоре сельские пейзажи Дорсетшира исчезли из виду. Пересекая одно графство за другим, Китти почти неотрывно смотрела в окно – никогда прежде она не уезжала от дома так далеко, все ее поездки ограничивались одним днем.
Китти давно знала, что ей необходимо выйти замуж за богача, но рассчитывала, что этой цели удастся достичь, не покидая Биддингтона и родных. Выгодная партия с Линфилдом была частью плана, задуманного и почти исполненного ею при поддержке матери. За месяцы, прошедшие после маминой смерти, Китти не раз поздравляла себя с тем, что успела так ловко обустроить свое будущее, заполучив мистера Линфилда, живущего поблизости. В самые тяжелые времена возможность ни на мгновение не расставаться с семьей – воистину неоценимый дар. Тем не менее теперь Китти пришлось уехать. По мере удаления дилижанса от Биддингтона тревога, поселившаяся в ее груди, разрасталась с каждой следующей милей. Китти приняла верное решение, единственно возможное для семьи, но разлука с сестрами давалась ей очень тяжело.
Какой же глупышкой она себя выставила, доверившись благородству мистера Линфилда! И вместе с тем было непонятно, почему он так стремительно ее разлюбил. Да, мисс Спенсер – девица хорошенькая, но пресная, как рыба. Столь быстрая смена привязанности со стороны жениха была лишена всякого смысла. К тому же Китти предполагала, что остальные Линфилды не пылают чрезмерной любовью к мисс Спенсер. Что-то здесь не так, но что именно?
– Какая дура! – произнесла она на сей раз вслух и добавила, когда сидевшая рядом Сесили бросила на нее оскорбленный взгляд: – Я о себе. Вернее, это мистер Линфилд – дурак.
Фыркнув, Сесили вернулась к чтению. Когда тяжелый фолиант, дар викария, нашелся, она настояла на том, чтобы взять книгу с собой, невзирая на возражения Китти, считавшей, что столь увесистый предмет не лучший попутчик в дальней поездке.
– Ко всем моим несчастьям ты хочешь добавить еще одно?! – театрально вопросила Сесили, когда они укладывали вещи.
В тот момент взмыленной Китти, склонившейся над громоздким саквояжем сестрицы, самым честным представлялся ответ: «Да!» – но она капитулировала и согласилась везти несуразный багаж в Лондон. Китти проклинала нелепое и дорогостоящее решение отца дать Сесили образование, отправив ее на два года в Бат, в частный пансион для юных леди. Решение, целиком и полностью продиктованное стремлением не отставать от местного дворянства, в особенности от Линфилдов. Однако единственное, что Сесили приобрела в этом заведении, так это неистребимое чувство собственного интеллектуального превосходства. И все же теперь, словно забыв, как страстно защищала книгу, Сесили почти не уделяла ей внимания, забрасывая сестру теми же вопросами, над которыми Китти и сама ломала голову всю поездку.
– Ты уверена, что правильно поняла письмо тети Дороти? – спросила она шепотом, наконец-то вняв неоднократным просьбам Китти не делиться с остальными пассажирами сведениями о затруднениях, с которыми столкнулись барышни Тэлбот.
– А как еще его можно было понять? – прошипела в ответ Китти не без легкого раздражения.
Она вздохнула, попыталась успокоиться и объяснила снова, вполне убедительно изобразив терпение:
– Тетя Дороти знала маму с тех времен, когда они вместе работали в театре «Лицеум». Они были очень близки, мама читала нам вслух их переписку, помнишь? Я попросила ее о помощи, и тетя Дороти предложила ввести нас в лондонское общество.
Хмыкнув, Сесили спросила:
– А ты можешь быть уверена, что тетя Дороти – почтенная женщина, добрая христианка? Ты так плохо осведомлена, что рискуешь привести нас прямиком в логово греха!
– Должна сказать, долгие часы, проведенные в обществе викария, не принесли тебе никакой пользы, – сурово отрезала Китти.
Впрочем, она сама испытывала некоторые опасения относительно тети Дороти, хотя мама всегда утверждала, что ее подруга – респектабельная женщина. Но признаваться Сесили в своих сомнениях не стоило, поскольку обращение к тете Дороти было их единственной возможностью.
– Мы не знаем в Лондоне никого, – сказала Китти, – кроме тети Дороти. Все папины родственники переехали на континент, и в любом случае они не стали бы нам помогать. А она к тому же оказалась так добра, что оплатила нашу поездку. Мы не можем свысока отвергать ее помощь.
Кажется, убедить сестрицу не удалось, и Китти со вздохом откинулась на спинку сиденья. И она сама, и Сесили предпочли бы, чтобы в это путешествие вместо последней отправилась Беатрис, но в конце письма тетя Дороти добавила ясное указание: «Привези самую хорошенькую из сестер». И поскольку Беатрис, по ее собственному признанию, представляла собой наполовину девицу, наполовину лоб, а Сесили обладала очаровательной внешностью, противоречащей ее сумрачному нраву, то иного выбора не оставалось. Правда, в ее обществе можно было умереть со скуки, но Китти надеялась, что это окажется не столь важным. Она успокаивала себя мыслью, что Беатрис гораздо лучше Сесили справится с домом и младшими девочками под бдительным присмотром жены викария. Поставь на это место Сеси – и по возвращении спасать будет уже нечего и некого.
– Я по-прежнему считаю, что следовало бы направить усилия на поиски честной, хорошо оплачиваемой службы, – заявила Сесили. – С моим образованием из меня вышла бы прекрасная гувернантка.
В наступившем молчании Китти с ужасом представила себе, что случится, если возложить на Сесили бремя семейного благополучия.
– Как бы там ни было, – тихо и осторожно произнесла она, – гувернантка получает тридцать пять фунтов в год. Боюсь, этого недостаточно. Быстрее всего выбраться из наших затруднений можно только в том случае, если я найду богатого мужа.
Сесили открыла было рот, чтобы изречь еще одно осуждающее и совершенно бесполезное замечание, – однако ее перебил мальчик на переднем сиденье, громко сообщивший своей матери: «Мама, мы приехали!»
И действительно, выглянув в окна, путешественники увидели на горизонте величественный город, а над ним – столбы дыма, вздымающиеся к небесам в беззвучном призыве. Родители часто рассказывали дочерям о Лондоне – с печалью, словно о прекрасном, но утраченном друге. Они описывали, как он высок и просторен, как красив и величественен, вспоминали его сутолоку и безграничные возможности. «Король городов» называли они его. Китти давно хотелось самой увидеть эту чужую землю, которая, вероятно, была первой любовью – и истинным домом – мамы и папы. Но когда повозка покатилась по мостовым, первое, что отметила Китти, была… грязь. Слой сажи на всем, клубящийся над трубами дым, лошадиный навоз под ногами. Грязь и… и хаотичность – улицы, грубо сталкиваясь друг с другом, зигзагами разбегались в разных направлениях. Здания топорщились, покосившись под причудливыми углами, даже не всегда правильной квадратной или прямоугольной формы, словно нарисованные детской рукой. Здесь и правда господствовала суета, и какая же громогласная суета! Непрестанный стук копыт и колес по камням мостовых, крики уличных торговцев, ощущение, что все вокруг куда-то спешат-спешат-спешат. Шумный, неряшливый, требующий к себе внимания и уважения город выглядел…
– Великолепно, – выдохнула Китти. – Сесили, мы наконец-то добрались.
На Пикадилли сестры пересели из дилижанса в наемный экипаж, который отвез их к дому тети Дороти на Уимпол-стрит. Китти пока не знала, какие районы Лондона принято считать фешенебельными, а какие нет, но улица, на которой проживала их будущая покровительница, радовала глаз. По дороге они видели и более роскошные здания, но и Уимпол-стрит выглядела весьма пристойно, краснеть за это место Китти не пришлось бы.
Кэб остановился перед узким городским домом, втиснутым между двумя другими. После того как Китти рассталась с одной из своих драгоценных монеток, сестры поднялись по высоким ступенькам и постучали. Двери открыла рыжеволосая горничная (то обстоятельство, что у тети Дороти есть слуги, тоже внушало надежды). Она провела посетительниц в маленькую гостиную, где восседала достопочтенная хозяйка дома.
Несмотря на то что во время поездки Китти беззаботно отмахнулась от сомнений Сесили, в глубине души ее терзали опасения: а если их встретит корпулентная, вульгарно хохочущая распутница в комичном парике? Такая покровительница совсем не годилась для их целей. Китти испытала облегчение, увидев элегантную представительную даму, чью прекрасную фигуру ладно облегало голубовато-серое утреннее платье. Каштановые кудри не покрывал головной убор, но непринужденный стиль был ей к лицу – в глазах поблескивало лукавство, несовместимое с чинным капором или вдовьим чепцом.
Тетя Дороти поднялась со стула, изучая новых знакомых взглядом из-под выразительных темных бровей. Китти и Сесили задержали дыхание, испытывая несвойственную обеим нервозность.
Но хозяйка улыбнулась и вытянула вперед унизанные драгоценностями руки:
– Дорогие мои, вы так похожи на свою мать.
Гостьи упали в ее объятия.
Тетя Дороти вместила множество жизней и ролей в пятьдесят один год пребывания на этом свете. В бытность свою актрисой она достигла блистательного успеха на сцене, тогда как за ее пределами развлекала избранных, наиболее щедрых лондонских джентльменов. Благодаря этим занятиям она накопила далеко не маленькую сумму, а когда ей исполнился сорок один год, перекрасила огненно-рыжие волосы в каштановые и прошла второе крещение: сменив как имя, так и привычки, превратилась в состоятельную вдову миссис Кендалл. В качестве миссис Кендалл она приобщилась к новому для себя образу жизни на задворках высшего света, посещая днем те дома, в которых прежде (будучи молодой девушкой) проводила лишь вечера. И хотя Китти опасалась, что легендарное прошлое тети Дороти окажется скорее помехой, нежели подспорьем, – в сущности, актрису едва ли можно счесть респектабельной леди, – манеры их покровительницы отчетливо показывали, что ее превращение в знатную даму осуществилось безупречно. Познакомившись с ней, Китти успокоилась, уверовала в то, что тетя Дороти способна направить следующие их шаги в лондонском свете и поделиться мудростью с новоявленной охотницей за богатством. Ей не терпелось задать тетушке тысячи вопросов, однако первые несколько часов, проведенных вместе, они говорили только о матери девушек.
– Как мне хотелось приехать на похороны! – с жаром сказала миссис Кендалл. – Знайте, я бы приехала, но ваш отец решил… что это был бы не слишком мудрый поступок.
Китти как нельзя лучше поняла это расплывчатое объяснение. В иных, более благоприятных обстоятельствах встреча с маминой подругой очень много значила бы для девочек Тэлбот – тетя Дороти могла бы поделиться с ними рассказами о прежней жизни даже после маминого ухода. Но мистер Тэлбот защищал интересы семьи, отдаляя женщину, чье присутствие вызвало бы вопросы… а некоторые темы предпочтительно оставлять в прошлом.
– В тот день стояла прекрасная погода, – откликнулась Китти, прочистив горло. – Свежо и прохладно. Маме бы это понравилось.
– Ее невозможно было удержать в четырех стенах, если на улице светило солнце, – сказала тетя Дороти с грустной, искренней улыбкой. – Независимо от времени года.
– Я прочла отрывок, – подала голос Сесили, – из поэмы Чосера «Книга герцогини», маминой любимой.
Разумеется, никто из присутствовавших на похоронах не понял ни слова, мелькнуло сейчас в мыслях у Китти, но Сесили декламировала отчетливо и складно.
Они проговорили несколько часов, обмениваясь воспоминаниями, постепенно сдвигая кресла, берясь за руки время от времени и сближаясь, как неизбежно сближаются люди, разделившие столь огромную потерю. К тому моменту, когда беседа добралась до расторгнутой помолвки Китти, за окнами стемнело.
– Вы правильно сделали, что приехали, – заверила тетя Дороти, разливая по бокалам ратафию[2]. – Лондон – самое подходящее место. Если бы вы связали себя с Батом или Лайм-Реджисом в это время года, все закончилось бы полным фиаско. Считайте меня своей феей-крестной, мои дорогие. Уверена, мы подберем превосходные партии вам обеим всего за несколько недель.
Сесили, задумавшаяся о чем-то своем, стремительно вернулась в реальность, распахнула глаза и бросила на сестру обвиняющий взгляд.
– Но партию нужно подобрать только мне, – заявила Китти твердо. – Сесили еще слишком молода.
– Ты совершенно уверена? – удивленно спросила тетя Дороти. – Разве не мудрее было бы найти мужей вам обеим?
– Совершенно уверена, – подтвердила Китти, и Сесили вздохнула с облегчением.
Тетя Дороти, похоже, не согласилась, но почти мгновенно овладела собой.
– Тем не менее, полагаю, она поможет нам расставить силки, – заявила хозяйка дома. – У нас много дел, прошу заметить. Мы должны разобраться с вашей одеждой, прическами, с вашими… – Она повела рукой в жесте, который как бы охватывал все, что касалось внешности сестер. – Нельзя терять ни дня, сезон вот-вот начнется.
