София Нехай
Консонанс

Полная версия

«Quelle est cette langueur

Qui pénètre mon cœur?» ¹

Paul Verlaine

Почему Кристина так любила Верлена²?

В то время, когда мы встречались, мне ни разу не приходил в голову этот вопрос. Но сейчас я сижу в номере петербургского отеля и в полумраке листаю томик с его стихами. Не потому, что нравятся, а потому, что на полях книги – пометки, сделанные ее рукой. «Не пометки, а маргиналии³, дурачок», – поправила бы меня Кристина, скажи я ей тогда это слово. Она любила называть вещи неочевидными именами.

В полумраке номера мои воспоминания теряют всякое стеснение, сами выбираются наружу, расползаются по углам комнаты, и я понимаю, что с каждым из них придется встретиться лицом к лицу. Это – игра в гляделки, нужно смотреть пристально, не отводя взгляда, иначе проиграешь, и прошлое утянет тебя назад в качестве трофея.

Теплый оранжевый свет лампы мягко падает на страницы. «J’t aime⁴», – подчёркнуто карандашом, словно Кристина пыталась оставить мне знак.

Как же я не замечал этого раньше?

Что-то ускользает. Что-то очень важное… что-то, что я должен был понять еще тогда. Я сжимаю потрепанный томик так сильно, что побелели костяшки пальцев, вглядываюсь в строки, но буквы расплываются, словно написаны на омываемом волнами песке. Как тогда, у залива…

Я делаю вдох. Едва уловимый запах моря – соленый, терпкий, смешанный с ароматом прогретых солнцем сосен, вспыхивает где-то в глубине памяти, проникает в легкие, а затем заполняет собой пространство.

Кристина стоит среди дюн и, набрав в кулаки песок, медленно, сквозь пальцы сыпет его на землю.

– Смотри, песок так легко сочится сквозь пальцы…и вот, в руках не остается уже ничего, – говорит она и легонько смеется. – Мне кажется, точно так же исчезает и наша юность. Сперва ее так много, что не можешь удержать, и вот, ладони уже почти пусты…

Я хочу возразить ей, что это не правда, что времени у нас ещё очень много, и впереди – целая вечность, но замолкаю, завороженный моментом, таким хрупким, как редкая птица, которая вспорхнет и улетит, стоит только пошевелиться.

Мы стоим на берегу залива, легкий северный ветер играет с ее длинными русыми волосами, она смеется непринужденно и весело, и песок струится сквозь ее пальцы. Ей девятнадцать, и она так прекрасна, что мне хочется остановить время, чтобы остаться здесь навсегда.

– Как думаешь, мы правда запомним эти дни? – спрашиваю ее я, – или через пару лет, когда пройдет романтика, нам будет все равно?

Кристина неуверенно пожимает плечами, оглядывается на сосны, размышляя над моим вопросом. А потом весело встряхивает головой и улыбается:

– Ну, если ты станешь писателем, может, и опишешь всё это в книге. Только не вздумай выставить меня полной дурой, иначе я с тобой разведусь!

Кристина театрально топает ногой, я смеюсь в ответ и мне кажется, что она самая необыкновенная девушка, которую я когда-либо встречал.

– Конечно мы будем помнить, – произносит она чуть погодя, опуская ресницы. Ее голос звучит так тихо, будто она говорит это не столько мне, сколько самой себе.

Затем она отворачивается, рассеянно поправляет воротник джинсовки, из-под которого тотчас же сыпется забившийся песок. Несколько минут молчит, глядя на сливающееся с водой небо, и задумчиво добавляет:

– А все-таки…память – штука странная. Иногда забываешь то, что не хотел. Но, наверное, если что-то действительно важно, оно всё равно останется с тобой. Хотя Вика говорит, так не бывает, и прошлое всегда остается в прошлом.

– А ты согласна с Викой? – спрашиваю ее я.

Кристина неуверенно качает головой, хмурится, будто переубеждает себя в чем-то. Потом негромко произносит:

– Не знаю…но она гораздо умнее меня.

Вика была Кристининой соседкой по комнате и, кажется, ее близкой подругой. На тот момент мы с ней ни разу не виделись, но Кристина так часто упоминала ее, что мне казалось, мы знакомы давно.

Вика училась на психфаке и часто приносила с занятий какие-то странные теории и идеи для экспериментов, которые не стеснялась проверять на своем окружении. Кристина говорила, что Вика обладала суперспособностью – она понимала людей быстрее, чем они сами понимали себя, и потому могла заинтересовать кого угодно – не потому, что ей нравились эти люди, а просто потому, что знала, как это делать.

Кристина садится на корточки, набирает в руки песка, чтобы в очередной раз пустить его по ветру, я смотрю на неё издали и в этот момент ощущаю необъяснимый прилив нежности и теплоты.

Инстинктивно подбегаю к ней, обхватываю руками – она смеется, теряя равновесие. Мы падаем в песок. Его прохладные крупинки липнут к коже, но мы не замечаем этого, сплетаясь друг с другом, словно первобытные люди, танцующие свои странные звериные танцы.

Найду ли я слова, чтобы описать то, что испытывал в тот момент? Прекраснейший момент, наверное, лучший в моей жизни. Если когда-то вы любили по-настоящему, если когда-то вы встречали человека, один запах которого сводит вас с ума, вы поймете меня.

Мы валялись так долго-долго, нежась в объятиях друг друга на пустом побережье, а потом поднялся ветер. По морю заходили сильные волны, и их плеск, раздававшийся, казалось, со всех сторон, вторил нашим движениям.

Затем совсем похолодало. Я заметил, как по ее телу пробежала дрожь, но она не придвинулась ближе, чтобы согреться, а вместо этого резко села, отряхнулась от песка, посмотрела на меня долго и испытующе, словно решая для себя что-то.

– Это было ошибкой, – вдруг сказала она, застегивая джинсы и поднимаясь на ноги.

Я моргнул. С залива налетел порыв ветра и хлестнул меня по коже, но даже он не мог сравниться с этим ледяным ударом.

– Что?

Кристина посмотрела на меня сверху вниз, слегка прищурившись, будто от солнца, которое слепит ей глаза.

– Я…я не знаю, – ее голос слегка задрожал. – Забудь. Прости, я правда не хотела тебя обидеть.