Наталья Солнцева
Запоздалая месть
© Н. Солнцева, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Дорогой Читатель!
Я написала уже больше пятидесяти книг.
Каждая из них – мой шаг навстречу к вам, открытие и откровение. Я пишу о мире параллельных реальностей, с которым каждый из нас, сам того не подозревая, сталкивается практически ежедневно. Просто мы привыкли не замечать его.
В моих героях вы обязательно узнаете себя и заглянете в самые сокровенные уголки подсознания.
Быть может, это станет поворотным моментом в вашей жизни.
С любовью,
Наталья Солнцева
Глава 1
Все события и персонажи вымышлены автором.
Все совпадения случайны и непреднамеренны.
«Кто знает мрак души людской,
Ее восторги и печали?!»
(Н. Гумилев)
– Ты помнишь? – произнес безжизненный, страшный голос.
– Что? Что я должна помнить? – похолодела от ужаса Екатерина Максимовна.
В ответ из телефонной трубки раздался протяжный, тоскливый собачий вой. Так воет пес, учуявший покойника.
– Господи! Спаси, сохрани… – зашептала женщина.
В соседней комнате спал мальчик, маленький внук Екатерины Максимовны, которого она приехала нянчить. Раньше она любила смотреть, как он сопит, раскинувшись в своей кроватке, но в последнее время вид спящего ребенка наводил на нее страх. Не дай бог, с внуком что-нибудь случится по ее вине! Ведь она отвечает за Антона в отсутствие родителей.
Вообще-то Екатерина Максимовна проживала в подмосковном Абрамцево, а в Москву ее позвал сын, – преуспевающий бизнесмен. Он ни за что не хотел отдавать маленького Антона в чужие руки.
– Пусть с ребенком сидит родная бабушка, – настоял он. – Мальчик должен расти в любви и ласке.
Сам Гордей не мог похвастаться счастливым детством: пьянки отца, постоянная нехватка денег, вечно уставшая мать – какое уж тут безмятежное существование. Еще четырнадцатилетним голенастым подростком он решил, что уедет из родительского дома, начнет хорошо зарабатывать, выберется из нужды.
Екатерина Максимовна была женщиной самой обыкновенной – до пенсии проработала продавщицей в захудалых продмагах, таскала тяжести, стирала в корыте в холодных сенях деревянного дома, скребла некрашеные полы, сама рубила дрова, носила уголь, топила печку, обрабатывала огород, чтобы прокормить сына, купить ему пару обновок. Муж ей попался ленивый и пьющий, никудышный. Она привыкла считать каждую копейку, заготавливать впрок картошку и соленья, работать от темна до темна.
Видать, заслужила она такую жизнь, иначе Бог не обделил бы ее добрым, трудолюбивым мужем, радостью и достатком.
«Грех мне роптать, – думала она ночами, когда боль в спине и натруженных руках не давала уснуть. – Крыша над головой есть, здоровье не подводит, голод не угрожает. Некоторые живут еще хуже. А то, что семья не удалась, так на то Божья воля».
Годы летели, мелькали, похожие один на другой. Пришел и на ее улицу праздник – Гордей уехал в Москву, прочно встал на ноги, начал подбрасывать деньжонок, а потом и вовсе забрал мать к себе, в сияющую чистотой и дорогой мебелью квартиру. Невестка Екатерине Максимовне попалась покладистая, незлобивая, редкой красоты. Когда сын впервые привез Ирину знакомиться, мать обомлела – не ожидала увидеть такую высокую, стройную, яркую красавицу. Ей бы в сериалах играть!
Когда у молодых появился ребенок, Екатерина Максимовна пошла в церковь, накупила самых дорогих, толстых свечек и все поставила за здравие новорожденного и его родителей. Только одну – за упокой. Эта последняя почему-то сразу погасла, зачадила сизым дымом.
– Плохая примета, – зашептались бабы за спиной Екатерины Максимовны.
Святые из всех углов глядели на нее с укоризной, осуждающе. На их суровых лицах лежали густые тени. От блеска сусальной позолоты, запаха ладана и воска закружилась голова, захотелось выйти из храма на свежий воздух.
Мелочь – а настроение испортилось надолго. Нет-нет, да и вспоминалась желтая свеча, робкий язычок пламени, который ни с того, ни с сего треснул, истончился и погас.
Когда в Москве, в квартире сына праздновали первое совместное Рождество, невестка предложила Екатерине Максимовне зажечь свечи – та отказалась. На лице Ирины застыла улыбка недоумения. Гордей поспешил сгладить неприятный инцидент – сделал все сам, пригласил к столу, открыл шампанское…
– Ты чего, мам? – спросил уже потом, пока Ирина в детской укладывала малыша.
– Нехорошо мне стало, – оправдалась она. – В голове зашумело. Возраст, сынок! Не обращай внимания.
Когда впервые раздался тот телефонный звонок, и Екатерина Максимовна взяла трубку? Она не запомнила с точностью.
– Помнишь? – без приветствия, без разных предварительных любезностей произнес холодный, безжизненный голос.
– Что? – не поняла она.
В трубке с неизбывной, саднящей тоской кто-то завыл. Собака, что ли?
Их ротвейлер Дик проснулся, навострил уши… и подхватил жуткий вой. Маленький Антон бросил свои игрушки, подбежал к бабушке, уткнулся ей в колени, заплакал. Хныканье ребенка и собачий вой привели Екатерину Максимовну в ужас.
– Господи! – испугалась женщина. – Что ж это такое творится?!
Ноги у нее подкосились, и она села в кресло, оглохшая от ударов собственного сердца. Прошло немало времени, пока она смогла пойти в кухню и выпить лекарство. Сердце утихомирилось, забилось ровнее.
– Замолчи, Дик! – прикрикнула она на собаку.
Но пес никак не мог успокоиться. Он начал метаться по квартире из угла в угол, тыкаться носом во все подряд, потом подбежал к входным дверям и заскреб по ним лапами. Пришлось угостить его кусочками свежего мяса. Только наевшись, Дик улегся на свой коврик и задремал.
Екатерина Максимовна еле дождалась с работы Ирину, сослалась на головную боль и легла. От ужина она отказалась, всю ночь глаз не сомкнула, а наутро решила обратиться к доктору. Нервы разыгрались не на шутку. Благо, всяческих платных услуг в Москве было на любой вкус. Назначенные процедуры помогли, и бабушка Антона успокоилась.
Дни пошли своим чередом. Странный звонок долго не повторялся. Женщина списала все на склероз, на усталость, на болезненное воображение. А потом… однажды вечером, спустившись во двор прогуляться с собакой, она увидела… вернее, ей показалось, что в кустах мелькнула чья-то тень.
– Мало ли, кто может прятаться в кустах? – уговаривала себя Екатерина Максимовна. – Это снова нервы.
Однако, Дик зарычал и начал рваться с поводка. Он тянул за собой Екатерину Максимовну, как будто в этих кустах скрывалось невесть что. С большим трудом удалось увести пса домой.
События начали набирать обороты, усложняясь и приобретая совсем уж зловещую окраску. Екатерина Максимовна терпела, сколько могла, не желая нарушать покой в семье сына, но… не выдержала и пожаловалась Гордею на то, что происходит. Он, как и ожидалось, рассмеялся.
– Да ладно тебе, мам! Небось, дети балуются. Телефонные хулиганы.
– Так ведь уже и без телефона всякого хватает. Давеча землю кто-то у дверей подъезда рассыпал…
– Мама! Кто-нибудь цветы пересаживал… а ты вообразила разные ужасы. У страха глаза велики.
– Это земля с кладбища! – твердила Екатерина Максимовна. – От нее холодом веет.
– Тебе нужно побольше отдыхать, развлекаться, – улыбнулся Гордей. – Сходи в косметический кабинет, в сауну.
– Лучше в баню, – согласилась она. – Ирина мне составит компанию?
– Вряд ли. Она уезжает на гастроли.
Екатерина Максимовна старалась не нагнетать обстановку, но постоянное напряжение сказывалось на ее здоровье. То пищеварение разладилось, то простуда прицепилась. А вскоре заболел Дик. Пес погрустнел, потерял живость, интерес к еде… начал чихать и кашлять. Вызвали ветеринара – тот просмотрел собачий «паспорт», расспросил о прививках, сделал укол, выписал таблетки и велел в случае ухудшения немедленно звонить.
– Что с ним? – спросил Гордей.
– Чумка, наверное. Надо понаблюдать. Да вы не переживайте, пес крепкий, поправится.
Екатерина Максимовна сочла это дурным предзнаменованием. И не ошиблась.
* * *
Всеслав Смирнов, частный сыщик, красивый мужчина в расцвете лет, модно и дорого одетый, нетерпеливо прохаживался по перрону. Поезд, которого он ждал, опаздывал.
Конец мая в Москве стоял теплый, дождливый. Тротуары не успевали высыхать, и в воздухе пахло влагой и цветочной пыльцой. Кусты сирени покрылись душистыми нежными гроздьями. По умытому небу бежали мелкие облачка. Смирнов по привычке рассматривал таких же, как он, встречающих, изнывающих от скуки. Дул легкий ветерок. Носильщики гремели своими тележками – на соседний путь прибывал другой поезд.
Всеслав встречал Еву, женщину, которую едва не потерял этим холодным мартом. Их любовная лодка выдержала сильнейший шторм, после чего Ева никак не могла прийти в себя. И он отправил ее на две недели в Крым – подышать морским воздухом, послушать набегающий шорох прибоя, отвлечься от пережитого кошмара.
Ему самому, несмотря на прошлую военно-десантную закалку, пришлось туго. Нервное напряжение давало о себе знать бессонницей, безотчетной тревогой. Им обоим требовался отдых, но в Крым поехала только Ева.
– Я хочу побыть наедине с собой, – сказала она. – Побродить по старым приморским улочкам, посидеть у моря. Буду пить кофе по-турецки и курить кальян.
Смирнов не стал возражать. Ева лучше знает, как установить равновесие в своей душе. В первый же день после ее отъезда он уже сожалел, что отпустил ее одну. Слоняясь по опустевшей квартире, из комнаты в комнату, он понял, как они необходимы друг другу. Ему не хватало Евы – ее голоса по утрам, ее примерок у зеркала, приготовленных ею кулинарных шедевров, ее бурных фантазий, возмущенных монологов, ее капризов. В ее отсутствие Всеслав не мог заниматься даже сыском – интеллектуальные головоломки потеряли всю свою привлекательность. Он брался только за те дела, которые могли увлечь его замысловатой интригой, дать пищу его избалованному уму. Он рассматривал внешнюю сторону мира, а Ева – внутреннюю. Ее подсказки проявляли глубоко скрытые связи, которые не отследишь обычным способом. По профессии Ева была преподавателем испанского языка, а по призванию – тонким наблюдателем. Гораздо более проницательным, чем сам Смирнов.
Итак, он занимался частными расследованиями, а Ева давала частные уроки испанского. Она разделяла интерес Всеслава и частенько заполняла своими догадками пробелы в его умозаключениях. Однажды встретившись на его пути, она заполнила пустоту в его сердце, стала неотъемлемой частью его жизни.
И вот теперь поезд, который вез ее из Крыма, подходил к перрону вокзала. Ветер нес за ним кисловатый запах железнодорожной пыли. Состав замедлял ход, вагоны проплывали мимо Смирнова – второй, третий… в пятом ехала Ева. Он пошел следом, пытаясь рассмотреть ее через забрызганные дождем окна. Видимо, где-то под Москвой пронесся ливень. Усталая проводница открыла дверь, протерла поручни, в тамбуре столпились пассажиры. Люди улыбались, махали друг другу руками…
– Ева! – совершенно не ожидая от себя подобной прыти, волнуясь, как мальчишка, крикнул сыщик. – Ева!
Он увидел ее, в светлой курточке, с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и задохнулся от счастья. Она спустилась с железных ступенек вагона, как богиня с небес – к нему, простому смертному, взяла у него из рук букет ландышей.
– Я скучал по тебе, – прошептал Всеслав.
Они обнялись. Стояли, не замечая, как их толкают. Носильщики и таксисты наперебой предлагали свои услуги. Толпа обтекала эту живую скульптуру «Двое», ожидающую своего Родена, готового увековечить для потомков их любовных порыв. Запах ландышей мешался с запахами вокзала – дыма, поездов, мокрых платформ.
– Ночью была гроза, как в преисподней! – засмеялась Ева, глядя на Славку снизу вверх. – Я не могла уснуть.
– Я тоже…
Они пошли к машине – Смирнов одной рукой крепко прижимал к себе локоть Евы, в другой нес ее сумку.
– Как море? – спросил он просто так, чтобы услышать ее голос.
– Холодное…
Слова были лишними.
Домой ехали долго, по запруженным автомобилями улицам. Промытая дождями зелень светилась на солнце, яркая на фоне каменных фасадов домов. Шум города казался Еве оглушительным после тишины Крыма, нарушаемой лишь размеренным плеском волн, криками чаек.
– Хорошо отдохнула? – спросил Всеслав, сворачивая во двор.
Ева кивнула. Она привыкала к Москве и радости возвращения. У дома цвели кусты белой сирени, со старых акаций ветер сбивал сухие прошлогодние стручки, они шуршали под ногами. Все это было связано с новой волной жизни, с новыми чувствами, новой листвой, свежим весенним ветром, запахом дождя, новыми ожиданиями.
Мальчишки гоняли мяч по мокрой траве. Соседский пес благодушно наблюдал за ними. Синицы с желтыми грудками сидели на ветках акации, звонко перекликались. И городская суета имеет свои прелести!
Ева легко вздохнула, переступая порог квартиры, где все знакомо, привычно, – уютная гостиная, кабинет, спальня… Крым остался позади, как смутный сон о кипарисах и восточных дворцах.
– Я ездила в Бахчисарай, – рассказывала Ева за едой. – Видела «фонтан слез». Пыталась представить себя обитательницей гарема.
– Ну и как? Получилось?
– Нет, – с сожалением вздохнула она. – Видимо, я безнадежно строптива. Мне даже вообразить такое не удалось!
Она улыбалась, вспоминая, как заворожил ее голос муллы, раздавшийся с минарета дворцовой мечети и сразу погрузивший в прошлое – из остроконечных каминных труб ханских покоев потянуло дымком, внутренний двор наполнился снующей челядью, звуками стародавней жизни… за окном гарема мелькнуло не прикрытое чадрой прекрасное и печальное женское лицо…
– Знаешь, что мне пришло в голову, когда я смотрела на эти потускневшие от времени стены, выцветшие ковры и парчовые подушки, на круглую крышу дюрбе[1], куда можно заглянуть только через пыльные зарешеченные окошки? Строка забытого стихотворения: «Здесь жизнь владык земных витала…» Боже мой! Люди так стремятся к власти, а ведь она иллюзорна и быстро обращается в прах. Бахчисарайский дворец на самом деле знаменит не именами проживавших в нем правителей, а поэтической историей любви Кырым-Гирей-хана и его безвременно умершей жены Диляры-Бикеч. В память о ней и был сооружен фонтан Сельсебиль… где из чаши в чашу вечно капают слезы безутешного, тоскующего возлюбленного.
– Сельсебиль?
– Ну, да! – пояснила Ева. – Сельсебиль – один из райских источников, откуда пьют души праведников. Мусульмане в это верят.
В гостиной потемнело. Через раскрытое окно слышно было, как пошел дождь.
– Ты взялся за какое-нибудь дело? – опустив глаза, поинтересовалась Ева.
Всеслав с усилием кивнул. После тех страшных дней, когда ее похитили, он дал себе клятву не вмешивать Еву в свои расследования. Не женское это занятие – частный сыск.
– Расскажешь?
– Ничего особенного, – пробормотал он. – На сей раз решил побаловаться простенькой задачкой, отдохнуть от интеллектуальных изысков. А когда ты вернешься к урокам испанского? Тебе звонили две женщины, желающие освоить язык.
– Не уходи от вопроса, – рассердилась Ева. – При чем тут мои уроки?
Смирнов так соскучился по их совместным обсуждениям и горячим спорам, что не выдержал и нарушил табу. Тем более, дело действительно было простое, за которое раньше он не взялся бы ни за какое вознаграждение. Не будет беды, если он поделится с Евой подробностями начатого расследования.
– Ладно, уговорила…
Она просияла, подперла рукой щеку, приготовилась слушать.
– Неделю назад обратился ко мне некий Гордей Иванович Руднев, владелец строительной фирмы «Маркус». Бизнес у него вполне легальный, поставлен крепко, основательно, с хорошей перспективой развития. Есть конкуренты, разумеется, но все держится в цивилизованных рамках – то есть ни откровенных угроз, ни «наездов», ни чьего-либо давления с целью прибрать к рукам фирму не было. Руднев любит свою работу – по образованию он архитектор, – обладает коммерческой жилкой, здоровым азартом и деловой хваткой, поэтому фирма процветает. Доходы растут, от клиентов нет отбоя – словом, тут все в порядке. Личная жизнь Гордея Ивановича тоже сложилась прекрасно: пять лет назад он женился, с женой Ириной живет душа в душу, воспитывает сына. Мальчику уже исполнилось три с половиной годика.
– Жена сидит дома с ребенком? – уточнила Ева.
– Нет. Ирина Руднева – балетная танцовщица, до замужества работала по контракту в ансамбле «Фуэте». Танцовщиц приглашали на выступление в ночной клуб, где Руднев и познакомился с Ириной. Одним из условий вступления в брак она поставила свое право продолжать танцевать. Руднев, тогда еще жених, согласился. Впоследствии он неоднократно уговаривал жену отказаться от работы, связанной с репетициями, разъездами, и, главное, с легкомысленной богемной средой. Ирина возражала, и супруг смирился. Его желание исполнилось самым естественным способом – беременность, роды и уход за ребенком прервали танцевальную карьеру Ирины. Когда мальчику исполнился год, Руднева принялась восстанавливать потерянную форму и заявила, что собирается возобновить работу в «Фуэте». Гордей Иванович, который уже успокоился, был шокирован, занервничал. Но перечить любимой жене не посмел. Встал вопрос о ребенке – кто с ним будет сидеть? Няня? Доверять годовалого мальчика чужому человеку не хотелось, и Руднев решил вызвать в Москву свою мать. Она давно развелась с отцом, проживала одна в подмосковном Абрамцево, и с радостью откликнулась на просьбу сына. Маленький Антон является ее единственным внуком, она сочла за счастье нянчить малыша.
– Так в чем же суть проблемы?
Еву утомили подробности частной жизни Руднева, она жаждала приключений, тайны. Крымский воздух, синий морской простор усыпили ее страхи, от которых она едва оправилась. Она снова была готова мыслить, проникаться чужими страстями, распутывать клубки противоречий.
– Знаю, дорогая, что тебе хочется услышать, – усмехнулся Смирнов. – Боюсь, ты разочаруешься. Гордей Иванович обратился ко мне по весьма тривиальному поводу – хулиганство.
– В каком смысле?
– Понимаешь, Руднев целый день проводит на работе, его жена – в танцзале или на гастролях. Она возобновила контракт с «Фуэте», уже второй год, как на сцене. Поначалу все шло гладко – бабушка возилась с внуком, Рудневы работали, и вдруг на их безоблачном небосклоне появились тучки. Кто-то принялся терроризировать счастливую семью самым бессовестным, наглым образом. Причем не конкретно Гордея Ивановича или Ирину, а… бабушку.
– То есть как – бабушку? – округлила глаза Ева.
– Я тоже удивился, – кивнул сыщик. – Тем не менее, некто неизвестный – назовем его условно Икс, – постоянно тревожит пожилую даму, когда она остается одна с ребенком: звонит, устраивает разные мелкие пакости. В общем, основательно и целенаправленно действует на нервы, которые у матери Руднева не железные. Сначала бабушка молчала, не желая понапрасну беспокоить сына и невестку, но потом не выдержала и пожаловалась. Она волновалась не столько за себя, сколько за маленького Антона.
– А что Руднев, не в состоянии нанять охранника для своей семьи?
– Разумеется, в состоянии, и давно это сделал.
– Не помогло? – спросила Ева.
Смирнов отрицательно покачал головой.
– Видишь ли, охранник присутствует в квартире и создает этим дополнительные неудобства. Сама посуди, каково бы тебе было, посади я здесь постороннего человека? Как бы ты себя чувствовала?
– Скованно…
– То же и у Рудневых. Далее – охранник сопровождает бабушку и внука на прогулках, открывает дверь посетителям, отвечает на телефонные звонки и тому подобное. Но существенно на ситуацию повлиять не может. На его подопечных никто открыто не нападает, а хулиганские действия он предотвратить не в силах. Скажу сразу, в полицию Руднев не обращался, прекрасно отдавая себе отчет: такой мелочевкой никто заниматься не будет. Похихикают, разведут руками, и все.
– Но какие-то меры принять надо? – возмутилась Ева.
– Приняли. Телефон поставили на прослушку, резко ограничили посещения друзей и знакомых… а что еще предпримешь? Однако, этот Икс не дурак – звонки делает короткие, использует устройство для искажения голоса: сейчас таких штучек навалом. Все это безобразие длится уже около полугода и привело к тому, что мать Руднева заболела на нервной почве.
– Да… с появлением бабушки действия Икса не свяжешь – она сидит с мальчиком больше двух лет, а неприятности начались, как я понимаю, полгода назад?
Всеслав кивнул.
– Вот Руднев и пришел ко мне, просит разобраться. Гонорар предложил солидный, не поскупился. Ему не до шуток! Мать слегла, жена в истерике…
– А что делает этот Икс? – поинтересовалась Ева. – Чем он их дразнит?
– Гордей Иванович обрисовал мне положение в двух словах, но ты знаешь, я предпочитаю информацию из первых уст. Поэтому еду сегодня к матери Руднева. Тебя не возьму! – решительно заявил он, заметив азартный блеск в глазах Евы. – И не проси!
