Наталья Солнцева
Обольстить Минотавра
Глава 4
Крит. Год тому назад
Владимир Корнеев приехал на Крит впервые. На Канарах он уже был, Таиланд ему надоел, в Крыму сервис ни к черту не годился, в Турции жара невыносимая. Эйфелева башня, Елисейские Поля и пресловутый «Мулен Руж»? Помилуйте, сколько можно?! Египет с его пирамидами навяз в зубах, старушка Европа слишком чопорна, старомодна. Куда податься? В Швейцарские Альпы? Скука смертная. Лыжи он не любил, а в горах больше заниматься нечем. Разве что красотами любоваться. Так он этих красот видал-перевидал!
От тоски молодому человеку хотелось взвыть – в голос, по-волчьи. В казино, что ли, съездить, покуражиться? А зачем? Азартные игры Владимира не прельщали, карты, рулетка – да пропади они пропадом. Напрягаться неохота. Куда проще зайти в банк и снять «зелени» сколько надо. Папашин бизнес – лучшая рулетка в мире, беспроигрышная.
Крит подвернулся как нельзя кстати – знаменитая родина Зевса, колыбель угасшей цивилизации, предшествовавшей грекам. Мифической остров, где в темном подземном лабиринте томился быкоголовый сын бога и смертной женщины. Возможно, хоть это пощекочет его нервы?
Владимиру едва исполнилось двадцать шесть лет, а он уже пресытился всеми радостями, которые дарит современный мир богатому человеку. Лазурное небо Крита, плеск прозрачных волн, набегающих на золотой песок, прохладный морской бриз и шум финиковых пальм заставили его взволнованно вздохнуть. Где-то здесь входили в гавань суда из древних Афин, на которых, трепеща, ждали ужасной участи пленники, доставляемые кровожадному Минотавру. На какое-то мгновение Владимиру показалось, что он видит призрачные быстроходные критские корабли, слышит плеск весел, напряженное дыхание гребцов – вот он, скользит рядом высокий нос древнего судна, проплывает мимо низкая корма, выступающий назад киль…
Корнеев тряхнул головой, и наваждение исчезло. Он приложил руку к пылающему лбу – слишком жарко. Ощущение дежа-вю не покидало его с первого шага по сухой, выветренной земле острова. Раньше здесь все было иначе – сладкий ветерок приносил из кипарисовых лесов душистую прохладу; по склонам гор, поросших соснами и каштанами, бегали олени и дикие козы; в роскошных дворцах пиры сменялись ритуальными празднествами, и повсюду царил грозный фетиш – стилизованные U-образные рога священного быка.
Размах и масштабы минойских развалин поразили воображение Владимира. Бродя по камням Кносского дворца, он словно слышал звуки музыки, жреческих песнопений, шаги торжественного шествия царя и царицы, их блестящей свиты. Лица владык закрыты от взоров простых смертных. Уже одно их появление на людях – сакральный священный акт. Разодетые в золото вельможи потрясают в воздухе лабрисами – топорами с двойными лезвиями.
В промежутках между этими видениями Владимир слушал экскурсовода, осматривал останки былого величия минойцев и не переставал удивляться. Оказывается, археологи везде находили символы топора с двойным лезвием разных размеров, а во дворце Миноса обнаружили комнату, на стенах которой было высечено множество изображений такого оружия. Ее даже назвали «Залом двойных топоров». Выходит, дворец был не только жилищем, но и храмом?
Загадочный конец постиг не менее загадочную культуру минойцев. В один миг все подверглось ужасающим разрушениям, о чем свидетельствовал Тронный зал дворца: опрокинутый большой кувшин для масла, попадавшие прямо во время использования ритуальные сосуды, обломки, осколки, полный хаос. Что это было? Последняя отчаянная церемония умилостивления богов? Безумная попытка спастись?
Так или иначе, дворцы навсегда покинуты их обитателями и забыты на тысячи лет. Неужели неумолимый Посейдон ударил в землю древнего Крита своим трезубцем, что вызвало извержение вулкана и землетрясение? Или всемогущий бог лишил минойцев своего покровительства за какую-то провинность? И хлынувшие с материка завоеватели уничтожили некогда процветающую цивилизацию? А может быть, есть еще неназванная, скрытая причина подобной катастрофы?
Владимиру становилось не по себе, когда он оставался один на один со своими мыслями. Чем же дорожить в этой жизни? К чему стремиться? Развалины великих культур, обломки былого величия, слабое эхо утраченного могущества наводили на философские раздумья и лучше всяких проповедей раскрывали перед ним шаткость достигнутого благополучия, бренность любого богатства, эфемерность существования.
– Чему же посвятить отведенное мне время бытия? И кто распоряжается всем этим? Уж точно не политики и бизнесмены. Они сами – заложники неведомого провидения.
У молодого Корнеева, которому обеспеченная праздность предоставила возможности для поиска смысла и основ устройства мира, с некоторых пор появилась склонность к мистическим сферам жизни. Он начал угадывать за повседневными событиями волю управляющей невидимой руки. Было ли это на самом деле или создавалось игрой его воображения – Владимир не осознавал. Его взгляд на окружающих, на текущие дела, на возникающие проблемы, на взлеты и падения, на капризы судьбы неуклонно смещался в пользу незримого намерения. Чем больше он утверждался в существовании закулисного расклада карт неизвестных игроков, тем чаще задавал себе вопрос: «А какая роль уготована мне?» Поскольку четкого и ясного ответа не было, Владимир находился в ожидании подсказки. Неведомый игрок должен подать ему знак!
Корнеев никому не говорил о своих догадках, ни с кем не делился впечатлениями. Потому что никто бы его в полной мере не понял. Существовал только один человек, который разделял его взгляды, и то Владимир колебался, может ли он всецело довериться этому человеку. Лучше уповать на истинного подсказчика.
Поездка на Крит послужила одной из таких подсказок. Целыми днями молодой человек, стараясь не обращать внимания на группы туристов, на их суету, галдеж и щелканье фотоаппаратов, осматривал достопримечательности древнего острова. Снова и снова он возвращался на развалины дворца царя Миноса. Здесь он должен получить знак! Почему вдруг у Владимира возникла подобная уверенность, он и сам не мог объяснить. Возникла, и все.
Ожидание нарастало, накатывало лихорадочными приступами нетерпения. Корнеев ел без аппетита, совершенно потерял интерес к сексу, беспокойно спал, лежал на пляже и купался в море, снедаемый одним назойливым, неотступным вопросом: «Ну, когда же? Когда?» Несомненно, его неприступный, надменный вид и отрешенное поведение возбуждали интерес окружающих. Даже служащие отеля украдкой поглядывали на него, стараясь разгадать, что на уме у этого «загадочного русского». Он не кутил, не развлекался с девочками, не посещал казино, не расспрашивал об увеселительных заведениях, загорал и купался урывками, оставался равнодушным к красотам местных пейзажей, не устроил обслуге ни одного скандала. Его не волновало качество уборки в номере, работа кондиционера, температура воды в бассейне и прочие бытовые мелочи. Вечерами Корнеев ходил в бильярдную, но играл без азарта, вяло, скорее чтобы провести время, нежели из любви к процессу.
Необычайно красивый, тонкий в талии, мощный в груди и плечах, с длинными вьющимися волосами, черными и блестящими, с правильными, почти античными чертами лица, Владимир привлекал внимание женщин всех возрастов. Юные прелестницы видели в нем потенциального мужа, дамы постарше – страстного любовника, а заботливые мамаши – завидного жениха для взрослых дочерей. Обладание же, кроме всего прочего, изрядным капиталом делало молодого Корнеева неотразимым. Его холодное, оскорбительное высокомерие только подогревало прекрасных дам. Он казался им не то лордом Байроном, не то Печориным, не то графом Монте-Кристо, а возможно, ими всеми в одном лице. Разумеется, когда эрудиция увлеченных Владимиром женщин позволяла им делать подобные сравнения.
Сам Корнеев был, как никогда, далек от любого флирта, тем более от серьезного ухаживания со своей стороны. Он вообще не помышлял о женитьбе. Романы ему наскучили еще в студенческие годы, когда едва ли не каждая девица воображала, что выйдет замуж за красавчика Володеньку. Богатый папа служил отменной свахой, сам того не подозревая. Корнееву-младшему удавалось каким-то чудом выскальзывать из отлично смазанных и хитро расставленных капканов выгодного брака, готовых вот-вот захлопнуться. Он не собирался вновь подвергать себя этому риску. Жизнь холостяка его устраивала, и на Крит он приехал вовсе не с целью найти невесту или любовницу.
Поэтому Корнеева повсюду сопровождал бдительный охранник, следующий чуть в отдалении, но зорко наблюдающий за посягательствами представительниц прекрасного пола на своего хозяина. Корректно, безукоризненно вежливо телохранитель отражал попытки женщин прорваться к Владимиру. С удивлением он обнаружил, что и сам является объектом пристального интереса одной скучающей дамы. Охранник в шутку поделился новостью с хозяином и в подтверждение своих слов показал ему сию «зрелую матрону». Молодые люди посмеялись, но вечером того же дня Корнеев вдруг поймал себя на том, что вспоминает благородный, чистый профиль той женщины, подчеркнутый по-гречески забранными вверх и уложенными на затылке волосами. Она показалась ему похожей на древнеримскую императрицу или на Аспазию, афинскую гетеру, ставшую женой стратега Перикла.
Владимир был близорук и не заметил примет возраста новоявленной Аспазии. Очков и контактных линз он принципиально не носил, в операции не испытывал нужды, а недостаток зрения считал своим достоинством – чужие изъяны меньше бросались в глаза.
Наутро он сообразил, что невольно ищет ту женщину среди отдыхающих на пляже, разозлился на себя, отправился в море, плавал до изнеможения. Выбравшись на берег, он жестом велел охраннику следовать за ним.
– Пойдем в номер, – едва переводя дух, выговорил Корнеев. – Я хочу побыть один.
До вечера он боролся с образом греческой дамы, а когда жара начала спадать, выразил желание поехать на развалины Кносского дворца. Охраннику хотелось посмотреть по телевизору футбол или, на крайний случай, погонять шары в бильярдной. «Сколько можно лазать по пыльным камням? – с досадой подумал он. – Как ему не надоест одно и то же?!» Но перечить не посмел и послушно собрался.
Солнце садилось. Тысячелетние стены, вернее, то, что от них осталось, окрасились в тона меди и червонного золота. Тени сгустились. По развалинам гулял ветер, пахнувший оливами. Владимир погрузился в странное оцепенение. Он не понимал, что с ним происходит. Полупрозрачные фигуры плавно кружились в танце между священными деревьями, акробат вспрыгивал на спину огромного быка, проделывая опасные трюки, в ушах раздавался звон то ли струн, то ли женских голосов. Словно наяву шуршали подошвы сандалий по большим гипсовым плитам, которыми некогда был вымощен двор, тянулись длинные ряды-анфилады комнат.
Охранник молча следовал сзади. Скрывая раздражение, он старался не оступиться и сильно отстал. Владимир не смотрел под ноги, его вела интуиция. Когда перед ним возникла женщина, похожая на минойскую принцессу, он замер, но не удивился. Дама была невысокого роста, пропорционально сложенная, одетая в яркую блестящую юбку, стянутую в талии и расширенную книзу, в открытую жилетку, расшитую золотыми цветами. Ее волосы, завитые змееподобными прядями, сверкали от вплетенных в локоны украшений, а грудь просвечивала сквозь тончайший газ; на шее и руках женщины мерцали ожерелья и браслеты. Корнеев уставился на нее не моргая, боясь, что она исчезнет от его невольного вздоха или дуновения ветра. Губы женщины дрогнули и приоткрылись…
– О ужас, эти каменные сети и Зевсу не распутать! – произнесла она. – Напрасно ждешь, что путь твой сам собою завершится. Мы оба ищем встречи. Как и прежде, я верю этой меркнущей надежде.
Принцесса слегка наклонилась и протянула к Владимиру ладонь, на которой лежало что-то круглое. Он оглянулся – охранника не было, никто не видел его глупейшего поступка, взял подношение и сжал в руке.
– Владимир Петрович! – испуганно окликнул его отставший телохранитель.
– Я здесь, – резко повернулся на голос Корнеев.
Когда он посмотрел на то место, где стояла женщина, ее уже не было. Кого она ему напомнила? Скрыться среди остатков стен и колонн не представляло труда. Он хотел броситься за ней, но вовремя одумался. Все это могло ему примерещиться!
Только в номере отеля он разжал руку и понял, что держит клубок золотых ниток. Ариадна? Быть того не может! Но кто еще, кроме дочери царя Миноса, мог владеть нитью, которая способна вывести из лабиринта? «Вот оно! – подумал Владимир. – Подсказка!»
В голове его помутилось от боли – он слишком переволновался.
* * *
Москва. Октябрь
После беседы с Катей Сорокиной сыщик отправился на квартиру, где до замужества проживала тогда еще не супруга, а невеста Эдика. По дороге он прокручивал в уме услышанное.
– Можно было выхлопотать комнату в общежитии, – поведала ему пухленькая подружка Наны. – За квартиру платить много, и вообще… Так Нанка уперлась! Не любит она, видите ли, казенщины. Я, например, москвичка, живу с родителями, а приезжим нелегко приходится. Судя по всему, Нана не из богатой семьи, и жить на квартире для нее – непозволительная роскошь. Маму с папой пожалела бы! Я ей к себе перебраться предлагала, тоже ни в какую. У нас, правда, тесновато, но ничего, можно было потерпеть.
– А почему Нана отказывалась?
Сорокина пожимала круглыми плечиками, хихикала.
– Не хотела доставлять беспокойство. Совестливая очень или стеснительная. Знаете, есть такие люди – слишком порядочные, никому стараются не досаждать. Но у Нанки этого уже через край. Даже странно! В наше время модно быть хватким, зубастым и пронырливым. Как она умудрилась замуж выйти, ума не приложу?
Последнюю фразу Катя повторяла на протяжении всего разговора как рефрен.
– Нана с кем-нибудь общалась в Москве? – Сыщик пытался нащупать хоть какую-то ниточку, которая навела бы его на след пропавшей супруги Проскурова.
Катя поджала пухлые губки, задумалась.
– Знаете, приезжие постепенно осваиваются в городе, обрастают связями, знакомствами, дружками-приятелями. А с Наной происходило обратное. Она все больше уединялась, предпочитала проводить время неизвестно где, пропадала иногда на целый вечер, допоздна. Говорила, что любит гулять по Москве. На выходные она могла уехать за город, в Сергиев Посад, Коломну, Архангельское, Абрамцево. В Подмосковье полно музеев-усадеб, исторических и культурных памятников. Мы как-никак изучали искусствоведение! Надо было пользоваться моментом. Нана говорила, что, если она вернется в Грузию, не успеет все пересмотреть.
– Она одна посещала загородные памятные места?
– Наверное, – повела плечами Сорокина. – Меня она с собой не брала.
– Что вас особенно удивляло?
Катя подняла на Всеслава круглые глаза.
– В Нане все удивляло! – выпалила она. – От прически – до интересов и запаха! От девушек духами благоухает, а от нее – не поймешь чем: дымом каким-то или… табаком, не табаком, при том что она не курила. По крайней мере, я у нее сигарет не видела. А кто в наше время носит косы? Уму непостижимо!
– Может, Нана тайком травку покуривала?
– На нее не похоже, – вздохнула подружка. – Такое пристрастие в студенческой среде не редкость, но скрыть его тоже непросто. Травку надо где-то брать, и запах у нее специфический. Не могу сказать насчет Наны, что она была замечена в чем-то подобном.
– А другие наркотики?
– Нет, наркотиками Нана не баловалась.
Вспоминая болтовню толстушки, Смирнов ехал по вечерней Москве. Его «Мазда» скользила в потоке автомобилей малой каплей полноводной транспортной реки. Хорошо бы не попасть в затор. Темнело. День прошел бестолково. Эх, Эдька, Эдька! Не повезло тебе, брат. Далеко не у каждого через месяц после свадьбы исчезает молодая жена.
У Всеслава имелось несколько версий, и ни одна не выдерживала критики. Ева забраковала все. Сначала она с энтузиазмом их анализировала, а сыщик опровергал ее рассуждения. Потом они менялись ролями. Собственно, набор вариантов оказался невелик: Нана ушла к другому, попросту говоря, сбежала от мужа с любовником; Нану похитили с целью шантажа или чтобы получить выкуп; Нану выманил из дома маньяк, который изнасиловал ее и убил; Нану украл влюбленный джигит и против воли увез ее в горы. Имелись и другие предположения – насчет какой-нибудь религиозной общины, куда попадают одурманенные «опиумом для народа» доверчивые люди; монастыря, куда внезапно Нане неудержимо захотелось уйти; несчастного случая, по каким-либо причинам не зарегистрированного полицией, и прочие маловероятные допущения.
– Ты еще забыл инопланетян, которые хватают зазевавшихся граждан! – смеялась Ева. – Чтобы утащить их на альфу Центавра.
– Или в Москве-реке вылупился из яйца динозавр, – подхватил Славка. – Радиоактивность, промышленные отходы и канализационные стоки пробудили к жизни окаменевший зародыш юрского периода, и теперь малыш поедает прогуливающихся по набережной прохожих. Надо же ему чем-то питаться.
– Ага. «Черные дыры» большого города тоже остались вне нашего обсуждения. Например, Нана спустилась в метро, перенеслась в параллельный мир – и поминай как звали.
Шутки шутками, а искать Нану придется. Где? Как?
Смирнов затормозил на красный свет, недовольно хмыкнул. Гнилое дельце подсунул ему бывший сослуживец. И ведь не откажешь! Об отдыхе можно забыть.
Добравшись до квартиры, которую Нана до брака снимала вдвоем с некоей Галиной Пашиной, сыщик молился, чтобы та оказалась дома. Он даже не знал, продолжает ли Пашина жить в этой квартире или уже съехала.
Он позвонил. Ободранную дверь долго никто не открывал. Наконец послышались шаги.
– Кто там? – спросил тонкий женский голосок.
– Я знакомый Наны Метревели, – сказал Смирнов. – Она дала мне этот адрес. Вы Галина Пашина?
– Нана здесь больше не живет, – пропищал голос.
Девушка, наверное, рассматривала нежданного гостя в глазок, решая, впускать его или нет.
Всеслав обаятельно улыбнулся, что склонило чашу весов в его пользу.
– Можно мне с вами поговорить насчет квартиры? – соврал он. – Нана сказала, вы ищете вторую жиличку. Моя сестра не подойдет?
Девушка еще немного потопталась за дверью и защелкала замками.
– Входите, – сказала она, отступая в прихожую. – Мне еще целый год учиться. Платить за квартиру одной накладно, но и жить с кем попало не будешь. Знаете, какие сейчас времена?
Сыщик согласно кивнул.
– Можно, я посмотрю, как тут у вас?
– Две раздельные комнатушки, – забормотала она, ступая следом. – Тесно, ремонта давно не делали, но для временного жилья сойдет.
– Сестра поступила в университет, – продолжал выдумывать Смирнов. – С общежитием возникли проблемы. А Нана все свои вещи забрала?
– Все, – удивленно ответила девушка. – Вот ее комната. Остались только вещи хозяйки.
Пол в небольшой комнатке был застелен потертым ковром, на стене висела выцветшая репродукция «Аленушки», под ней стоял продавленный раскладной диванчик. Пара стульев и шкаф с полуоторванными створками дополняли жалкую обстановку.
– Нравится? – с надеждой спросила Галина.
Всеслав пожал плечами:
– Вроде ничего. Главное, чтобы вы сошлись характерами. Как вам с Наной жилось?
– Нормально, – сказала Галина и достала из кармана спортивных штанов сигарету. – Если хотите, можете курить.
Она прислонилась спиной к дверному косяку, затянулась, выпустила дым из сложенных колечком губ. Галина имела обыкновенное, ничем не примечательное лицо, русые волосы, забранные в хвост, плоскую фигуру. Бесформенная рубашка и просторные штаны скрывали ее худобу, которая угадывалась по выпирающим ключицам, тонкой жилистой шее, впалым щекам.
– Давайте сядем, – предложил сыщик, опускаясь на диванчик. – А то вы стоите, я буду сидеть – неловко получится.
Он тоже закурил.
– Не церемоньтесь, – отмахнулась Пашина. – Я целый день сижу.
– Расскажите мне о Нане, – вдруг попросил гость.
Девушка настороженно посмотрела на него, поперхнулась дымом.
– Зачем?
– Понимаете, я тайно влюблен в нее. Собираюсь ухаживать.
– За Наной? – кашляя, подняла брови-ниточки Галина. – Бесполезно.
По-видимому, не только толстушка Сорокина не имела понятия о замужестве подруги, но и соседка по квартире ничего не знала. Интересная девушка эта Нана!
– Вы меня пугаете. Почему? – изобразил огорчение Смирнов. – У нее кто-то есть?
– Мужчина? – усмехнулась Пашина. – Вряд ли. Нана – недотрога! Редко какому мужчине придет в голову за ней приударить. Она одним видом замораживает сильный пол: пара взглядов, и вместо молодого человека – ледяная глыба. Святую деву из себя строит! Или просто дура. Есть такие женщины, возомнившие о себе бог знает что! Нана – самый яркий образец из всех подобных задавак, каких мне доводилось встречать.
Негодование Галины по поводу бывшей соседки могло быть вызвано комплексом невзрачной простушки. Нана, при ее странном характере, несомненно, красива. Пусть такая красота нынче не в чести, но классика есть классика. Мода меняется, а классические образцы находят своих поклонников. Причем гораздо более преданных, нежели у ветреных последовательниц моды.
– Вы Нану не любите? – полушутя спросил сыщик. – Ссорились?
– Да нет! С ней даже поссориться нельзя, такая она правильная. Скромница! Глазки опустит и молчит, как истукан. Только я могла стоически выдержать два года с ней под одной крышей. Зато она порядочная, никого не приведет, в смысле парней, деньги можно было в комнате оставлять без опаски, вещи. Не пьет, не курит.
– Совсем?
– Ну, вина чуть-чуть может выпить, а сигареты не признает. Хотя, знаете, я много раз слышала от нее запах дыма. Не знаю, что это был за табак, по-моему, довольно дорогой. Тонкий, изысканный аромат. Меня даже любопытство мучило.
– Я бы на вашем месте спросил.
– Кого, Нану? – саркастически усмехнулась Пашина. – Пустой номер! Она свою дверь закрывала на ключ. Вот, видите? – Девушка показала на врезанный в дверное полотно замок. – Нана очень за этим следила. Никто никогда не приходил к ней в гости. Понимаете? Даже я должна была стучать, прежде чем войти. Сначала мне это казалось ненормальным. Но потом, когда я поближе ее узнала, перестала удивляться. Она запирала не только двери, но и душу.
– И вы ни разу не входили в ее комнату? – поразился сыщик.
– Входила, конечно, по ее разрешению. Ничего примечательного не увидела. У Наны никогда не было ничего лишнего, все вещи она убирала в шкаф и в два больших чемодана. Аккуратистка! Ни пылинки, ни брошенной случайно помады, ни забытого на подушке письма. Ни-че-го. Это уметь надо! Наверное, Нану так воспитали, я слышала, в Грузии строгие нравы: там молодых девушек держат в ежовых рукавицах.
Смирнову было нечего возразить. Он вздохнул, подошел к открытой форточке и выбросил окурок.
– Нана никогда бы так не сделала! – засмеялась Пашина.
– А где она жила до того, как поселилась в этой квартире?
Девушка пожала плечами. Ее подобный вопрос не занимал.
– Откуда мне знать? В общаге, наверное. Или у кого-нибудь из знакомых. Из Наны слова не вытянешь! Бывало, она исчезала дня на два, говорила, что едет за город, побродить по храмам и музеям, вот и все. Куда, с кем, когда вернется? Молчок. Наверное, больше меня вам никто о ней не расскажет.
