Соэль Витальевич Карцев
Одиночка
Глава первая
О времени и о стране
Средства передвижения ( поэма )
Главы весей и субъектов, записные демократы!
Плитки скользкой чудотворцы! Не ходите по столице
рядом с ямами в асфальте; cами будете не рады
тротуарам скороспелым, доводящим до больницы.
Вам на чёрных мерседесах не угнаться за народом:
тройка мчится больше лесом, расступается природа.
Ох, на грани мы войны
поутру, надев штаны.
«Час копают, два поносят».
«Вас сюда совсем не просят».
«В позе гордого орлёнка
возрождаем октябрёнка».
Едет Лермонтов на джипе в Украину через Сочи.
А у нас трубу прорвало, позвонили в жилконтору.
(Надо будет, и в сортире террористов мы замочим.)
В стельку пьян водопроводчик, прочищающий заторы,
оттого, что террористы – бородаты и плечисты —
стали шибко гонористы, многолики и речисты.
Им на фанову трубу
не раскатывать губу!
«Слезет скоро сонный витязь».
«Денег нет, но вы держитесь».
«В недрах синхрофазотронов
укрепляем оборону».
Прёт Некрасов на мопеде, опосля «Ночные волки».
Изобилье на прилавках, только гречка дорожает.
Бонапарт бежит по снегу за летящей треуголкой.
Тесто путает опару с конструктивными дрожжами.
И петиций подписанты, пробираясь по-пластунски,
под биение курантов партизанят в жутко узких
коридорах у стены,
где вожди давно равны.
«Дайте свет в конце туннеля!»
«Печь загнал уже Емеля».
«Замудохали, пиндосы!»
«Не найдётся папиросы?».
Достоевский на Амуре задирает нос моторке.
По-китайски улыбаясь, преступление заныкав,
вслед скабрезной пуле-дуре покупаем в Военторге
наказанье для водицы, убежавшей из арыка…
«Я – не тварь, я – канарейка: право есть у всех на клетку.
Ты воды, дружок, налей-ка и не суй меня в розетку.
Вот увидишь, я спою
песню славную мою!»
«Пятьдесят оттенков хочет
старый пень, твердя, что кочет».
«В Таиланде так уныло».
«Врежь «козлу», судью на мыло!»
Пётр на бреющем полёте прорубает щель в Европу,
не дождавшись, видно, визы от шенгенских бюрократов.
Из Швейцарии навстречу ко всемирному гоп-стопу
пробивается Ульянов с шайкой-лейкой аппаратной.
Промедление подобно обанкроченному клерку;
в этой лавочке удобно, как названье не коверкай.
Караул стоять устал.
«Я взойду на пъедестал?»
«Потанцуй со мною, краля».
«Да, зажулили «Мистрали»».
«Взял сегодня в банке ссуду».
«Перемыл бы кто посуду».
Чернышевский в мягком, спальном ожидает остановки.
Вера Павловна десятый сон досматривает рядом.
Президент сидит в Генштабе и поглаживает кнопки.
Подготовленный десантник бьёт в фонтане морды гадам,
позабывшим, что второго не положены прогулки.
Вместе с фермером корова воздух впитывает гулкий.
Приподняли мы село,
чтобы городу дало.
«От же, пятая колонна —
русофобы, мать едрёна».
«Головой её о шкафчик:
не давала, сука, хавчик.»
На зубных вращаясь креслах, катят Брежнев и Черненко.
Надевает «пачку» прима легендарного балета.
Ждут «отказники», когда же им дадут под зад коленкой.
Мишка ждёт Олимпиаду, а шестёрки ждут валета.
Скоро грянет перестройка, комсомол стучит копытом.
Прёт Негоду хмырь на койке, бьётся бабка у корыта.
Здравствуй старая игра:
рыбу слопала икра.
«Это очередь к Мавроди?»
«Кашпировский – чёрта вроде».
«Чё меньжуешься, шалава?
Церковь – слева, хата – справа».
Едет коллективный Запад на девятом «Жигулёнке» ,
удивляется, бродяга, перспективам автопрома,
охмуряет бывших наших, словно парень разведёнку,
и покрикивает нагло с вашингтонского обкома:
«Разрешите педерастов, замените водку пивом,
отберите у гимнастов допинг, сделанный красиво».
Вы спросите у врача —
не разбавлена моча!
«Не забудьте завтра выбрать».
«Ищет там, где глубже, выдра».
«Джонни Депп висит на рее».
«Все бендеровцы – евреи!»
На медведе скачет Завтра, так похожее на кому,
опоздавшего родиться или девушку с правилом.
Там георгиевской лентой заседание парткома
украшают кавалеры Белой гвардии разлива.
Сбоку – только для проформы – Бомба пепел накопила.
Добавляет галстук нормы и частично сексапила.
«На миру и смерть красна».
Смерти с миром – не до сна.
«Напугали – голым задом».
«Обвалили рубль, гады».
«Одолжил бы, счёт пополнить».
«Мы нагнули всех по полной».
Едет Скрепа на лафете в чём-то чёрном, вроде рясы
и пытается из пушки пострелять по воробьиным
стаям. Те, бывает, ропщут: «Мол, пальба» и точат лясы,
но клюют, что им скормили, а особенно – рябину.
Под Америкой сидящим тяжело – бормочет кто-то—
то ли дело наш смотрящий: жить даёт и жить охота.
Утро красит нежным све…
Сносят домики в Москве.
«Песни старые о главном».
«Перейду к вопросу плавно».
«Их там нет, но помогите».
«Вы в окошечко пройдите».
Едет Память на маршрутке с пожелтевшим манускриптом
и записывает даты на последнюю страницу.
Даты смерти и рожденья – покрупнее,
мелким шрифтом —
те из жизненных событий, что сумели сохраниться.
Государства-пассажиры только входят и выходят:
место есть – пока мы живы – светлой Памяти в народе.
Безымянное «вчера»
крутят– вертят шулера.
«Проходите на посадку».
«Навернул бы я с устатку».
«Эх, опять насрали мимо».
«На руках то шваль голима».
Едут дети на трамвае, кто-то прямо с Селигера,
бодро кликают иконки на айфонах и айпэдах.
Марширует на параде детский сад, и квакер Гера
рапортует ветеранам о свершеньях и победах.
Машут девочки руками под «Прощание славянки».
Жаль, дороги с дураками снова ссорятся по пьянке.
Как узнаешь что почём,
будешь тёртым калачом.
«Ну, рыгнул в лицо спросонок».
«Развалили нас масоны».
«Вторгся в Божию обитель
беззащитный истребитель».
На троллейбусе, слетая, едет Белочка с Рогами
и поглядывает в окна, где акации качают
мирно спящего младенца. Сочиняет оригами
бездыханная мамаша, поднабравшаяся, чаю,
на троллейбусной площадке позабывшая коляску
с деревянною лошадкой. Гонит пони свистопляска.
«Проходите в кабинет.
Есть ребёнок, мамы нет».
«Слышен запах карамели».
«Нашу девочку имели!
Всё проклятые мигранты!»
«Что за дача без веранды?»
На метро Контора мчится, в сахар жаждет воплотиться
с лёгким привкусом пустого, отвратительного чая.
С ложью, политой слезами, скороходит небылица
и с циничною ухмылкой на вопросы отвечает.
Вот опять дурные вести, словно козыри в колоде,
заменяют бег на месте под количество мелодий.
Знать, пронёсся ураган.
Деньги делает наган.
«У него на пол-шестого.
Я к минету не готова».
«Тролля злобного забаньте!»
«Чёрт-те что и сбоку бантик».
Широка страна родная, но пространство год от года
потихоньку покоряем, сокращая неустанно.
Кораблю с названьем гордым улыбается погода.
Экипаж, в тайге скучая, пишет письма капитану.
Эффективный управленец, чтобы не было так больно,
предлагает соль и перец. Тянет песнь, скорбя, невольник.
Золотые купола.
Из яйца торчит игла.
«В сотый раз на те же грабли».
«От инфаркта лечат капли».
«Ты слыхала, вот так номер,
наш сосед недавно помер».
По волнам плывёт кораблик. Мысли прячут за фальшбортом
огоньки святого Эльма или, может, отраженье
чётко видимых плевочков. Где Вернадского реторты,
где-то возле обезьяны, там начало всех движений.
Зачерпнув воды из лужи, судно всё-таки стремится
к хоть какой-нибудь, но суше, над волнами вьётся птица.
Неба выцвела пастель,
хрипло стонет коростель.
«Что назначено судьбою
выпадает нам с тобою.
Время растворяет лица,
дав событиям продлиться.
Опоздали на раздачу:
наших нет, а нас тем паче.
Не печалься, может случай
рассудил, как будет лучше.»
