Спартак Масленников
Когда Мой Мир узнает об Этом. Письмо четвертое
(Письмо четвертое)
Здравствуй моя милая Виктория.
Я долго размышлял над этим и думаю, что подошло мое время открыться тебе и рассказать всю правду перед тем, как совершу еще один возможно ужасный, бесповоротный поступок в своей прагматичной жизни.
На дворе две тысячи сороковой год, и я чувствую наконец, как мир будущего, о котором мы так долго мечтали на зарождении проекта, начинает превращаться в реальность. Жаль, что этого не увидят те, кто ушел раньше этого начала, и жаль, что эти грандиозные изменения не прочувствуют те, кто придут на эту землю после нас.
Сейчас, когда мне уже за пятьдесят, я осознаю, что это и есть мой тот самый рассвет сил, о котором мне когда-то рассказывали более старшие знакомые, но даже в это преисполненном состоянии я прекрасно понимаю, что не буду жить вечно на этой земле и все свои знания что я передал одному человеку, должны рано или поздно обдумываться им самостоятельно. Пусть он, принимая свои решения берет на себя полную ответственность за будущее нашего проекта.
Поэтому все начатое нами когда-то, теперь передастся в более молодые руки и умы нашего будущего поколения. Которые смогут еще больше модернизировать нашу выстроенную систему, улучшая себя с каждым новым днем, и будут воспитываться внутренне гораздо правильнее и чище чем, когда воспитывались мы.
Ладно, я, пожалуй, начну сначала, ведь ты наверняка знаешь обо мне до сих пор лишь те моменты, о которых я тебе рассказывал на протяжении того времени, когда мы были вместе.
35
Моя история начинается с детской обиды на отца, который постоянно избивал меня и мать, наказывал по каким-то непонятным выдуманным причинам и доводил всем этим меня и мать до слез.
Он вместе с матерью очень любили выпить, но вот только мой отец не знал в этом меры.
Это был примерно одна тысяча девятьсот девяносто первый год.
Мне было тогда, наверное, года четыре, когда это все происходило.
Я был тогда мал, чтобы понимать какого это быть взрослым в тот момент, во время перестройки и новой смены режима.
Я не знал, как зарабатывать деньги и стоять в очередях за товаром, которого не хватает на всех. Не видел бандитов и коммерсантов, которые делили между собой деньги, пытаясь оторвать от кусочка нашей необъятной страны свой кусочек счастья. Я видел только старый черно-белый телевизор, обшарпанные обои на стене, и детские игрушки, в которые наверняка играл лет двадцать пять назад, мой отец в своем детстве.
Я даже не знаю откуда он постоянно возвращался, где он работал, и работал ли вообще?
Моя мама тогда я думал, что и правда работает на ткацкой-фабрике в ночные смены.
Днем, когда она просыпалась, а отца не было дома, к ней приходили подруги принося мне иногда что-нибудь сладкое. Я садился на кровать, которая стояла напротив телевизора и на половину слушая, на половину смотря пытался разобрать что говорят какие-то серьезные люди в костюмах с черно-белого экрана.
Мать с подругами веселилась на кухне, что-то обсуждая и тоже выпивая напитки, которые приносили ее подруги.
К вечеру подруги немного шатаясь и очень радостные уходили из нашей квартиры, и тогда мама садилась ко мне на кровать и обнимая пыталась проявить ко мне свою ласку и заботу рассказывая какую-нибудь историю своей юности.
Мне это было не так интересно, потому что она была девочкой, а все их игры и занятия не вызывали у меня через ее рассказы никакого стремления попробовать.
Через какое-то время после ухода подруг, домой возвращался как всегда уже выпивший отец, и родительская ссора начиналась с порога, плавно переходя на меня, ничего не делающего, смотрящего телевизор в свои четыре года.
И неправильно расставленные игрушки, которые я даже не трогал с прошлого раза, как все расставил по его указаниям верно, становились причиной нового конфликта.
Отец с порога начинал с того, что мать ничего не готовит ему и в конце концов их словесная перепалка сводилась до рукоприкладства, которая потом переносилась на меня, и когда мы с матерью были в слезах после его физических «уроков» он, бурча отправлялся на кухню готовить себе сам, закрыв за собой дверь.
Причины развертывания конфликта всегда были разные, но исход всегда был один. Через пару часов они мерились выгоняли меня из комнаты на кухню, а сами вдвоем оставались там, закрыв дверь на ключ. Затем мать опять собиралась на работу и уходила.
Отец возвращался на кухню и продолжал пить то, что у него было, периодически подзывая меня, чтобы научить как должен жить и выглядеть настоящий мужчина. Я пытался слушать его пьяную невнятную речь, но в мечтах я желал когда-нибудь сбежать с этого места, и чтобы этот человек сидящий со мной на кухне, наконец умер, оставив нас с матерью в покое.
Может быть его советы и были верными, но я знал одно, что никогда не хотел бы быть похожим на такого человека как он, который раздает эти нужные советы, натворив перед этим дел, которые не приемлемы для настоящего мужчины.
С течением времени слезы начали превращаться в злость, которая развивалась с каждым новым скандалом и трепкой все больше и больше.
Я теперь уже яростно думал не о том, чтобы он ушел однажды и не вернулся, я думал, что сам хочу быть тем, кто совершит это, когда я стану чуть старше и мне подвернётся такой случай.
Примерно, когда мне было пять с половиной моя самая страшная мечта детства сбылась.
В один из вечеров, он просто не вернулся домой. Прошло еще два дня, и я уже не смотря на свои желания, начал ждать его, и спрашивать у матери о нем.
Но она не хотела говорить со мной об этом человеке. За пару дней до его последнего ухода из квартиры, они очень сильно поругались, и он достаточно серьезно избил ее.
В тот день, когда это происходило я и сам не сдержался и подбежал защищать мать, которую он таскал за волосы по всей кухне.
Получив очередную затрещину от него, я отлетел на метр и увидел его яростный взгляд, которым он на меня смотрел.
Он ничего не говорил, а молча дал понять, что не ручается за себя и лучше мне не лезть в их ссору. Мать в этот момент старалась избавиться от держащего ее за волосы изверга, но все было безрезультатно.
Я не хотел видеть эту страшную картину и убежал в комнату. Там я опять заплакал, но не от боли, а от своей беспомощности. От того что не могу ничего сделать с тем, что происходит у меня за стеной на кухне.
Спустя неделю после того, как отец исчез, к нам пришел участковый и сообщил матери что ее мужа и моего отца нашли в реке в низ по течению от нашего города местные рыболовы.
По отсыревшим документам, которые все время он носил в своей курточке им удалось вычислить место его проживания.
Хоть я и был на него безмерно зол, за все то, что он сделал с нами, но я помню, что я долго плакал, услышав эту новость.
После того как участковый ушел, мать подошла ко мне и сказала.
– Не плач сын, нас теперь уже никто тронет…
Как бы мне не было печально за отца, я прислушался к ее словам, но даже не представлял какие изменения войдут в мою жизнь после смерти того, кого я так яростно ненавидел.
После смерти отца моя мать начала ходить на свою работу то ночью, то днем, поэтому я часто оставался дома один днем и засыпал один ночью, когда ее не было.
Я не могу вспомнить, о чем я думал в те моменты и чем конкретно я занимался, но страх, и злость покинули меня с отсутствием человека, которого не стало.
Потихоньку пропадала настороженность, когда в дверной замок вставлялся ключ и открывалась дверь в квартиру, теперь это могла сделать только мать.
Со временем я обращал внимание на книги, которые раньше не замечал на книжной полке.
Не знаю почему они так заинтересовывали мое внимание.
К своим шести годам я даже ни одного дня не провел в детском саду.
О каком навыке чтения вообще может идти речь? Я и со сверстниками то не особо умел общаться.
Все дни, того времени вообще никак между собой не отличались. Я как маленький робот просыпался, умывался, и повторял все то, что делал и день назад, после того как проснулся.
У матери появился новый мужчина, и она привела его к нам в квартиру.
Мужчину она мне представила, как дядю Гену.
Сейчас, конечно, я понимаю, что дядя Гена был достаточно хитрым, потому выбрал мою мать для того, чтобы скрываться от наказания, которое его ожидало.
Гена мне нравился тем, что не дрался с моей матерью и не бил меня за выдуманные проблемы, как например расставленные неправильно игрушки.
Но он тоже пил, и когда матери не было дома к нему приходили его друзья, такие же «сидельцы» как он, и на кухне по долго пили, курили и о чем-то разговаривали.
Прислушиваясь к черно-белому телевизору, я старался не вслушиваться в разговоры, с матами, которые летели с шутками и криками с кухни.
После нескольких выходов и возвращений в квартиру, принося «добавку», шатающихся друзей Геннадий выгонял и так же, как отец звал меня на кухню, чтобы поговорить на те темы, которые мне по его мнение необходимо было мне знать для жизни.
Дядя Гена рассказывал мне о жизни по ту сторону забора, которая протекала у него за колючей проволокой.
Я не особо тогда понимал многих «понятий» о которых он мне рассказывает, о каких-то жизненных принципах, которым он старался меня научить, но мне было интересно его слушать, поэтому я молча воспринимал и не отвечал даже тогда, когда он задавал мне какие-то вопросы, потому что я не всегда понимал, какой я должен дать ответ, чтобы ему понравилось мое мышление.
Со временем я к Геннадию привык, и теперь немного подвыпивший он звал меня на кухню и с папиросой в зубах учил меня играть в карты, рассказывая правила и как можно сжульничать, чтобы никто этого не заметил. Мы играли так же с ним в шахматы, которые принесли ему его друзья в один из дней, как подарок.
Он даже разрешал мне гулять на улице одному, хотя я видел, когда посматривал на окно нашей квартиры, что он приглядывает за мной куря в форточку.
Теперь, когда приходили его друзья я сам отправлялся к своим друзьям во двор.
Дети, которые жили в моем дворе и выходили гулять с родителями имея какие-то игрушки ковырялись в песочнице. Я же не имел таких игрушек, с которыми мог выйти во двор, а те, которые мог вынести вызвали бы, наверное, смех у тех, кто играл с настоящими игрушками.
Поэтому пару человек таких как я, лазали по железной гусенице и качались на качели не разговаривая друг с другом, потому что нам было просто нечем поделиться, но, тем не менее, мы смотрели друг на друга так, будто понимали все жизненные тревоги, блуждающие внутри без единого слов.
Вскоре и дядя Гена покинул нашу с мамой квартиру.
Его в очередной раз посадили на долгий срок.
Мы вновь остались с ней вдвоем.
Подружки, которые раньше к ней приходили снова зачистили в нашу квартиру. Теперь они приходили уже не одни, а с парой кавалеров.
Весь этот праздник молодой жизни, с шумом, смехом, постоянными разговорами и объятиями маминых подруг, с этими мужчина на моих глазах, совсем не радовали меня.
Каждый новый день приходили все новые и новые мужчины, подруги, иногда и по несколько раз за день.
На меня никто не обращал внимания, поэтому, я как меня научил дядя Гена самостоятельно собирался и выходил во двор гулять с молчаливыми ребятами, которые так же, как и я, мечтали когда-нибудь сбежать.
34
Моя мать была очень красивая, хотя и отец тоже был симпатичный мужчина, когда я видел их совместные, старые черно-белые фотографии.
Но пьянка начал его губить и когда я вспоминаю отца, который в своей белой горячке на кухне бьет мать, это был уже совершенно другой человек, отличающиеся от того, кто улыбался на какой-то вечеринке с фотокарточки.
Мою мать алкоголизм не забрал в свои объятия, и она оставалась такой же красивой, даже когда отец оставлял ей синяки и ссадины.
Очень жаль, что все эти посиделки с подругами и какими-то неизвестными мужиками, перешли в новую стадию.
Теперь к матери не приходили друзья и не уходили все вместе куда-то после выпитого. Теперь утром к матери стал приходить какой-то мужик. Недолго сидел с ней на кухне обсуждая что-то, и уходил.
Через час после его визита к нам домой приходили каждый день разные мужики, а из квартиры я теперь уходил не по собственной воли, а меня просто из нее выгоняли эти же самые мужики.
Время шло и с каждым новым днем, когда я выходил на улицу и седел в своих детских раздумьях на этой железной «гусенице», я в своем почти семилетнем возрасте прекрасно понимал, что я в этом мире никому не нужен. Даже свое собственной матери.
Это так расстраивало меня, но я не мог с этим ничего поделать.
Я не мог с ней об этом поговорить, потому что хоть я это и понимал, но объяснить ей это, я бы не смог. Поэтому мне просто оставалось жить и ждать, пока настанет тот самый день, когда я выросту и смогу все изменить.
Мая мать, благодаря каким-то своим подругам отдала меня в школу, несмотря на то что я не был в детском саду.
С горем пополам мы собрали все необходимые принадлежности для того, чтобы я смог начать свое обучение.
Самая главная задача, которую я сам себе поставил в школе, была научится читать.
Потому что я хотел понять, что за названия книг пылятся на полках, которые уже давно никто не трогал, и затем раскрыть то таинство что скрывалось в их названиях.
Так как я представлял, кто такой учитель, я впитывал все как губка, все, что она нам рассказывала.
Благодаря первым двум месяцем в школе, я вырвался из постоянных сетей того, что происходило в моей жизни и квартире каждый божий день.
Я столкнулся с детьми разного мировосприятия, у которых были совсем отличные от моих родителей люди, которые совсем иначе их воспитывали.
За этими детьми всегда приходили родители после школы, а я шел домой в полном одиночестве, всегда немного грустный, потому что из всего этого многообразия знаний, эмоций и общения с детьми, которые учились со мной в одном классе, я возвращался в свою старую жизнь, которая не сулила мне ничего хорошего.
В этом состоянии я приходил домой, но мне никто не открывал.
За дверью, как всегда, играла громкая музыка и я понимал, что там кто-то есть, но мне там совсем не рады.
Я выходил во двор, на лавочку, или садился прямо на ступеньки возле квартиры и пытался, разглядывая картинки, разобрать, о чем говорит мне «букварь».
После моего «подъездного обучения» спустя какое-то время, мать открывая дверь, выпроваживая своего очередного мужчину из квартиры и как «ответственная мать» находила меня и звала домой, ругая за то, что она уже начала волноваться где я, будто в этом был виноват именно я.
Я никогда не перечел ей, после того как ушел отец, я боялся думать даже что-то плохое про нее, но, к сожалению, я видел, как меняется ее красота вместе с ее внутренним состоянием.
Приходя домой, я всегда ел то, что было на столе после утреннего приготовления или оставалось после их очередных «посиделок» с подругами или «пиром» с мужчиной.
Два месяца была моя новая жизнь, которая выводила меня на новый уровень осознания, что весь мир не заканчивается на однокомнатной квартире с постоянной чередой мужских лиц и не трезвой мамой, которая о тебе забывает, делая вид что ты все равно нужен.
Сегодня я, конечно, думаю, что тогда это был для меня огромный урок самостоятельности, который учил меня быть терпеливым и делать то, что мне нужно, несмотря ни на что, только ведь я был совсем ребенком, это могло быть не так сурово, как случилось потом. Пусть бы лучше все продолжалось так как было.
Через эти два месяца о которых я пишу, я, как всегда, вернулся домой после школы и дверь как обычно была заперта.
На улице уже было достаточно холодно, поэтому мой выбор был очевиден я встал у подоконника, в лестничном пролете и начал выводить буквы, которые нам задали.
Вдруг в замке нашей квартиры кто-то начал ковыряться.
Меня это немного насторожило, и я обернулся, потому что мать точно знала, как открывается дверь нашей квартиры, а с другой стороны, внутри пробовали все возможные варианты.
Наконец дверь поддалась, и из квартиры выбежал мужчина с широко открытыми глазами.
Он спустился по лестнице словно вообще не заметил моего присутствия в подъезде и пролетев мимо меня с выпученными глазами, в полу скрюченном состоянии, так же сбежал и следующий лестничный пролет.
Я был удивлен, потому что мать не вышла его проводить, и поэтому, когда хлопнула подъездная деревянная дверь с силой, я встал на носочки и посмотрел, как этот полусогнутый мужчина ускорено шел по нашему двору, оглядываясь на наши окна.
Музыка, которая играла из открытой квартиры с распахнутой дверью, вернула меня мысленно в подъезд, где я стоял.
Собрав все школьные принадлежности в свой старый портфель, я отправился домой.
Мне было немного не комфортно, потому что я не знал, что ждет меня там, внутри. Аккуратно, я приоткрыл дверь чуть шире и заглянул на кухню, которая находилась прямо напротив входной двери.
Там никого не было, тогда я сделала еще пару шагов уже в прихожую, музыка так и продолжала играть, а меня никто не встречал.
Когда я заглянул в комнату, я увидел сидевшую на полу бездвижно облокотившуюся на диван мать.
Я позвал ее, но она не отреагировала. Бросив в прихожей свой портфель, я снял обувь и пошел посмотреть почему, она молчит.
Ее белое словно напудренное лицо и темные круги под глазами, дали мне понять, что с ней что-то произошло.
Я начал трясти ее, крича и стараясь разбудить, но вместо этого она просто повалилась на бок.
Меня охватил страх, все вокруг меня замерло. Неужели это конец? – подумал я.
Я на знал, что мне делать и поэтому побежал на лестничную площадку и начал стучаться к нашим соседям.
Мое сердце билось, потому что я хотел ей чем-то помочь, но не знал, как.
Пока я стучался к одному из соседей, открылась дверь соседа, к которому я еще не успел постучать.
Я молча повел его к себе в квартиру, потому что не мог говорить, так как меня сковали эмоции и ком подходящих слез стоял прямо в горле.
Увидев мою мать, лежащую в том виде, в котором я ее застал, дядя Ваня испуганно бросился к выходу сказав, что нужно вызвать скорую. У нас в квартире не было домашнего телефона.
Я присел рядом с лежащей матерью, и взял ее за руку. Мои слезы полились без какого либо, звука.
В подъезде поднялся шум соседей, которым дядя Ваня рассказал о произошедшем, а я молча сидел и смотрел на мать, слыша, как из колонок магнитофона до меня доносятся фразы «Следи за собой, будь осторожен».
Этого пел Виктор Цой из группы «Кино», словно предупреждая и рассказывая мне о том какова может быть в жизни.
Тогда, конечно, я не понимал этого, уже позже в более осознанном возрасте, я встретившись с этой песней и вспомнив в очередной раз всю эту историю, произошедшую с матерью, совершенно по-другому воспринимал смыслы спетых слов.
Мать умерла еще за долго до того, как я вернулся после школы в тот день.
Ее мужчине, который выбежал из квартиры с ошалевшими глазами повезло, потому что я никогда его после этого не видел. Надеюсь, что его жизнь закончилась еще хуже, чем я могу себе это представить.
Уже потом, с возрастом я понимал, что после смерти отца, и нового срока дяди Гены, тот мужик, который приходил к ней ненадолго, каждый день, склонил ее к наркотикам и тогда дома присматривая за мной, она занималась своей «ночной работой», чуть ближе ко мне.
Сейчас я, конечно, ни у кого не узнаю правды, да и вряд ли бы кто-то мне ее рассказал, даже будь родители живы. С этими объяснениями, до которых я самостоятельно дошел, мне были объяснимы некоторые вещи нашей совместной жизни, когда мы жили еще полной семьей, и все настроения отца.
На похороны к матери, я уже не попал.
Меня определили в приют. Где участковый, который приходил к нам рассказывать о смерти моего отца, и социальный работник из школы, попытались мне помочь, найти хоть каких-то из родственников, но все это оказалось безуспешным.
У меня не было никаких ни бабушек, ни дедушек, ни теть и ни дядь, и вновь все мои мысли, о которых я когда-то думал, сидя на железной «гусенице» в нашем дворе воплотились в реальность.
Теперь я остался точно, совершенно один.
Мои документы какое-то время назад принесенные в школу, теперь были перенаправлены в детский дом.
Когда через неделю я с сотрудником этого детского дома собрал необходимые вещи и вышел из родительской квартиры на улицу, чтобы поехать в то место, которое должно было быть моим новым домом, я увидел своих пацанов, с которыми нам все-таки со временем удалось сдружиться после долгого молчания.
Они подбежали и начали спрашивать у меня куда я уезжаю, но мне в этот момент нечего было им ответить, потому что я даже сам не представлял куда я отправляюсь.
Сопровождающая меня женщина, ответила им что я уезжаю в детский дом, и что если они будут плохо себя вести, то и их тоже туда заберут от родителей.
Я думаю, что для ребят это не было угрозой. Они, наоборот, надеялись на это, но ни они, ни я, не знали тогда, что бывает, когда ты покидаешь свой родимый дом.
– А когда он вернется? – спросил один из ребят у этой суровой женщины.
– Еще не скоро… – улыбаясь ответила она.
Мы все подошли к машине. Тетенька открыла мне дверь, и садясь сама на переднее сидение приказала попрощаться с друзьями, потому что нам пора ехать.
Я сказал ребятам номер детского дома, в который я направляюсь, чтобы они когда-нибудь смогли меня навестить, мы нелепо на прощание обменились рукопожатием друг с другу, как это делали взрослые и я сел в машину, отправившись в свое первое путешествие.
Приблизительно через полчаса, мы приехали к детскому дому. На встречу к нам вышла одна из воспитательниц этого учреждения.
Она была очень красивая с черными вьющимися волосами и блестящими зелеными глазами, как у кошки, которые подарили мне в тот момент, какой-то успокаивающий душу гипноз.
Женщина, что привезла меня, отдала ей документы и посмотрев на меня сказала:
– Ну вот, знакомьтесь тут, а мне пора! Знакомься, это твоя воспитательница – проговорила она и показала рукой на черноволосую девушку.
Не знаю, как это объяснить, но, когда она улыбнулась и протянула мне руку, сказав:
– Здравствуй, меня зовут Алена. – я не смело протянул ей руку и так же стесняюсь представился, хотя думал, что после смерти матери не с кем не буду разговаривать.
Да это была именно та Алена, про которую ты можешь подумать.
С этим первым прикосновением я почувствовал от Алены такую доброту и заботу, которую не чувствовал прежде даже от матери.
Девушка держала меня за руку, а я чувствовал тепло ее ладони, от которой мне вроде стало спокойней, но в тоже самое время я был полностью растерян, потому что еще не совсем осознавал зачем и куда меня привезли.
Они обмолвились парой фраз друг с другом, и воспитательница повела меня на территорию детского дома.
Пока мы шли, она поинтересовалась чем я люблю заниматься?
Но как я мог это знать?
Ведь я и не особо много попробовал, в той жизни что была у меня до приезда, в детский дом, поэтому я ответил первое, что было у меня из последнего. Я ответил ей что люблю учиться.
Она по-доброму улыбнулась мне, и сказала, что найдет для меня еще какое-нибудь интересное занятие.
После того, как она провела меня по всей территории и поговорила со мной, мы отправились в комнату, где я должен был жить.
Зайдя в четырехэтажное здание на этой территории и идя до своего будущего места проживания, я осматривал внутреннюю обстановку, и с каждым новым шагом мне становилось более понятно, что это место на самом деле сильно отличается от первого моего впечатления про Алену.
Я даже боюсь представить, как бы все это воспринял, если бы рядом со мной шла одна из воспитательниц, которых я встретил чуть позже.
Мы поднялись на третий этаж. И пока мы шли по длинному коридору на меня из общих комнат глядели уставшие и в тоже время ищущие чего-то глаза детей, которые так же как и я попали сюда лишившись родителей, а может даже встретившись с тем, что я и представить себе не мог на тот момент.
Пару раз пока мы шли по коридору мимо нас промелькнули и более взрослые лица подростков, которые поздоровались с воспитательницей Аленой.
Это были старшие воспитанники, которые помогали воспитателям заботиться о младших.
Все, кто были старше десяти лет жили двумя этажами ниже, дети возрастом до шести лет жили на четвертом этаже, над нами.
Я честно даже не представляю сколько по цифрам в этом четырехэтажном учреждении было всего детей, которые так же, как и я, по какой-то причине остались без родительского попечения и попали сюда в надежде обрести свою новую семью или просто получили возможность остаться живыми, до своего совершеннолетия. Не погибнув где-нибудь на улице словно никому не нужная затравленная собака.
Очень жаль, что мнимая забота о чужом ребенке, которая была у многих из наших воспитателей, какое-то время пока мы этого не понимали, держала на плаву у каждого из нас мысль, что мы еще кому-то в этом мире нужны, кроме самих себя.
Уж лучше бы раньше они прямо сказали нам об этом, что было бы правильней, с их стороны.
Наконец, мы с воспитательницей Аленой, дошли и оказались около общей комнаты с десятью панцирными кроватями, стоящими по пять штук, с каждой стороны.
Войдя во внутрь, я увидел мальчика, который сидя на корточках за дверцей своей тумбочки, что-то в ней искал.
Он, услышал, что кто-то вошел по деревянному скрипучему полу и повернул свою голову с тревожным взглядом.
– Вадим, ты чего здесь делаешь? – спросила его Алена.
– Я вчера кое-что рисовал, и убрал к себе в тумбочку, а сейчас заберу и пойду дальше рисовать – ответил ей Вадим. – Ты теперь будешь жить с нами? – поинтересовался он, переводя на меня свой уже более спокойный взгляд.
Я посмотрел на Алену, потому что не знал, как устроена их система и что меня ждет дальше.
– Ну, смелей же, он тебя не обидит… – улыбнувшись мне, проговорила она.
Я повернул голову обратно к нему и только покачал головой вверх и вниз, в ответ на его вопрос.
– Это моя кровать. – сказал довольный Вадим, хлопая по своей кровати. – А вот эта свободная. – указал он пальцем на ту которая стояла рядом с тумбочкой в которой он искал свой рисунок. – И вон та, тоже. – так же ткнул пальцем Вадим на кровать что стояла напротив входа в эту общую комнату.
Мой первый выбор в жизни был сделан. Я решил, что буду спать на кровати, стоящей рядом со своим новым собеседником, который любит рисовать.
Да и выглядел он как-то дружелюбно, а по словам Алены не обидел бы меня.
– Так, мальчики, вы пока познакомьтесь. Вадим, если у него будут какие-то вопросы, на которые ты не сможешь ответить покажи ему где комната воспитателей, а я пока пойду документы положу, и заполню там все. – сказала Алена и подмигнув мне проведя своей теплой ладонью по моей голове, вышла из комнаты, а мы остались с Вадимом вдвоем.
– А почему ты здесь? – спросил у меня Вадим, достав листочек из тумбочки и сев на свою кровать.
Я коротко рассказал ему свою историю, которая произошла у меня с моими родителями, а в ответ он рассказал мне свою.
Он лишился своих родителей, когда ему было пять лет.
Его отец был директором фирмы, которая занималась продажей электроники в те страшные годы. В один злополучный день, когда его родители сидели на кухне, а он играл с машинками в своей комнате, в дверь квартиры кто-то постучал.
Его отец, предвидя что-то неладное, спрятал его в шкафчике под мойкой на кухне, сказав, что они сейчас будут играть в прятки вместе с мамой, и ему было велено не выходить оттуда пока мама сама его не найдет.
Через пару секунды он услышал, как дверь в квартиру открылась и начались крики неизвестных ему людей.
Кто-то из незнакомых голосов спрашивал:
– Кто еще в квартире?
Кто-то из неизвестных голосов кричал ложиться на пол.
Еще через пару секунд из его комнаты послышался новый вопрос.
– Где ребенок?
Мать дрожащим голосом ответила, что он у друга из садика. Вадим услышал глухой удар.
Он слышал, как заплакала его мать и как кричал отец, чтобы ее не трогали, но он слушаясь отца и веря в то, что мать обязательно его отыщет в страхе сидел под раковинной на кухне закрыв лицо руками. За дверью, которая скорей всего спасла его от смерти.
Кто-то из наподдавших спросил у отца про сейф и отец, не задумываясь покорно сказал, что отведет и все покажет, только чтобы они не трогали жену.
Отец Вадима явно понимал, что, если они начнут искать сейф сами, чтобы забрать все содержимое из него, они смогут случайно найти и его сына.
После того как люди, пришедшие к ним в квартиру, по-видимому, получили все что им было нужно, Вадим услышал три громких хлопка, от которых закрыл уши, тут же слышал крик в пересмешку со слезами матери, еще два хлопка и топот выбегающих ног. В квартире повисла гробовая тишина.
Через какое-то время он услышал визг соседки, которая вошла в квартиру и начал кричать, есть ли кто-нибудь живой.
Вадим сидел под раковиной и молча вытирал слезы, которые без остановки текли с его глаз.
Я думаю, Вадим вряд ли рассказывал вам свою историю из детства, когда вы с ним познакомились. Ну теперь его уже нет и ты тоже должна знать об этом кусочке его жизненной трагедии и его не слишком радужной судьбы.
Мне очень жаль, что он столкнулся с такими обстоятельствами, которые повлияли на его жизнь.
За это время пока он жил с нами в детском доме, ему удалось пронести свою доброту до самого последнего момента, пока его не забрала приемная семья.
