Юлий Буркин
Остров Русь 2, или Принцесса Леокады
Глава четвертая.
«Последний дюйм» и радушный совхоз
Самолет мощно завибрировал и начал терять высоту. Мы кинулись на места. Ощущение было такое, будто мы летим в оборвавшемся лифте. Голова закружилась, и неприятно зашевелились внутренности. Вместе со всеми, кто не был пристегнут, а таких было большинство, мы со Стасом взлетели к потолку и стали барахтаться в невесомости. Так же внезапно самолет вновь выровнялся, и все свалились – кто в проход, кто на сиденья.
– Мы падаем! Мы падаем! – вопили попсовики.
– Где, где мой замечательный парашютик?! – горестно выкрикнул Перескоков.
Но хоть самолет и потряхивало, он уже не пикировал.
– Спокойно! – командным голосом рявкнула Самогудова, которая прибежала в салон вместе с нами. – Без паники! Это была всего лишь воздушная яма. Пристегнуть ремни, обхватить затылки руками и засунуть головы между коленей!
Все примолкли и, выполнив ее инструкцию, сидели скорчившись, как креветки, а сама Самогудова исчезла. Через минуту самолет натужно застонал и вновь стал рушиться в пропасть. Тут же прима ворвалась обратно в салон и сообщила почти победным тоном:
– А вот теперь мы действительно падаем! Сидите так же, как сидите, а я пойду попробую все-таки разбудить пилота. Хоть и жалко его.
Свет дважды мигнул и погас.
– Прав ты был, Костя, – услышал я тихий голос Стаса, – надо было поездом.
Мне стало даже не столько страшно, сколько грустно. Как глупо все вышло. Мы решили, что умнее всех и знаем, как спасти мир. А в результате дали себя уговорить на это уродское шоу... Так нам и надо.
Я выпрямился и посмотрел в окошко. Теперь, когда в салоне наступила темнота, там, в рассветной дымке, стал отчетливо виден зубчатый силуэт леса. Мало кто расскажет вам, что чувствуешь, когда падаешь в самолете. Так вот, слушайте. Чувство такое, будто катишься на санках с горы к краю пропасти.
Вдруг в моей голове отчетливым эхом прозвучала последняя фраза примадонны. Выходит, мы падаем, а пилот спит?! И, может быть даже, мы падаем как раз поэтому? А старенькой добренькой дуре жалко его растормошить!
Как раз в этот момент в полутьме салона вновь возникла ее фигура.
– Бесполезно! – заявила она. – Но я считаю, унывать не стоит. Давайте-ка споем хором наш новый хит. Как там? «Жили-были на свете два брата – Стас с Костей...»
Не нравится мне это прошедшее время! Придумала, как скрасить нам последние минуты... Затейница. Я поспешно расстегнул ремень и, спотыкаясь от тряски, стал пробираться в кабину. Ударившись головой о косяк, я миновал тамбур, ворвался в студию и увидел в полумраке распахнутую дверь к пилоту.
Она болталась из стороны в сторону и стучала о стену. Секунду я стоял, завороженно наблюдая, как в огромном лобовом стекле мелькают рваные облака. Какое-то странное оцепенение охватило меня. Говорят, так иногда бывает, когда находишься в смертельной опасности. Но длилось это только миг, придя в себя, я бросился внутрь.
В кабине мигал красный аварийный свет. На панели маячила надпись «Взять управление». Пилот храпел, развалившись в кресле. Я изо всех сил хлопнул его ладошкой по лысине. Он сделал такое движение рукой, словно отмахнулся от мухи, и что-то неразборчиво промямлил.
И тут я увидел, что по полу у него под ногами катаются пустые бутылки из-под коньяка и пепси. Господи, да он же в стельку пьян! Он жрал коньяк, а эта добренькая дура пила с ним пепси-колу! И небось песни с носатым орали...
Я схватил пилота за грудки и принялся изо всех сил трясти его. Он приоткрыл глаза и снова что-то промычал. В панике я стал лупить его по щекам.
– Просыпайся! Просыпайся, гад, мы падаем! – вопил я, прекрасно сознавая, что это бессмысленно, ведь летчик-то глухой. – Возьми штурвал, мерзавец!
– Ах, штурман, – вдруг промямлил тот и неуклюже отмахнулся. – Прошу вас, воздержитесь от рукоприкладства.
Тут кабину накрыла тень. Я бросил взгляд в окно и увидел, что мы уже совсем низко скользим вдоль лесистого склона. Рывком я выдернул пилота за грудки из кресла, бросил в проход, занял его место и схватился за тугой непослушный штурвал. По мере того как я, словно вожжи, тянул его на себя, машина стала медленно задирать нос. Меня вдавило в сиденье, я ощутил легкое сотрясение и услышал треск. Самолет коснулся хвостом верхушек деревьев, догадался я.
И тут же случился ужасающий удар. Меня впечатало в штурвал, а нос самолета погрузился в грохочущую тьму. Сквозь разбитые окна в кабину градом влетели какие-то обломки. Перекрывая предсмертный рев двигателей, раздался громовой взрыв, и все озарилось огнем.
Я выпал из сиденья в проход, прямо на пилота, скатился с него и почувствовал, как меня больно прижало боком к каким-то выпуклостям под приборной доской. Я попытался слезть с них, но мне показалось, что я вешу целую тонну...
Вокруг трещало и скрежетало, видно, самолет катился, скребя корпусом о землю. Тряхнуло... И вдруг наступила такая пронзительная тишина и такая легкость, что я было решил, что все-таки умер. Но боль в боку заставила понять, что это не так.
Стараясь не наступать ладонями на ошметки стеклопакета, на какие-то щепки и даже ветки, я пополз по наклонному полу развороченной кабины, так как лежали мы, по-видимому, слегка завалившись набок.
Меня колотила нервная дрожь, в ногах и в животе то и дело возникала сосущая слабость, в голове гудело. Но все-таки мы приземлились и все-таки остались живы. А еще неизвестно, что было бы, не возьми я в последний момент штурвал в свои руки...
Вдруг я услышал абсолютно трезвый голос пилота:
– Ну и кто так садит самолет?
Придерживаясь за сиденье, я поднялся и хотел со злости как следует пнуть его. Но он лежал все так же с закрытыми глазами и просто бредил.
– Это был ваш последний полет, штурман, – не открывая глаз, сказал он саркастически: – Вы уволены...
Через разгромленную студию я осторожно двинулся в салон. Разрушений там практически не было. Похоже, все были живы-здоровы и даже более того, тут, словно в плацкартном вагоне во время посадки, царил приглушенный, будничный базар.
– Ты, главное, Веничка, не расстраивайся! – кудахтала Клавдия Самогудова. – Самолетик был уже старый, потрепанный... С таким проектом, как «Тот-Того», ты себе десять новых купишь!
– Это просто безобразие! – сурово вещал Шпулькин. – Кто отвечает за транспортировку в турне? А если мы все будем так выполнять свои обязанности?
– И какие это у тебя обязанности?! – огрызнулся Перескоков. – Критиковать мы все горазды!..
Кто-то схватил меня за рукав. Я подпрыгнул от неожиданности. Это был Стас.
– Костя, ты в порядке?
– Кажется, да... В башке только звенит и боком треснулся... Надо срочно сваливать отсюда, а то рванет еще!
– Не-не-не, – быстро помотал головой Грелкин. Глаза у него были как два блюдца и еле помещались на лице. – Я в окошко видел: крылья с баками уже отвалились и взорвались раньше.
– Точно? – усомнился я.
– Точно-точно, – снова покивал он взволнованно. – Я полагаю, нам не следует никуда выходить. Нужно оставаться здесь и ждать.
– Чего? – протянул Стас с сомнением.
– А – старателей, бэ – карателей, це – эмчеэсовцев-спасателей! – выпалил тот.
– Це – спасателей! – обрадовался Стас.
– Ответ правильный! – воскликнул Грелкин. – Вы переходите на следующий уровень!
– Да! – сделал победный жест Стас.
– Но ведь за полетом никто не следил, – вернул я к реальности этих перевозбудившихся любителей телевикторин. – Нас могут хватиться только через несколько дней. А то и вовсе не хватятся.
– Хватятся, – уверенно вклинилась в разговор прима. – О нашем гастрольном туре по всем каналам кричат.
– И что, спасатели пойдут искать нас пешком? Вертолеты-то не летают.
– Даже если так, куда мы сейчас среди ночи попремся?
– Осмотреть самолет все равно нужно, – сказал я. – Вдруг баки с топливом горят близко, и пожар может добраться до нас?
– Оглядеться, может, и надо, – согласилась прима. – А то в окнах ни хрена не видать. Только не ты пойдешь, а кто-нибудь не такой важный.
– А вот не надо таких намеков! – вскричал Грелкин.
– Нет, пойду я! – твердо сказал я.
– И я! – поддержал Стас. – Мы вместе пойдем. И даже не спорьте, бесполезно.
– Как мне надоели эти вечные капризы дебютантов! – возвела глаза к небу Самогудова. – Ладно, идите. Но уж, пожалуйста, будьте осторожны. Ведь если мы, к примеру, Лелика потеряем, то и не почешемся, а вот если вас, тогда весь проект – насмарку!
Двери оказались заклинены. Примадонна нашла возле одного из кресел запасный выход, но и его открыть тоже не получилось.
– Может быть, мы завалились на двери? – предположил Стас.
– А с другой стороны дверей нет, – с победным видом развела руками прима. – Так что сидите.
– Мы можем выбраться через кабину, – возразил я. – Там все окна разбиты. Кстати, осмотрите пилота, он вроде цел, но кто его знает.
...Светало. Я думал, что мы рухнули в лес, но оказалось, что самолет, похожий без крыльев на гигантский тюбик, лежит на кочковатой поляне среди кустарника и небольших елок. Далеко позади, на склоне холма полыхал какой-то барак, и от него поднимался столб темного дыма. Пожар освещал часть пробуравленной нами ложбины с поваленными по сторонам деревцами. Немного пройдя вдоль нее, мы увидели на фоне пожара силуэты коров.
– Слава богу, – сказал Стас. – Если есть коровы, значит, где-то рядом есть и люди.
И точно. Человек обнаружился прямо около беспечно пасущихся буренок. Это был крепкий дедок с посохом, в фуражке и в овчинной безрукавке.
– Как вас там, сильно покорежило?! – спросил он. – Вот иду спасать. Да коров-то не бросишь, а они не торопятся!
– Не спешите, – сказал я. – У нас все целы.
– Да-а, повезло вам, парни, – сказал дед, щурясь. – В молодняк упали. Прям в елки. Встреть вы хоть одну хорошую сосну, она б вас пополам разрубила или бы в лепешку сплющила. – Он со знанием дела покивал и добавил: – А вот с коровником совхозу не повезло.
Я понял, что горит как раз этот коровник. Именно пролетая сквозь него, мы, по-видимому, и потеряли крылья с баками горючего. И случился тот страшный удар.
– Хорошо хоть животину я как раз на выпас погнал, – продолжал невозмутимый пастух. – А то ведь сколько бы мяса попортили. На бензине-то котлеты плохие получилися бы... Невкусные.
«Шутник! Надо заставить Самогудову с Перескоковым заплатить за коровник, – подумал я. – У них денег навалом... Хотя что они теперь стоят, эти деньги?..»
– Дедушка, а мы вообще-то где? – спросил Стас как-то очень наивно.
Старик задумался, прищурился и откликнулся вопросом на вопрос:
– А куда летели?
– На Дальний Восток.
– О-хо-хо! – хрипло засмеялся старик. – Малость не долетели.
– Сколько? – уточнил Стас.
– С пол-России где-то.
– Дедушка, – взмолился Стас, – скажите же, наконец, где мы?!
Пастух встал покартиннее прямо, как какой-то Гэндальф, оперся на посох и гордо сообщил:
– Томская это область, ребятки. Земля сибирская! Добро пожаловать в Кожевниковский район, село Киреевск.
Переползая через выбоины, чуть в стороне от нас к пылающему коровнику неспешно подрулил уазик с брезентовым тентом.
– А вот и директор наш пожаловал, – приглушенно объявил дед, сделал шаг в тень и исчез, словно сквозь землю провалился.
Из машины, громко матерясь, вылез небритый мужчина в белой кепке пирожком. Яростно хлопнув дверцей, он двинулся к нам, шлепая по лужам кирзовыми сапогами.
– Мать-перемать! Что же это творится-то! – рявкнул директор. За ним из машины выскочил сухонький дедок с портфелем под мышкой и, придерживая на голове шляпу, засеменил вслед.
– Где Палыч, мать его через колено?! – прокричал директор издалека.
– Да! – словно передразнивая его, скрипучим голоском вторил старичок. – Где эта сволочь?
– Вы ищете пастуха? – догадался я. – Дедушку с палкой?
– Где он?! – прорычал в ответ краснолицый и вдруг, безумно оскалившись, уставился в одну точку, где-то за нашими спинами.
– Только что был здесь, – честно ответил я, растерянно оглядываясь. Но директор смотрел на коров.
Вдруг, раскинув руки, хищно растопырив грубые трудовые пальцы, он вприпрыжку побежал к ним, радостно крича:
– Коровки! Коровки мои! – Животные, мирно пасущиеся на полянке, оторвались от травы, перестали жевать и попятились, а директор, поравнявшись с ними, продолжал: – Где эта старая сволочь, буренушки?! Покажите мне его! Дайте я его рас-це-лую!
Тут он сорвал с головы кепку, швырнул ее под ноги и, затаптывая ее грязными сапогами, принялся плясать, выкрикивая:
То не лес трещит,
Да не комар пищит!
Это кум до кумы
Молоко тащит!..
— Директор у нас человек музыкальный, – гордо сообщил старичок-помощник.
Я озадаченно посмотрел на него, а потом вновь на начальника, который выкрикнул финальное: «...Поцелуй ты меня, кума-душечка!» и за неимением пастуха принялся обниматься со слегка оторопевшими крупнорогатыми.
– Я-то думал, хуже, чем в Москве, уже нигде не может быть, – пробормотал изумленный Стас. – А тут уже совсем дикость какая-то... Окончательно уже одобрели...
– А вы чьи, собственно, будете? – подозрительно прищурился старичок-секретарь.
– Что значит «чьи»? – удивился я.
– Вы, случаем, не космонавты? – продолжал расспросы старичок, опасливо обходя нас кругом.
– Не-не, мы музыканты, – выручил меня Стас. – Мы в самолете летели. На гастроли.
– Да ты че?! – обрадовался старичок. – Артисты, значит. А мы уж, грешным делом, думали «Буран» к нам приземлился. У нас тут частенько, знаете, с Байконура что-нибудь падает. Спасу нет от этих ступеней...
Косолапый директор тем временем снова растопырил руки и побежал к нам. Я испугался и хотел уже броситься наутек, но тот резко сменил траекторию и с разбегу заключил в объятия вновь появившегося из тени пастуха.
– Палыч! Палыч, сукин ты сын! – радостно рычал председатель. – Чтоб я без тебя делал, Дмитрий, ты мой, Павлович?! Ни одной буренушки не потерял! Всех до одной от погибели спас!
– Да если б эта дура на пять минут раньше грохнулась, от них бы вместе со мной одни шашлыки остались, – скромно посетовал терзаемый в объятиях дедок. – Жалко вот только коровник сгорел...
– Да и хрен с ней, с этой рухлядью! – махнул рукой председатель. – Я его уже и сам, грешным делом, подпалить хотел. Мы тебе новый, из шлакоблока, построим! Ни одна дрянь космическая его не пробьет!
– Петр Петрович, так ведь вот тут какое дело, – вмешался помощник. – Не «Буран» это вовсе, а звезды из Москвы к нам пожаловали.
Председатель замер и в недоумении нахмурился. Потом посмотрел вниз под гору, на белую измятую колбасень нашего лайнера.
– На ракете, что ли? – спросил он.
– Не, – подал голос Стас. – Это самолет. Просто у него крылья отвалились. И хвост.
– А-а, вон оно что, – добродушно кивнул председатель, и глаза его засверкали, как у любопытного ребенка. – А кто там, внутри?
– Да все! – гордо ответил Стас.
Директор расплылся в наивной улыбке. Но тут же сделал недоверчивое лицо и с азартом спросил:
– Что, и Самогудиха, скажете, с вами?
– Ага, – покивали мы.
Председатель нахмурился и стал еще подозрительней.
– А Лелик при ней?
– С ней, с ней.
– И Комбинезонов?!
– Да, – подтвердил я. – И он с нами.
– А Петросяна у вас, случайно, нету? – от волнения с придыханием подал голос старичок-секретарь.
– Нет, – признался я честно. – Юмористы с нами вроде не летели.
– Только этот, – добавил Стас, – Грелкин.
– Грелкин, это хорошо, конечно, – погрустнел старичок. – Его девки любят. А я вот Петросяна люблю. С женой его смешной...
Тут председатель, перестав мечтательно трепать затылок, как-то весь сгруппировался и отчеканил:
– Значит, так! Слушать мою команду. Ты, Палыч, коров в село гони. А вы, Анисим Сергеевич, – ткнул он пальцем в грудь секретарю, – езжайте на базу отдыха «Обские просторы», говорите там что хотите, но чтобы через час все летние домики были свободны! Потом мчитесь в совхоз и обеспечьте нас транспортом. Сколько вас там народу? – обернулся он к нам.
– Человек тридцать, – откликнулся Стас.
Председатель озадаченно поцыкал зубом и вновь обернулся к подчиненным:
– Все поняли?! – спросил он строго и на всякий случай погрозил кулаком. – А я покамест буду звезд из самолета вытаскивать.
– Так точно, товарищ директор! – ответили старички, и секретарь бросился к уазику. Через минуту его и след простыл. Председатель же всплеснул руками и воскликнул:
– Что за день! Звезды с неба так и валятся! Желаний не хватит загадывать! – и, приплясывая, он побежал с горы к разбитому самолету.
Глава пятая.
Жуткий дебют
– Добро пожаловать на сибирскую нашу землю! – сияя радушием, повторял директор совхоза, стоя возле кабины и помогая выбираться очередному артисту.
Мы же со Стасом подгоняли их изнутри.
– Ядрышников моя фамилия, Петр Петрович, – неустанно приговаривал директор. – Да вас-то я знаю, знаю. Небось не лаптем щи хлебаем, следим тут за цивилизацией!
– Лично я никуда из салона не пойду! – заявил носатый. – Меня укусил комар! Представьте! Он укусил меня уже здесь – внутри! Что же будет снаружи?! А ведь говорят, у них кусаются только самки! Меня всего передернуло, когда она ко мне притронулась!
– Придется вылезать, – со вздохом сказал я. – Самолет без крыльев уже никуда не полетит. С минуты на минуту придет транспорт, и вы останетесь тут один...
– Это ужасно! Просто ужасно! – застонал коротышка и двинулся к оконному проему. – Лучше бы уж мы разбились насмерть, чем так жестоко страдать и унижаться! Я надеюсь, подадут лимузины?
Наконец-то я увидел всех, кто с нами летел. Кроме тех, кого я уже упоминал, был здесь еще какой-то перепуганный негр, назвавшийся Мармеладным Кроликом, дуэт двоечников-переростков «Наталипортман», пятеро музыкантов-инструменталистов, а также десяток совершенно одинаковых длинноногих танцовщиц. Два звукооператора, два осветителя и одна гримерша. Итого вместе с нами и оклемавшимся лысым пилотом из самолета выбралось тридцать два человека.
– А вот и наши лимузины! – воскликнул Ядрышников, когда по кочкам, скрипя и бряцая кузовами, к обломкам самолета подъехали два трактора с прицепами, от которых густо несло навозом. – Прошу рассаживаться!
С минуту потрясенные попсовики молча приглядывались и принюхивались. Первым с надменным выражением лица к прицепу шагнул Комбинезонов и тихонько затянул хорошо поставленным «советским» голосом:
Наверх, вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает...
За ним двинулись остальные, печально, но твердо подхватив:
...Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела-ает...
Так с революционными и патриотическими песнями на устах к рассвету мы и добрались до «Обских просторов».
База, десяток маленьких похожих на вигвамы деревянных домиков, располагалась в красивом сосновом бору, на обрыве, с которого открывался вид на широкую полноводную реку. Не замечая капризов, обид и стонов нежданных гостей, председатель, пританцовывая от радости, завел всех в столовую, где нас накормили чем-то, пахнущим капустой и напоили мутно-серым киселем. Затем он расселил нас по домикам, приказал всем отдыхать и напоследок, уже садясь в машину, воскликнул:
– Обед в два, а вечером – добро пожаловать в наш клуб! На праздник в вашу честь! То-то радости будет сельчанам! Вас хотим послушать да себя показать!
Самогудова послала председателю воздушный поцелуй, тот от смущения аж споткнулся, неуклюже рухнул на заднее сиденье уазика и так, с открытой дверцей, на ходу втягивая в машину сапоги, и уехал.
До середины дня звезды, включая нас, продрыхли без задних ног: бессонная ночка дала о себе знать. Разбудил ужасающий звон, это повар колотил гигантской поварешкой по подвешенному на веревке куску рельса.
Видно, благодаря хлопотам Ядрышникова, обед был немножко поприличнее. Но не обошлось и без курьезов. Так, по цепочке еще стоявших у прилавка раздачи столичных звезд прошел листочек под названием «Меню», содержащий три строки:
• Первое
• Второе
• Напиток из бачка
Несмотря на вызванную этим шедевром оторопь, на сей раз мы уже сумели определить на вкус, что есть что. «Первым» были щи, «вторым» – бигус с кусочком курятины, а «напиток из бачка», несмотря на зловещее название, оказался всего лишь компотом из мандаринов, сваренных прямо с кожурой...
Клуб села Киреевского, куда мы с мальчишкой-проводником всей толпой явились за два часа до назначенного концерта, оказался неожиданно большим, мест на пятьсот. Нам со Стасом показалось, что и аппаратурой он оснащен очень неплохой: колонки, во всяком случае, по краям сцены стояли огромные. Но два наших звуковика, исследуя оборудование, то и дело хватались за головы и обреченно повизгивали. Ахая и охая, им вторили звезды помоложе. Разрядили напряжение ветераны.
– Спокойно! – сказала Клавдия Самогудова. – Не надо истерик. Это вам не конкурс Евровидения. Я в начале своей карьеры пела в местах и похуже. И, как видите, жива. Народ нас спас, он хочет праздника, и он его получит!
– Верно, Клавочка! – поддержал ее Комбинезонов. – Мы – народные артисты и должны быть с народом! Коровник спалили, заплатим концертом.
– С чего начнем-то? – перешел к делу Перескоков. – С «Тот-Того»?
– Я считаю, не надо, – возразил Шпулькин. – Проект новый, рисковать не стоит. Нужно на разогрев выпустить тех, кого публика давно знает и любит. Он покосился на примадонну с Комбинезоновым.
– Пожалуй, вы правы, коллега, – признал Перескоков.
– Давненько я не выступала на разогреве, – усмехнулась прима. – Но проект – дело общее. Тряхнем стариной. И все-таки, мне кажется, не с нас бы надо начинать, а с пташек помельче – с Кролика, например, или с «Натали»...
– Не получится, – вмешался один из звукооператоров, кругленький лысенький усатый человек в потертом джинсовом костюме. – У них фанеры нет. Есть только ваши с Леликом, Комбинезонова и пацанов.
– Как это, нет фанеры?! – возмутилась примадонна. – А чего они тогда с нами увязались?! Мы что, за всех отдуваться должны?
– Ну, это не ко мне, – развел руками лысый оператор. – Мое дело маленькое – аппарат настроить, – и он с видом глубокой занятости склонился над звуковым пультом.
– Эй вы, продюсеры хреновы! – набросилась прима на Перескокова и Шпулькина. – Вы-то куда смотрели?
– Лично я занимаюсь проектом «Тот-Того», – заявил Перескоков, – а гастрольный директор этого тура – коллега Шпулькин. – Он схватил нас со Стасом за руки и потянул за кулисы. – Пора гримироваться и получать инструктаж!
Шпулькин покраснел и захныкал:
– Я тоже, я тоже хочу заниматься проектом! Но меня к нему не подпускают! Меня буквально третируют! Превращают в мальчика на побегушках!
– Ладно, успокойся, – пожалела его примадонна. – Ты ни в чем не виноват. Уж о своей фонограмме каждый должен был позаботиться сам. Ничего! Пробьемся и без этих бездарей!
За кулисами Перескоков завел нас в какую-то комнатку, вынул из чемодана два костюма – один серебристый, другой – золотистый, и сказал:
– Одевайтесь и помните: сегодня – ваше боевое крещение.
– Что будем петь? – натягивая золотые штанишки, спросил Стас с дрожью в голосе, и я прекрасно его понимал. Хотя нам и нужно было только кривляться и открывать рот, волновался я ужасно. – Песенку Леокадии?
– Нет, это здесь ни к чему, – махнул рукой Перескоков. – Здесь нет ни радио, ни телевидения, и она все равно не узнает, что вы ее обворовываете. Сегодня у вас дебют, так что ограничимся нашим ударным номером – гимном «Ночной позор».
– Давайте! – выдохнул Стас почти благодарно.
Послышалось многоголосое гудение, шарканье шагов, постукивание откидных сидений... Стало ясно, что зал заполняется зрителями.
– Теперь наденьте вот это, – продолжал Перескоков, выдавая нам странные приспособления – что-то среднее между плавками и собачей шлейкой, тех же серебристого и золотистого цветов.
– Что это?! – поразился я.
– Это изобретение коллеги Шпулькина. Креатив беспрецедентный. Дистанционные мочеиспускатели. Вот эту трубку-бурдючок пропускаем между ног, а вот этот пояс застегиваем тут... Видите, вообще незаметно! А вы думали, Лелик с Грелкиным в самолете все взаправду делали? Как бы не так! Человеческий организм – штука капризная, а нам в работе сбои не нужны.
– Что там, в этой трубке? – спросил я, смирившись и приготовившись к самому худшему.
– Можешь успокоиться, – усмехнулся Перескоков. – Ананасовый сок. Нам ведь нужно, чтобы был вид, а не запах. Значит, так. Запомните: на микрофоне есть кнопка. Нажмете на нее, он включится, и можете говорить с залом – здороваться, выкрикивать что-нибудь. Но как только начнется песня, сразу жмите снова – отключайтесь. Ясно?!
– А с этим хозяйством как обращаться? – постучал себя Стас по креативному приспособлению.
– Не парься, это не ваша забота. Дистанционные пульты будут у нас за кулисами.
В зале послышались овации, а затем мощный зрительский хор начал скандировать:
– Са-мо-гу-до-ва! Ком-би-не-зо-нов! Са-мо-гу-до-ва! Ком-би-не-зо-нов!
– Пойдем посмотрим? – предложил Перескоков.
Мы выбежали из комнатки. Там, за кулисами, уже толпились все наши, подглядывая за тем, что происходит на сцене. Мы со Стасом втиснулись рядом и тоже уставились – каждый в свою щелку.
В зале был аншлаг. Тут сидели и дети, и старики, но больше всего было здоровенных мужиков и баб среднего возраста. Мужики хлопали и орали, а бабы деловито раскладывали на коленках принесенную с собой в сумках снедь – вареные картофелины и луковицы – и разливали по стаканам мутную жидкость.
– Неужели самогон?! – не поверил я своим глазам.
– Да не-ет, – успокоил меня Стас. – Вода, подкрашенная молоком. Привычка у них. Ну, не могут они без этого. Как Веня без сахарной пудры.
– Но как морщатся-то натурально! – заметил я, когда один из мужиков на первом ряду, хыкнув, опрокинул стакан, охнул, побагровел и занюхал рукавом. Вот это рефлексы!
Тут на сцену вышел Комбинезонов, и зал взорвался бурей аплодисментов.
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогие наши сельчане! – начал он, и я заметил, как перед этим он тронул заветную кнопочку микрофона.
– У-у-у! А-а-а! О-о-о!!! – прокричали зрители в ответ что-то неразборчивое, но восторженное.
– Знали бы вы, как давно уже мечтал я вот так, по-простому, выйти перед нашими тружениками села и спеть им, то есть вам, свои самые любимые песни, – как по писаному врал ветеран сцены. Тем временем за его спиной появились музыканты-аккомпаниаторы и стали делать вид, что настраивают свои бутафорские инструменты. – Но столичная суета, она затягивает, затягивает... – продолжал маэстро. – Однако есть на земле справедливость, и есть некая высшая сила. И, как говорят в народе, не было бы счастья, да несчастье помогло! Наша вынужденная посадка на вашей гостеприимной земле сделала мою мечту реальностью. И песней, которая сейчас зазвучит, я хочу выразить всю ту благодарность и любовь, которую я к вам испытываю...
Комбинезонов нажал на кнопочку, отключая микрофон. Зазвучало инструментальное вступление. Музыканты принялись усердно изображать игру, а певец стал как-то затравленно озираться по сторонам. Мне показалось, он вдруг растерялся, и вскоре я понял, в чем дело. Когда началась песня, артист так четко задвигал губами, что у меня никогда и сомнения не возникло бы в том, что он действительно поет... Вот он – профессионализм!
Но удивило то, что поет он женским голосом.
...Ах ты, родина моя
Под Полынь-звездою...
— хрипловатым сопрано примадонны «пел» перепуганный Комбинезонов, —
Встречи с милым у ручья,
Песни козодоя!..
— Звуковики – дауны! – прошептал Перескоков. – Фанеры перепутали!
И тут настоящим профи вновь показал себя Шпулькин.
– Грелкин! – зашипел он. – Грелкин! Маскируйся под Комбинезонова! Выручай!
Тот показал пальцами нолик, мол, все будет о’кей, и кинулся в гримерную. Буквально минуту спустя он выскочил из нее одетым в точности так же, как мэтр, и даже лицо его за счет толстенных накрашенных бровей стало таким же мафиозным. А еще миг спустя он скорчил постную гримасу, и теперь я реально мог бы их перепутать.
Тем временем бедолага-ветеран с мрачным как туча лицом кружился по сцене в проигрыше, голосом примы завывая:
А-а-а-а, а-а-а-а...
Когда он в очередной раз проносился мимо нашего края, Перескоков и Шпулькин одновременно поймали его за полы пиджака и выдернули за кулисы. Не успел он и рта открыть, как Грелкин сорвал с него парик, натянул его на себя, выхватил микрофон и, выскочив из-за кулис, продолжил танец.
Когда песня была допета, в свет рампы выбежала Самогудова.
– Ну, здравствуйте, здравствуйте! – закудахтала она. – Вы, конечно же, узнали нашего молодого, но способного пародиста Грелкина! Ну, что за талантище! Что за уникальная способность к перевоплощению! Петь моим голосом и в то же время как две капли воды походить на моего дорогого коллегу Комбинезонова! Похлопаем, похлопаем ему, друзья!
Сорвав парик, Грелкин изо всех сил раскланивался и посылал зрителям воздушные поцелуи. Зал просто бушевал от восторга.
– Ну все, птенчик мой, – сказала примадонна Грелкину, – отправляйся в свое гнездышко. А я, пожалуй, спою теперь вам сама! А?! Как вы на это смотрите?
Зал одобрительно зашумел, и артистка затянула свой знаменитый хит всех времен и народов – «Сотня синих незабудок».
...Комбинезонов пережил такой стресс, что больше на сцену уже не выходил. После нескольких песен, исполненных то в одиночку, то дуэтом с Леликом, примадонна объявила:
– Ну а теперь встречайте виновников нашего торжества. Тех, ради кого мы и отправились на эти гастроли! Самые молодые и, что греха таить, самые талантливые из нас – дуэт «Тот-Того»!
Скажу честно, героизм и находчивость старших товарищей произвели на меня впечатление, и я настроился не ударить в грязь лицом. Зазвучало вступление нашего фирменного рэпа, подогретые знаменитостями колхозники что-то заорали, и мы со Стасом выскочили в свет прожекторов.
Да-а... Стоять за кулисами – это одно, а работать на сцене – совсем другое. Однако я понял, что Стас настроен также по-боевому, и мы, освещенные разноцветными пульсирующими фонарями, синхронно принялись отплясывать рэп. И получалось, между прочим, довольно недурно. Вообще-то когда-то, в глубоком детстве, мы занимались танцами, но что мы сможем сейчас чуть ли не профессионально выделывать такие фортели, этого я не ожидал. Энергия зала и впрямь подпитывает и вызывает настоящее вдохновение!
Жили-были на свете два брата – Стас с Костей, —
«запели» мы, тыча пальцами сперва друг в друга, а затем в зал. —
И они, то есть мы, прилетели к вам в гости.
Показать вам, как стильнее стать и умней,
Как забить на условности глупых людей!
Все шло как по маслу. Зрители аплодировали в такт... Десять симпатичных полуголых девочек на заднем плане плясали и вставали в такие позы, что их и одних было бы достаточно, чтобы завести народ, тем более такой неизбалованный развлечениями, как этот. Я уже чувствовал себя так, словно тут на сцене и родился... Пока мы не дошли до последней строчки припева, который нам помогали петь ребята из «Наталипортман»:
