Станислав Гусев
Гандболист. Часть первая
От автора
Перед тем как рассказать эту историю, я считаю нужным и важным сделать акцент на трех ярких аспектах. Во-первых, это произведение, хоть и основано на реальных событиях, является художественным, а потому не стоит искать в нем биографической точности.
Во-вторых, здесь присутствует обсценная лексика, нецензурная брань, или, проще говоря, мат. Сложно отрицать, что мат есть в гандболе. Профессиональный спорт – это отдельный мир со своими законами, правилами и даже языком. Эти законы ни в коем случае нельзя полноценно переносить в обыденную жизнь. В спорте предельное эмоциональное напряжение, экспрессия, избыток тестостерона и то, что в обычной жизни может показаться неприемлемым и даже страшным, у нас является своего рода нормой. Говорят, что мат – способ высвободить внутреннюю ярость. К тому же в отдельных эпизодах эмоциональный поток, вырывающийся наружу, способен придать сил и взбодрить команду. За все шестнадцать лет моей спортивной жизни я могу по пальцам пересчитать людей в гандболе, которые не ругались матом. Я и сам в жизни практически его не использую, но спорт – это совсем другое. На площадке слова непроизвольно слетают с языка. Мат – словно балласт, сброшенный с набирающего высоту аэростата, загоревшийся уголь, разгоняющий локомотив, или пороховой взрыв, посылающий ядро к цели. Для людей, долго находящихся в гандболе, мат, даже произнесенный в их адрес в минуты эмоционального напряжения, – обыденность, не воспринимающаяся всерьез. В общем, в спорте в целом и в гандболе в частности матерятся много. Здесь это явление стихийное, как дождь или ветер, и этот факт просто нужно принять. Рассказать историю про гандбол без мата представляется мне невозможным, так что простите и поймите.
И, наконец, в-третьих, алкоголь. К алкоголю я отношусь в меру негативно. То есть считаю его вредным для здоровья, невкусным, но иногда помогающим сбросить напряжение средством. Сам я выпиваю пару раз в году, и то в основном когда отправляюсь куда-нибудь в путешествие. Я ни в коем случае не пропагандирую распитие спиртных напитков, а даже наоборот – поддерживаю идеи здорового образа жизни. Однако алкоголь в этой истории не только присутствует, но в какой-то мере и двигает сюжет. Поэтому не будем выбрасывать слов из песни.
Теперь, когда все аспекты обозначены, предлагаю перейти к самой истории простого гандболиста. Одного из миллионов тех, чью жизнь изменила игра под названием гандбол.
Пролог
– Все готово, можно начинать? – спросил женский голос.
– Да, начинаем! – ответил я.
Черный занавес отодвинулся, и в просторный белый зал вошла стройная девушка в нижнем белье и лакированной обуви. Стук тонких шпилек разлетался в пространстве, отсчитывая каждый шаг, словно метроном. Изящной походкой пересекая зал, она встала на точку, отмеченную на полу малярным скотчем, повернулась ко мне спиной, высоко натянула бикини и немного наклонилась, чтобы придать ягодицам более красивую форму. Я оценил картину, задумался. Тот же женский голос прошептал мне на ухо:
– Да, ягодицы, конечно, не совсем спортивные, но ты же сможешь сделать их упругими, как на референсах[1]? – Она протянула мне телефон с фотографиями, на которых были запечатлены подтянутые женские ягодицы без доли жира.
«Можешь сделать? Как все просто у вас», – произнес я про себя и улыбнулся. Вообще, я привык, в моей профессии происходит всякое и подобные ситуации не редкость, заказчики часто просят исправить что-то в фотошопе. Я заметил, что многие модели уделяют внимание лишь красоте лица и прилегающих к нему площадей, забывая про спортивную фигуру, а ведь в нашем организме все взаимосвязано. «В здоровом теле здоровый дух» – гласила надпись в спортивном зале моего детства, которую я хорошо запомнил.
Мне тридцать пять лет, я фотограф. Снимаю людей, бренды одежды, рекламу. Мне нравится моя работа и моя творческая жизнь. Порой я смотрю на себя сегодняшнего и удивляюсь, куда привела меня судьба. Ранее сложно было даже представить, что фотография станет моей любимой профессией. Много лет назад моя жизнь выглядела совсем иначе и имела четкую стратегию развития в направлении под названием «гандбол». Я помыслить не мог, что в ней не будет профессионального спорта. Но судьба непредсказуема. Спорт остался в прошлом, периодически напоминая о себе ярким воспоминанием или звонкой фразой. Вот и в этот самый момент на фотосессии для бренда купальников в голове моей зазвучал строгий голос тренера: «Чтоб жопа была упругой, надо меньше жрать и больше приседать, только так». Я засмеялся и ответил заказчице:
– Да, попробую подправить ягодицы в обработке.
– Славно! – ответила она.
Работа началась: вспышки, щелчки затвора фотоаппарата, выгодные ракурсы, дефиле, десятки бикини разнообразных оттенков перед моими глазами. Несколько часов съемки, заполненная карта памяти…
– Господи, ты не устал столько времени находиться в одном положении? Может, отдохнешь? – вновь обратился ко мне женский голос.
– Да, можно сделать паузу, – отреагировал я. И очередное яркое воспоминание вдруг вспыхнуло в памяти. В нем мы с командой делаем упражнение «стульчик» – упираемся спинами в стену и принимаем позу сидящего. Мышцы горят огнем, ноги трясутся, лица становятся красными, на лбу у меня надувается вена. Мы в таком положении уже пять минут, а тренер совершает обход с секундомером и железным голосом произносит: «Еще держим. Меньше разговоров, больше дела. Пиздеть – это вам не мешки ворочать».
После съемки я получил гонорар и отправился домой дорабатывать фото уже на компьютере. Солнце слепило глаза. «Надо бы взять кофе, чтоб проснуться», – подумал я. Не люблю съемки с самого утра, но что поделаешь. Прямо на первом этаже моего дома расположилась кофейня, которая меня часто выручает, в этом и плюс новостроек – необходимые магазины под рукой. Широкий асфальтированный двор, заставленный машинами, два одинаковых дерева в огороженных квадратах земли, детская площадка без песочницы и даже турники с брусьями. А прямо посреди двора лежит прекрасная футбольная площадка с мягким резиновым покрытием. Ее окружает чистенький забор, на блестящих воротах висит сетка, причем целая. О подобном в моем детстве можно было лишь мечтать. Я выпил кофе, сидя на лавке, и жизнь приобрела четкость. Направился к подъезду. С площадки закономерно доносилась матерная брань. Мальчишки играли в футбол. На всех была яркая спортивная форма с именами известных футболистов, на ногах – новенькие кеды, а у некоторых даже мини-футбольные бутсы. Я шел мимо, наблюдал за ними и бухтел: «Ну куда ты бьешь? Уйди вправо и спокойно выкати пас на дальнюю штангу, элементарно же. Эх, лишь бы ударить. Никакого понимания игры, только материться и умеют». Вдруг в груди у меня что-то кольнуло, я осекся и задался вопросом: «Я что, превратился в тех занудных, вечно недовольных дедов на лавочках из моей спортивной юности?»
Пока лифт поднимался на мой этаж, я с болью в сердце рассматривал его железные створки, исцарапанные непристойными надписями, шептал под нос: «Руки бы поотрывал». Дома первым делом я сел копировать фотографии с флешки на компьютер, лишь затем поставил в микроволновку обед. В ожидании подошел к окну. Во дворе бурлила жизнь: в кофейню заходили люди, мимо проезжали машины, ребятишки на площадке пинали мяч, а у турника стоял взрослый мужчина крепкого сложения с грозным лицом и готовился к тренировке. Мой взгляд остановился на нем. Серьезное, сосредоточенное выражение лица, уверенность в своих действиях. Разминочные движения его имели излишнюю экспрессию, выглядели агрессивно и даже угрожающе, причем для него самого. Он вращал руками с такой интенсивностью, что, казалось, может себе что-то сломать. Я даже стал побаиваться за его здоровье. Затем мужчина стал подпрыгивать и скручивать позвоночник с такой силой и резкостью, что я скривился от воображаемой боли. После чего он запрыгнул на турник и начал энергично подтягиваться, но быстро устал и спрыгнул, тяжело дыша. Пройдя прекрасную школу спорта, я научился практически безошибочно выделять опытных спортсменов из общей толпы. Порой по одному движению можно понять, каков уровень спортивного интеллекта человека. Профессионала выделяет не красивая физическая форма, мышечный рельеф, экспрессия или самоуверенное выражение лица, а движения. У мастера они спокойные, но четкие, а координация слаженна и отточенна. Он знает, как правильно распределить силы, чтоб не выдохнуться на середине дистанции.
Звякнула микроволновка. Я поел и принялся за дело. Если есть время и силы, к обработке фото я приступаю сразу, чтоб не растягивать ее на долгое время. На компьютере шел ювелирный процесс. Скрупулезно создавались новые формы имеющихся ягодиц. Чувствуя себя скульптором, я выводил линии, деликатно скрывал растяжки и неровности. Вскоре от напряжения и сидячей позы моя поясница болезненно застонала. Я встал, размялся, задумался: «Как, уже? Раньше я испытывал колоссальные нагрузки, доводил свое тело до предела физических возможностей – и ничего, а сейчас, поприседал немного на съемке, посидел за компьютером – и поясница ноет, как соседский ребенок за стеной. Это что, подкрадывающаяся старость?»
Позвонила мама, попросила прийти к ней и разобрать вещи в моей бывшей комнате, нужное забрать, а от остального избавиться. Она делала ремонт и хотела освободить пространство. Несколько лет я уже жил в своей квартире, но в шкафу родительского доме еще оставались кое-какие вещи. Есть матери, которые торжественно берегут комнаты детей, сохраняя в них все в первозданном виде, как в музее детства. Моя мама не из таких, она с легкостью избавляется от старого ненужного хлама. «Хорошо, закончу с делами и приду», – ответил я. Вскоре ягодицы были готовы, я загрузил фото в интернет, скинул ссылку заказчице и отправился к маме. Пытаясь вспомнить, имеются ли в моей бывшей комнате вещи, представляющие для меня какую-то ценность, я спускался в лифте и одновременно кривился от вида изуродованных дверей. В детстве я и сам рисовал на стенах своего подъезда, правда, не похабные и бессмысленные надписи. Это были красиво выведенные названия любимых групп и футбольных команд. Для чего я это делал? «Просто так», – отвечал я себе, не зная, что еще сказать. В детстве эти подъездные отметки были для меня жизненно необходимы, а теперь, в мои тридцать пять лет, рисунки в лифте вызывали лишь гнев. Когда ты взрослый, все воспринимается иначе. Оказывается, мир живет по законам логики.
Лифт остановился на первом этаже, отворил двери. Я вышел, нажал на холодную кнопку электронного замка, толкнул дверь. Та издала протяжный скрип. Удивительно, я живу в новостройке, современным чистеньким дверям здесь не более пяти лет, однако даже они уже издают старческий скрип. Есть в этом что-то мистическое. К дверям я всегда относился философски, словно они – портал к новым горизонтам. Если прислушаться, каждая дверь имеет неповторимый тембр скрипа, подобно голосам людей. Наверное, так они разговаривают с нами, здороваются и желают хорошего дня, не в пример соседям. В новых домах жизнь разрозненная. Порой люди, разделяющие с тобой один этаж и каждый день встречающиеся в лифте, не удосуживаются даже поздороваться. В родительском же доме все обстояло совершенно иначе. Жильцы не только радостно приветствовали друг друга, но и успевали немного пообщаться, даже при мимолетной встрече. В старых домах присутствует атмосфера большой семьи.
Я спустился с крыльца, направился к маме. Двор выглядел просторно, машины еще не успели заполнить пространство, через пару часов здесь будет тесно, как на лежбище морских котиков. Узкая тропа змеилась между одинаковыми громоздкими новостройками, ведя меня к району, где я родился, вырос и провел большую часть своей жизни. Накатили воспоминания, вытеснив из головы насущные мысли о работе, предстоящих съемках, переговорах… Я забывал про лифт, двери, соседей и бесформенные ягодицы модели, на смену им приходили картинки из прошлого: детство, моя комната, мамины блины… Этот визит был особенный, с оттенком легкой грусти. Ведь я шел забирать свои последние вещи из родительского дома, ставить точку… окончательно прощаться с детством и юностью.
За широкой и оживленной дорогой начался мой родной район. Шагая по знакомым улочкам, я чувствовал тепло в груди. Все вокруг возвращало меня к мгновениям прошлого. Старые дома, дорожки с отбитым бордюром, каштаны, школа с бортами, выкрашенными в синий цвет, могучие гандбольные залы и знакомый запах близкого сердцу места.
– Малой! – послышалось где-то сзади. – Малой, стой!
Я обернулся: это все-таки относилось ко мне. Господи, мне тридцать пять лет, один из моих тренеров говорил: «В таком возрасте уже яйца седые», я взрослый человек, успел освоить несколько профессий, даже поработал преподавателем в техникуме, где студенты обращались ко мне по имени-отчеству, а я все еще для кого-то малой. Кем бы ты ни стал, чего бы ни добился, на районе, где прошло твое детство, всегда свои правила.
На меня смотрели до боли знакомые зеленые глаза взрослого мужчины. Несколько секунд мне потребовалось, чтоб вспомнить его. Когда-то этот человек был сильным, смелым, уверенным в себе парнем, я бы даже сказал, настоящей грозой района. Помню, как с восторгом и даже некоторой завистью смотрел на него. Одним только взглядом он мог усмирить любого из местных, на его некогда мощные плечи вешались самые красивые девчонки округи. И вот он стоял передо мной, беспомощно опираясь на трость. Мы не виделись, казалось, сто лет. Время прошло… Он осунулся и словно бы выцвел, его когда-то излучавшее здоровье и силу тело иссохло, а мышцы сдулись, как шары с гелием. Глянцевые черные волосы покрылись пятнами седины, шрам под левым глазом сморщил сухую землистую кожу. Но неизменным остался кривой нос, кончик которого все так же смотрел влево. Былая мощь и агрессия в его взгляде сменились тихим смиренным спокойствием. Мне стало невероятно грустно при взгляде на то, каким он стал.
– Малой, в натуре ты. Здорова! – с нескрываемым удовольствием проговорил он.
– Привет! – ответил я с улыбкой.
– А я еще думаю, ты не ты, ахуеть, каким ты стал. Бороду отрастил. Круто… а хотя нет, сбрей лучше, тебе без нее круче, я тебе говорю.
Я засмеялся, пожал руку. Мы не были друзьями и никогда не проводили вместе время. Будучи старше меня лет на пять, он имел совсем другие интересы. Скорее всего, он даже не знал моего имени, а просто помнил как человека, выросшего вместе с ним на районе, что уже как бы нас роднило. Но несмотря ни на что, я был рад его видеть. Этот странный человек возвращал меня в теплые воспоминания.
– Я че, вот видишь, нога… непрезентабельная стала? – и он приподнял безжизненно повисшую стопу. – В аварию попал, причем почти трезвый. Теперь не пью. Почти. Слышал, ты со своим спортом уже все… А чем сейчас занимаешься? – неожиданно поинтересовался он.
– Я фотограф.
– Фотограф? – скривился он. – За это че, еще и платят?
– Вообще-то да.
Затем мы немного поговорили о жизни района и повспоминали людей из нашей юности. Кто-то уехал отсюда, а кто-то покинул это мир.
– Скурились, сбухались, скололись, – отрезал он.
Я тяжело вздохнул, покачал головой, стало невероятно грустно. Потом возникла неудобная пауза. Кроме старых воспоминаний мы не нашли новых точек соприкосновения. Он почувствовал это и протянул руку, мы тепло попрощались. Удаляясь, этот человек вдруг развернулся и крикнул:
– А хотя знаешь, малой, оставь, блядь, бороду, тебе с нею охуительно.
На горизонте появился мой дом, он всегда выделялся из общей картины построек старого фонда белым цветом своего фасада, который теперь стал сероватым. На пологой крыше возвышалась большая антенна, метров семь в высоту, шпиль которой был виден издалека. Много лет назад ее установил один радиолюбитель из нашего подъезда. Мы с друзьями фантазировали, что так он общается с инопланетянами, и темными вечерами высматривали в небе неопознанные летающие объекты. Я прошел по вытянутому тоннелю, который называли «проходной», и оказался в родном дворе, там, где я рос, взрослел, постигал новое. Внутри протекала спокойная многообразная жизнь. Заметно выросшие деревья покачивались на легком ветру. Мужики, во времена моего детства сидевшие на лавках, все так же находились на месте. Лавки теперь новые, а мужики сильно постарели. С их лиц пропали задорные улыбки, а огонь в глазах медленно угасает, как поздней осенью теплые солнечные дни плавно утекают из нашей жизни. Я поздоровался почтительным наклоном головы, они махнули в ответ. Дети, которые когда-то на моих глазах играли в песочнице и бегали по двору в одних трусах, сейчас уже воспитывают собственных малышей. Удивительно, как сильно они похожи на своих родителей в детстве. Колесо сансары сменяет циклы.
У дверей подъезда меня встретила соседка с первого этажа – тетя Зоя. У ее ног привычно кружили дворовые кошки.
– О, привет, сосед! Маму навестить? – спросила она. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Ну молодец! А то я думаю, давно не был. Все высматриваю тебя, а ты все не приходишь. А ну-ка по очереди, Дымок, ты куда лезешь, – обратилась она вдруг к кошкам, которые пили свежую воду.
– И вам здрасьте! – ответил я.
– Как дела? Бороду, смотрю, отрастил… Ну ничего… – заявила она. – Это самое, а мама дома. Иди скорее.
– Я знаю, – ответил я и зашел в подъезд.
Вытянутые линии лестничных пролетов вели меня привычной дорогой на самый верх. Я поднялся на пятый этаж и свернул за угол, к своей двери. Под ногами послышалось легкое позвякивание, сжав мое сердце в сантиментах. Долгие годы несколько плиток просто лежали на полу не приклеенные, и, когда на них наступали, они легонько дребезжали. В полной тишине из кухни родительской квартиры можно было услышать, что кто-то идет, еще до того, как раздастся дверной звонок.
– Я блины только испекла. Садись за стол. Если добавить творожного сыра и клубники, то будет смесь русской и французской кухонь, – заявила мама с порога. – А еще у меня абрикосовое варенье.
– Мое любимое, – ответил я.
Мы обнялись. Я рассказал про свои дела, погладил кошек, зашел на кухню и сел на диван у окна. Мама хлопотала и предлагала все новые угощения, хоть стол был уже полон вкусностями, будто мне все еще чего-то не хватало. В каком бы возрасте мы ни находились, для родителей навсегда останемся маленькими детьми, которых необходимо накормить. Я тщательно намазал абрикосовым вареньем румяный блин, свернул его в трубочку, как любил делать всегда, и сложил пополам. Тонкая корочка аппетитно хрустела, варенье таяло во рту. Я ел блины, разговаривал с мамой и ощущал невероятное тепло в груди, словно за окном 1996 год, я маленький, а по телевизору вот-вот начнутся любимые мультики.
После обязательных процедур с едой и разговорами пришло время приступить к делам. С необъяснимым трепетом я направился в комнату. Прокрутил позолоченную ручку и отворил дверь. Она чуть отрывисто и до боли знакомо скрипнула, я улыбнулся и зашел внутрь. Запах родного места навеял приятные воспоминания. Вот она, моя комната, моя крепость, царство детства, мое укромное местечко. Я вошел, осмотрелся. Вроде бы ничего особенного, самая обыкновенная комната: небольшой прямоугольник с желтыми потускневшими обоями, старая кровать, бежевые стеллаж, комод и шкаф. На стенах бледные следы от когда-то висевших картин, рядом – тоскливо торчащие шляпки гвоздей. Прямо напротив двери небольшое окно с деревянной рамой, плохо выкрашенной в желтый цвет, на ней жалюзи, прикрученные на саморезы. Раньше мне нравился желтый цвет в интерьере, казалось, он придает моему жилищу солнечного тепла и отдаленно напоминал золото. У окна – шатающийся рабочий стол черного цвета, а рядом стул с протертыми до блеска подлокотниками. Под ним, на старом паркете, прошкрябанные полосы от металлических ножек. Я всегда эмоционально писал, ерзая на стуле, вставал, ходил, размышлял, снова садился… Да, ничего особенного, но только не для меня. В этой самой комнате прошла почти вся моя жизнь, здесь я грустил и радовался, злился и прыгал от счастья, здесь я тренировался, рассуждал, думал, создавал, здесь же и зародилось мое творчество. Раньше моя комната казалась мне большой и просторной, а сейчас она будто уменьшилась в размерах. Стены и потолок буквально давили.
Но я вспомнил, зачем пришел. В углу стоял тот самый шкаф, в котором и находились мои пожитки. Хлипкие дверцы отворились, показывая содержимое. На вешалках висела старая одежда, в основном зимняя, свитеры, ветровки, куртки. На верхней полке лежали мои портреты и шаржи. Их здесь скопилось с десяток, друзья упорно вручали мне такие подарки на праздники, полагая, будто я останусь в восторге. Что может быть хуже твоего портрета, написанного плохим художником, в качестве подарка?! Справа от этих картин пылились блокноты со старыми записями, целями и размышлениями, школьные тетради, вырезки из газет с моими фотографиями, брелоки, сувениры. Внизу, у левой стенки, скучали советские гантели, когда-то и дня не проходило без них. Рядом стояли раздутые пакеты с подушками и одеялами, сверху были навалены выцветшие покрывала. Я перебирал содержимое в надежде отыскать там что-то ценное, но ничего не находил. Эти вещи теперь не представляли для меня былой значимости, сегодня я научился легко отказываться от ненужного и освобождать пространство для нового. А значит, практически все из шкафа должно отправиться на мусорку. И вдруг в самом углу, под покрывалами, я обнаружил картонную коробку и с любопытством достал ее. Гулкое позвякивание, доносящееся из ее недр, отразилось в моей груди тонким трепетом. Сердце сжалось. Я сразу вспомнил, что там находилось.
Не решаясь открыть коробку сразу, я отставил ее в сторону и проверил другой угол шкафа. Там лежала закупоренная бутылка водки. Когда-то я собирал на свой день рождения большую компанию и покупал алкоголь. Сегодня эта бутылка водки могла мне пригодиться разве что для бытового применения. Уже несколько лет я не пью алкоголь, только по редкому случаю, он просто перестал быть для меня привлекательным. Крутя бутылку в руках, я решал, что с ней делать: выкинуть или забрать домой. Но, на самом деле, мне было плевать на водку, я просто оттягивал время, чтоб не открывать коробку из дальнего угла шкафа. Набрав воздуха в грудь, я переместил ее на свет и начал рассматривать. Картон выцвел, нижний угол был смят, а верхние края надорваны. На одном боку застыли следы какой-то жидкости, а на другой имелась надпись «Фортуна», сделанная ручкой. Решительно подняв коробку, я высыпал содержимое на кровать. Клубы пыли поднялись в воздух, послышался металлический звон, будто где-то зазвучали волшебные маленькие колокольчики. Дыхание замерло. Я присел. Передо мной лежали мои спортивные награды. Все то, что заработано трудом, потом и кровью. Я аккуратно провел пальцами по медалям, ощущая их прохладу, стер пыль. Запах прошлого пропитал ленточки. Здесь были награды, о которых я совсем ничего не помнил, и те, что крепко запечатлелись в моей памяти как свидетели ярких событий. Я брал в руки каждый предмет и тщательно разглядывал. Вспоминал, улыбался, грустил.
«Это и все? – спросил я кого-то. – Шестнадцать лет я отдал спорту, шестнадцать долгих и тяжелых лет. А что взамен? Что гандбол дал мне? Десятка три-четыре потускневших медалей, пыльные кубки, значки, вымпелы, папку выцветших грамот, оперированное колено, шрамы по всему телу, засечки в памяти, тоску и чувство незавершенности…» Я поднял побледневшую табличку «Лучшему игроку международного турнира», к которой болтом была привинчена фигурка прыгающего гандболиста. Только теперь крепление ослабло, и гандболист висел вниз головой. К горлу подступил ком. Стало тяжело дышать. И вдруг пространство начало искажаться, комната расширялась на глазах и вмиг стала большой, как и раньше. Я превратился в застенчивого семилетнего мальчишку, а за окном проплывал 1996 год.
