Станислав Венгловский
Занимательная медицина. Развитие российского врачевания
Усевшись в обыкновенный дорожный возок, запряженный парой бодрых и рябых кобыл, он лишь зачем-то кивнул и без того разумеющему все его мысли вознице…
И повидавший виды старинный возок потащил его на свидание с древним Киевом.
Там же, на Украине, на высоченных берегах седого Днепра, и застало его известие об уже окончательной ликвидации всей Запорожской Сечи.
Екатерина II, подавив восстание бесстрашного бунтовщика Емельяна Пугачева, поторопилась расправиться и с этим гнездом сильно беспокоящего ее смутьянства, тем более, что запорожцы оказывали очень существенную помощь восставшим против нее сторонникам Пугачева, предводитель которых дерзнул примерить к себе тень ее покойного мужа, Петра III.
Запорожская Сечь окончательно и бесповоротно была ликвидирована в 1775 году, чем и заслужила впоследствии целую волну восхвалений от некоторых украинских общественных деятелей.
Из Киева, так и не заезжая в свой, как бы вторично закрепощенный, Веприк, он направился уже прямо в столичный Санкт-Петербург…
* * *
По древней традиции родовспоможением, а равно и прочими женскими недугами на Руси обычно всегда занимались повивальные бабки, которых невозможно было даже причислить к истым колдуньям или же к подлинным, настоящим знахаркам.
Они были, к тому же, уже настоящими профессионалками.
И все же акушерство явилось подлинным медицинским предметом только тогда, когда за него взялся представитель сильного, мужского пола.
Этим человеком стал Павел Захарович Кондоиди, сам председатель Медицинской канцелярии.
По его инициативе, буквально через несколько лет после открытия Московского университета, в 1757 году, в Санкт-Петербурге и в Москве были заведены так называемые «бабичьи» школы. В этих школах, кстати, русских «повивальных бабок» обучали такому привычному для них родовспоможению иноземные профессора, ни слова, между прочим, не понимающие на их родном языке.
Создание целой системы подготовки отечественных акушерок началось ровно через три года после выхода в свет постановления Сената, решившего «упорядочить бабичье дело в пользу русского общества». Это случилось в 1774 году.
Наряду с основанием данной школы, касавшимся организации обучения повивальных бабок, Сенат утвердил некую, весьма своеобразную клятву, наподобие торжественной клятвы Гиппократа, обязательную для воспроизведения ее каждой воспитанницей повивальной школы:
«Всегда, как только буду востребованной, я намерена днем и ночью посещать всех страждущих; постараюсь, чтобы всякую, возложенную на себя обязанность, применять и оказывать роженицам исключительное мое усердие. Если роды окажутся слишком продолжительными, к мучениям (то есть, к родовым потугам) склонять напрасно не буду, даже не стану принуждать их к этому, а буду ожидать потребного времени. При этом – от бранных слов, клятв, пьянства, непристойных шуток, неучтивых речей и всякого тому подобного прочего, – буду совершенно воздерживаться».
В первоначальном варианте этой клятвы обязательно предусматривалась также весьма обширная «рабочая» практика.
* * *
В дальнейшем, что касается Москвы, то вся акушерская помощь в ней была сосредоточена в руках одного, заезжего, притом иностранного специалиста – Иоганна-Фридриха Эразмуса.
О нем Нестору Максимовичу Амбодику было известно лишь то, что он обучался в Йенском и Страсбургском университетах.
А еще, что диссертацию свою, которая носила название De partu difficili ex capite infantis praevio (о легких родах и о позиции [сиречь пред-лежании] ребенка вниз головою), – ему удалось защитить в том же, где и Нестору Максимовичу довелось ее защищать, в университетском городе Страсбурге.
С этим своим докторским дипломом, поработав несколько лет в известных европейских клиниках, он и явился в российскую столицу, в город Санкт-Петербург.
Однако, поскольку там не было подходящей вакантной должности акушера, его отправили сразу в Москву. Там он и занимался акушерской практикой, разумеется, в высших слоях московского общества, вплоть до самой смерти своей, которая и настигла его в 1777 году.
Что же касается Санкт-Петербурга, вернее – господствовавшего там Андреаса Линдеманна, то о нем Нестору Максимовичу было известно еще гораздо меньше.
Было ведомо лишь то, что свой докторский диплом защитил он в Гёттингенском университете, еще в 1775 году.
Однако теперь исключительно все акушерские нити и связи в русской столице вели непосредственно к нему одному.
* * *
В Петербурге, в Медицинской коллегии, как это было уже заведено для всех докторов с чужеземными дипломами, подвергались они повторным экзаменам. Прибывший из-за границы Амбодик экзаменовался только в следующем, 1776 году. Экзаменаторами его выступали профессора-немцы Томас Аш, Христиан Пеккен и Орест Линден.
Научный багаж нового доктора медицины проверяли и прочие ученые, по преимуществу – все они были немецкими (прусскими) профессорами. Однако все они единодушно признали, что его знания, действительно, являются обширными и очень добротными. К тому же – огромное значение для них имели лестные отзывы о его диссертации из уст профессора Якоба Рейнгольда Шпильмана.
19 сентября 1776 года Нестор Максимович был наделен вполне законным правом практиковать на всем обширном российском просторе. Самого его назначили младшим лекарем в Санкт-Петербургский адмиралтейский госпиталь с годовой оплатой в 300 рублей.
Что касается его прямых обязанностей, то ему надлежало читать там лекции по фармакологии, физиологии и практической медицине, то есть, – по хирургии. И только затем, ко всему уже перечисленному нами, добавлялось еще и преподавание акушерства, точнее, как это называлось тогда, – повивального дела.
* * *
Когда он приступил к работе, – в российской столице существовал уже первый родильный дом. Он был открыт еще в 1771 году при Воспитательном доме – на пожертвования Уральского горного заводчика Павла Григорьевича Демидова (в настоящее время – это родильный дом имени профессора Владимира Федоровича Снегирева, работающий в нынешнем Санкт-Петербурге под № 6).
Сам же Воспитательный дом этот, в свою очередь, был основан годом раньше, – по инициативе известного екатерининского вельможи Ивана Ивановича Бецкого[20].
Иван Иванович, как известно, очень любил детей.
Воспитательный дом, основанный им, представлял собой довольно разветвленное учреждение для призрения незаконнорожденных, сирот и просто детей бедняков, которых в то время в Санкт-Петербурге насчитывалось, по правде сказать, немало.
Все это требовало как-то по-особому отнестись и к организации повивального искусства.
Во-первых, что требуется сказать, и это отмечают все его биографы, Нестор Максимович поставил перед собою сразу три задачи:
1. Сделать медицинское образование доступным для каждого русского человека. Ради этого – им было предложено читать все лекции, проводить все беседы на акушерские темы, – исключительно только на русском языке, а не латинском или же на немецком.
2. Поставить преподавание акушерства на очень высоком теоретическом уровне.
3. Создать учебное пособие по акушерству на русском языке. Да и впредь добиваться всевозможного совершенствования в области повивального искусства.
Лекции по повивальному делу доктор Нестор Максимович Амбодик начал читать в обоих столичных госпиталях, в адмиралтейском и сухопутном, для чего ему отводились субботы, от двух до четырех часов пополудни.
Поскольку же преподаваемая им фармакология в значительной степени базировалась тогда на природном сырье, точнее – на разного рода растениях, – заинтересованность Нестора Максимовича в вопросах ботаники только лишь разрасталась. Помимо всего прочего, он становился также замечательным отечественным ботаником…
Интенсивное накопление знаний продолжалось свыше двух лет, пока в 1779 году, Амбодика не перевели в Кронштадт, в тамошний Генеральный адмиралтейский госпиталь, на должность, прежде того занимаемую Мартином Матвеевичем Тереховским, в котором-де, появилась насущная надобность в самой столице.
В Кронштадте, городе-крепости, переполненном сверху донизу военными моряками, Нестор Максимович оказался не только оторванным от своей клинической акушерской базы, но почти начисто был лишен и самой акушерской практики, – уже как ученый акушер.
Отныне его уделом стало только чтение лекций в хирургической школе, где им велись специальные курсы по фармакологии, физиологии и хирургии.
Естественно, попав в такие неблагоприятные для акушерства условия, он начал упорно настаивать на переводе его назад, в Санкт-Петербург.
И он своего добился.
В мае 1781 года его назначили преподавателем акушерства в обоих столичных госпиталях. Годовой оклад у него равнялся теперь целым шестистам рублям.
Для тридцатисемилетнего ученого наступило, наконец, время для более или менее полного проявления своих склонностей и знаний в осуществлении главнейших собственных замыслов. Кроме работы в хирургических школах, основная деятельность для него все же была сосредоточена теперь в родильном доме при Воспитательном учреждении.
Развивая достижения передовых европейских акушеров, Амбодик впервые в России внедрил в учебный процесс фантомы, как-то невольно и незримо повторяющие причудливые формы женского тела. На этих фантомах он достаточно эффектно демонстрировал ученикам своим механизм человеческих родов.
Более того.
Он сумел привлечь и заинтересовать всех своих сотрудников. Скажем, при помощи исключительного умелого и смелого мастера Василия Евстратовича Каменкова ему удалось изготовить многие, нужные в акушерстве приборы. При помощи этого сотрудника, чрезвычайно мастеровитого человека, он изготовил и так называемые «клещи», или щипцы, с помощью которых ему удавалось совершать в теле беременной женщины надлежащие эволюции, особенно – при неправильном положении, например, вынашиваемого ею плода.
Он успевает все.
В 1783 году издает свой «Анатомико-физиологический словарь», в котором подытоживает правильное понимание всех особенностей человеческого организма.
В эти же годы он продолжает усиленно работать над особой книгой, которая получила у него название «Врачебное веществословие или описание целительных растений». Эта книга вышла отдельным трехтомным изданием, но уже на протяжении многих лет, включая годы с 1783 по 1789.
И все же особенно занимала его запланированная им книга «Искусство повивания, или наука о бабичьем деле», над которой он продолжал усиленно работать.
Книга тоже потребовала целых трех томов.
Однако работа над ней только лишь еще начиналась.
* * *
Между тем, случилось одно из важнейших событий в жизни всего врачебного Санкт-Петербурга. Специально по этому случаю был прислан из Германии ученый акушер – Иосиф Якоб Моренгейм[21].
Поначалу о нем было известно лишь то, что свое образование он получил в австрийской Вене, в ее университете, что там же и защитил он свою диссертацию на степень доктора медицинских наук.
С приездом Иосифа Моренгейма произошли значительные перемены и в жизни врача Амбодика: он назначался при нем как бы профессором повивального искусства…
Это была дотоле неслыханная вещь на берегах Невы, поскольку роды казались всем явлением в высочайшей степени естественным, как процесс дыхания, – так что же здесь еще изучать?
Однако же он ввел во врачебную практику не только так называемые акушерские щипцы, но также зонды и прочие, прочие наборы уже чисто хирургических инструментов.
Подобного рода приборов и инструментов было закуплено им у того же мастера Василия Каменкова всего на сумму в целых 160 рублей, что представляло довольно внушительную для тех времен цифру.
С целью распространения знаний в народе доктор Нестор Максимович читал публичные лекции на акушерские темы, и объявления об этих публичных лекциях заранее публиковались на страницах газеты, предпочтение при этом отдавалось «Санкт-Петербургским ведомостям».
Все перечисленное, в конце концов, привело к тому, что в мае 1782 года Медицинская коллегия единогласно присвоила Нестору Максимовичу Максимовичу (Амбодику) звание «действительного профессора повивального искусства», тем самым признав его негласный приоритет во всей этой указанной отрасли.
Вот цифры из его отчета по своему воспитательному дому: всего им было принято 209 родов.
Трудные роды наблюдались в 39 случаях.
В 13 – пришлось даже «налагать» изобретенные им самим своеобразные «клещи»…
Кроме того, в 25 случаях роды довелось принимать на дому.
Из них, в 10 случаях, пришлось применять те же самые, уже указанные нами, «клещи».
В 2 случаях понадобилось также ручное отделение детского места…
В октябре 1782 года, учитывая все его заслуги, само русское правительство провозглашает Нестора Максимовича Максимовича (Амбодика), заслуживающим звания профессора акушерства.
* * *
К 1784 году сорокалетний Нестор Максимович уже почти заканчивал обработку своей книги, теперь по всему миру известный свой фундаментальный труд. Его книга получила окончательное название – «Повивальное искусство, или наука о бабичьем деле». В ней он подвел итоги своих собственных научных достижений.
Правда, поначалу вышел лишь первый том. Над остальными нужно было еще очень серьезно работать.
Первый том был снабжен его собственным портретом. (Правда в нем, и этот факт обязательно надо отметить, слово «акушерство» так и не обрело еще истинных прав своего гражданства).
Преподавательская работа в госпиталях отнимала у него очень много времени. Она отвращала ученого акушера от всестороннего совершенствования основного предмета его интересов, от акушерства. Это обстоятельство также было учтено властями.
Под самый Новый год, уже 31 декабря 1786 года, граф Александр Андреевич Безбородко, подлинный фактотум Екатерины II, как она сама о том не раз говорила, будущий канцлер Российской империи и вершитель судеб ее внешней политики, по крайней мере, при Павле I, – обнародовал высочайший правительственный указ. По результатам этого указа Нестор Максимович Максимович (Амбодик) – освобождался теперь от своих обязанностей преподавать фармакологию в госпиталях, без уменьшения, однако, размеров его постоянного годового жалованья.
Все это было связано с завершением его огромного труда.
Книга «Искусство повивания, или наука о бабичьем деле» была, наконец, уже полностью завершена. Она также вышла в трех книгах. И на ее страницах нашло свое отражение не только всемерное развитие самого акушерства, но и разбирались процессы дальнейшего воспитания подрастающего ребенка.
Поскольку же, в новых штатах, утвержденных в 1786 году, преподавание акушерства в госпиталях не предвиделось (русские госпитали полностью ориентировались теперь на подготовку военных врачей), – то было решено вообще освободить Амбодика от ежедневной службы его в санкт-петербургских госпиталях.
Благодаря этому у него появились широчайшие возможности полностью сосредоточиться на главном предмете своих занятий, – на акушерстве.
* * *
Нестор Максимович совершенно по праву вошел в историю медицины как «отец русского акушерства». Пожалуй, вершиной всей его деятельности, помимо упомянутой уже нами книги, стало создание так называемого Повивального института при Императорской родильне.
Это учреждение размещалось в импозантном здании на берегу реки Фонтанки и включало в себя как саму Императорскую родильню с 20 койками, так и школу для подготовки отечественных повивальных бабок, рассчитанную на 22 воспитанниц.
В 1904 году указанный институт, называвшийся к тому времени уже Клиническим повивальным, – переехал на Васильевский остров, в новое здание, построенное по проекту архитектора Леонтия Николаевича Бенуа. Ныне он называется Институт акушерства и гинекологии имени Дмитрия Оскаровича Отто, а первоначально располагался в здании на Фонтанке, где размещена теперь какая-то центральная урологическая больница[22].
Помимо всего прочего, сам Амбодик оставил также замечательный след и в других разделах медицинских знаний.
Скажем, в 1793 году он повторно выпустил «Анатомо-физиологический словарь», в котором поместил описание строения и функционирования органов тела человека. А в 1795 издал очень ценное пособие, носившее название «Ботаники первичные основы», где подытожил все свои достижения и в этой области человеческих знаний, начало которым было положено им еще на веприкских беспредельных полях.
Таким образом, он как бы полностью воплотил свою, еще сугубо детскую мечту…
Более того, по имеющимся у нас сведениям, он даже изготовлял для императрицы Екатерины II очень модный в наш век скраб, то есть, – лекарство, пригодное для очищения даже как-то быстро стареющей монаршей кожи…
С другой стороны, откровенно говоря, мы даже не знаем точно, где он жил, обзавелся ли он своей личной семьей, были ли у него собственные дети… Все это покрыто для нас сплошным туманом неведения…
Знаем мы лишь то, что умер Нестор Максимович Максимо́вич-Амбодик 24 июля (5 августа) 1812 года, то есть, в самые тревожные дни великой Отечественной войны, когда наполеоновские войска находились уже на ближних подступах к самой Москве.
Однако могила его так и не обнаружена доныне.
Следы ее затерялись…
Глава IV. Как создавалась в Санкт-Петербурге медико-хирургическая академия
Медико-хирургическая академия – высшее специальное учебное заведение для подготовки врачей, соответствующее университетским медицинским факультетам.
Из газет
В самом конце XVIII столетия. 18 (29) декабря 1798 года, император Павел I подписал, наконец, указ о создании в Санкт-Петербурге своей Медико-хирургической академии.
Отечественная медицина к тому времени, действительно, достигла такого высокого уровня, что подобное учебное учреждение одним своим появлением знаменовало очень важный этап в ее постоянном и неуклонном развитии.
Необходимость высшего медицинского учебного заведения в России, типа академии, чувствовалась уже давно, и об этом самым серьезным образом ставился вопрос еще в царствование Екатерины II, даже велась соответствующая, притом – очень действенная подготовка к открытию некоего подобного учебного заведения.
Так, еще в 1785 году в Европу, с целью всемерного изучения тамошнего опыта в этой именно сфере, были отправлены за рубеж такие авторитетные петербургские профессора, как Мартин Матвеевич Тереховский и Александр Михайлович Шумлянский.
О Тереховском мы упоминали уже не раз, хоть и как-то вскользь, второпях. О Шумлянском же – тоже необходимо сказать хотя бы несколько слов.
Александр Михайлович Шумлянский, тоже уроженец, как говорится, солнечной Украины, после традиционного для всех его земляков обучения в Киевской академии, служил первоначально в Московском государственном архиве.
А «волонтером», то есть добровольным учеником медицинской школы при Петербургском Генеральном сухопутном госпитале, он сделался совершенно случайно: там находился его родной брат – Павел Михайлович, тоже впоследствии ставший профессором Петербургской медико-хирургической академии и тоже защитивший в городе Страсбурге свою диссертацию. Однако – уже под самый конец всей своей жизни – переведенный в Харьков, где прославился тем, что он читал свои лекции на украинском языке…
Учился Александр Михайлович медицинскому делу весьма успешно.
Свое образование завершил он, как уж повелось, тоже в Страсбургском университете, однако вскорости стал известен уже во всей Западной Европе благодаря своей весьма скрупулезной работе по раскрытию структуры и функций человеческой почки.
Его книга по данной теме, называемая De structura renum (о строении [человеческой] почки) выдержала массу изданий на иностранных языках, так что вскоре фамилия его – «Александр Шумлянский» – оказалась золотыми литерами вписанной во все ее медицинские анналы и даже в весьма обширные энциклопедии.
Правда, живший гораздо позже него британский ученый, гистолог, а также вполне успешный офтальмолог сэр Уильям Боумен, вдобавок к открытию Александра Шумлянского, сделал и свое, очень важное микроскопическое нововведение. В результате чего – человеческая почка становится известной как «капсула почечного клубочка», то есть, – она еще более, уже совершенно раскрылась человеческому глазу в своем непосредственном, уникальном единстве…
К сожалению, Александр Михайлович довольно рано умер, не дожив даже до своего пятидесятилетия и не увидев своими глазами торжественного открытия Санкт-Петербургской медицинской академии.
* * *
Так вот, возвращаясь к началу всех предыдущих абзацев, отметим, что впечатления и выводы, изложенные Мартином Тереховским и Александром Шумлянским, уже после возвращения обоих ученых на родину, – вне всякого сомнения, были полностью учтены при выработке окончательной концепции вновь образовавшегося нового академического центра медицинского обучения.
В состав такого авторитетного учреждения, каковым она заранее мыслилась императору Павлу, предстояло войти как обоим столичным госпиталям, то есть сухопутному и адмиралтейскому, так и школам, уже при них существующим, равно и всем прочим строениям, принадлежавшим к этим медицинским сооружениям.
Главный же корпус вновь учрежденной императором академии в очень краткие сроки возвели рядом с госпиталями, как бы задавшись целью получить ансамбль настоящего, довольно обширного медицинского городка. (Именно там сейчас, как упоминалось уже не один раз, и расположена была Военно-медицинская академия. Современный адрес ее – улица Академика Лебедева, дом под номером 6. Кстати, сравнительно недавно, она переведена была в новое, нарочито выстроенное для нее самой здание).
В проекте же того, первоначального здания Императорской Петербургской медико-хирургической академии были учтены пожелания и расчеты как врачей-практиков, так и врачей-экспертов. Комплекс объединял в себе многие учебные клиники, многочисленные кабинеты, аудитории, а также жилые помещения, предусмотренные для размещения огромной массы ее будущих воспитанников…
Собственно, весь корпус старинной, а по-своему новой – академии был выстроен в 1798–1809 годах по проекту итальянского архитектора Антонио делла Порто и при участии русского мастера Андрея Никифоровича Воронихина в стиле высокого классицизма. При оформлении академии было также использовано огромное живописное полотно, представлявшее собою панно, автором которого является также итальянский живописец Джузеппе Бернаскони.
И все это осуществлено было согласно указу его Императорского Величества Павла I.
Двухэтажное каменное здание желтого цвета, с белыми деталями архитектурных вкраплений, выглядело довольно внушительно. Достаточно сказать, что оно занимало почти целый квартал и без того бурно растущего к тому времени города Санкт-Петербурга.
В самом расположении этого дома была использована традиционная для русских загородных усадеб, классическая схема. К центральному корпусу примыкали боковые флигели, правда, – несколько пониженной высоты, образующие парадный двор вкупе с обширным садом.
Здания главного корпуса как бы выпирали своими торцами за пределы ограничивающих его улиц. Все здания академии были прочно связаны между собой внушительной чугунной оградой и искусно выкованными решетчатыми воротами.
Центральный корпус всего здания академии украшен был шестью коринфскими колоннами с высоким и треугольным над ними фронтоном, тогда как боковые флигели центрального, главного корпуса, – приукрашены были величественными пилястрами.
В саду, перед зданием Императорской Медико-хирургической академии, красовался фонтан «Гигиея», изваянный датским скульптором Давидом Иенсеном[23] и петербургским архитектором Андреем Ивановичем Штакеншнейдером.
Правда, свою работу они выполнили уже значительно позже, где-то в 1871–1873 годах.
Однако – так и чудилось, что любого человека, вновь прибывающего в академический двор, прежде всего – поражали коринфские пышные колонны, высокий фронтон, да и высокий, как бы нависающий над ним купол.
Все увиденное сразу напоминало о глубокой, хоть и невидимой, однако какой-то преемственной связи этого, довольно внушительного учебного заведения, с высокой и древней античностью, со всеми заветами косского мудреца Гиппократа и с очень продуманной, основательной Александрийской школой…
Замечательно богатым получилось также и внутреннее убранство главного корпуса академии, особенно же – ее просторного конференц-зала, с амфитеатром, поднимающимся куда-то в беспредельную, просто заоблачную высь.
Необходимо сразу же заметить, что главный корпус академии несколько раз претерпевал реконструкции, даже значительные внутренние перепланировки. Он был во многом переиначен, хотя все основные его пропорции сбереглись и доныне.
Они, как и прежде, все еще радуют наши глаза.
А еще здесь следует сказать, что при первоначальной застройке всего комплекса знаменитой Императорской академии не обошлось и без значительных потерь и даже горьких, невосполнимых теперь утрат: очень уж пострадали, скажем, регулярные сады на всей ее территории, и прежде всего тот, который был заложен еще Иваном Андреевичем Полетикой.
Этот сад, со временем, уменьшился до воистину жалких, ничтожных даже размеров.
