Станислав Владимирович Борзых
Судьба цивилизации
В физике элементарных частиц ничего заданного нет. Существуют отдельные колебания и осцилляции, которые носят вероятностный, но не детерминистский характер. Однако на макроуровне, т.е. среди обычных для нас предметов, включая и нас самих, мы явно наблюдаем вполне предсказуемые следствия определённых триггеров, вычислить которые, по крайней мере потенциально, мы в состоянии. Всё это несколько странно, потому что вторые состоят из первых, а качества суммы вроде бы – но не в случае эмерджентности – должны вытекать из свойств её частей. Однако этого не происходит. Как тогда примирить эти две точки зрения и почему они столь отличны?
Тут приемлемы разные варианты. Например, мы можем ошибаться или чего-то не знать, что мешает нам смотреть на мир нормально. Или же имеющихся данных недостаточно для того, чтобы выстроить полную картину. Наконец, не столь уж и дико допустить, что мы заблуждаемся и глядим не туда. Всё это, однако, неудовлетворительно. Как квантовая механика, так и законы И. Ньютона – а равно и много чего ещё – прекрасно зарекомендовали себя – впрочем, нужно помнить, что лишь в наших глазах, а не в каком-то абсолютном значении, если таковое существует в принципе – и нам надо либо что-то действительно более весомое и элегантное, либо же попытаться примирить указанные точки зрения. Из-за отсутствия первого, займёмся вторым – но это, естественно, не означает, что первое нереализуемо, просто на данный момент какой-то внятной альтернативы мы лишены, мы ещё вернёмся к этому вопросу.
Как известно, Э. Шрёдингер придумал мыслительный эксперимент с котом, который получил его фамилию в качестве клички. Не вдаваясь в подробности, смысл состоит в том, что это животное одновременно и живо, и мёртво, по меньшей мере, пока мы не проведём наблюдение – это главное место преткновения современной физики. Понятно, что и то, и другое вместе невозможно – интуитивно мы разводим эти состояния, но далеко не факт, что сущностно они противоположны – а потому обычно считается, что мы здесь обнаруживаем парадокс – а именно суперпозицию элементарной частицы – решить который никто не в состоянии. Однако проблема – или её решение – состоит в том, что и не надо ничего с этим делать.
Оставляя в стороне сугубо технические сложности организации подобного опыта – именно поэтому он гипотетический, а не настоящий – а также трудности определения отличия жизни от смерти, смысл состоит в том, чтобы забыть о нём в принципе. Как уже на раз предлагалось, для нас совершенно неважно, что произошло – или нет – с котом, если мы его не видим – в таком случае он для нас банально отсутствует. Кроме того, несколько странно применять законы квантовой физики в макромире, в котором действуют другие правила игры. Впрочем, критично не это.
Существенно то, что неопределённость, пусть и не на том уровне, о котором тут говорится, всё-таки остаётся. Порождаем ли мы в роли наблюдателей новые вселенные, есть ли они как таковые, а также действительно ли частицы могут быть сразу в двух местах одновременно, не так и важно, когда речь идёт об истории. Она совершается не электронами, но людьми – или иными участниками схожего размера – а мы достаточно детерминированы, чтобы отказать случаю в праве вмешательства в нашу жизнь. Но не противоречие ли это? Нет и вот почему.
Как уже было отмечено выше, мы просто очень много не знаем. Учесть абсолютно все детали – вплоть до составляющих атома, а то и до кварков – реально лишь тогда, когда мы воспроизводим систему во всей её полноте, а это ведёт к необходимости, по крайней мере репликации – и скорее всего неоднократной – всего мироздания – это надо делать, если суперпозиция сохраняется, если её нет, то ничего предпринимать не стоит. Конечно, для тех, кому удобно присутствовать в том или ином типе мультиверса – или как там ещё эти конструкции называются – это не выглядит проблематично, но, как представляется, у нас нет нужды в огромном – на самом деле астрономическом, чудовищном по всем меркам – числе других действительностей только из-за того, что мы, видите ли, не в состоянии справиться с проблемами, которые порождают наши теории. И даже если последние верны, они носят приблизительный – в силу нашей ограниченности – а не тотальный характер.
Возвращаясь к коту, это говорит нам о том, что подобный эксперимент избыточен в том смысле, что никакого практического значения он не имеет – только как умозрительное и довольно увлекательное занятие. Это очень интересная когнитивная загадка, но не более того. Пусть у него и неоднозначные следствия и выводы, сами по себе они мало что рассказывают о нас самих. Мир стабилен несмотря не неопределённость, заключающуюся на микроуровне – или же она воспринимается нами в таком качестве, чего в реальности, какой бы та ни оказалась, вполне вероятно нет, и мы ошибаемся. Но как нам быть со случаем?
По всей видимости таким словом или образом мы должны называть те флуктуации системы, которые нам неизвестны. Если бы она была неустойчивой и всегда попадала бы в два состояния – как того требуют и как то постулируют соответствующие гипотезы – мы бы стали невозможными явлениями. Понятно, что суперпозиция не порождает новой – т.е. обладающей совершенно иными физическими законами и конфигурацией, но и это нередко заявляется – реальности, но она угрожает обычному течению дел, которое мы наблюдаем вокруг.
Из этого, очевидно, вытекает то, что либо с элементарными частицами что-то не так и они не ведут себя так, как мы считаем и как они должны, либо что-то произошло с нами, а весь мир – это странное и волшебное место, которое существует лишь в чьей-то фантазии – такое тоже озвучивалось. В силу того, что мы видим и то, и другое, склониться в пользу фундаментальности чего-то одного довольно сложно. Как бы то ни было, но это позволяет нам вернуть неопределённость в том числе и в историю, а это то, что и требовалось доказать.
Суммируя всё вышесказанное, нужно сказать следующее. У нас не может быть никакой уверенности в том, что случайность существует. Но ровно то же самое касается и её антипода, т.е. полной детерминированности. Глядя назад в прошлое мы получаем вторую, но смотря на квантовые эффекты мы обнаруживаем первую. Само по себе наличие этой дуальности говорит нам о том, что нечто непредсказуемое регулярно и повсеместно происходит. Тем не менее, в той же физике элементарных частиц действуют статистические закономерности, что делает вероятность некоторых событий пренебрежительно малой, а потому мы вправе ими пренебречь. Однако они всё-таки присутствуют. Мы ещё не раз обратимся к данной теме ниже, а теперь настала пора другого возражения интуитивного определения естественности.
Вначале один пример. Вообразим себе культуру, в которой людям по достижении некоторого возраста отрубают одну фалангу на мизинце, скажем, левой руки. Реализуемо ли подобное? Разумеется. Если мы продолжим избавляться от частей или даже целых конечностей, то опять-таки ничего страшного не стрясётся – если, конечно, это затронет не всех, а только избранных. Но зачем нам столь жестокая, пусть и гипотетическая иллюстрация?
Подумайте вот о чём. Почему подобное в принципе осуществимо? Потому что это обязательно будет сопровождаться некоторыми объяснениями и оправданиями данной – и любой другой – практики. То же самое мы ежедневно находим вокруг себя, ведь очень многое из того, что мы делаем и как себя ведём, по здравому размышлению окажется странным, а то и глупым, что, однако, нисколько нам не мешает продолжать в том же духе. Чтобы так оно и было, нужна определённая рационализация, и это именно то, что мы обнаруживаем на постоянной – но не всегда сознательной – основе.
Возьмём, скажем, эту книгу. С точки зрения и нашей физиологии – это несколько спорный вопрос, но об этом ниже – и природы это абсолютно искусственная вещь. Целлюлоза, из которой она по большей части изготовлена, не дана нам в таком виде, но извлекается нами по преимуществу из деревьев путём специальных технологических процессов. То же касается чернил и обложки.
Чтение тоже не столь натурально, как нам сегодня представляется. Да, зная соответствующую грамоту, вы не сможете не видеть текста, слов и обычно – но не всегда – их значения, но нет, эволюция не готовила нас к тому, чтобы совершать всё это, и мы лишь используем наш зрительный аппарат, созданный ради иных целей, для того, чтобы иметь дело с текстами – буквы и знаки препинания на настолько неестественны, как кажется, но они явно не задумывались, хотя и покоятся на биологии, и мы должны усваивать их в процессе обучения.
Собственно говоря, это то, что называется системой координат. Вглядываться в чёрные строчки на белых – как правило – страницах для охотников-собирателей было бы равносильно помешательству, но ровно то же самое думаем и мы, когда встречаем безграмотного человека, ведь нам так сложно представить себе, как такое вообще случается – в действительности это очень распространённое и сегодня явление, которое не обязательно должно ухудшать нашу жизнь, представьте себя за границей, без знания местного языка, вряд ли это станет для вас смертельным.
Понятие естественного – как и многие другие – очень сильно зависит от контекста, в котором о нём говорится. Это известно уже очень давно, ведь люди – а то и их предшественники – довольно рано поняли, что в мире чуть ли не всё относительно. Даже, казалось бы, страшные вещи и феномены не всегда таковы, если поместить их в иную плоскость, где они с большой долей вероятности окажутся не такими ужасными, а то и вовсе положительными. Угол зрения определяет нашу оценку – помимо, разумеется, усвоенных категорий и их содержания.
И в этом проблема. Хотя об этом пойдёт речь ниже, здесь нельзя не заметить, что какие-то принципы вынесения суждения нам нужны. Это запускает порочный круг из-за того, что не совсем, а то и вообще неясно, по каким признакам мы их станем выбирать, что требует нового уровня осмысления и так до бесконечности. Выбраться из этого болота не представляется возможным, но мы пока оставим его.
Что тут для нас критично – это наличие его как такового. Мы так привыкли давать определение чему бы то ни было, что забыли о том, что эта процедура требует какой-то оценки, а, значит, и критериев нашего вердикта. Объявляя что-либо естественным или рукотворным мы тем самым и явно, и нет признаём, что мы как-то относимся к данному объекту, а это противопоказано делать, если мы хотим получить более или менее – но не полностью – объективную картину реальности. Как нам тогда быть? Вкратце никак и вот почему.
Каждый день мы, как правило, выходим на улицу, где встречаем некоторое количество знакомых и нет людей. Мы являемся социальными животными и вследствие этого вынуждены взаимодействовать друг с другом. Это возможно только в том случае, если мы разделяем, по меньшей мере, базовые идеи относительно того, как устроен мир, как нам в нём себя вести, в соответствии с чем выносить суждения – есть и другие моменты, но ради простоты опустим их.
Всё это означает, что мы должны иметь базовый набор воззрений, который бы позволял нам сотрудничать – и враждовать тоже, борьба осуществляется по ряду техник, а не произвольно – и получать – или терять – то, что нам нужно. Даже охотники-собиратели не производят всего, в чём они нуждаются – яркий пример представляет собой язык, но есть много чего ещё – а потому кооперируются и достигают желаемого.
В принципе нет никакой разницы в том, насколько наши взгляды оправданы и релевантны. Если, например, в эпоху Средневековья люди считали, что Земля является пупом Вселенной, то гораздо лучше и практичнее было разделять это общее мнение, тем более что оно подтверждается эмпирическим путём, чего нельзя сказать по поводу гелиоцентрической модели мира. Если же кто-то шёл против данной догмы, то ему или ей приходилось несладко, что в частности доказал Д. Бруно.
Не стоит думать, будто мы теперешние свободны от разного рода заблуждений, суеверий, непонимания истинной реальности. Мы также имеем целый инструментарий подобных отношений к действительности, и как-то иначе тривиально не бывает. Что существенно – это то, что все остальные вокруг нас мыслят – и, значит, ведут себя, оценивают, говорят и чувствуют – как и мы сами, что создаёт столь необходимый для нормального существования любой культуры консенсус.
И в этом ключ в понимании нами реальности – и всего остального, разумеется, тоже. На самом деле всё, что мы видим – это конвенция о том, на что, как и когда смотреть и что при этом воспринимать, думать, ощущать. Даже если и наблюдается некоторая доля расхождений и диссидентства, она никогда не превышает определённых пороговых значений, которые бы разрушили эти договорённости, тем самым подставив под удар всю культуру.
Но этого и не происходит. Человек по своей природе – это весьма конформистское создание, в высшей степени зависящее от мнения своих соседей и от того, как они себя ведут и что переживают. Любое исключение из коллектива – как репрессалия против инакомыслия – чувствуется как физическая боль и всячески избегается. Да и вообще последнее для нас не характерно, ведь мы на генетическом уровне являемся социальным видом. Но при чём тут категория естественного? Есть дополняющих друг друга объяснения.
Первое. Это более чем нормально полагать то же самое, что и все окружающие. Если в группе есть согласие, скажем, по поводу неприемлемости абортов, то и лучше, и безопаснее, и разумнее считать точно так же. Более того, всегда находятся оправдания подобным воззрениям, какими бы дикими, страшными, пугающими и отвратительными они ни были – в принципе есть смысл говорить о том, что именно такие обычно наиболее фундированы, а более приемлемые, т.е. такие, которые бы не вызывали отторжения извне, оставляются без особого внимания, между прочим, в этом состоит общее, что есть у всех культур.
Это хорошо демонстрируется историей. Так, например, очень долго роль женщины в рамках цивилизации, по сути, сводилась к роли ходячего и управляемого мужчиной-владельцем инкубатора детей – желательно при этом мальчиков, что выглядит нелогично, ведь непонятно, кто будет рожать в дальнейшем – что объяснялось некой – конечно, мифической – низшей природой прекрасной половины человечества – между прочим, это обозначение несмотря на свою внешнюю привлекательность тоже из патриархального репертуара. То же касается и примера с отрубанием фаланги мизинца. Всегда можно представить дело так, что полный палец некрасив, свидетельствует о недостатке или дефекте, порочен и вообще ненормален. – это слово, как и его антоним так часто используются, что порой теряют какое бы то ни было содержание
Стоит ещё раз это повторить. Даже если мы и обнаруживаем какие-то разногласия между членами того или иного коллектива, то мы скорее выдаём желаемое за действительное, нежели чем указываем на нарушение принятого пакта. Раскольники – это часть естественного положения вещей, и очень редко они действительно выпадают из общего целого – таковы, например, психопаты, социопаты, отчасти аутисты, но это уже биология и генетика, а не социальный порядок.
Последний по определению включает в себя девиации и отклонения, абсорбируя их и зачастую создавая. Мы всё-таки отличаемся между собой и нам нужны ниши, в которых бы мы чувствовали себя относительно комфортно. Если группа невелика, то и диапазон расхождений довольно мал, потому что всегда можно заставить – в том числе и сугубо физически – человека согласиться с остальными. Если она большая, то такие зоны куда многочисленнее и разнообразнее, но это не означает того, что они не ограничены сами в себе. Это поднимает очень интересный вопрос о том, сколько усилий требуется для того, чтобы убедить нас в чём-либо. Краткий ответ говорит о том, что относительно мало, а то и вовсе никаких.
Это объясняется тем, что мы рождаемся и растём в уже готовом мире. Если нашему взрослению не сопутствуют кардинальные общественные трансформации, то всё проходит гладко и без шероховатостей. Поскольку ребёнок не в состоянии сгенерировать своё мировоззрение самостоятельно, он или она неизбежно впитывают те идеи, которые на него или неё обильно изливают уже социализированные окружающие, считая их естественными и обычными – и в каком-то смысле так оно и есть, принимая во внимание то, что обстоятельства подталкивают нас не в любом направлении, а по ряду, условно выражаясь, избранных.
Вместе с тем не надо наивно верить в то, что человеческие культуры резко отличаются друг от друга. Они разнятся в частностях, но не сущностных нарративах. Даже если и случаются какие-то потрясения и революции – неважно, в какой области – преемственность никуда не девается, просто она становится менее заметной. В конечном счёте, мы не в силах за раз избавиться от родного языка, от кулинарных пристрастий, от традиций и обычаев и т.д., и т.п., и требуются поколения, чтобы это стало новой реальностью – да и то, как правило, в других условиях, как, например, у детей и в среде эмигрантов. И это подводит нас ко второму объяснению.
И снова, мы – социальные животные, но теперь ударение нужно сделать на последнее. Хотя нас и учат, что наша культура особенная, что люди из отдалённых и даже близких мест непохожи друг на друга, что чужакам сложно прийти к согласию из-за того, что они столь уникальны, на самом деле мы все представляем собой один вид, а потому в высшей степени идентичны. На практике – и в теории, но там всё-таки проще – это сложно принять, так что один пример.
Нам свойственно давать названия в том числе и другим зверям – помимо всего прочего. Так, скажем, у нас есть обозначения для медведей и журавлей. Казалось бы, что здесь такого? Проблем, собственно, нет, пока мы не посмотрим на существующие виды этих созданий и не поймём, что они, вообще говоря, разные, и скрещиваться между собой – без последствий, конечно – не способны – как иллюстрация, белый и бурый и, соответственно, японский и стерх.
Понятно, что здесь мы имеем дело с терминологической путаницей, которая смешивает такие биологические категории – они не слишком удачны сами по себе хотя бы потому, что обладают транзитной природой, но не установлены раз и навсегда – как вид и род во втором случае и семейство – в первом. Как бы то ни было, но это очень показательная ситуация, которая свидетельствует, с одной стороны о том, что мы о себе слишком высокого мнения и ставим себя на вершину животного царства, а с другой – о том, что мы слабо представляем себе, кто мы есть такие в действительности, а не в своих мечтах о самих себе.
Если два вида обособились друг от друга достаточно давно, то скрещивание между ними становится невозможным или же их потомки оказываются бесплодными – таковы мулы и лошаки, а также лигры и тигрольвы, но не лигрицы, что обусловлено в том числе и разным количество генов. Человек в этом отношении пока – сложно сказать, случится ли это когда-нибудь в будущем, но это не исключено, хотя и маловероятно, учитывая нынешние тенденции к гомогенизации, при которой мы всё больше смешиваемся, а, значит, теряем самобытность – не разошёлся в своих популяциях настолько далеко, чтобы представители любых двух рас – или народов, но тут всё более прозрачно – не произвели бы на свет фертильное потомство со всеми нужными атрибутами и признаками, свойственных людям.
Культура в этом ряду не является чем-то трансцендентным, но, напротив, есть часть нашего наследственного багажа. Демонстрация и доказательство того, что она представляет собой ровно такое же эволюционное приобретение, что и, скажем, большой отстоящий палец или объём нашей черепной коробки, заняли бы слишком много времени и увели бы нас далеко в сторону, но, по крайней мере несколько, моментов всё-таки стоит озвучить.
Наверняка вас, как и значительное число специалистов, удивляло разнообразие человеческих обществ и цивилизаций – а также кухонь, традиций, украшений, одеяний и т.д. Приезжая куда-нибудь – как это любят называть в экзотическое место, это, кстати, очень репрезентативно в смысле местечковости нашего мышления – за рубеж мы все оказываемся в некоторых когнитивном и перцептивном диссонансах, потому что всё вокруг нас чуть ли вопиёт о колоссальном расхождении со всем, к чему мы привыкли у себя дома. В таком случае мы либо восторгаемся увиденным и каким-то иным образом воспринятым, либо испытываем отвращение, либо переживаем другие такие же сильные чувства и эмоции. Но насколько такие реакции оправданны и действительно ли они свидетельствует в пользу многогранности нашего культурного ландшафта или же мы просто выдаём ожидаемый ответ на нечто незнакомое? Рассмотрим пару конкретных примеров.
Первый. Если вы бывали в регионе Тоскана в Италии – а то и по всей стране дела обстоят ровно также – и поднимались в каком-нибудь городе на высокие башни, разглядывая оттуда окрестности – во Флоренции есть такая – вы должны были увидеть более или менее хаотичную мозаику черепичных красных крыш. И она, бесспорно, завораживает. Но… до определённого момента. Потому что в других городах – если вы до них доберётесь – есть чуть ли идентичные обзорные площадки, откуда открывается очень похожий вид – достопримечательности в этом смысле меняют разве что общие конфигурацию и компоновку перспективы, а не что-то иное.
Никто не станет отрицать того, что всё это очень мило – если, разумеется, вы склонны к проявлению таких эмоций во время просмотра чего-то подобного – однако нужно также отдавать себе отчёт в том, что всё это строилось, создавалось, сооружалось по чуть ли не одинаковым шаблонам и лекалам. Некоторую неразбериху в этот процесс вносит география, ландшафт и прихоти истории, но в остальном люди предпочитают известные паттерны и не изобретают чего-то нового, а только слегка модифицируют – если делают это в принципе – старое. И это касается не только и не столько Италии, сколько вообще всех народов и их практик.
Второй. Нередко можно услышать о том, насколько разноплановыми могут быть те или иные актриса или актёр, сколько непохожих образов они способны воплотить, как велик их лицедейский репертуар. Проблема, однако, состоит в том, что по большей части – и это не учитывая того, что все мы люди, а, следовательно, играем одни и те же, по сути, роли – ни один из работников сцены не в состоянии быть кем-то, кроме самого себя.
Это значит, что все они придерживаются в основном единственного амплуа и редко выходят за его пределы. Между прочим, это хорошо известно не только им самим, но и режиссёрам, и сценаристам, и критикам, и даже простым зрителям. Мы привыкли к тому, что кто-то их них злодей, другой – добряк, третий – неудачник, четвёртый – комедиант и т.д. – а есть ещё и стереотипы – ведь, если честно, мы все таковы.
Опять же не стоит думать о том, что это относится исключительно к актёрам. В принципе можно говорить о том, что все мы играем одну и ту же роль на протяжении всей жизни. Писатели создают единственный длинный роман, хотя оформляется он в отдельные тома и произведения, художникам никак не получается закончить главное полотно, пусть оно и разбивается на разные картины, наконец – этот список, конечно, данными иллюстрациями не ограничивается – учёные ищут тот самый закон или конечную теорию, которые бы объяснили всё, но составляются статьи, монографии, выступления, доклады, выглядящие как нечто самостоятельное, что, впрочем, не так. Однако при чём тут культура и её разнообразие?
Давайте напрасно не обманывать себя. Где бы мы ни оказались, всюду мы встречаем более или менее одинаковые практики, воззрения, традиции, ценности, которые характерны нам как представителям нашего вида, живущим совместно на той или иной территории – но все они находятся на планете Земля. Мы не умеем иначе, потому что все альтернативы попросту не функциональны. На самом деле существует лишь небольшой набор того, каким образом мы можем упорядочивать социальное бытие, и эти стратегии не столь несхожи, как принято думать. Один пример.
Почему-то в западных культурах люди не едят насекомых – нехваткой это не объяснить, хотя там их и вправду меньше, климат не позволяет. Там воспитывается чуть ли не отвращение к этим созданиям, по крайней мере, в том, что касается употребления их в пищу. В других местах всё обстоит наоборот. Как бы вы лично ни относились к тому, чтобы подкрепиться каким-нибудь представителем этого класса, существенно не то, к чему вы привыкли, но лишь то, что они есть такой же источник белков, жиров и углеводов, что и мясо, растения и т.д.
В сухом остатке перед нами всегда калории и ничего больше. Мы вправе как угодно смотреть на конкретный их внешний вид, но внутри и по своему содержанию нет никакой разницы между ползучими, блеющими, летающими и т.п. творениями – и молчаливыми тоже. В этом смысле они все одинаковы – что, помимо прочего, реабилитирует химическую промышленность, которая пытается реплицировать или улучшить наши продукты искусственным путём, последнего, как выясняется, банально нет.
В этом вся соль. Мы принимаем наличное как должное и никак не рефлексируем на эту тему. Подобное положение вещей более чем естественно принимая во внимание то, что мир даётся нам в готовом виде, а самостоятельно думать мы вначале – да и потом тоже, большинство так и остаются рабами своих давно усвоенных ментальных и перцептивных привычек – не способны. Мы некритично усваиваем всё то, что нам скармливают окружающие, и верим в то, что это и есть истина в последней инстанции.
Именно поэтому нам кажется, будто наша культура резко отличается от всех остальных, ведь для её нормальной работы она как раз и нуждается в том, чтобы показывать и всячески поддерживать иллюзию своей уникальной природы. Будучи стадными животными мы всегда выделяем своих и чужих и выстраиваем между ними границу, которая бы чётко отделяла нас от них – или наоборот. Кроме того, в действие вступают нежелание что-либо менять, неохота учить что-то новое, ригидность мышления, стремление сэкономить на всём, на чём только можно, а также общая леность всего живого. Как следствие мы предрасположены видеть многообразие там, где его никогда не было, нет и вряд ли когда-нибудь будет – а если глобализация продолжится, то и вовсе надеяться не на что.
Не спасает ситуацию и географическая неоднородность Земли, а, кроме того, исторические случайности. Это всё-таки одна планета, для которой важную роль играют Солнце и Луна, а те чуть ли не идентично влияют на всех нас, в какой бы точке этого космического корабля мы ни находились. Что касается причуд прошлого, то они снова имели место быть тут, а не где-то ещё, с одним и тем же видом в качестве главного персонажа, реагирующего на те или иные не слишком разные стимулы.
Разумеется, существенна система координат, но в том-то и дело, что человек обладает не очень большим – и это мягко сказано – их количеством. Что бы ни оказалось под вопросом, всегда имеет значение с какой точки зрения мы на всё смотрим. Однако, как было показано выше, несхожесть позиций – это скорее миф, чем что-то из области действительного, а то, что мы привыкли думать иначе, лишь выдаёт нашу в высшей степени ограниченную – а ещё заносчивую и высокомерную – природу. Последняя создала нас весьма одинаковыми, так что не стоит особо обольщаться. И это плавно отсылает нас к проблеме масштаба, третьему возражению интуитивного определения естественности.
Зададим себе следующий провокационный вопрос. Насколько нормально насилие? Разумеется, первым вашим ответом будет – если, конечно, вы проживаете в так называемых цивилизованных странах, да и то ограниченных Западом и теми местами, где придерживаются сгенерированных им ценностей – тот, что оно не натурально – или же крайне нежелательно. Мы не должны причинять друг другу вред – особенно телесный, но и все прочие тоже – а потому оно неверно – это если вы будете спокойны. Но так ли это в действительности? Ещё одна иллюстрация.
Во многих – но не во всех, что показательно и поучительно и не может не радовать – культурах нас убеждают в том, что мы моногамны по самой своей природе – или же так нам кто-то, не очень нас, видимо любящий, завещал. На этом настаивают воспитатели, родители, педагоги, учёные, политические деятели и все остальные – исключения редки, но только в коммуникационной плоскости. Однако зачем тогда столь обширное законодательство, регулирующее данную сферу нашей жизни? Почему вокруг полно внебрачных детей и измен? Отчего вещать об этом на каждом углу, если и так всё понятно?
Как в первом, так и во втором случае мы выдаём – если делаем это вообще, надо признать, что не все общества придерживаются подобных мнений – желаемое за действительное. К сожалению – если кому-это не нравится – люди склонны к агрессивному поведению, а также к промискуитету, что и выливается либо в причинение насилия, либо в адюльтер и сопряжённые с ними вещи.
Никто не станет спорить с тем, что наносить какой-либо урон другому – а тем более, если мы являемся объектом воздействия – а также предавать доверие близкого человека не очень хорошо – впрочем, всё вытекает из отношения и предпочтений. Тем не менее, это не означает того, что подобные поступки нефункциональны и неоперациональны. При определённых обстоятельствах они могут быть даже полезными и желанными, а то и вовсе востребованными со стороны общества – и личности тоже.
Так, скажем, в некоторых культурах практикуются ритуальные бои – например, в русской в прошлом ходили стенка на стенку и били друг другу лица – и многожёнство – есть и случаи с несколькими мужьями, в основном родными братьями, но они редки – так что говорить об универсальности моногамности и некоей мифической доброй нашей природе – как об этом пишет С. Пинкер, с которым мы ещё не раз встретимся ниже – не приходится. Всё, как и всегда и везде, зависит от контекста, а он порой вынуждает нас совершать то, что мы не считаем правильным или оправданным – глядя, разумеется, извне, но не пребывая внутри, во втором случае всё воспринимается нормально. Однако при тут естественность и проблема масштаба? Связь в действительности более прямая, чем кажется.
Можно долго спорить о том, реальна ли глобализация или нет и каково её влияние на нас. Если мы предположим, что она носит универсальный характер и на всех воздействует более или менее одинаково, то мы вправе ожидать, что однажды она породит общую для всех нас культуру. На самом деле это будет плохо, потому что из всего потенциального набора воззрений мы в итоге выберем лишь скромную их часть, но это уже в некоторой степени произошло в науке, в политике, в международных отношениях, а также в области прав и свобод человека, и вряд ли кто-то станет спорить с тем, что мы не должны были достичь согласия в этих сферах нашей жизни. Как бы то ни было, но для разнообразия это не очень хорошо.
