Станислав Востоков
Брат-юннат

Полная версия

© Станислав Востоков, текст, 2016

© Вера Цепилова, иллюстрации, 2016

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2020

* * *

1 клетка

Многие идут в зоопарк, чтобы покататься на пони и съесть мороженое. Но мне это казалось слишком несерьёзным. Ведь я с детства был человеком основательным. И в зоопарке ценил прежде всего животных: оленей, лам и рыжих кенгуру. Тех существ, которых в обычной жизни можно увидеть лишь на экране телевизора да на фотографиях научно-популярных журналов. Иногда хорошие рисунки и фотографии животных встречаются в книгах. С них-то всё и началось.

Когда мне было четырнадцать лет, мама принесла книжку Джеральда Даррелла и сказала:

– Вот что тебе нужно!

Да, это было действительно нужно! Как воздух. С первых страниц я почувствовал, что задыхаюсь среди бетонных коробок города и что мне надо туда, в африканскую саванну, в амазонскую сельву. Каменные джунгли меня не устраивали, требовались настоящие.

Я понял, что моё место рядом с бегущими через лес благородными оленями, в цепочке бредущих по горам лам. В крайнем случае между пасущихся рыжих кенгуру.

Ночью в мой сон влетали калифорнийские кондоры и снилась печальная вымершая птица додо. Я бежал через влажный лес с чёрными, как каучук, туземцами и ловил какое-то непонятное животное. Иногда оно напоминало ламу, иногда оленя. А временами у него вырастали кенгуриные ноги, на которых оно уносилось от меня к восходящему из-за края земли огромному солнцу. Я бежал к горизонту и, как ни удивительно, иногда добегал. Но солнце уже стояло высоко над головой.

Главной целью моей жизни стало получить укус какого-нибудь мощного животного, и я незамедлительно приступил к её достижению. Благо времени хватало – я только окончил восьмой класс и впереди были каникулы, весёлые и яркие, как узбекский узор хан-атла́с.

Лучше всего было, конечно, уехать в Африку, в кенийский национальный парк Найроби или на Мадагаскар. Однако по некоторым соображениям от этого пришлось отказаться. Я был готов к тому, чтобы добираться до нужного места пешком. Но мама не готова была меня отпустить. Оставался Ташкентский зоопарк.

– Помнится, я ходила туда в кружок юннатов, – сказала мама.

– Чем же вы занимались? – поинтересовался я.

– Кроликами, – ответила мама.

Кроликами! Я мог бы ими заниматься при одном условии. Если б у них была шея оленя, глаза ламы и ноги кенгуру. Но у кроликов всё это отсутствовало. У них имелись одни уши. А я, как уже говорилось, с детства был личностью серьёзной.

«Коли уж идти в зоопарк, то на должность, – решил я. – Смотрителем тигров или слонов».

«Серьёзному человеку – основательное животное!» Таким был мой девиз.

Его могла прочитать в моих глазах кассирша, когда я пришёл устраиваться служителем в зоопарк. Но она считала, сколько я даю денег, и глаз моих не замечала.

У посетителей зоопарка в тот день было столько шариков, что было непонятно, почему они всем скопом куда-нибудь не улетели. Люди кидались то к клетке винторогих козлов, то к попугаям, то искали медведей. И кого же они хотели обнаружить в клетке с надписью «Бурый медведь»? Не разочаровывались ли, увидев именно медведя?

Но я клеток не разглядывал. Хотя к ламам, оленям и рыжему кенгуру завернул.

Главное было найти служителя. Я глядел в толпу, пытаясь различить человека в спецовке, с метлой или с ведром. Но люди вокруг были одеты в платья, рубашки и узбекские тёплые халаты чапаны.

В поисках спецовки и метлы я миновал загоны с копытными и стал спускаться к хищникам. Стену тигрятника украшал огромный плакат с тигром, закатившим от ярости глаза. Однако живых хищников трудно было разглядеть за наслоениями мощных прутьев. Иногда из тёмной глубины тигрятника раздавался подземный рык, и тогда казалось, что это рычит тигр с плаката.

С другой стороны дорожки располагался загон с бассейном: он вместе с бортами был утоплен в землю на значительную глубину. В нём купался слон, который с каждым купанием утапливал бассейн всё глубже.

Табличка на следующем загоне гласила «Гепард». За решёткой простиралась земля, крепко заросшая высокой жёлтой травой. Хотя это и напоминало африканскую саванну, гепарда среди травы видно не было. Внезапно фрагмент «саванны» подпрыгнул над землёй и, обернувшись большой поджарой кошкой, побежал вдоль сетки. Публика дружно ахнула.

Удивляясь столь совершенной маскировке, я обогнул загон и снова начал двигаться к центру зоосада. Слева и справа тянулись одинаковые клетки. Но животные в них были разными: медведи, гиены и волки.

Вскоре я добрался до части зоопарка, которую населяли птицы.

Свернув в тесный проход между клетками, где плескались лебеди и утки, я увидел странный вольер. В нём стояла ванна. В ванне плавали льдины, в которые тыкала руками женщина, одетая в военную форму. Увиденное меня поразило.

Изучив вольер подробнее, я обнаружил калитку с надписью «Посторонним вход строго воспрещён!». Мне стало понятно, что женщина в военной форме не посторонняя и что ей разрешается стоять возле ванны и тыкать руками в льдины. А посторонний – это как раз я. И мне нельзя находиться возле ванны, а можно идти дальше и выходить из зоопарка.

Это меня категорически не устраивало, и я вошёл в калитку.

Бесшумно зайти не удалось, потому что калитка висела на одной петле. Женщина обратила ко мне лицо, и я увидел, что его покрывает макияж яркий, как боевая раскраска индейца. Глаза на лице я отыскал с трудом. По его сторонам болтались серьги таких размеров, что было непонятно, как человеческие уши могут вынести подобную тяжесть.

– Те чё? – спросила она.

Мне страшно захотелось ответить: «Ничё!» – и уйти. Но я сдержался. Я понимал, что от того, как я поведу себя в этот момент, зависит моя будущая карьера. И я спросил:

– Рабочие нужны?

2 клетка

Да, именно так я и сказал:

– Рабочие нужны?

Этот вопрос в моих устах, видимо, звучал странно. Но пока женщина в военной форме соображала, что ответить, я придумал новый:

– Чего это у вас дверь такая кривая?

Дверь и рабочий, который, может быть, нужен, встретились в голове женщины и слились в нечто такое, что трудно охватить человеческим разумом. Она попыталась их разъединить, но дверь и рабочий превратились в единое целое. В рабочую дверь. А может, и в дверного рабочего.

Выхватив из ванны рыбу, женщина бросилась в дом, который неожиданно обнаружился в конце вольера. Серьги в её ушах сверкали, как аварийные огни машины.

Я подошёл к ванне, поглядеть, много ли там ещё рыбы. Рыбы было полно. Минтай, закованный в ледяные брикеты, плавал по воде словно живой. Только голов у рыб не было. Льдины крутило течение.

Я отошёл и встал у калитки. Всё-таки я пока посторонний.

Женщина вышла во дворик и, не глядя на меня, снова начала тыкать руками в льдины. Разламывать их и доставать минтая.

Меня из головы она выкинула. Но калитка там, видимо, засела крепко.

– А не твое дело, какая у нас дверь кривая! – сказала вдруг женщина. – Ты ваще – посторонний!

Я хотел повторить вопрос про рабочего. Но говорить вроде было уже нечего. Какой же я рабочий, если посторонний? Надо было двигаться к выходу.

Однако тут во дворике появилось ещё одно лицо. И, что меня удивило, лицо это было в шортах.

Оно медленно жевало огромный бутерброд, сделанный сразу из половины батона, и разглядывало меня. Голову, где помещалось лицо, можно было приделать какому-нибудь ковбою с Дикого Запада. Нос у него был крючком, усы – орлом, подбородок – утёсом. Однако длинные волосы этой головы могли подойти и индейцу. Крошки сыпались с бутерброда на синюю футболку с надписью «Техас» и рисунком вставшей на дыбы лошади. Они скатывались по шортам и падали на резиновые шлёпанцы, которые называют сланцами.

Я понял, что усатое лицо меня изучает. Видимо, оно разделило с женщиной её мысли: ей оставило соображение о двери, а на себя взяло размышления о рабочем.

Судя по всему, мысли в голове с крючковатым носом были крепко связаны с жеванием. Когда бутерброд жевался, оно размышляло, а когда он закончился, приняло решение.

– Рабочие нам не нужны! – отрезал крючконосый.

Затем он по-ковбойски цыкнул зубом и подмигнул.

– А вот юннаты требуются. М-м?

«Юннаты? – досадливо подумал я. – Это что же, кролики? Длинные уши?»

– Это что, кролики? – спросил я.

– Почему кролики? – развёл руками «ковбой». – Это пеликаны, лебеди, цапли… и вот этот, который слева.

Я посмотрел налево. Там, за сеткой, продолжался ряд клеток, куда вклинивался дворик перед домом. В первой из них сидела бурого окраса хищная птица. Становилось неприятно оттого, что она сидит не на скале или дереве, как полагается хищникам, а на земле. Нахохлившись, птица смотрела на тонкую водяную струю в канальце, проходящем через клетку.

Хоть я и считал себя человеком, поднаторевшим в определении птиц, видовую принадлежность бурого хищника мне установить не удалось. В конце концов он был отнесён мною к коршунам. Потому что к ним я относил всех неизвестных мне птиц-хищников.

– Коршун? – небрежно поинтересовался я.

– Канюк, – ответил крючконосый и зевнул. – Ну так, м-м?

Я удивился, какой широкий смысловой спектр можно охватить простым мычанием.

Позже я узнал, что в арсенале крючконосого имеются также звуки «М-м!» и «М-м-м…», которыми он мог заменить все слова русского языка.

– Только у нас это бесплатно, – как бы случайно произнёс рот под носом-крючком. – Энтузиазм. Понимаешь?

Я-то понимал. К тому моменту я научился разбираться не только в птицах. Я с ходу разобрался в этом человеке и ясно представлял, как в его воображении формируется мой облик, сгорбленный под тяжестью огромного мешка, например с отрубями. По лицу человека в шортах было видно, что такие мысли ему приятны. Он смотрел на меня глазами голубыми, как озеро Иссык-Куль, и ждал ответа. Он меня предупредил, и это снимало с него как с нанимателя какие-либо обязательства по отношению ко мне. В обмен на возможность входить в калитку я получал длительные часы уборки, перетаскивание тяжелых грузов и стояние в холодной воде бассейнов. То есть всё, что связано с понятием «юннат». Это был, как принято говорить, момент истины.

«Кто же он? – соображал крючконосый. – Рабочий или юннат? М-м?»

«Кто же я? – думал я. – Неужели юннат?»

В этот момент моя мечта могла повернуть изящную шею к невидимому горизонту, мигнуть чёрными глазами и унестись от меня на огромных рыжих ногах. Нужно было жертвовать самолюбием.

И Я КИВНУЛ.

Древние говорили, что лучшие дела творятся в бескорыстном устремлении.

Я желал, чтобы дела мои были хороши, и потому устремился бесплатно. Но тогда я ещё не знал, до каких высот и глубин дойдёт мой энтузиазм.

Лёгким движением головы я закабалил себя если не на всю жизнь, то на длительную её часть.

Теперь в звуках, которые издавала крючконосая голова, слышалось торжество.

– М-м!!!

Лицо в шортах упёрло руки в голубые бока, отчего лошадь на груди сморщилась, и явно стало прикидывать, сколько килограммов я смогу унести зараз. Видимо, решив, что зараз я справлюсь с большим их количеством, усач протянул в моём направлении руку и сказал:

– Сергей!

Несколько секунд он стоял на крыльце с протянутой рукой, как один из памятников Ленину. Наконец я сообразил, что нужно подойти. Преодолев разделявшее нас расстояние, я пожал руку.

– Станислав.

Мне очень хотелось добавить «Владимирович», но я сдержался.

Наступила пауза. Чтобы её заполнить, мы стали смотреть внутрь затянутого сеткой ящика, что стоял во дворе. Там суетливо прыгал и пытался разглядеть внешний мир облезлый бесхвостый грач. Из-под ящика торчали старые лопаты, грабли и кетмени.

– Ну, пойдем, – наконец сказал Сергей и добавил: – Будем делать кормление!

3 клетка

За порогом дома я попал в облако пара. Он поднимался от громадного бака, который размерами мог поспорить с пароходной трубой. Но стоял он не на корабле, а на грязной газовой плите, которую, очевидно, не мыли со дня производства.

Кастрюля-труба обдала меня влажным горячим дыханием, и я ощутил сложную смесь ароматов, где солировали свёкла и морковь, а также угадывались пшено, мясо и сохнущие на верёвочке носки.

Напротив входа тянулся длинный деревянный ларь, похожий на старинный сундук с приданым. Его древняя крышка была откинута, и виднелись отделения, наполненные кукурузой, пшеном и прочим, что называют странным словосочетанием «сыпучие тела».

Слева от двери стоял громадный стол. Он был покрыт матовым железом и напоминал хоккейное ледяное поле. Только вместо игроков с клюшками на нём расположились ножи, тёрки и тазики. Место арбитра занимала видавшая виды мясорубка.

Внутреннее пространство дома простиралось влево и вправо неожиданно далеко. Снаружи к зданию примыкала добрая половина клеток отдела. Помещение справа было отрезано от кухни железной сеткой и отводилось под зимники. Через небольшие окошки у пола они соединялись с летними выгулами. Время от времени за сеткой появлялась сумеречная фигура длинноногой птицы. Она делала несколько гвардейских шагов по зимнику и снова выбегала на улицу. Видно, натура у неё была беспокойная.

Мы с Сергеем направились в левое крыло, отданное под служебные помещения, и остановились перед двумя вёдрами. В первом я увидел зерновую мешанку с тёртой свёклой и морковью. Второе наполнял обезглавленный серебристый минтай. Рыбьи хвосты торчали над краем ведра, как заводные ключи в огромном будильнике.

Сергей кивнул на хвосты.

– Бери рыбу!

Я отставил для равновесия левую руку, поднял ведро и всё же накренился под рыбьей тяжестью. Сергея такой энтузиазм обрадовал. Мой шеф понял, что со временем нагрузки можно будет значительно увеличить.

Он шагнул в тёмный угол и выхватил оттуда огромный сачок размером с гимнастический обруч. Его древко напоминало побывавшее не в одном турнире рыцарское копьё, а зелёная сетка на обруче – знамя некоего природолюбивого дворянского рода.

Сергей стукнул древком в пол, словно вызывая на бой окрестных феодалов.

– Будем делать кормление и ловление!

Моё сердце, и без того колотившееся под тяжестью ведра, забилось с нечеловеческой силой. Оно явно хотело выскочить из груди и убежать, чтобы не участвовать в непонятном ловлении.

«Ничего, – думал я, – главное – войти в клетку. Дальше будет проще».

Свободной рукой Сергей подхватил ведро с мешанкой и прикрылся им, как щитом.

– М-м?

Я перевёл это как «Пошли?».

Мы снова оказались на крыльце.

Сергей уже собирался открыть левую калитку, но вдруг поставил ведро на ступеньку и прислонил сачок к стене.

– Совсем забыл! Канюк-то не кормленный!

Я перекинул ведро в левую руку.

– Мяса бы! – Сергей в задумчивости укусил усы.

Я уже понял, что он был человеком практическим. И голова у него работала как надо.

«Зачем же мясо, – решила она, – если есть рыба!»

Сергей выхватил ржавый нож, который был вставлен в ячейки сетки, и отрезал кусок минтая.

Повертев его зачем-то пред лицом и даже понюхав, Сергей открыл правую калитку.

«Верно, – думал я, – главное – войти в клетку. А дальше как по маслу».

Вдруг Сергей подскочил к птице, прижал её голову к земле и надавил коленом на бурую спину. Я глядел на это, разинув рот. Сергей завёл пальцы между челюстями хищника и принялся запихивать ему в глотку кусок рыбы.

Видимо, порция оказалась велика и глотать её канюку было трудно. Я почти физически ощутил напряжённость борьбы между птицей и человеком. Однако человек всё-таки сильнее. И канюку пришлось в этом убедиться.

– Ешь, ёлки зелёные! – Сергей, пыхтя, всунул кусок в такую глубину, из которой канюк вернуть его уже не смог.

Схватив хищника за лапы, Сергей подтащил его к бетонному канальцу и влил в птичий рот немного воды. Канюк заглотал, и минтай пошёл по пищеводу. Процесс кормления поразил меня своей энергичностью.

Затем Сергей резко отбросил птицу, словно спортсмен, толкающий ядро. Канюк захватал лапами воздух, забил крыльями, но хватать было уже некого. Сергей вылетел во двор и со звоном захлопнул калитку.

Привалившись к ней снаружи, он некоторое время наблюдал, как канюк гневно танцует на мохнатых ногах боевой танец. Было видно, что он призывает Сергея сразиться в честном бою. Но дело было сделано.

Сергей повернул ко мне нос-крючок и спросил:

– Что главное в работе с опасными животными?

– Войти в клетку? – предположил я.

Сергей покачал головой.

– Вовремя из неё выйти!