Станислав Войтицкий
Принципы
Последняя глава
Сидя у края кровати, я безучастно наблюдаю за работой двух аккуратных и серьезных мужчин, убирающих комнату. В удобных спортивных костюмах, с бахилами, тонкими резиновыми перчатками и медицинскими масками, они без лишней суеты наводят идеальный порядок. Своими точными действиями они напоминают сотрудников какой-то элитной клининговой компании. В мусорный пакет отправились два носовых платка и пара одноразовых тапочек, оставленных съехавшими уже постояльцами.
Все поверхности тщательно вытираются и обильно поливаются дезинфицирующим средством. Залитая слезами простынь, подушка, пододеяльник – все это уже заменено на другой комплект постельного белья, взятый из соседней комнаты.
Чистильщики – правильно называть их так – въехали в эту придорожную гостиницу сегодня утром, под видом сотрудников научно-исследовательского института, направляющихся в служебную командировку. Попросили комнату на втором этаже – получилось прямо напротив моей. Удобно.
Ну а спустя полчаса, убедившись, что никто не помешает, они деловито и аккуратно вскрыли дверь в мой номер, и началась уборка… Весьма необычная. Я первый раз в жизни наблюдаю, как убирают место преступления. Первый и, очевидно, последний.
Мои гости превращают убийство в пропажу без вести. Интересно, как они будут избавляться от тела? Оно лежит за моей спиной, на кровати, и упокоенно ждет, когда придет его очередь покинуть помещение. Я смотрю на него с меланхоличной грустью.
Это мое тело.
Уборщица гостиницы должна придти около двенадцати, так что времени у молодых людей не очень много.
Один из них деловито смотрит в коридор и дает знак другому. Ну, конечно, можно было догадаться. Сейчас они перенесут тело в свой номер, осторожно и обстоятельно расчленят, а ночью вывезут куски в багажнике и закопают в одной из многочисленных придорожных лесополос.
Меня это не трогает. Я здесь, а мое тело – там, меня больше не касается, что ему уготовано. Мне остается лишь думать, анализировать, что со мной случилось. Не вчера, а вообще – что это было? Что это такое – моя жизнь? Что для меня значат люди, оставившие в моей душе все эти следы? Любимые, уважаемые, ненавидимые, презираемые… люди. Конечно, рефлексия уже ничего не изменит, но займет мой ум. Отвлечет меня от странного ощущения присутствия чего-то постороннего рядом. Даже потустороннего. Мара уже ушла, так что это не она. Если хорошенько вспомнить, это ощущение возникало порой и при жизни, а теперь усилилось и наполняет меня неясной тревогой. Как будто прямо за спиной незнакомый человек… ты оборачиваешься, но никого нет. При этом каждая клеточка внутри тебя кричит – кто-то невидимый точно находится рядом.
И это не Мария. Она уже ушла.
Наконец, номер очищен, и незнакомцы уходят, профессионально заперев дверь. Одиночество в стерильной комнате меня полностью устраивает… Как же до этого дошло?
Прямо-таки школьная задача.
Седьмого августа две тысячи двадцать первого года из Энска в Томск на легковом автомобиле выехало пять человек. Известно, что обратно вернулись только четверо.
Внимание, вопрос: почему и за что одного из них убили?
Ошибки
I
Покинутый пять лет назад родной город встречал меня мрачным, угрюмым, серым видом из окна плацкартного вагона. Мелкие дождевые капли щедро посекли стекло, что вполне соответствовало моему настроению. Стояла аномально теплая осень – к началу октября снег еще даже не пробовал заботливо укрыть энскую морозную землю.
Хорошо, что попутчиков не было, мне не нравится, когда на меня смотрят в такие моменты. Я не так часто бывала в Энске за прошедшие пять лет, но каждый раз едва сдерживала слезы, и погода не имела значения, будь то мелкий печальный дождь или яркое и теплое солнце. Я не одну свою детскую, юношескую и взрослую иллюзию здесь похоронила, и это делало меня только сильнее и мудрее. Но когда пришло время для настоящих, а не метафорических, похорон – вся сила и стойкость сразу закончились. Говорят, от своей памяти нельзя убежать, но я попыталась. Убежать нельзя, но бежать можно. Пока бежишь – нормально. В этом деле главное – не останавливаться.
В отличие от своих последних визитов, на этот раз я посещала Энск по служебной необходимости. Не предполагала долгой задержки, но все-таки прихватила небольшой командировочный набор, постаралась запихнуть все необходимое в один дорожный чемодан на колесиках.
Мне очень не хотелось брать с собой в дорогу беспокойство за детей, но материнскому сердцу не прикажешь. Уже с утра, едва приведя себя в порядок, я позвонила домой. Конечно, все нормально. Конечно, «мам, успокойся». Позвонила родителям. Конечно, «дочь, все в порядке». Все равно не могла избавиться от беспокоящих покусываний совести за то, что оставила детей дома одних, хотя и под периодическим присмотром бабушки и дедушки. Меня никак не могло отпустить чувство вины перед родителями, несмотря на то, что они были рады больше времени уделить внукам. Старшие – Яков и Роза – были взрослыми, учились в университете, и с ними уже не было проблем, но младшему сыну было всего одиннадцать, и я очень боялась, что Максим будет чувствовать себя покинутым. Что же до Льва и Сони… О, эти волшебные семнадцать лет. Бедные мама и папа, на что я их обрекла. Я ужасная дочь.
Когда поезд остановился на станции у ГЭС, на краю города, я неспешно пошла по коридору вагона к выходу. Недоуменно взглянул проводник – обычно люди готовились заранее, остановка была довольно короткой. Я бы не расстроилась, если бы ее пропустила.
Продуваемый неприятным холодным ветром перрон был практически пуст. Люди не особенно часто посещают Энск. Человек, вытащивший меня в эту командировку, предлагал встретить и устроить в городе, но я отказалась. Предпочитаю самостоятельно все решать. К тому же было кое-какое дело, которое я хотела закрыть заранее, еще до того, как приступлю к работе.
На данный момент ограничилась сухим текстовым сообщением о прибытии.
Проходя через здание вокзала, я невозмутимо проследовала через турникеты с металлоискателями и пропустила сумку через рентген. В Иркутске всего этого оборудования до сих пор не установили.
Уже на выходе меня, к моему удивлению, остановил полицейский патруль.
– Сержант Тишков, – полицейский вежливо представился и попросил предъявить документы. Быстро осмотрев паспорт, он вернул его мне и поинтересовался: – С какой целью посещаете Энск?
Кратко напомнив сержанту Тишкову основные положения федерального закона «О полиции», касающиеся его прав относительно моей персоны до тех пор, пока я не совершаю преступления и пока не определено, что я нахожусь в розыске, я поинтересовалась о цели его вопроса. Не буквально «с какой целью интересуетесь?», но в таком роде.
– Вы из наших? – смущенно спросил напарник сержанта. В ответ на мой молчаливый взгляд добавил: – Рядовой полиции Терехин.
– Конечно, из наших. Мы все – наши.
– Извините, пожалуйста, Елизавета Лазаревна – сержант Тишков не собирался так легко сдаваться. – Но после известных событий с нас требуют максимальной бдительности. Сами понимаете. Так что я хотел бы получить ответ.
Все же я не стала издеваться над молодыми совсем парнями и решила рассказать, как есть. В общих чертах.
– Я штатный корреспондент журнала «Русский Иркутск». В Энск прибыла по работе, буду писать репортаж.
Посчитала, что этого вполне достаточно. К моему удовлетворению, полицейские посчитали так же. Сержант Тишков и рядовой Терехин пожелали мне удачи и более не задерживали.
Выйдя из здания, я быстро вызвала такси через приложение в телефоне. Появившееся лет пять назад новшество было очень удобным и сразу пришлось мне по вкусу. Я отправилась на съемную квартиру, о которой договорилась заранее. Сняла в центре, подальше от старого дома, до конца недели. У меня в городе еще оставались знакомые от старой жизни, и даже друзья. Но я не хотела никого видеть. В конце концов, я здесь по делу, а воспоминания будут меня отвлекать. В случае с Энском это будут режущие по сердцу воспоминания. Особенно, если радостные и счастливые.
Во время дороги я флегматично обозревала неприветливый Энск через окно. Упомянутые сержантом Тишковым «известные события» были городом практически изжиты. Бдительность полиции и меры безопасности – прямое следствие террористического акта, перевернувшего жизнь всех без исключения горожан – вот, пожалуй, и все, что напоминало о пережитом ужасе. Фасады привели в порядок за месяц, капитально отремонтировали все поврежденное в тот же год. Не осталось никаких внешних следов. Жаль, что людей так отремонтировать нельзя. Люди помнили. Летом этого года власти открыли у телецентра мемориал. Для меня это было важнее любых фасадов. Перед тем, как приступить к работе, я планировала его посетить.
Получив от хозяина квартиры ключи и передав ему деньги, я решила здесь не задерживаться. Конечно, душевая кабинка в ванной комнате манила после дороги. Искушение было сильным, но в моем характере была борьба с искушениями. Тем более, в данном случае не надо отказываться, надо просто перенести на вечер. Тогда наслаждение будет намного больше. Я оставила сумку в коридоре, не разбирая, и вышла из квартиры.
Энская телевышка располагалась в пяти минутах ходьбы. По дороге мне попался цветочный магазин, и я взяла две гвоздики. Мемориал располагался в сквере неподалеку от башни. Мне понравилось, как он был сделан. Огромный черный скошенный камень, на котором золотыми буквами были нанесены имена погибших в теракте энсковичей. Просто, без лишних скульптурных деталей. Я подошла ближе и коснулась пальцами черной холодной поверхности, считывая грубые углубления траурных букв. В общем списке я быстро нашла родное имя. Иванов И.М. 1970-ого года рождения. Дата смерти у всех была общая – 14 июля 2012 года. Помним, скорбим.
Для меня это всегда будет больше, чем «помню, скорблю». Это черта, которая разделила всю мою жизнь на «до» и «после». Слишком несправедливо, нечестно. Я знала – что бы ни случилось, любящий муж всегда подставит плечо, всегда поддержит. Я до сих пор не могу нормально жить без этого ощущения. Если за эти годы не смогла вернуться к полноценной жизни, то уже и не смогу. Остались дети, которых я бесконечно люблю. Теперь эту любовь некому разделить. Скоро они станут взрослыми, уверенно встанут за ноги и создадут свои семьи. Вместо тихого заслуженного отдыха в зрелой, спокойной любви и нежности мне останется одиночество.
Меня это устраивает.
Несмотря на ком в горле, мне удавалось сдерживаться – в конце концов, я же не на кладбище, чтобы выть в голос. То, что осталось от мужа, похоронила в закрытом гробу. Оставила на его участке свободное место. Мне едва за сорок, но я точно знаю, где буду похоронена.
Меня и это устраивает.
Я любила и была любима, родила пятерых прекрасных детей. Ничего лучше со мной уже не случится.
Когда-то я была такой деятельной и оптимистичной… Я попыталась подумать в стиле прежней меня. В конце концов, мне еще детей поднимать и внуков нянчить. Я пока еще хотела жить. Даже если я не буду больше счастлива… у меня должны быть хорошие моменты. Я положила гвоздики на постамент. Сегодня мои цветы были единственными, но держу пари – в середине июля тут будет не один десяток венков и букетов.
Многие потеряли здесь своих мужей, отцов, сыновей. У многих остались вопросы, на которые, видимо, никогда не будет дан ответ. Есть официальная версия – на город напали террористы неизвестного происхождения, им дали отпор горожане, объединенные в народные дружины, которые держались, пока на помощь не пришла армия. Как-то так получилось, что все нападавшие на город боевики были уничтожены. Властями первое время распространялись страшилки о какой-то тоталитарной секте «Церковь Рода», но потом эту информацию признали не соответствующей действительности – что за организация, откуда взялась – ничего не было известно. В итоге, как-то так оказалось, что все события тех двух дней оказались засекречены – что, понятное дело, само по себе породило слухи и теории заговора. Они запутали дело окончательно. Сейчас мне казалось, что уже никто, кроме меня, не ищет правды. Но и я уже не надеялась. Я просто хотела, чтобы люди, убившие моего мужа, понесли справедливое наказание. Но уверенности в этом у меня не было.
Отвернулась от камня, быстро пошла в сторону. Просто подальше, не выбирая дорогу. Нужно было собраться и начать работать. Я бросила взгляд на часы – обеденное время. Это меня не смутило, я и так потратила два часа рабочего дня на личные дела. В конце концов, отдышавшись и успокоившись, я достала телефон и набрала нужный номер.
– Добрый день, Дмитрий Иванович. Это Елизавета Иванова, простите за небольшую задержку. Я готова приступить к работе. Когда мы можем встретиться?
Несмотря на уверенность, что Ростовцев сохранил мой номер, я все равно представилась – привычка и хороший тон от тех времен, когда люди звонили друг другу на домашний телефон, не имеющий автоматического определителя номера.
– Здравствуйте, очень рад вас слышать. Не переживайте, время вполне терпит. Где вы сейчас?
– В центре, недалеко от «Останкино».
Несмотря на то, что энская вышка была раза в три ниже московской, в моем бывшем городе было принято называть ее именно так.
– Давайте я заеду за вами.
Лень и усталость от дороги довольно зашевелились где-то внутри. Я честно хотела сказать им «нет»… но все же поддалась.
– Давайте. Я подожду вас в «Азии», на Янгеля. Знаете, где это?
Не то чтобы это было какое-то особенно хорошее заведение, просто оно находилось достаточно близко и было достаточно широко известно.
– Конечно. Будем ждать друг друга там.
Я пришла первой. Думала заказать поесть, но решила, что делать это одной было бы невежливо, ограничилась кофе. На мое сообщение Ростовцев ответил, что скоро будет. Подошел примерно через полчаса, но я не стала обижаться – у каждого свое понимание слова «скоро».
Я узнала его по наитию, в опрятном и аккуратном мужчине моего возраста, который, войдя и едва оглянувшись, сразу же направился ко мне. Приятная улыбка. Пожалуй, красив. Он как-то сразу располагал к себе. Либо открытый хороший человек, либо опытный манипулятор. Либо и то, и другое. Видела его первый раз в жизни, а вот он откуда меня знает? Неужели моя журналистская деятельность сделала меня известной? Эта мысль льстила, но вряд ли была верна.
Мы вежливо поздоровались, и я предложила ему поесть – не обедала. Как выяснилось, он тоже. Ростовцев подозвал официантку, и мы сделали заказ. Я с рыбным уклоном, а он – с мясным. Пока нам готовили еду, разговор о деле не склеивался. Общие и неловкие вопросы – о том, нормально ли я доехала, как обстоят дела в Иркутске и как мне нравится нынешняя теплая погода. Как будто Ростовцев не решался говорить со мной прямо, искал аккуратный подход. Был осторожен и боялся все испортить.
Когда принесли заказ, я решила направить наше общение в деловое русло.
– Думаю, пока мы едим, вы можете ввести меня в курс дела, – сказала я.
– Пока мы едим, поверьте, не стоит его обсуждать, – уклончиво ответил Ростовцев. – Аппетит испортится.
Мои подозрения сложились еще в начале прошлой недели из туманных намеков моего собеседника, когда он впервые позвонил в редакцию «Русского Иркутска». Теперь подозрения перешли в разряд уверенности – речь пойдет об убийстве.
– Тогда давайте вокруг да около. Почему я? В Иркутске много квалифицированных журналистов и репортеров с большим опытом, чем у меня.
– Если я отвечу, что это случайность, вы мне поверите? – с улыбкой ответил Ростовцев.
– После такого ответа – точно нет.
Он криво усмехнулся.
– И, тем не менее, в какой-то мере это так. Я вспомнил о вас совершенно случайно, когда мы выбирали, с кем сотрудничать. Дело в том, что в 2005 году я работал в восточном управлении милиции Энска…
Должно быть, я не смогла сдержать эмоции, потому что выражение лица моего собеседника сменилось с беспечно-приветливого на обеспокоенное.
– …простите, я понимаю, что для вас это тяжелые воспоминания.
«Тяжелые воспоминания» – это очень слабо сказано. Погибла лучшая подруга, а убил ее якобы муж. Мой лучший друг. В рейтинге худших событий в моей жизни это занимает устойчивое второе место. До смерти Илии я считала, что ничего хуже со мной случиться не может.
– Да, вы правы, воспоминания довольно тяжелые. Выдающийся пример «высокого» уровня российской милиции, – я пальцами изобразила саркастические кавычки. – Вы обвинили невиновного человека, ни в чем толком не разобравшись.
Ростовцев нервно заерзал на стуле.
– Насколько я знаю, были серьезные улики. Стоит ли сейчас об этом? Я не вел это расследование.
– Хорошо, что вы напомнили про улики. Было бы неплохо увидеть их на суде, вы не находите?
Раз уж он сам поднял эту тему, я не дала с нее соскочить.
– Но вы же сами знаете, что дело было прекращено в связи со смертью обвиняемого.
– Ах, как это удобно, – я горько усмехнулась. – Максим сам облегчил вам работу. И похороны прошли так быстро. Все, что мне осталось от друга – маленький участок с черной табличкой. Я даже проводить его не успела.
– Возможно, самоубийство – это результат раскаяния…
– Или результат отчаяния. Отчаяния оклеветанного и невиновного человека.
– Насколько вы уверены в его невиновности? – Ростовцев говорил с некоторым нажимом. Как будто пошел в наступление.
– Настолько, что назвала в его честь младшего сына.
Он смущенно потупил взгляд, мне удалось хорошо его срезать. Только победа в этом словесном конфликте не принесла мне удовлетворения.
Я угрюмо опустила взгляд в тарелку. Мертвая форель смотрела на меня в ответ пустыми глазами. Вспомнила, что Лена любила рыбу и бросила вилку. Хотя мы и не говорили о деле, аппетит уже пропал. Да и помогать мне больше не хотелось. Как мне редактор сказал? «Это твой крупный шанс, Лиза. Сделаешь большой материал. Может, даже книгу напишешь».
Да пошли вы все.
Даже интересно, как вы попробуете меня уговорить, Дмитрий Иванович. В тот момент я думала, что шансов у него нет.
– Наверно, вам было непросто…
– Непросто. Родители просили дать еврейское имя, но я настояла на своем, и муж меня поддержал.
– Я не об этом. Я понимаю ваши чувства. Серьезно. Но как я уже сказал, я не имею никакого отношения к судьбе вашего друга. Я лишь случайно стал свидетелем одного из ваших допросов. Вы произвели на меня тогда сильное впечатление.
Как можно произвести сильное впечатление за какие-то двадцать-тридцать минут? Да и допросов было несколько, я не знала, какой он имел в виду.
– Я увидел в вас сильную личность, честного и принципиального человека. Смелого…
Он размял затекшую шею и открыто мне улыбнулся, стараясь показать свое позитивное отношение, несмотря на нашу пикировку.
– У нас не заладился разговор. А впереди еще самое сложное. Давайте прогуляемся, парк недалеко. Пока погода позволяет. А заказ я оплачу, разрешите, пожалуйста.
Вот еще.
– Не разрешаю. У нас не свидание, а общее дело. Оплатим каждый сам за себя.
Ростовцев тяжело вздохнул, но был вынужден согласиться.
Осенний парк выглядел мрачно и даже страшно. Оголенные деревья с тонкими ветками, покрытые рыжими пятнами гниющих листьев газоны, черный от воды асфальт. На обновленной детской площадке стояли памятники героям советских мультфильмов. В такую погоду они выглядели уныло и как-то меланхолично. Это было место не легкой печали, а беспросветной тоски.
Мы присели на отдаленную скамейку, и Ростовцев начал говорить. Наконец-то по делу.
– Елизавета Лазаревна, я прошу вас правильно меня понять. Несмотря на то, что вас просили приехать, и довольно срочно, информацию, которую я вам собираюсь сообщить, вы пока что опубликовать не сможете…
– Вот так сразу облом?! – удивилась я. – Вообще-то это моя работа. Что мне редактору сказать?
– Не перебивайте меня, пожалуйста. Виктор Сергеевич в курсе. В данный момент ваши профессиональные навыки, безусловно, высокого уровня, мне не нужны. Ваша работа необходима мне как часть расследования. Если хотите, элемент оперативной игры. Но такая игра сопряжена с определенными рисками, и я хочу, чтобы вы их понимали. Вы должны опубликовать некоторые материалы в интересах дела, для поимки подозреваемого. Чтобы спровоцировать его на ошибку.
Говоря честно, Ростовцеву удалось меня заинтриговать. Но не более. Ненавижу, когда меня используют втемную.
– По телефону вы говорили иное.
– Простите. Правду по телефону я сказать не мог. Это очень деликатная информация.
– Тогда мы опять возвращаемся к первому вопросу. Почему я? Не в смысле я как Елизавета Иванова, а я как корреспондент «Русского Иркутска». Не то чтобы у нас был очень популярный журнал, тем более в Энске.
– Вы будете публиковаться не в «РИ». Вы должны дать свой материал в «комсомолку». К этой пятнице.
Я почувствовала давление сроков. Уже вторая половина дня понедельника.
– Я могу не успеть, – коротко ответила я. – Скорее всего, не успею.
– Не скромничайте, – Ростовцев улыбнулся. – Вы уже публиковались в «КП». Но дело не в этом. Материал уже подготовлен, место для него выделено. Ваша статья будет на передовице.
А я должна типа обрадоваться?
– Если статья не моя, то и моей подписи не будет. Мне это не нужно, публикуйте под своим именем.
– Я предполагал, что вы можете отказаться. Но причина отказа будет несколько в другом. Вы можете сделать эту статью своей – внесите необходимые правки, измените стиль. Вот только решитесь ли?
Он что, берет меня на слабо? Я поневоле рассердилась, в том числе и потому, что он нашел мое слабое место. Не люблю, когда в моих возможностях сомневаются.
– Я должна буду чего-то испугаться? – скептически усмехнулась я.
– Да. Должны, – спокойно ответил следователь, и вот это спокойствие действительно меня напрягло.
– Хорошо. Рассказывайте.
– Я не буду ходить вокруг да около. У нас в городе орудует серийный убийца.
Серийный? Я внимательно посмотрела на своего собеседника. Его усталый и серьезный взгляд говорил о том, что он не шутит. Ничего себе… Мой внутренний журналист азартно оживился. Самый настоящий маньяк. Нечастое явление для русской провинции.
– Почему никто об этом не знает? Из широкой публики. Мало жертв?
– Елизавета Лазаревна, в нашем деле жертв никогда не бывает мало. Их шесть. Вам хватает? – с вызовом спросил он.
Мне понравилось, что мой вопрос его задел. Очевидно, мой собеседник не был циником и серьезно относился к своему делу.
– Простите, – искренне сказала я. – И одной более чем достаточно.
– К сожалению – или к счастью, как посмотреть – он убивал слишком редко, чтобы его почерк заметили. Это позволяло ему не совершать ошибок и не слишком выделяться. Первых трех он убил с интервалом в год, два. Тринадцатый, пятнадцатый, конец шестнадцатого. В марте этого года мы, наконец, связали дела в одно производство. И тут прорвало, как будто именно это его спровоцировало. Май, июль, август.
– Если он серийный, должен быть общий почерк, – сказала я, и Ростовцев кивнул, едва сдерживая победную улыбку. Я выглядела слишком заинтересованной.
– Все жертвы – молодые женщины, около двадцати-тридцати лет. Убийства сопряжены с сексуальным насилием, совершенным способом, типичным для данного маньяка. Другой характерный почерк – он не оставляет следов.
В каком смысле – не оставляет следов? Это при изнасиловании-то?
– Как это? – перебила я. – Очевидно, что должны быть следы, образцы ДНК.
– Это особенно неприятная часть его профиля – способ изнасилования. Он делает это ножом.
У меня между ног все само собой неприятно сжалось. Какие же все-таки выродки бывают!
– Он очень осторожен, – продолжал Ростовцев. – У нас совсем нет свидетелей. Его не видели даже жертвы – он типично нападает исподтишка, сразу душит, избивает, не дает опомниться. Это судя по результатам экспертизы. Затем надевает на голову несчастной непроницаемый пакет и делает свое дело. Не удивлюсь, если при этом он использует балаклаву и молчит.
– Странно… Зачем прятаться от своих жертв. Они уже ничего не расскажут.
– Елизавета Лазаревна, поверьте, я тоже очень хотел бы это знать.
Ростовцев грязно выругался в адрес неуловимого убийцы и тут же извинился за мат. Не стоило извиняться.
– Раз эта сволочь ускорилась, следствию труднее удерживать все в тайне, – предположила я и саркастически спросила: – Паники опасаетесь?
– Молчать – это решение руководства, не мое. Тем не менее, я понимаю, почему так. Боимся спугнуть. Однако вы правы – слухи уже ползут. В этом случае – не можешь победить, возглавь.
– И здесь появляюсь я.
– Да. Корреспондент крупного издания из областного центра публикует в самой читаемой еженедельной газете Иркутской области сенсационный эксклюзивный материал. Утечка сопровождается психологическим профилем преступника – он весьма неприятен, а также и фотороботом подозреваемого.
– Каким фотороботом? – удивленно спросила я. – Вы сказали, свидетелей нет?
– Не было до прошлого месяца. Один появился. Редкая удача. Заслуга главного следователя по делу, руководителя нашей следственной группы, майора Родионова. Ему удалось точно предугадать место следующего появления преступника, повезло и со временем. Удалось предотвратить очередное убийство. Это было в конце сентября. К сожалению, убийца смог уйти, однако земля наконец-то полыхнула под его ногами. Жаль только, майор не справился с этим подонком, а несчастная женщина, наш случайный и единственный свидетель, сильно пострадала и находится в коме, из которой может не выйти.
– Но убийца об этом не знает, – я поняла ход его мыслей. – Только как же вы планируете выдать фоторобот?
– Кое-что мы все-таки знаем, с точки зрения экспертизы, примерно. Рост, вес, телосложение. Что касается лица – дадим среднее, самое стандартное. Родионов тоже что-то видел. В конце концов, было темно, какие-то детали свидетель мог и не разглядеть. Важен сам по себе факт публикации в крупном издании. Нужно, чтобы наш убийца почувствовал, что кольцо вокруг него сжимается. Вы спрашивали, почему именно вы. Елизавета, по двум причинам – во-первых, для правдоподобности. Вы реальная журналистка из областного центра, очевидно, что такой важный материал не доверят энским писакам. А во-вторых, потому что я считаю, что именно вы можете согласиться на определенный риск. Мы надеемся, что убийца захочет узнать, что еще нам известно и начнет действовать в этом направлении.
– Я понимаю, – задумчиво протянула я. – Вы хотите меня подставить. Наивная дурочка из Иркутска, обрадовано слившая такие ценные материалы. Легкая мишень с ценным источником.
– Вы умная женщина, – Ростовцев сделал мне комплимент. В данном контексте он мне совершенно не понравился. – В статье вы дадите свой контакт – например, электронную почту. Чтобы было еще надежней, мы сольем в какую-нибудь ВК-шную группу, типа «подслушано в Энске», адрес, где вы остановились.
Я поймала себя на мысли, что слушаю и принимаю все, как есть. А здесь и нечего думать.
– Достаточно, – прервала я его. – Я вас выслушала. Мой ответ – нет.
Он расстроено и удивленно пожал плечами.
– Почему?
– Возможно, для вас это привычное дело, но я обычный обыватель, и мне есть что терять.
– Мы полностью обеспечим вашу безопасность…
Ростовцев меня не понимал.
– Дело не во мне. У меня есть дети.
Он разочарованно сжал губы. Да, с таким аргументом спорить невозможно. Любая женщина – прежде всего мать.
– Вы знаете, у Виктории Деркач тоже были дети. Три сына и младшая дочь. Она ничего не будет помнить о матери.
Какого черта?!
– Перестаньте! Это нечестный прием!
– Я знаю. А Лера Ионова не успела родить ребенка. Была на третьем месяце. Ей было двадцать лет, считай, сама еще ребенок… У меня в рукаве еще четыре таких нечестных приема. Может, их было и больше, просто мы не знаем.
Это ужасно раздражало. Мое лицо горело, я едва сдерживала эмоции.
– Как бы вы не надеялись, это не изменит моего решения.
Он сделал жест, призывавший меня успокоиться. Положил свою руку на мою, я сразу ее отдернула. Неприятный человек.
– Я вижу, насколько сильно вас это задевает. Жестоко с моей стороны. Возможно, вы не поверите, но если бы вы сразу согласились, я бы напомнил вам о риске и даже о детях. И хотя я считаю, что вероятность, что они будут вовлечены, близка к нулевой… Я понимаю, что близка не значит равна. Что бы вы ни решили, вы должны осознавать последствия и принимать их. С другой стороны, мы можем поймать маньяка и без вашей помощи, кто знает.
– Если бы вы в это верили, меня бы здесь не было.
Следователь пожал плечами, подтверждая мою правоту.
– Елизавета Лазаревна, если честно – мы в отчаянии. То, что я предлагаю вам – авантюра, которая может сработать. Но нет никаких гарантий. – Он вздохнул и добавил: – Жаль, что мне не поможет хороший, но циничный довод – подобный репортаж может дать хороший толчок вашей карьере. Не такой вы человек, чтобы на это повестись.
Смешно. Ростовцев пытался не только давить мне на совесть, но и одновременно подкормить мое тщеславие. Я встала со скамейки, показывая, что заканчиваю разговор.
– Найдите кого-нибудь другого.
Мой голос предательски и неуверенно дрогнул. Ростовцев сразу это уловил.
– Елизавета Лазаревна, давайте вы переспите с этой мыслью. Это серьезное решение, не принимайте второпях. Хорошенько все обдумайте, а завтра с утра позвоните. Обещайте мне подумать. Я больше не буду давить, честно.
Он уже надавил более чем достаточно. Тем не менее, я кивнула ему и ушла из парка. Решила идти пешком – моя квартира была недалеко. Ростовцев не пытался проводить или подвезти. Почувствовал, что мне нужно побыть одной. В умении читать других людей ему не откажешь. Это профессиональное. Похоже, он был неплохим следователем.
Я приготовила себе легкий салат на ужин и позвонила домой. Ужасно соскучилась по детям. Так странно – порой не можешь себе места найти, чтобы тебя оставили в покое, а когда остаешься в одиночестве, все время думаешь о них.
Может, одиночества я больше всего и страшусь, поэтому настрогала себе аж пятерых? К тому времени, как Максим станет взрослым, Яков и Роза должны будут принести внуков. Мне всегда будет кого любить. В доме всегда будет шумно и весело. За редкими мгновениями одиноких вечеров… Но я научилась засыпать рано и быстро.
Я набрала видео-звонок на телефон Льва, но ответил младший.
– Здравствуй, малыш.
Вообще-то, уже и не малыш, все-таки одиннадцать лет. Но все же еще такой невинный и солнечный.
– Здравствуй, мама.
Хотя сегодня он скорее пасмурный.
– Как ты, дружок?
– Я очень скучаю. Когда ты вернешься?
– Пока точно не знаю.
Почему не знаю? Поезд на Иркутск отходит завтра утром, чуть меньше суток в пути. Свободные места точно будут, он всегда полупустой. Послезавтра должна быть дома.
