Стефани Гарбер
Баллада о проклятой любви
– Не подходи!
Ее сердце пропустило удар.
– Прости меня. Я… я не хочу тебе навредить. Просто… – Он осекся и в отчаянии запустил пальцы в темные волосы, взлохматив их. В тот же миг лунные лучи осветили его лицо, исказившееся от боли. Эванджелина никогда прежде не видела Аполлона столь несчастным, словно его терзало что-то чудовищное.
Это был уже не тот человек, за которого она вышла замуж. Раньше Аполлон вел праздную и беззаботную жизнь. За ним всюду следовали стражники, все придворные и слуги лебезили перед ним, а он сам отличался себялюбием. Увидев его впервые, Эванджелина решила, что он весьма галантный молодой мужчина, словно сошедший со страниц ее любимых книг. Но теперь за его плечами было множество испытаний: любовное заклятие перевернуло всю его жизнь, а недавнее проклятие едва не погубило. Каким-то чудесным образом он поборол чары и вернулся к жизни, но, судя по выражению лица, проклятие еще не полностью отпустило его.
Аполлон глубоко вздохнул и с нескрываемым отчаянием произнес:
– Не знаю, сколько у меня осталось времени, но я должен сказать. Я слышал тебя. Каждый день, когда ты приходила ко мне, я слышал твой голос, который проникал в мое затуманенное сознание и заставлял меня бороться.
Его лошадь шагнула вперед.
В груди Эванджелины вспыхнула искра надежды. Она вдруг осознала, что Аполлон выглядит так же, как и в ту ночь, когда сделал ей предложение. Сначала он тоже подъехал к ней на лошади и даже одет был почти как сейчас, разве что за плечами не виднелось колчана с золотыми стрелами. Той ночью он был Лучником, а она – его Лисицей, как из «Баллады о Лучнике и Лисице», ее любимой детской сказки. И Эванджелина задумалась, не несет ли его наряд особенный смысл. Не собирается ли Аполлон сделать один грандиозный жест и начать все сначала?
– Означает ли это, что ты простил меня?
– Я бы хотел, – произнес Аполлон, но голос его прозвучал натянуто.
«Лисичка», – раздался в ее голове резкий голос Джекса, но Эванджелина не услышала его следующих слов, потому что Аполлон снова заговорил:
– Я бы хотел начать все сначала… но ты должна уйти.
– Что?
– Уходи, Эванджелина. – Его лицо исказилось от боли, скулы резко заострились, а лоб прорезали глубокие морщины. – Я не хочу навредить тебе.
– Что не так? – Она упрямо шагнула к нему.
– Нет! – взревел он. – Ты должна уйти. – Внезапно Аполлон выхватил золотую стрелу из лука, и лунный свет тотчас отразился от наконечника.
Эванджелина насторожилась:
– Что ты делаешь?
– Лисичка… берегись! – Джекс толкнул ее себе за спину, закрывая от принца.
Глаза Аполлона вспыхнули зловещим красным светом, совсем как в тот раз, когда он схватил ее за запястье.
И тогда Джекс закричал:
– Беги!
Эванджелина не понимала, что происходит, но все равно подхватила юбки и бросилась прочь от этого места. Вот только двигалась она недостаточно быстро.
Стрела со свистом пронеслась по воздуху и вспорола нежную плоть. Бедро Эванджелины пронзила страшная боль, и она закричала, едва не рухнув на землю. Боль едва не ослепила ее, но Эванджелина продолжала бежать к замку, надеясь найти там спасение.
Кровь пропитывала ее юбки, пока она, спотыкаясь, продвигалась вперед.
Еще одна стрела просвистела совсем рядом, едва не задев ее руку, но угодила в ближайший цветочный куст, оставшийся позади Эванджелины. Несмотря на это, она почувствовала дикое жжение в плече, словно именно туда и вонзилась стрела.
Эванджелина не помнила, как добралась до двери в Волчью Усадьбу. Из глубокой раны на ее плече сочилась кровь, стекая по руке и ладони. Рукав промок насквозь, а кровь отчего-то казалась слишком липкой, когда Эванджелина схватилась за ручку двери и рванула ее на себя, наконец окунувшись в тепло замка.
Перед глазами заплясали пятна, не позволяя ничего увидеть. Опустив взгляд, Эванджелина заметила отблеск золотой стрелы, торчавшей из прорехи на окровавленной юбке.
Второй стрелы не было, но рана на плече полыхала огнем. Эванджелина в ужасе смотрела, как кровь заливает белый лиф ее платья.
Мысли ее начали путаться, сознание то тонуло в волнах паники, то затуманивалось от боли и растерянности. Эванджелина рухнула на деревянную скамью, заливая кровью кремовую подушку с искусной вышивкой в виде маленьких красных соцветий, которые, пропитываясь алой жидкостью, словно становились крупнее прямо на глазах.
Она должна позвать на помощь.
Эванджелина попыталась встать со скамьи, но пронзенная стрелой нога подогнулась, и она снова упала. Из раны полилось еще больше крови.
– Помогите. – Слово прозвучало так тихо, что Эванджелина не была уверена, сказала его вслух или произнесла лишь в мыслях. Взгляд ее затуманился, веки потяжелели, а перед глазами закружилось еще больше светлых пятен.
Эванджелина прикрыла веки всего на мгновение. Просто чуть-чуть отдохнуть.
– Эванджелина…
Ей показалось, что она услышала голос Джекса. Но он никогда не звал ее по имени. Только Лисичкой. Никогда не произносил ее имя. Потом он сказал кое-что еще. Два слова, которые она никогда не слышала от него.
– Прости меня, – сказал он, и все вокруг погрузилось в темноту.
9
Эванджелина отчаянно пыталась распахнуть глаза, но веки словно налились свинцом. Она даже не осознавала, сдалась ли сну или же бодрствовала. Ей привиделось, что, прежде чем мрак поглотил ее сознание, к ней прибежал Джекс. Но руки, которые сейчас удерживали ее, казались обжигающе горячими – или, быть может, это ее кожа была раскалена.
Слух улавливал обрывки разговора, но Эванджелина едва ли могла разобрать, о чем шла речь. Слова звучали слишком тихо, но она поняла, что спорили двое, изредка обмениваясь резкими фразами:
– Она… яд…
– …человек… риск…
– …допущу… погибла…
– Нет…
Похититель внезапно усилил хватку, прижимая ее тело к груди, и Эванджелина почувствовала аромат кожи, металла и дыма. Это не мог быть Джекс.
Ей вдруг стало страшно. Кое-как разлепив губы, она прошептала:
– Пу… пусти…
– Успокойся, – донесся до нее незнакомый голос. – Я не причиню тебе вреда.
– Нет. – Эванджелина попыталась вцепиться ногтями в своего похитителя, но не смогла пошевелить и пальцем. Тело не слушалось ее. Руки повисли бесполезными плетьми, а веки стали невыносимо тяжелыми. Пропитанное кровью платье присохло к коже, а сознание вновь начало меркнуть.
Но одна мысль, самая яркая и пугающая, пронзила ее голову. Если она так сильно пострадала, то и Аполлон сейчас мучается от боли. Быть может, он до сих пор находится в мрачном саду и истекает кровью.
– Аполлон, – с трудом произнесла она. – Принцу Аполлону… нужна… помощь.
Ее похититель напрягся. Потом она услышала другой голос, такой тихий, что наверняка звучал только в ее голове:
«Извини, Лисичка. Но тебе не стоит беспокоиться об Аполлоне. Он…»
Эванджелина потеряла сознание прежде, чем услышала последние слова Джекса. Но она знала, что он хотел сказать. Принц Аполлон и был причиной ее травм.
Секунды тянулись словно целую вечность. Эванджелина ненадолго приходила в себя, но в эти краткие мгновения мучительная боль заставляла время растягиваться на столетия, изводя ее и лишая последних сил.
В какой-то момент сознание прояснилось настолько, что она почувствовала, как ее обнимают прохладные руки. Руки Джекса. Перед глазами по-прежнему все расплывалось, звуки звучали отдаленно, но Эванджелина знала, что он обнимает ее крепче, чем тот, чьи прикосновения казались обжигающими.
И все же…
Эванджелина вырвалась из его объятий и погрузилась прямиком в сон, в котором она оказалась на пожелтевших от времени страницах старинной сказки «Баллада о Лучнике и Лисице».
Она всегда любила эту историю, но теперь баллада словно была пропитана печалью, которую Эванджелина раньше не замечала.
Сказка начиналась как обычно – с самого искусного лучника на всем Великолепном Севере. Он был молод и красив и считался почтенным господином, пока в один прекрасный момент его не наняли выследить Лисицу.
Она была хитра настолько, что Лучник охотился на нее в течение нескольких недель. Лисица подбегала к нему, когда он спал, кусала его за уши, грызла ботинки и всячески портила ему жизнь, но Лучнику никак не удавалось поймать ее.
Единственными приятными моментами за всю охоту на Лисицу стали встречи с одной девушкой. Он не знал ее имени. Она была лишь милой крестьянкой, живущей в лесу. И вскоре Лучник понял, что хочет выследить не Лисицу, а ее.
Прекрасная незнакомка говорила с ним загадками, и когда Лучнику удавалось разгадать их, она дарила ему угощения.
Лучник выслеживал Лисицу уже без прежнего рвения и пытался найти повод подольше остаться в лесу рядом с девушкой-крестьянкой. Она была так мила и умна и часто заставляла его смеяться.
Но девушка эта хранила один маленький секрет. Она умела оборачиваться лисой – той самой, которую и должен был выследить Лучник.
Узнав об этом, он решил, что его наниматель совершил ужасную ошибку. Лучник вернул заплаченные ему монеты и сообщил, что это не лиса, а девушка.
Но наниматели и так знали об этом, и его отказ разозлил их. Они прокляли Лучника, заставив того охотиться на девушку, которую он любил.
В этот момент сердце Эванджелины всегда начинало взволнованно колотиться о ребра. Но каждый раз, когда мама приближалась к финалу баллады, она вдруг забывала, о чем говорила. А сейчас и Эванджелина добралась до конца сказки.
Она чувствовала уверенность Лучника, смешавшуюся со страхом, когда он притаился в лесу рядом с домом своей возлюбленной.
Лучник всегда был уверен в своих силах и умениях. Прежде ему ни разу не давали заданий, с которыми он бы не справился. Не существовало такого зверя, которого он бы не выследил. Не было такой цели, которую он бы не поразил. Он мог попасть в подброшенное в воздух яблоко даже с расстояния в тысячу шагов. Он прослыл легендарным охотником, хорошо известным Лучником, и он собирался пожертвовать всем, чтобы спасти ту прекрасную девушку.
Не успел он подумать об этом, как вдруг увидел, что его пальцы уже натягивают тетиву, готовясь выпустить стрелу в девушку, которую он так сильно полюбил.
Лучник резко отбросил лук в сторону и переломил стрелу об колено, отчаянно желая с той же легкостью разрушить коварное проклятие. Но он знал, что оно спадет, только когда он убьет Лисицу. А значит, единственный способ спасти ее – держаться как можно дальше. Но Лучник все равно не мог поверить, что они с Лисицей не могут быть счастливы. Должен же быть… какой-то… способ…
Сон растаял так же быстро, как снежинки на солнце. Эванджелина изо всех сил пыталась удержать его. Она хотела знать, чем закончится ее любимая сказка. Но чем сильнее она старалась ухватить сон, тем быстрее он начинал рассеиваться, пока все воспоминания о нем не исчезли вовсе.
Эванджелина очнулась, и боль тут же обрушилась на нее. Она больше не чувствовала ни горячих, ни холодных объятий – лишь то, как горит каждый дюйм ее кожи, как боль растекается по телу, и даже мягкая перина, на которой она сейчас лежала, никак не облегчала ее состояние. Она медленно открыла глаза, привыкая к свету, которого как раз хватило, чтобы разглядеть над головой толстые железные прутья клетки.
Эванджелина резко села.
Рана на плече взорвалась болью, и Эванджелина со стоном вновь упала на постель.
– С возвращением, принцесса, – раздался мягкий, словно бархат, голос.
Эванджелина повернула голову и увидела хорошо знакомого вампира. Прислонившись к столбику кровати, стоял Хаос, Повелитель Шпионов и Убийц, и во всем его облике сквозило превосходство. Он отлично знал, что нет такой силы, которую ему стоило бояться.
Эванджелина попыталась изобразить уверенность, но тело ее невольно оцепенело. Она поняла, почему над ее кроватью установлена клетка. Ее привезли в подземный замок Хаоса.
Она была здесь лишь однажды, но хорошо запомнила клетки в человеческий рост, подвешенные к потолку в таинственных коридорах старинного замка. Эванджелина отказывалась даже думать, зачем ее сюда привезли.
Она лихорадочно перебирала свои воспоминания. Последние несколько часов почти не сохранились в памяти, но ей удалось вспомнить, что случилось прямо перед тем, как она потеряла сознание. Она находилась в Волчьей Усадьбе, повсюду растекалась ее кровь, Джекс назвал ее по имени – Эванджелина, – а не Лисичка, как это обычно бывало. А потом он попросил у нее прощения. Неужели он извинялся за это? За то, что собирался отдать ее Хаосу?
– Я пленница? – спросила она.
– Ты можешь покинуть это место, когда захочешь, – ответил Хаос и кивнул на ее бедро. – Но сомневаюсь, что с раненой ногой ты далеко уйдешь.
Эванджелина не понимала, какие эмоции сейчас испытывает вампир, а все из-за проклятого бронзового шлема, который он постоянно носил. Бронза закрывала его голову по бокам, обхватывая заодно лоб и челюсть, чтобы Хаос не укусил ее. И все же в его замке она чувствовала себя очень уязвимо.
Упрямо поджав губы, Эванджелина огляделась в поисках выхода. Комната оказалась примерно такого же размера, что и ее покои в Волчьей Усадьбе. На каминной полке были расставлены свечи, по углам стояли кресла, обтянутые черным бархатом, а у ближайшей стены Эванджелина увидела комод для одежды и драгоценностей. Ей в глаза бросилась широкая округлая дверь на другом конце комнаты – слишком далеко, чтобы она могла самостоятельно добраться до нее с больной ногой. И все же Эванджелина понимала, что не может оставаться в этой постели. Она должна была покинуть это место и подумать о том, почему Аполлон напал на нее.
Эванджелина не верила, что он действительно хотел ее убить. И сейчас осознавала это со всей ясностью. Аполлон выглядел измученным и напуганным. Он просил бежать от него, пытался спасти ее еще до того, как напал и пустил первую стрелу. И теперь ей нужно было разобраться, почему так случилось.
Эванджелина начала скидывать с себя простыни, как вдруг поняла, что на ней нет одежды. Она была почти обнажена. Запаниковав, она вцепилась в простыню и натянула ее повыше, в это время как в голове метались испуганными птицами мысли, кто мог раздеть ее. На ней осталась лишь короткая сорочка из тончайшего шелка и полотняные бинты, скрывающие ее раны на плече и бедре.
Она не могла покинуть постель в таком виде. Пусть Хаос и не мог укусить ее, других вампиров в его владениях ничто не сдерживало. Они могли запросто напасть на нее, что с большой долей вероятности и сделают. Разгуливать по замку в тонком шелке казалось ей сродни откровенному приглашению к пиршеству.
Набрав в грудь побольше воздуха, Эванджелина выпалила:
– Если я правда могу уйти, то прошу принести мне одежду и обувь.
Хаос мягко рассмеялся, и его смех звучал обманчиво юным. Он выглядел всего на пару лет старше Эванджелины, но если верить словам Джекса, то Хаос был ровесником самого Севера.
– Я погорячился, когда сказал, что ты можешь уйти в любой момент.
Дверь с округлой аркой распахнулась со скрипом, бесстыдно выдававшим ее возраст, и Эванджелина увидела в проходе Джекса. Он сделал несколько шагов вперед и почти неслышно прошел в комнату.
Они тут же встретились взглядами, а потом Джекс посмотрел на ее грудь, прикрытую лишь простыней и тонким слоем шелка. Не успела Эванджелина покрыться румянцем от его пристального внимания, как он уже отвернулся.
Она почувствовала необъяснимый укол разочарования, когда Джекс начал сосредоточенно подбрасывать блестящее черное яблоко, которое принес с собой.
Плащ, который был на нем в саду, куда-то исчез. Эванджелина помнила, что Джекс нес ее на руках, но на его сером камзоле не осталось и следа крови.
– Ты уже сообщил ей хорошую новость? – жизнерадостно спросил он, обращаясь к вампиру.
– Пока нет, – ответил Хаос.
Эванджелина перевела недоуменный взгляд с одного на другого. Слово «обескуражена» даже близко не отражало ее состояние в тот момент. Джекс ненавидел вампиров. По крайней мере, она так думала. В прошлый раз, когда они вместе приходили к Хаосу, он с трудом контролировал себя. Сейчас же Джекс выглядел совершенно расслабленным, и они так непринужденно разговаривали друг с другом, словно были давними друзьями.
– Что происходит? – не выдержав, спросила Эванджелина.
Как только она задала вопрос, все мгновенно встало на свои места. Джекс недавно пригрозил ей, что если она не согласится открыть арку, то он сделает так, что она всей душой возненавидит его.
Вот что он имел в виду. Джекс действовал сообща с Хаосом.
Эванджелина вспомнила разговор с Люком, вспомнила, что именно Хаос помог ему захватить трон Аполлона. Но Эванджелина никак не могла поверить, что Джекс тоже был замешан в этой подлости. Когда она только узнала, что новым наследником оказался Люк, ее первым порывом стало желание как можно скорее пробудить Аполлона. Будь у нее чуть больше времени, она бы все равно обратилась за помощью к Джексу.
Как бы ужасно это ни звучало, Джекс готов был пойти на все, что угодно, лишь бы добиться своего и получить желаемое.
– Похоже, она растеряна, – сказал Хаос.
Джекс прекратил играть с яблоком и повернулся к Эванджелине:
– Твой муженек чуть не убил тебя. Благодаря ему ты получила порез на плече и глубокую рану на ноге. Если мы прибегнем к человеческим способам лечения, то процесс восстановления затянется на долгие, долгие недели. И это только чтобы исцелить плечо. Нога будет заживать дольше, к тому же есть вероятность, что ранение будет иметь для тебя неприятные последствия. Ах да, еще ты можешь умереть от заражения крови. Но отличная новость в том, что Хаос любезно предложил свою помощь.
В этот момент дверь снова распахнулась и в комнату вошла темноволосая девушка-вампир с ярко накрашенными губами. Она уверенно подошла к кровати Эванджелины, ожидая дальнейших указаний.
– Нет! – Эванджелина крепче вцепилась в простыни, увидев, что девушка уже обнажила клыки.
Эванджелина знала, что существовало два типа укусов: вампиры кусали людей, чтобы испить их кровь или чтобы заразить жертву вампирским ядом. Их яд обладал чудотворной способностью исцелять даже самые тяжелые раны, но он также мог обратить зараженного человека. Но ядовитый укус не превращал в вампира сразу. Для этого нужно было испить человеческой крови до наступления рассвета.
Но однажды Эванджелина видела, как яд вампиров повлиял на людей, зараженных им. Видела, с каким остервенением и отчаянием они крушили клетки и пытались вырвать железные замки. И все это ради одного укуса. Эванджелина не желала стать вампиром, но что, если ее желание изменится, как только в ее кровь попадет яд?
– Пора начинать, – сказал Хаос. – Будет нелегко, но для такого случая у нас припасены кандалы. – Он кивком указал на стену. Эванджелина проследила за его взглядом и между бархатными портьерами увидела две пары цепей с наручниками. – Но если хочешь, можем закрыть тебя в клетке.
– Нет. – Эванджелина решительно покачала головой. – Я не согласна на это. Раны заживут сами собой.
Она бросила на Джекса умоляющий взгляд, но он лишь откусил кусок от яблока и равнодушно повернулся к Хаосу:
– Клетка подойдет.
Как только Джекс произнес это, Хаос потянулся к рычагу в стене. Решетки вокруг кровати мгновенно опустились, заперев Эванджелину внутри.
– Нет! – Все случилось так быстро, что Эванджелина даже не поняла, что кричала, пока не услышала, как ее собственный голос эхом разнесся по комнате.
Она ухватилась за решетку, но это стало ее роковой ошибкой. Хаос схватил ее запястье и протянул между прутьями клетки.
– Я оказываю тебе услугу.
Крепко удерживая ее руку, Хаос кивнул девушке-вампиру.
Эванджелина вскрикнула и снова попыталась вырваться.
Сверкнули белоснежные клыки, а затем Эванджелина почувствовала, как они впиваются в ее запястье, болезненно вспарывая плоть.
10
Все тело на мгновение опалило огнем. Эванджелина не удержалась на ногах и снова упала на кровать.
Потом боль… просто утихла. Не только на месте укуса, перестали ныть даже раны на ноге и плече. Они будто начали мгновенно затягиваться.
Эванджелина моргнула, и ей показалось, что у нее с глаз будто упала пелена.
Когда она впервые проснулась, в комнате царили сумерки, но по углам клубился дым и двигались тени. Теперь все помещение искрилось в свете свечей, и это было самое красивое мерцание, которое ей когда-либо доводилось видеть. Казалось, все в комнате сияло: и позолоченные рамы с портретами, и полированные ножки стола, и даже жуткие кандалы на цепях, вмурованных в стену.
Эванджелина опустила взгляд на постель. В этот раз она показалась ей слишком роскошной. Подушка, матрас, простыни, прикрывающие ее тело, ощущались гораздо мягче, словно сшитые из белоснежного шелка. Эванджелина готова была поклясться, что чувствует аромат свежести, чистоты и ослепляющей яркости, точно в окна скользнул луч света, пробившийся сквозь грозовые облака.
Хрум.
Джекс с хрустом откусил яблоко, привлекая внимание Эванджелины к изножью кровати. Она посмотрела на его лицо, и в ту минуту он выглядел как оживший предвестник разбитого сердца. Светлая кожа Джекса словно светилась изнутри, глаза мерцали, будто переливающиеся грани звезд, а густые волосы были точь-в-точь как золотистые нити. Жестокость в его чертах наполнила Эванджелину нестерпимым желанием, отозвавшимся в теле сладкой болью.
Она не понимала, всегда ли Джекс выглядел столь роскошно или причина крылась в том, что ее человеческое зрение не позволяло разглядеть всю его притягательность? Или все это время он нарочно приглушал свое очарование, а теперь, когда в ее кровь попал яд, она видела его настоящего и уловки Джекса больше не действовали на нее? Всего один взгляд на него воспламенил ее кровь, и Эванджелина наслаждалась пожаром, бушевавшим в груди.
Она глубоко втянула темную сладость кожи Джекса и возжелала попробовать его на вкус. Окажется ли его кровь прохладной? Если она коснется губами его шеи, поможет ли это справиться с жжением в груди и неистовым биением сердца?
Джекс снова хрустнул яблоком.
Клыки ее тут же удлинились. Эванджелина провела по ним языком, словно могла вернуть их обратно и унять неожиданную пульсацию в горле. Она не хотела кусать его, правда не хотела. По его венам текла и человеческая кровь тоже, и Эванджелина знала, что если попробует хоть каплю, то непременно обратится в вампира. Но все ее тело прошила дрожь, стоило ей мысленно произнести слова «кусать» и «Джекс» в одном предложении. И ощущение это вовсе не было неприятным.
– Эй, полегче. – Джекс вскинул брови, посмотрев на Эванджелину. – Ты смотришь на меня так, будто не ненавидишь.
– Я смотрю, – произнесла она, но голос ее прозвучал хрипло и жадно, а дыхание и вовсе сбилось.
Эванджелина прокусила губу, и на коже выступила кровь.
Джекс посмотрел на бордовую каплю.
В его глазах отразилось нечто необъяснимое, а потом в ее голове зазвучал голос:
«Не забывай о последствиях, если этой ночью что-то пойдет не так. Ты ведь не хочешь стать одной из них».
Слова Джекса сочились неприкрытым презрением. Может, Хаос и был ему хорошим другом, но Принц Сердец все равно не испытывал к вампирам симпатии.
Он отбросил остатки яблока на пол и направился к округлой двери.
– Не уходи! – Слова сорвались с ее губ прежде, чем она хорошенько их обдумала. Она знала, что ему и правда лучше покинуть эту комнату – без его столь соблазнительной крови она точно не сможет обратиться в вампира. И все же Эванджелина не могла поверить, что он оставит ее.
Когда он был заражен ядом вампира, она провела с ним всю ночь и следила, чтобы он ни на кого не набросился и не испил человеческой крови. А он пробыл с ней всего пару минут.
Эванджелина вцепилась в прутья клетки так крепко, что те смялись под ее пальцами. Она в ужасе отпрянула назад. То, как стремительно она это сделала, повергло ее в шок. Эванджелина не осознавала свою силу. Даже сейчас, когда выпустила прутья, ее руки все еще были сжаты в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Казалось, ее тело до сих пор рвалось на свободу.
В мгновение ока Хаос оказался перед ней, прислонившись к прутьям решетки, которые Эванджелина едва не сломала.
– Вампиры обретают контроль над силами далеко не сразу, – сказал он. – Мы перемещаемся так быстро потому, что нашим телом управляют инстинкты, не свойственные человеку.
Как и Джекс, Хаос был очень опасным бессмертным существом. Раньше Эванджелина не обращала внимания на его внешний вид, но сейчас вдруг заметила, что одет он был совсем не как воин. Черные брюки, идеально подогнанные по фигуре, изящная черная рубашка и проклятый бронзовый шлем, украшенный необычным орнаментом, которого она прежде даже не видела. Шипы, выступавшие над его скулами, были покрыты крошечными колючками, направленными в его гипнотические глаза.
В прошлую их встречу Эванджелина старалась не встречаться с ним взглядом, потому что вампиры расценивали прямой зрительный контакт как приглашение напасть и могли воспользоваться этим, чтобы подчинить себе волю человека. Но сейчас Эванджелина не могла сдерживать или контролировать себя. Все происходило именно так, как и говорил Хаос: любая ее мысль тотчас воплощалась в действие. Стоило ей подумать о его глазах, как их взгляды пересеклись.
Но глаза Хаоса были не такими, как она помнила. Эванджелина могла бы поклясться, что они излучали изумрудный свет, но сейчас в них будто таился непроглядный мрак. Бесконечный и всепоглощающий. Ей казалось, что она смотрит в глаза не бессмертному существу, а самой Смерти.
«Хаос – убийца», – однажды сказала ЛаЛа. И теперь Эванджелина увидела это в его глазах. Шлем, может, и не позволял кусать жертв, но он не мешал ему убивать их.
Эванджелина отпрянула, врезавшись спиной в прутья с другой стороны клетки.
По комнате прокатился низкий бархатистый смех Хаоса.
– Я не представляю для тебя угрозы, принцесса. Напротив. Я прослежу, чтобы сегодня ночью с тобой ничего не случилось.
До Эванджелины донесся тонкий аромат яблок, сладкий и бодрящий, исходящий от фрукта, который Джекс отбросил на пол. Он уже покинул комнату, но одна только мысль о нем вызвала в горле Эванджелины новый спазм. У нее во рту будто разгорался пожар, и его могло потушить лишь…
– Ты рычишь, – предостерегающе произнес Хаос.
Эванджелина обхватила ладонями прутья своей клетки, прямо напротив лица Хаоса. И снова она не заметила, как переместилась на другую сторону. Но в этот раз руки не отдернула. Крепче сжав металл, Эванджелина почувствовала, как он сгибается в ее пальцах, и осознание этого помогло ей отвлечься от пульсации во рту и боли в деснах, когда клыки начали удлиняться.
– Осторожнее.
Хаос схватил ее руки. Если бы не яд в ее крови, то он с легкостью сломал бы ей пальцы. Но это не значило, что его хватка не причиняла ей боль.
– Отпусти меня. – Эванджелина пыталась вырваться, отчаянно дергая руками снова и снова, пока ее дыхание не сбилось.
Хаос даже не запыхался. В его затуманенном взгляде блеснуло что-то похожее на возбуждение, когда он еще сильнее сжал ее пальцы.
– Я могу стоять так всю ночь, принцесса.
Эванджелина поддалась своим инстинктам. Хаос и правда был гораздо сильнее нее, но она тоже обладала определенной мощью.
Губа ее уже не кровоточила, но Эванджелина быстро проколола мягкую кожу зубами. Подавшись вперед, она коснулась прутьев окровавленной губой и шепнула:
– Пожалуйста, откройся.
Клетка тотчас взметнулась вверх.
В мертвых глазах Хаоса мелькнули искры удивления.
Не успела Эванджелина насладиться своим превосходством, как Хаос опрокинул ее на кровать и навалился на нее всем телом.
Воздух с трудом проникал в ее легкие, пока она тщетно пыталась сбросить его с себя. Он был невыносимо тяжелым и горячим, и Эванджелина могла бы поклясться, что чем яростнее она сопротивлялась, тем сильнее он распалялся. Но она не могла перестать бороться. Но что же двигало ею? Яд, попавший в ее кровь после укуса, или же человеческие инстинкты не позволяли ей безвольно лежать под существом, являвшимся воплощением самой смерти?
Эванджелина собиралась вцепиться в его шлем, но Хаос легко перехватил ее руки, завел за голову и прижал к матрасу.
– Зачем ты это делаешь? – хрипло спросила она.
– Джекс просил оставить тебя человеком.
– Не переживай. У меня нет желания меняться.
– Но ты не контролируешь свое тело.
– Потому что ты лежишь на мне.
Хаос немного сместил вес своего тела, но продолжал крепко держать ее запястья, а ноги прижимать к ее бедрам.
Эванджелина смутно понимала, что это к лучшему. Хаос был прав, и она действительно не контролировала ни себя, ни свое тело, ни свои действия. Никогда в жизни она не чувствовала себя так, словно ее загнали в угол. Ей и так было некомфортно в клетке, но сейчас все стало даже хуже. От близости Хаоса, прижимавшего ее к кровати, горело не только горло, но и все тело словно охватило пламенем. Кожа ее горела, сердце бешено колотилось в груди, а исходящий от Хаоса жар делал ее положение невыносимым.
Эванджелина вдруг подумала о том, что прохладная кожа Джекса принесла бы ей долгожданное облегчение. Она вспомнила его прикосновения в ту ночь, когда они закрылись в склепе. Вспомнила его губы, ласкающие ее шею, крепкую грудь. Джекс не кусал ее тогда – лишь прикасался. Только этого она и хотела.
– Джексу будет плевать, если ты меня отпустишь, – настойчиво произнесла она. – Пока я в состоянии открывать двери и исполнять свою роль ключа, его не волнует все остальное.
– Вот тут ты ошибаешься, принцесса. Джекс не желает для тебя такой жизни. – Хаос снова встретился с ней взглядом, и в его почти мертвенных глазах заплясали вместе с тенями отблески пламени.
Эванджелина прекратила вырываться. На мгновение ей захотелось поверить словам вампира – слишком притягательной была мысль, что Джекс и правда беспокоится о ней. Но Принц Сердец, скорее всего, просто хотел, чтобы она именно так и думала. Еще один отличный способ манипулировать ею.
– Джекс велел тебе сказать так?
– Джекс не указывает мне, что говорить.
– Но он просил тебя оставить меня человеком.
Эванджелина снова попыталась столкнуть с себя Хаоса, но он лишь сильнее придавил ее к матрасу.
– Я делаю это из верности Джексу. Но это не единственная причина.
– Тогда почему ты здесь?
– А ты разве не догадалась? Я разочарован.
Хаос наклонил голову. Край бронзового шлема коснулся ее щеки, опаляя кожу.
Эванджелина покрылась испариной, заметив, что выгравированные на шлеме слова начали светиться. Фразы были записаны на древнем языке, с которым ей уже довелось столкнуться, но понять, что там написано, Эванджелина не могла. Это был язык Доблестей.
– Что здесь написано? – спросила она.
– Слова проклятия, которое не позволяет мне снять шлем.
Хаос хотел снять шлем. Неудивительно, что его кожа так раскалилась, – голод был всему виной. Эванджелина не знала, как долго он носил этот шлем, как долго по-настоящему не питался, но сейчас могла хорошо представить, какие муки он испытывал, не пробуя крови. Ее саму укусили совсем недавно, но она уже чувствовала, что понемногу сходит с ума.
