Степан Станиславович Сказин
Моя тюрчанка
Потому-то я, никуда не торопясь, разглядывал надкушенный жирный пончик, из которого, в месте укуса, так и сочилась шоколадная начинка, точно кровь из раны. Медленно-медленно попивал успевшее остыть какао, будто думал обмануть время. Напротив меня сидела растерянная Ширин. Глаза у нее бегали. Я уверен был: в голове у нее туманом клубятся такие же, что и у меня, исключающие одна другую мысли. Если не так давно моя девочка казалась мне воинственной амазонкой, львицей – то теперь кольчуга амазонки была измята, а меч затуплен; львиные клыки – сломаны, когти – вырваны.
Я решил переключить мозг на что-нибудь другое, кроме предстоящего моей девочке собеседования и наших шансов выиграть в лотерею под названием «поиск работы». Я попробовал снова пофантазировать о том, как стану крутым прошаренным копирайтером и буду приносить нам с Ширин деньги, не выходя из дому. Но на сей раз река воображения понесла меня совсем в неожиданную сторону.
Прежде я нарисовал себе картинку: сидя с чашечкой кофе за ноутбуком, я неторопливо, даже по клавиатуре щелкая пальцами с ленцой, выбираю заказ на сайте «Фриланс-Расея». Часок-полтора пыхчу над текстом, как леплю из теста и риса колобок. Потом, легким нажатием на кнопку мышки, отправляю готовый опус заказчику. И на карточку мне капает достойное вознаграждение. Выполняя за день по четыре-пять заказов, я обеспечиваю нам с любимой доход не меньший, чем моя пенсия.
Но сейчас – с таким чувством, будто в сердце мне вогнали иглу – я осознал: эта лубочная картинка не имеет никакой связи с реальностью. Копирайтерство – не золотоносная жила, а мучительная и неблагодарная работа. Я не один такой умный – на интернет-бирже «виртуально толпятся» десятки и сотни, даже тысячи копирайтеров. Едва на сайте появляется свежий заказ, копирайтеры бросаются на него, как голуби на хлебную крошку. Тут уж не до того, чтобы, сидя за ноутбуком, смаковать ароматный кофе со сливками. Успей в числе первых ткнуть в ссылку «хочу выполнить ваше задание», чтобы потенциальный заказчик тебя хотя бы заметил.
А заказчики тоже не дураки. Подкупить их копирайтер может только рейтингом, количеством выполненных раньше заказов или низкой ценой на свои услуги. Положим, ты выставил справедливую стоимость на свой труд. Пять червонцев за десять тысяч знаков, включая пробелы. Но какой-нибудь лысый козлина сбивает расценки, предлагая десять тысяч знаков без пробелов всего за четыре с половиной червонца. И, допустим, в анкете козлины есть ссылки на пару выполненных заказов со сдержанными, но в целом положительными, отзывами. И тогда?.. Тогда, конечно же, за новое задание ухватится козлина. А ты останешься курить бамбук и дальше лакать свой кофе.
Нет – копирайтеры даже не гадящие голуби, а фаланги в банке. Пожирающие друг друга мерзкие паукообразные. В этом взаимном поедании у копирайтеров неравные шансы. Хорошо чувствуют себя «топы» – матерые секачи с годами наработанным рейтингом, внушительным портфолио и с тучей восторженных отзывов от прежних заказчиков. Такие берутся только за высоко оплачиваемые заказы. Уж «секачи»-то могут себе позволить как бы между делом стучать одним пальцем по клавиатуре, не забывая редкими глоточками попивать кофе. «Топ» похож еще на виртуоза-рыбака, который с презрением выбрасывает в реку мелкую рыбешку, а в свое ведро с водой кладет только крупных окуней и щук.
Но чем вольготнее чувствуют себя кабаны-«топы», тем менее сладко приходится начинающим копирайтерам. Хватающимся за самые копеечные заказы. На деньги, которые зарабатывает новичок – не прокормить ни себя, ни тем паче жену и детей. Чтобы найти свою нишу на сайте копирайтеров, нужны годы упорного труда почти без отдачи. Не таков ли труд Сизифа в древнегреческом аду – толкающего камень на вершину крутой горы?.. Если бы быть копирайтером было легко – кто бы пошел в курьеры, мусорщики, раздатчики рекламных листовок?..
Я глубоко вздохнул. Отложил надкушенный пончик и заглянул в пустую чашку из-под какао. Ширин остановила на мне свои волшебные агатовые глаза. И сказала с отчаянной решимостью:
– Так мы и до вечера можем просидеть. Надо ехать на собеседование. Мне нужна работа.
– Надо ехать, – глухим голосом согласился я.
Мы были сейчас, как индейцы перед сражением. Нам не хватало только веры в победу и перьев в волосах.
Оставив на подносе последнюю пару несъеденных пончиков, мы вышли из ресторанчика. Убаюкивающая классическая музыка и жужжание людского скопления остались позади. Держась за руки, мы потопали в сторону метро. Над нами нависало бело-серое небо.
17.Тигриная ярость
После сорокаминутного путешествия в электропоезде по тоннелям метро, мы с моей девочкой снова поднялись в город. Сквозь пелену снега и тумана проступала стеклянная высотка бизнес-центра. Кажется, нам было туда. Можно было чуточку приободриться: вероятный работодатель Ширин арендует площадь в крупном офисном здании в самом центре мегаполиса. Так что вряд ли мы напоремся на очередных мошенников. Как показывал пример выманивающего деньги Бахрома и заклинателей духов из «Нострадамуса», жулики предпочитают обживать офисы с неприметным входом со двора или подворотни, где-нибудь в спальных районах города.
Пройдя автостоянку с рядами белых, красных, желтых, черных и асфальтового цвета иномарок, и со ступающим вразвалочку охранником, который в своем огромном – как бы раздутом – пятнистом комбинезоне казался ожившим огородным пугалом, мы через разъехавшиеся автоматические стеклянные двери вошли в холл на первом этаже офисной высотки. Здесь охранниками были мужики ростом два метра с хвостиком. С электрошокерами и с хрипящими рациями на ремне. У шести изящных секретарш за стойкой ресепшена – двух блондинок, двух рыжих, шатенки и жгучей брюнетки – беспрерывно звенели телефоны. Через турникеты, которыми были от нас отгорожены лифты, в обе стороны текли косяки клерков в белых и светло-розовых рубашках и, сообразно полу, в темных брюках или юбках. Офисный планктон просачивался на улицу, видимо, движимый желанием покурить. По углам холла красовались какие-то похожие на пихту экзотические деревца в вазонах. Да стояли автоматы с двумя десятками сортов кофе, соками, минералкой и разнообразными закусками вроде сэндвичей, чипсов и соленого арахиса. Двумя буквами «г» были расставлены черные кожаные софы. А на стенах в деревянных узорных рамах висели картины каких-то импрессионистов, больше похожие на мазню полуторогодовалого ребенка.
Я подумал: если выгорит дело с «Сочной клубничкой», моя девочка будет ходить на работу в по-настоящему шикарное место. Надо будет позаботиться о гардеробе любимой. Моей милой понадобятся белые рубашки и черная юбка; женский пиджак. Не помешает несколько пар туфель на высоких каблуках. И конечно, образ Ширин-секретарши дополнят маленькие бирюзовые сережки-гвоздики в мочках ушей. А может моя девочка решит и покраситься?.. Для меня-то моя милая была соблазнительной и без всякой косметики. Но я бы не без наслаждения глянул на Ширин, у которой губы были бы ярко-алыми от помады, на ресницах – тушь, а брови – «удлинены» черной краской.
Я мог придаться таким приятным мыслям потому, что был уверен: моя девочка с успехом пройдет собеседование. Надежда на счастливый исход дела расцвела во мне, как только мы вступили в холл офисной высотки. Такой уж я был человек, что меня, как утлую лодочку на волнах, бросало туда и сюда. То, задавленный отчаянием, я считал: единственный открытый для нас путь – это совместный суицид. А теперь в своем воображении одевал Ширин в юбки, блузки и платья; подбирал ей серьги и туфли.
Мы отметились у рыжей барышни с ресепшена, что направляемся в «Сочную клубничку», показали паспорта.
– Проходите. Семнадцатый этаж, из лифта направо по коридору. Офис семьсот два «а», – звонким голоском пропела рыжая девушка. После чего подтянутый великан-охранник пропустил нас за турникет.
Смешавшись со скопом возвращающихся с перекура клерков, Ширин и я зашли в серебристо-серый вместительный лифт. Двери закрылись, кабина с неимоверной скоростью полетела вверх. На маленьком табло красными циферками шел счет этажам: второй, третий… пятый. В лифте нас была тесная кучка человек в семь. Один моложавый клерк с волосами в геле (точно корова лизнула), в бледно-розовой рубашке с аккуратным воротничком и в светло-бежевых брюках, никого не стесняясь, громко говорил по мобильнику. Речь шла об акциях какой-то доходной компании, недавно приобретенных клерком.
Два других «белых воротничка» уткнули глаза в смартфоны. Я подсмотрел: один «товарищ» самозабвенно резался в «Сапера», а второй листал фото полураздетых девиц (наверное, на специфическом сайте знакомств). Неподвижно, с папкой под мышкой, застыл представительный старенький офисный служащий в полосатом пиджаке и с бело-серой бородкой клинышком, невозмутимый, как игуана. Дама в возрасте слегка за тридцать, раскрашенная, как тропический попугай, ни на кого не обращая внимания, опрыскивалась духами. Барыне было, очевидно, глубоко плевать, что аромат французской парфюмерии заполнил весь лифт и щипал попутчикам глаза. Парень в куртке и с гигантской сумкой – должно быть, какой-нибудь доставщик пиццы, а не менеджер – аж два раза смачно чихнул, заставив залипающего в телефон клерка на долю секунды оторваться от «Сапера».
Я смотрел на подобравшееся в лифте «общество» с каким-то веселым злорадством. Меня так и подмывало злобно и заковыристо усмехнуться в невыразительные, как из дуба вырезанные, физиономии клерков. Мол, ничего, господа офисные работники, доблестные рыцари и блестящие дамы степлера и клавиатуры – ничего. Вы, наверное, чувствуете себя богами в сравнении со мной, Ширин и курьером, везущим пиццу, раз мы не одеты по последней моде и не играемся с такими крутыми навороченными телефонами, как вы. Вы уверены: ваша жизнь удалась. Вы получаете кругленькие зарплаты, просиживая штаны за компьютерами, а не таская тяжести, не выгребая снег, не складывая гамбургер из надвое разрезанной булочки, котлеты, ломтика сыра и капустного листа в заведении общепита. Хуже изнеженных древних римлян – любителей горячей бани, гладиаторских боев и дармового угощения от цезаря – вы презираете тех, кто работает руками, а не «постит» в социальных сетях забавные картинки с котиками. Слова «азиат» и «таджик» вы используете в значении «грузчик» и «уборщик», поскольку вы еще и прожженные националисты, считающие грубый физический труд подходящим только для иностранцев-мигрантов.
Воображайте что угодно, а моя девочка найдет себе место в вашем муравейнике. Она станет лучшей на планете секретаршей. Если перефразировать известный афоризм: вы не боги – и не вы обжигаете горшки. После того, как моя звездочка успешно пройдет интервью в «Сочной клубничке», мы не домой поедем, а завернем в магазин одежды и бижутерии. Надо принарядить мою милую к первому рабочему дню. Когда моя красавица с заколкой в волнистых темных волосах, в свежей белой рубашке, с брошкой на груди, шелестя длинной черной юбкой, пройдет по широкому коридору офисного центра, все встречные мадам попадают от зависти в обморок, а мужчины густо покраснеют, ощущая эрекцию.
Конечно, я не олигарх. Я не смогу сводить жену в элитный дамский салон, где только за накладные ногти нужно выложить половину моей пенсии. Но приличные, хотя и кем-то ношеные, вещи из секонд-хенда, бюджетная косметика из лавчонки, неброские украшения из ювелирного магазинчика будут кирпичиками, из которых сложится образ Ширин как деловой молодой леди. А маникюр моя девочка сделает себе сама – достать бы пилочку и лак для ногтей.
У нас с любимой нет счета в швейцарском банке. И пусть!.. Зарплата моей девочки, моя пенсия –
обеспечат нам скромный достаток. Мы будем чаще покупать мясо. И налегать на овощи. Из залитых растительным маслом помидоров и огурцов моя милая стряпает восхитительный салат. А по воскресеньям мы будем себе позволять дойти до ближайшей к дому кафешки – запить ванильным капучино круассан с шоколадной начинкой.
А самое главное – Ширин продлят визу. Исчезнет разъедающий, как кислота нам души страх перед депортацией. Если у метро нас остановит полицай, мы сунем «блюстителю порядка» под нос рабочую визу, действительную еще год до следующего продления. Обломись, оборотень в погонах!.. Моя девочка – не безответная, забитая нелегалка, которую может пнуть любой человек в форме.
Вдохновленный успехами милой, я возьмусь и за самого себя. Не годится, чтобы больше половины семейного бюджета составляла зарплата жены. О, нет!.. Я не буду пытаться пробиться в копирайтеры. Это бесполезное дело, как сачком ловить раков в мутном озерце. Я пойду снова в курьеры – зарабатывать ногами. А еще лучше – в ночные сторожа, на какой-нибудь склад стройматериалов или автостоянку. Пусть из распахнутой во всю ширь пасти небес сыпется мокрый снег; сидя в вагончике, как в бункере, в обнимку с обогревателем, я буду уплетать бутерброды с сыром, зеленым луком и докторской колбасой и, при тусклом свете лампы, читать книжку.
Вернусь со смены ранним утром, когда небо только-только начинает светлеть, и Ширин еще сладко спит в теплой постельке. Стараясь не греметь посудой, чтобы не разбудить раньше времени свою любимую, я поставлю кипятиться чайник и разобью яйца над раскаленной, плюющейся маслом, сковородкой. Разложив яичницу по тарелкам и разлив по чашкам ароматный молочный кофе приятного коричневатого оттенка – неслышными кошачьими шагами я направлюсь в спальню, чтобы нежными поцелуями поднять свою звездочку.
«Родная, просыпайся», – ласково прошепчу я милой прямо в ушко. Моя девочка откроет и снова закроет глазки. Потянется. Зевнет, прикрыв ладошкой рот. И наконец, повернувшись со спины на бочок, посмотрит на меня томным, пока еще заспанным, взглядом.
За завтраком я буду ублажать Ширин, пересказывая, что прочел за ночь в книжке. Наверное, это будут анекдоты про безбородого хитреца Алдара, обводящего вокруг пальца жирных прожорливых баев и жадных мулл; легенды из древнеиндийской Махабхараты; древнеегипетские мифы и сказки; чудесные любовные истории из «Тысяча и одной ночи». Милая будет слушать с улыбкой. Я свято верил: с того момента, как наши дела пойдут в гору, моя девочка будет чаще улыбаться. Прозвище, которое я дал любимой – царевна Несмеяна – потеряет актуальность.
Сходив в душ, моя милая сядет расчесывать свои длинные густые волосы. Я буду любоваться ею – и немного завидовать гребешку, так свободно ныряющему в темные локоны Ширин. Потом моя девочка, глядясь в маленькое, с узорной рамкой, зеркальце (мой подарок), покрасит губы в пунцовый, а брови в угольно-черный цвет, подведет глаза. Вставит в уши сережки, которые снимала на ночь, наденет на запястье браслет. И, наконец, облачится в платье (я непременно куплю моей звездочке три-четыре платья). Все!.. Супер-секретарша готова к бою, т.е. к новому рабочему дню.
Я провожу Ширин до двери, поцелую (строго в лоб, чтобы не стереть косметику). После чего завалюсь в постель – отсыпаться до следующей ночной смены.
Так мы с любимой и будем жить – небогато, но в скромном достатке. Кофе, яйца, колбасу и прочие элементы из продуктовой «потребительской корзины» мы сможем покупать, когда захотим. Чтобы приобрести обувь и одежду – придется экономить. Ну да ничего!.. Мы же не богемная парочка, привыкшая жить не по средствам, три дня в месяц пьющая розовое вино и объедающаяся устрицами, а потом, как и положено бедным художникам, голодающая двадцать семь или двадцать восемь дней.
Нет. Мы не такие. Но и мы умеем, в разумных пределах, расслабляться. Мы будем особенно рады, как пчелы цветочной пыльце, когда у нас совпадут выходные. Эти дни как будто специально созданы богом календаря для веселья и удовольствий. В такие дни можно проснуться попозже. А проснувшись, не торопиться вылезать из теплой постели, а два раза подряд заняться любовью. Дальше – примем вместе ванну, хорошенько подкрепимся чем-нибудь вроде гренок или трехэтажных шведских бутербродов, напьемся кофе. А когда длинные волосы моей девочки окончательно высохнут после купания, можно будет и вылезти на прогулку.
Мы часто будем бывать в нашем любимом лесопарке. Крошить для гогочущих, поднимающих на пруду брызги, уток белый хлебный батон. Как-то, и даже не один раз, моя милая говорила мне: «Если я умру раньше тебя, развей мой прах по лесопарку». Но во время наших прогулок в выходные дни мы совсем не будем думать о смерти. Потому что мы так молоды – наше солнце только взошло. А закат?.. До него так далеко, что кажется: он никогда не наступит. Ширин еще не видела лесопарк в летнем цвету. Когда под горячим медовым солнцем деревья сияют изумрудной листвой; алеют в клумбах тюльпаны и маки; ярко желтеют среди сочной зеленой травы неприхотливые одуванчики; перекликаются на двести ладов, перелетая с ветки на ветку, пичуги. Мы будем резвиться на извилистых тропинках июльского лесопарка, как легконогие прыткие сайгаки. Играть в прятки среди деревьев. Будет звенеть, как родник, смех моей ненаглядной девочки.
Само собой: местом наших увеселений будет не только лесопарк. Я осуществлю давнее желание любимой: свожу ее в зоопарк. Покажу ей тигров, львов и гигантских черепах. И как забавно слон хватает хоботом и отправляет себе в рот лист капусты или морковку.
А однажды, поднакопив денег, мы оба возьмем отпуск, соберем большой чемодан, сядем на поезд и поедем отдыхать на море. По этому случаю Ширин заранее купит несколько разноцветных бикини – розовое, зеленое, белое – в которых и будет блистать на золотом песчаном пляже. Точеная фигурка моей милой, на зависть задыхающимся от возмущения девушкам и женщинам, будет притягивать мужские взгляды. А я, с гордо поднятой головой, буду всюду сопровождать мою девочку. И сигнализировать всем своим видом: «Красавица-то есть – да не про вашу честь. Облизывайтесь молча».
Море, с мерным шумом, будет набегать зеленоватыми пенными волнами на желтую полоску пляжа. А белое раскаленное солнце струить с ослепительного бирюзового неба свои нещадные лучи. А мы с милой, ступая по влажному песку вдоль самой кромки воды, станем подбирать выплюнутые морем пустые раковины и блестящие камушки. Я радостно буду рассказывать Ширин, как в далеком безоблачном детстве, когда родители впервые привезли меня на море, я нашел окаменелый зуб доисторической акулы. Ну, или, по крайней мере, я так думал, что это зуб акулы.
Потом нас потянет купаться. Моя девочка зайдет в воду только по грудь. Я рассмеюсь и потащу любимую на глубину. Я буду учить Ширин плавать. Буду поддерживать ее за осиную талию, пока моя сахарная тростиночка не приобретет навык лежать на воде. Нет сомнений: милая окажется способной ученицей. И скоро будет качаться на волнах, нырять и плескаться, как русалка.
Эта поездка на море будет нашим запоздалым свадебным путешествием. Брак, хоть и не признанный государством, мы давно заключили по обычаю древнеиндийских небесных музыкантов гандхарвов. По этому обычаю, для брака достаточно обменяться томными взглядами и по обоюдному согласию разделить ложе. Такой союз самый естественный и крепкий. Он основывается только на любви.
Я проработаю ночным сторожем полтора года. Достаточный срок, чтобы убедиться: тебя не выкинут за шкирку с работы. И чтобы самому себе доказать: не будет такого, что ты не захочешь просыпаться и не выйдешь на смену. Словом, я буду уже не только иждивенец, кормящийся милостыней от государства, но и трудящийся гражданин, за которого работодатель платит (наверное) налоги. (Вообще: странная и кривая система в нашем психиатрическом здравоохранении. Недееспособный, я не имею права распоряжаться своей недвижимостью и жениться на любимой девушке. Но если я хочу, чтоб меня признали более или менее адекватным, я должен прежде всего устроиться на работу. Т.е., трудиться по найму такому психу, как я, как бы и не возбраняется).
Итак, я наработаю стаж в полтора года. Попрошу начальника выдать мне справку, что я и правда восемнадцать месяцев охранял автостоянку (ну, или там склад кирпичей и бетонных блоков). С этой справкой я заявлюсь в диспансер и, не скрывая своего торжества, поднесу бумажку к самым глазам участкового психиатра. Мол, что вы на это скажете?.. Я пришел, чтобы вновь потребовать созыва комиссии по вопросу признания меня дееспособным.
Надо сдать анализы?.. Да пожалуйста!.. Сгоняю в поликлинику по месту жительства. Требуется пройти клинического психолога?.. Что ж, я и на этот подвиг пойду, как Геракл – выпятив грудь. И клянусь: какой бы инквизитор, под видом психолога, меня ни допрашивал, я не расплачусь, не расплачусь. Полтора года работы сторожем закалят мой характер и нарастят мне буйволиную кожу. Какие бы ловушки ни расставлял мне треклятый иезуит, как бы ни старался словесно меня унизить, внушить, что я пыль под копытом хромого ишака и вообще полное ничтожество, я буду твердить свое. Что я восемнадцать месяцев тружусь, как пчелка – и работодатель мною доволен. Я вполне отдающий себе отчет в собственных поступках гражданин, который в силах прокормить себя и супругу. Я хочу восстановить свою юридическую дееспособность и жениться на девушке, которой отдал свое сердце. Мы с женой произведем на свет двух или трех маленьких расеян. Разве государству не нужны новые подданные?..
Психологу нечего будет мне возразить. Ему останется только перейти к тесту «Пятна Роршаха». Будет показывать мне уродливые черные кляксы на белой бумаге и с хитрецой спрашивать: не кажется ли мне, что такое-то пятно похоже на мертвую старуху, на расчлененный труп, на женские половые органы. Но я буду крутить головой: нет, нет, нет. Никаких покойников, искромсанных тел и вагин я не вижу даже близко. На мой взгляд, эти расплывчатые пятна напоминают кораблик на волнах, кошку, енота, черепаху.
Огорченный моими банальными ассоциациями гестаповец заставит меня сортировать сначала цветные карточки в тесте Люшера, а затем страшные рожи в тесте Сонди. Результаты и тут не удовлетворят моего истязателя. Ему придется смириться: я никакой не мечтающий о кровавых преступлениях маньяк – или, по крайней мере, умело шифруюсь под нормального обывателя. Во всяком случае, господин психолог убедится, что я тертый калач и крепкий орешек, и – хоть и нехотя – напишет в бланке: «До комиссии допущен» – и шлепнет печатью с трехглавым орлом.
Комиссия – это дядьки в белых халатах, бородатые и в очках. Не имеющие цели плодить инвалидов. А, скорее, наоборот, отказывать в группе инвалидности кому только можно. Ведь государству инвалиды не нужны. Они только проедают деньги из бюджета.
Интеллигентные бородачи подвергнут меня перекрестному допросу. Это будет похоже на закидывание клоуна резиновыми мячиками. Не давая мне времени подумать над ответами, светила медицины, профессора и доценты, будут швырять мне в лицо самые неожиданные и не связанные друг с другом вопросы.
Знаю ли я, какое сегодня число?.. А год?.. А месяц?.. А в каком году отменили крепостное право?.. А какой у тебя стул – жидкий или твердый?.. Япония – это город или страна?.. Ходил ли ты на президентские выборы и за кого там голосовал?.. Сколько щупалец у осьминога?.. На какую букву начинается слово «тигр»?
Тут главное не робеть, не краснеть и не запинаться. И не предпринимать пустых попыток ответить на все летящие в тебя вопросы. Все равно из этого ничего не выйдет. Надо бодрым, звучным, чеканным голосом отвечать на те вопросы, которые ты лучше всего расслышал и понял: «Япония – это страна, а не город» – «Слово «тигр», обозначающее крупного полосатого хищника из семейства кошачьих, начинается на «тэ», одну из согласных букв кириллического алфавита» – «Волга впадает в Каспийское море» – и т.д.
Вряд ли бородачи совсем вычеркнут меня из списка инвалидов. Вероятнее всего, учтут, что я давно числюсь больным, а значит не могу вот так сразу перепрыгнуть в здоровое состояние. По-видимому, мне определят какую-нибудь не слишком серьезную группу и даже сохранят пенсию, хотя бы в половинном размере от сегодняшней. Но меня признают дееспособным – понимающим, что я делаю и зачем. Я снова смогу распоряжаться своей жилплощадью. И приобрету право жениться, на ком хочу.
Бинго!.. Бинго!.. Бинго!.. Я буду прекрасно знать, что мне предпринять дальше. Вдвоем с Ширин мы направимся в департамент, регистрирующий браки. Ничего в наших с любимой отношениях не изменится. Но теперь мы будем не просто мальчик и девочка, не сожители или любовники, а муж и жена. Штампы в паспортах обозначат наш повысившийся общественный статус.
А следующим ходом я пропишу мою милую на своих квадратных метрах и сделаю совладелицей квартиры. Пусть теперь какой-нибудь полицай с гнилым запахом изо рта посмеет косо взглянуть на Ширин!.. Отныне мою красавицу не так-то легко будет обидеть. Она будет уже не без пяти минут нелегалка, не знающая, как продлить визу. Не беззащитная «нерусская» девчонка, с ветром в кармане приехавшая «покорять» расейскую столицу. А исполненная чувства собственного достоинства юная леди, жена расейского гражданина и собственница жилплощади в одном из спальных районов мегаполиса.
Хозяйка доли в квартире имеет право находиться в Расее и без визы, причем сколько угодно долго. Став совладелицей квадратных метров, Ширин выдержит имущественный ценз для «не граждан», о котором ничего не сказано в конституции, но который, тем не менее, существует. В Расее, как рыба в воде, чувствуют себя богатые иностранцы, накупившие и сдающие в аренду таунхаусы, пентхаусы и прочую элитную недвижимость. Либо ведущие крупный бизнес, вроде сети пиццерий или салонов красоты. Эти иностранцы – французы, итальянцы, англичане и немцы. Холеные гости с Запада, которые даже близко не сталкивались с произволом полиции и хамством обывателей, в отличие от трудовых мигрантов из заволжских и центрально-азиатских республик. Со времен князя Даниила Галицкого повелось на Руси: европейцев – чмокать в жирный зад, а «азиатов» – ненавидеть или бояться.
Но моей милой незачем равняться на осевших в Расее ворочающих миллиардами червонцев гордых немцев и чопорных британцев. Нам и в гробу не нужен пентхаус, нам достаточно нашей скромной квартиры.
Моя девочка подаст документы на оформление расейского гражданства. У нее все будет для этого: справка с места работы, собственная жилплощадь и муж-расеянин. Министерству по вопросам миграции просто не к чему будет прицепиться. Документы будут рассмотрены в течение девяноста дней, после чего моя любимая обменяет свой синий западно-туркестанский паспорт на пурпурный расейский.
Тогда-то мы с Ширин переведем дух, как вынырнувшие из океанских глубин ловцы жемчуга. Мы действительно нашарили на морском дне раковину с бесценной жемчужиной, называемой «спокойная жизнь». В самом деле, мы – как в какой-нибудь спортивной игре – преодолели полосу препятствий. А теперь небеса точно смилостивились над нами. Заросшая тернием дорожка осталась позади. Мы заживем тихо и счастливо.
Это будет простое, не требующее излишеств счастье. Зачем нам двухэтажные хоромы, ежегодный отдых на Мальдивах, походы по шикарным ресторанам или золотой унитаз?.. Нам достаточно засыпать и просыпаться в обнимку в общей постели. Когда, захваченный потоком страсти, я соединяюсь с Ширин – и старенькая кровать скрепит под нашими переплетенными телами – я вкушаю блаженство, какое не снилось ни одному президенту, турецкому султану, британскому наследному принцу или теневому миллиардеру. Я и моя девочка еще так молоды. Через десять лет с момента нашего знакомства нам не стукнет еще и тридцати. Впереди у нас еще не одна тысяча сладостных любовных сражений…
Воображение опять увело меня за тридевять земель. Наверное, я крупный архитектор по возведению воздушных замков, развешивающий, вдобавок, по стенам в гостиных этих замков шкуры неубитых медведей. Точно очнувшись ото сна, я увидел: мы с любимой все еще поднимаемся в серебристо-сером лифте, в компании пяти клерков и одного курьера. Как бы заново уловил чересчур густой запах французской парфюмерии наглой мадам (от этого запаха щекотало в ноздрях, а из глаз, как при резке репчатого лука, вытекали слезы). Офисный старичок с папкой под мышкой по-прежнему сохранял невозмутимость идола с Острова Пасхи. А молодой клерк не переставал трепаться по мобильнику о своих великолепно обстоящих финансовых делишках.
Я посмотрел на мою Ширин. Она явно нервничала. Губы ее дрожали. Чуть нахмурив красиво изогнутые брови, она напряженно глядела куда-то мимо лиц наших случайных попутчиков и как бы сквозь стену лифта. Я легонько пожал тоненькие пальцы моей милой, точно говоря: «Не бойся и не тревожься ни о чем. Я здесь, я рядом!»
Конечно, нервам Ширин было отчего натянуться гитарными струнами. Мы едем уже не на первое собеседование по наводке кадровых агентств. И до сих пор нам ни разу не улыбнулся успех. Каждый раз что-то шло наперекосяк. Мы терпели неудачи по странным, диким, невероятным причинам. Мы были будто нерасторопный повар, у которого – несмотря на все потуги – не первый, а третий блин выходит комом.
Лиственная улица – это был первый блин. Собственно, никакое интервью тогда не состоялось. Обманутые Бахромом, мы скатались в какую-то глушь. И уперлись в запертую снаружи дверь бревенчатой постройки неизвестного назначения. Мы дорого заплатили за свое легковерие. После того снежного вечера, плавно перетекшего в ночь, когда только апельсиновая луна ободряюще улыбалась нам с черных небес – Ширин заболела и много дней прометалась в таком жару, от которого, казалось, загорятся одеяло, подушка и простыня.
Но, видимо, лукавый господь счел, что недостаточно поизмывался над нами за наши неопытность и наивность. Как одурманенные, мы купились на нового предложение Бахрома и поехали на собеседование в гипермаркет. Собеседование у Анфисы Васильевны закончилось скандалом. Я еще не видел мою девочку в такой ярости, как тогда. Ширин напоминала оскалившуюся пантеру. Милая запустила скомканную бумажку рекрутерше в лицо, как древнеиндийский герой Рама метал стрелы в десятиглавого монстра Равану.
Единственной пользой от поездки в гипермаркет было то, что мы получили прививку от хитростей Бахрома. Но подлый господин Мансуров благоразумно замолчал, как в воду канул. Должно быть, от Анфисы стервы-Васильевны он узнал, какую бурю негодования вызвало у нас предложение внести залог за трудоустройство Ширин. Он понял, что больше не сострижет с нас ни клочка свалявшейся шерсти. О, если б Бахром снова позвонил бы и елейным голоском стал предлагать нам очередную лже-вакансию, я бы взял телефон моей девочки и послал бы урода таким трехэтажным матом, на какой способен только пьяный поп, с заправленной в трусы рясой на четвереньках взбирающийся на амвон.
