Степан Витальевич Кирнос
Дорогой скорби: крушение Ордена
– Прежде чем мы перейдём к рассмотрению Великой Орденской Хартии и нового кодекса, у кого-нибудь заявления или ходатайства?
– Есть! – снова дал о себя знать мятежный рыцарь, облачённый в доспехи и цвета безумия. – Перед тем, как наши милые братья и сёстры перейдут к главному, я скажу вам о так называемых преступниках, чтобы вы поняли, зачем нам нужны Кодекс и Хартия. Я был там, когда Сафракс довёл Хротгара до стадии злобы, – и, исказив голос в обвинении, но жутко наигранным, мятежник продолжил. – Сафракс его оскорблял, унижал и угрожал бедному парню, который всего лишь усомнился в одной из статей Кодекса и заставил его выучить до завтра всю книгу, а Деметр всего лишь поддержал своего брата. И их заперли в карцере по итогу, а справедливо ли это? Справедливо ли, что без суда заперли тех, кто, по сути, и не виноват? Они не преступники, а всего лишь жертвы тирании! – Приостановившись, Люций своим лихорадочным взглядом осмотрел зал, и только потом продолжил. – Они не виноваты вообще, несмотря на то, что Хротгар пихнул рыцаря–садиста, который оскорблял честь бедного паренька. Каждый должен иметь право на защиту своего достоинства! Мои неофиты, – приторно начал Люций, – из тех, кто выбрал не ту сторону, вы действительно желаете, чтобы так поступили и с вами?
Зал, со стороны лоялистов взорвался от негодования, ибо никто не понимал, как можно начать оправдывать преступников, который поставили жизнь рыцаря под угрозу. И многие понимали, что Люций сейчас просто нагло врёт, популизмом и театральной наигранностью склоняя на свою сторону неопытных неофитов из чесла тех, кто стоит подле Регента.
– Не будем впадать в недоумение, ярость и давать себя так легко обмануть, – заговорила архимаг, быстро ступая через толпу к столам иерархов. – Я хочу обратиться к Совету Владык о приложении объяснения от рыцаря Сафракса к Протоколу в том месте, где Люций сделал данные заявления.
– Объяснение принимается, – соглашается иерарх.
– Протестую! Отклонить эту бумажонку!
– Я вам хочу напомнить рыцарь Люций, что это не в ваших полномочиях и не вам указывать Совету Владык!
Пока подле Регента растёт негодование, в полуамфитеатре всё больше поднимались сепаратные настроения, выраженные готовностью ворваться в ряды лоялистов и покрошить их. Восклики одобрения и ярые требования перемен слились в единую и мелодичную песнь раскола. И под это мятежное нарастающее крещендо Люций продолжил с центрального положения ложи:
– Хорошо, давайте тогда рассмотрим наши акты.
За согласием мятежника последовала монотонная речь иерарха:
– Великий Капитулярий переходит к изучению предлагаемых документов, о чём выносится Процессуальное Постановление с занесением в Протокол.
– А теперь, я попрошу представить нашу великую Хартию и Кодекс, что принесёт нам свободу и прогресс! – помпезно воспалил Люций и тут же махнул рукой, на которой сверкнули золотые браслеты.
Тут встала девушка. Азариэль мгновенно приметил колыхание стриженных под каре волос, невысокий рост, худощавое телосложение и немного вытянутое лицо. Азариэль взглянул в её голубые глаза, подобные двум драгоценным камням, и понял, что его знакомая до конца предалась идеям Ложи. Его сердце бешено заколотилось, показалось, будто душа провалилась в Обливион, а ноги одновременно подкосились. Юноше пришлось опереться на трон Регента, чтобы не рухнуть от нахлынувшего каскада чувств.
Девушка мягкой, но быстрой походкой подошла к трибуне. Она облачена в чёрную куртку, покрывшее на ней чёрное шёлковое платье, ловившее на себе блики светил, магических и реальных. Её худые бледноватые пальцы сжимают несколько листов, образовавших маленькую стопку. Она положила листы на трибуну и её тонкие длинные уста отверзлись неся потухшую грубоватую речь, отразившуюся уколом боли в душе Азариэлем:
– Сегодня мы, свободомыслящее общество Ордена, Ложа, представим не просто Хартию со сводами новых правил и декретов. Сегодня мы покажем будущее нашего Ордена, которое изложено в ней, ибо это не просто бумага, а залог нашей справедливости и свободы!
– Уважаемая Аквила, – удивительно преспокойно, исполнив сидя на троне псевдореверанс, обратился Регент. – Не можете ли вы перейти сразу к сути?
– Не давите, уважаемый господин тиран, на девушку, – ёрничает Люций.
– Как Председатель Совета Владык я требую перейти к сути дела, – отчеканил Тилис.
– Теперь к слову о содержании, – мрачно заговорила Аквила и на мгновение Азариэлю показалось, что она не хочет произносить слов гнусного предательства. – Орден должен стать гильдией с коллегиальной формой правления, которую будет осуществлять Совет Достойных, состоящий из ста выбранных братьев и сестёр, независимо от их положения. И главнейшими принципами, которые будут жить в Ордене, и определять его судьбу станут: равенство, свобода, справедливость, честный суд, личная неприкосновенность, права на удовольствия, в том числе и на употребление скумы и свободу дибеллианских отношений. Мы хотим упразднить уже отжившие и ненужные для нашей будущей гильдии структуры: регентство, Двуглавый Совети агентурную сеть. Мы преобразуем стражу, введя туда больше чинов и равности. Так же измениться и Академион, что станет более независимый, и поменяем рыцарское крыло, упразднив их почитание и неприкосновенность, как принципы, не нужные цивилизованному обществу.
Братья и сёстры, что стоит возле Регента на ярусе обрушились волной негодования на девушку. Аквила и Азариэль встретились взглядами, и юноша понял, что сейчас его подруге очень и очень горестно, её сердце терзает сомнение и сумасшедшая тревога, но она вынуждена продолжать:
– Так же Хартия и новый Кодекс предусматривают, что каждый член Ордена будет поклоняться тому, кому возжелает, независимо от сущности культа. Так же привилегии рыцарей и паладинов будут отменены. Часть добытых артефактов, произведённая продукция в Ордене будут продаваться, а деньги, которые мы получим распределяться между всеми братьями и сёстрами.
Ответом на ещё один ряд предложений стал гул возмущения, который быстро унялся по приказу Регента, дав девушке продолжить:
– Мы введём новые структуры, которые прославят и обогатят наш Орден, сделав его более свободным. Первым нововведением станет Торговая Палата, которая позволит нам вести дела со всем Тамриэлем и торговать добытыми трофеями. Так же мы хотим ввести независимый и вольный суд, который бы стоял на основах свободы и соблюдения закона. Так же у нас будет Конгресс Ордена, ежемесячный, и который сменит Великий Капитулярий. Ах, также мы бы желали ввести новую должность – Почётный Князь Ордена, который бы избирался раз в год и следил за общей обстановкой в Ордене, не нарушая полномочий остальных органов управления.
– Аквила Гарсейн, – прозвучало громогласное обращение от представителя Совета Владык. – Предоставьте Хартию и проект Кодекса нашему предстателю, чтобы они были занесены в Протокол.
Девушка ответила лёгким кивком и двинулась по сказочно-красивой лестнице к Регенту и, вложив ему в руки документы, она вновь устремила мимолётный взгляд на Азариэля. Юношу обдало огнём из плана Мерунеса Дагона и холодом из владений Молага Бала одновременно. Он готов броситься за ней и перетянуть на свою сторону, но вынужден стоять с каменным лицом и молчаливо наблюдать за тем как умирает Орден… как умирает их дружба.
– И-и-и, – затянула Аквила, стоя на средине лестницы, и на полуобороте нехотя и скомкано выдала фразу. – Свобода восторжествует!
После её пламенных слов полуамфитеатр взорвался одобрительными вызовами и криками. Все мятежники чаяли, что уже сейчас, в этот день, наступит долгожданная свобода и Регент самоустранится, дав больше прав и свобод безумцам. Кто-то аплодировал, кто-то радостно ликовал, кто-то кричал о переменах, выкрикивая не самые спокойные лозунги.
Те, кто стояли рядом с Регентом, просто молчат, храня слово для более важного момента. Никто не сомневается, что мятежников уже не успокоить, не переубедить – раскол в душах окончательно разделил Орден напополам, отчего лица верных старым идеалам стали мрачнее могил. Все прекрасно осознавали, что эта Хартия убьёт Орден, ибо своей гордыней она погребает те духовные стержни, на которых он и существовал. Никто из них не может понять, почему они так хотят разрушить те старые принципы и порядки, на которых жил Орден, доблестно отражая все угрозы Тамриэля. Но люцииты пожелали сожрать и старую структуру Ордена, и все духовные начала, низвергнув тысячелетнее сообщество воинов, профессоров, мастеров и магов во мрак забытья, и никто не знает, как их остановить.
– Хорошо! Очень хорошо! – захлопал и безумно затараторил Люций. – Можешь присесть, моя дорогая. – И после секундной выдержки устремил речь и гневный посыл лоялистам. – Мы явно обозначили свою позицию, что не хотим распада Ордена. Мы хотим справедливости и прогресса. Мы говорим о чём-то новом. И теперь, братья и сестры, выбор только перед вами. Мы не будем свергать тиранию силой оружия, мы предлагаем мирное решение, ибо хотим добровольности, – со слащавой противной дол тошноты, лицемерной и широкой улыбкой заключил Люций.
После слов главы мятежной стороны в зале «Совета» стало тихо как на кладбище, ибо все погрузились в собственные размышления. Единицы перешептывались, старясь не нарушить нависшей густой тишины. Люций уверенно и с вызовом глядел в лицо Регента и во взгляде мятежника читается явный жуткий блеск, происходивший от прокажённой души.
– Мы хотим справедливости, – шепчет Регент так тихо, что его слышит только Азариэль. – Прогресса… печально. – После сказанных слов глава Ордена поднимается с трона.
Его взгляд глубок и пронзителен, всегда был печален, но сейчас он кажется потухшим, угасшим жизнью. В его глазах читается боль и ужас, которые необходимо было перебороть. Он снова пытается найти благоразумие в рядах мятежников, но видит только лики, испорченные злобой и гордыней.
Азариэль ощущает повисшее напряжение, которое только усиливается, когда Регент начинает говорить:
– Совет Владык мы можем перейти к решению?
– Да. Вынесете Определение о начале финальной стадии рассмотрения дела.
У трона остался стоять и Азариэль. Юноша всё осознал и с сокрушённым сердцем готов принять жестокую правду, которая перед ним открылась.
Свечи и магические светильники всё также ровно горят в полном безмолвии оттого и слышится постоянный треск фитилей, пропитанных воском и магическое гудение. В зале стоит густая непроницаемая тишь, ибо все взгляды, всё внимание направлено на Регента.
Но тут же всех охватило неописуемое волнение, поскольку Регент должен зачитать «Переход к Голосованию», но он этого не делает. Вместо этого он смотрит влево и вправо и откликом на его взгляд становятся краткие кивки магистра рыцарей, гранд-паладина, архимага и лояльных иерархов. Глава Ордена прибегнул к единственному выходу, который был старимым, но верным приёмом, определявший путь, который и должен был решить судьбу. Нет, он не стал назначать голосования и Азариэль понял почему. Люциитов слишком много и велик риск того, что если дать голосование, то Орден будет извращён, испорчен ересью Люция навеки вечные и Регент прибегает к единственному выходу:
– Работайте, выполняйте то, для чего вас наняли! Время пришло!
Те, кто доныне прятался наверху, на балконах, скрываясь под мрачными и тёмными тканями и плащами, отбросили покров таинственности и неясности. Удивление, недоумение и злоба перекосили лики мятежников, как только был отдан странный приказ.
Азариэль увидел, как сию секунду арбалеты и луки уставились на люциитов угрожающим лесом стрел и болтов. Одновременно по балконам заплясали пересветы магических вспышек, отдающих электрическим треском. Двери позади трона распахнулись и оттуда хлынули толпы вооружённых воителей в разношёрстной броне, начиная от хитина и кончая эбонитом. Всё это дало понять Азариэлю, что это и есть тот самый легион, который не служит государству, оставаясь верными лишь манящему звону монет и щёлканьем драгоценных каменей.
Видя, как наёмники окружают и обступают люциитов Азариэль не смог удержаться, ком у горла стоял такой сильный, а напряжение в груди так тяжело, что он позволил себе пустить слезу скорби, расчертившую блестящей полосой его золотистую щеку. Он схватился за сердце, когда его пронзил очередной укол и утёр слёзы скорби по расколу Ордена и окончательной потере Аквилы.
Улыбка с лица предводителя мятежников сразу пропала, сменившись практически демоническим оскалом. Остальные его соратники разразились оскорблениями и бранью, которой обнесли лоялистов.
– Ты лгал! Ты лжец! – кричат Регенту лоялисты, но он остаётся тих.
Глава Ордена в своём стремлении к старым и верным порядкам и принципам был неуклонен и на то, чтобы Орден остался таковым каким существовал, сознательно пошёл на отступничество от Кодекса. Регент обратился к залу, держа в руках Хартию и громко говоря:
– Мы не можем позволить себе быть слабыми и отказаться от древних и могущественных скреп Ордена. Мы просто не имеем никого морального права реализовывать всякую наивную и молодую мысль, появившуюся в спонтанном чувственном порыве. Мы не можем превратить наш славный и древний Орден, наш дом, в торговый дом или потонуть в политике. Оставьте это дело Империи.
После этих слов раздалось рвущее звучание и все увидели, как несколько листов превращаются в располовиненные куски бумаги, что, пав плавным дождём, тут же оказались под ногами Регента.
– Это не по Кодексу! Как ты мог преступить его?! – обвиняют его люцииты. – Тебя самого нужно судить, треклятый тиран!
– Если переступать закон, то ради тамриэльцев, – смиренно отвечает им Регент. – Ради их защиты.
В гневе Люций чуть не зашиб одного из отступников, а его сторонники стали неистово гневно агонизировать от такого поступка Регента. В зале встал такой вой, что Азариэлю закладывало уши, и он приложил руки к голове.
И в этот момент Люций громким, оглушительным как ту’ум из древних легенд, криком, успокоил сторонников перемен, перекричав их разом, выкликнув одно-единственное слово: «Тихо». Такой крик сотряс даже оконные витражи, а Азариэлю показалось, будто бы его оглушили и писк заполнил уши.
После этого он торжественно развёл руками, с которых свисали многочисленные золотые цепочки и ожерелья, и с демоническим оскалом, голосом недовольным, дёрганным заговорил:
– Что ж, вот всё и решено… за нас, – Люций провёл взглядом по рядам наёмного отряда и встретил взглядом блестящие наконечники стрел и болтов, нацеленные ему в грудь. – Нас, наши же «братья и сёстры», лишают долгожданной свободы и права на неё. Для свободных народов это недопустимо. Нам не дают жить, так как мы сами того хотим. Хорошо. Те, кто сегодня встал на сторону тирании не собратья и сестры нам больше! А мы, ведомые госпожой свободой, будем жить сами. Мы уходим из этого проклятого Ордена во имя сохранения зачатков свободы в нас!
Зал умолк, позволив опуститься таинственности тишины. Это конец, как и для Ордена, так и для Великого Капитулярия. Чтобы поскорее закончить этот проклятый день Регент лишь метнул взгляд в сторону Иерархов, который смекнули что к чему и один из их представителей сухо, официально завершил заседание:
– Совет Владык принимает это решение. Отныне часть наших братьев и сестёр отделяются от Ордена, более не являясь его частью. Им приказывается покинуть Великую Цитадель в течение двенадцати часов с личными вещами. Соглашение будет подписано позже.
– Законов Империи это решение не нарушает, – завершает Императорский Спекулятор.
Азариэль тяжело передвигает ногами, будто бы они отлиты свинцом, а в душе такая сильная буря, что его разум штормит. Он не может собрать мысли воедино и рассудок буквально вопит. Он не верит, что всё это случилось, отказывается верить в то, что большинство его друзей уйдут, и больше всего сердце плачется по Аквиле, с которой он больше не встретиться. Но как бы сегодня всё не разрешилось, в Протоколе всё отмечено только сие сухими строками, не способными передать всей боли и печали сегодняшнего дня:
«Заседание Великого Капитулярия окончено.
Итог: стороны договорились о разделении Ордена».
Глава 19. День скорби
Цитадель ордена. Следующий день.
Это утро продавливает душу холодом безысходности, который ядом сотни печалей бежит по жилам, отравляя организм и рассудок энтропией уныния. Настало серое, хмурое и безликое утро, жутко мрачное и такое холодное, что мышцы берёт тремор. Небосвод укутан в массивы отлитых свинцом, безликих и тяжёлых облаков, которые зарыдали, возвещая о скорби богов по тои, что случилось. И завывание сильного порывистого ветра, и шёпот дождя смешались воедино, превратившись в одну мелодичную и тихую песню плача, от которого в рыдание готовы пуститься и души.
Практически весь внутренний двор Ордена залит водными потоками, ибо очистительные стоки уже не справлялись и вода с крыш, с канавок поднимается во внешний двор, который может стать небольшим прудом. Стяги Ордена спущены в знак великого горя и не трепещет больше яркое и бодрое солнце над Цитаделью.
От башни Ордена и до главных ворот, через фонтан, выстроился широкий коридор, состоящий из рыцарей, паладинов, магов всех рангов, учёных, мастеров и неофитов. На металлические доспехи, отмеченные чёрными лентами траура, со звоном падают капли дождя и стекали маленькими ручейками потоки воды, отражая в блестящем покрытии мрачный небосвод. Одежды же остальных промокли практически полностью, став на порядок темнее от впитанной влаги и изрядно тяжелее.
И внутри коридора, сомкнув уста, шагают те, кого нарекли клятвопреступниками и предателями Ордена. Их шаг тяжёл, а лица опущены к земле, но не от стыда, а потому что они не желают видеть лики тех, кого вчера называли братьями и сёстрами, а на Капитулярии получили такой удар в спину. Все стоят, молча, никто не роняет ни единого слова, лишь играет печальная музыка дождя и ветра, ибо даже инструменты оркестра Регента сегодня предпочли хранить молчание.
Глава Ордена стоит в окружении Света Владык – пятерых братьев и двух сестёр, на которых взмокли алые роскошные одежды. Они возвысились надо всеми, расположившись на балконе, который навис прямо над входом в Башню. Тело и душа Регента отягощены траурным нарядом. Чёрное, как бездна, пальто, развивающееся под напором воздуха подобно флагу; грудь открыта, представлена на растерзание ледяному порывистому Ордену, а ноги под защитой обитых эбонитом поножей и сапог со щитками из этого же материала.
Кто-то смотрит в глаза Регенту в поисках озлобленности на ровный ряд мятежников, но находит лишь болезненную хандру. Его взгляд боле не горит тлеющими углями Красной Горы, как раньше, теперь он сгорает от тоски, проедающей главу Ордена. Но он Регент и не может давать себе проявить слабость, а посему он с высоко поднятым подбородком, как и пристало гордым данмерам, взирает на процессию.
– Восславим Девять, восславим каждого из богов! – запело шесть паладинов-капелланов, наполняя внутренний двор могучим хоральным пением, как и причитается согласно Кодексу в подобных ситуациях. – Помилуйте наши души грешные, помилуйте нас, ибо мы слабы в своих поступках, и воля наша слаба!
Так же в той самой «стене» коридора, образованной из лоялистов, занял место и молодой альтмер, что взирает воочию на печальную процессию клятвопреступников, которым личная свобода оказалась дороже верности. Отринув клятвы, словно их и не было, они спешат к новой жизни и свободе. «Безумцы, проклятые безумцы» – ругает их в мыслях юноша, так желая высказать в харю Люция всю желчь и ненависть из-за того, что он виновен в падении Ордена. Его сердце накрывает жуткой грустью, которая переполняет душу, и парень ощущает, как сердце с болью обливается кровью.
– Пусть печали наши уйдут, и укрепится дух, пусть уймутся раздоры, пусть воцарится мир, и братья снова станут братьями, а сёстры сёстрами. Помилуйте, нас прегрешных, Девять, смилуйтесь и уймите слабости наша! – продолжают напевать капелланы, стоящие подле Регента у самых ступеней, прося от мёртвых богов только благоразумия к отступникам.
И теперь они уходят. Жалеемые и проклинаемые лоялистами, ушедшие по своей воле в забытье. И их не провожали торжественными фанфарами, громким оркестром или печальной музыкой. Лишь хор капелланов, смешанный с песнью ветра и дождя, обращённый к Девяти.
– Не просим мы славы, не просим мы богатств, не просим мы щедрот земных, дайте нам только милость свою, великие Девять. Мы не желаем зла, не желаем смерти, не желаем забвения тем, кто сегодня уходит. Пусть пути их будут праведны, пусть сердца будут умилены, о Девять, дайте им благодать свою на свершение поступков правильных и да не обратят они не меча, ни магии, ни стрелы супротив братьев и сестёр в прошлом! – последние строки прощальной молитвы ознаменовались громовым раскатом, прокатившимся от запада на восток.
Азариэль смотрит и подавленно радуется тому, что много кто не стал предавать клятв и остался верным Ордену. Но и тех, кто примерили на себя чёрно-лиловые цвета предательства не мало, ибо многие ответили на нечестивый зов Люция, прельстившись словами о свободе и богатстве, которое их ожидала с реорганизацией Ордена. Но они потерпели поражение, а посему должны были отправиться за своим предводителем во мрак, ища столь приглянувшиеся богатство и свободу.
В самом конце длинной процессии тянется серая вереница из множества рас. Азариэль переводит на них взгляд и видит, что они только стали выходить из врат Башни. Он с мрачной усмешкой отмечает глупость прислуги Ордена, которая продалась за эфемерный статус, за призрак лучшего положения. И теперь слабые духом прислужники замыкают колонну отступников.
– Славься Занитар, славься покровитель труда и помилуй нас грешных и слабых! Пусть Девять смилуются над теми, кто служил Ордену мирским трудом! – печально воспели капелланы.
Азариэль с печалью смотрит дальше и его сердце прокалывает боль от того, что шесть десятков из ста неофитов покидает Цитадель. Молодая кровь Ордена оказалась порченой ересью Люция, осквернённой его лживыми обещаниями о равенстве и свободе. На них покоится разношёрстная одежда, промокшая до нитки, прилипшая к ним, как сдавленное в жалости осуждение.
– Славься Стенндар, славься покровитель милосердия и помилуй нас грешных и слабых! Пусть Девять смилуются над теми, кто готов был служить Ордену в будущем! – проносятся печально-обречённые речи капелланов.
Азариэль переводит дальше минорный взор. За неофитами в роскошных и пёстрых нарядах шагают мастера Ордена, вынужденные идти за господином раскола. Тридцать пять из шестидесяти восьми учёных и мастеров плотным маршем идут средь стен «коридора» лоялистов. Люций дал им обещание, что они будут славиться, что станут равными рыцарям, что плоды их трудов будут щедро вознаграждены золотом и серебром, почётом и величием. Но их ставка не сыграла… не будет почёта, не будет славы, не будет и золота… ничего для них теперь не будет.
– Славься Занитар, славься покровитель труда и помилуй нас грешных и слабых! Пусть Девять смилуются над теми, кто служил Ордену тяжёлым и важным трудом! – поникши пропели капелланы.
Сразу за мастерами и учёными идут сорок из ста чародеев, которые сменили скромные рясы и долг служения на призрачные надежды стать кем-то больше, чем спутниками рыцарей в их службе. Они желали искать могущества и власти там, где были ограничены, стремились познать тайны, за которыми прячется коварство губительных сил. Они выступили на стороне Люция, надеясь урвать кусок лучшей жизни, но стали изгоями.
– Славься Джулианос, славься покровитель разума и помилуй нас грешных и слабых! Пусть Девять смилуются над теми, кто служил Ордену знанием и магической силой! – снова запели капелланы.
Где-то возле ворот, лязгая доспехами, и стуча сапогами по дорожным плитам, идут те, кто поставил личную выгоду, свободу и жажду славы выше священного и главного долга. Сорок три из ста двадцати рыцарей примкнули к Люцию, отвернувшись от всего Тамриэля. Они были бы верными защитниками народа Тамриэля, вели сражения с самыми тёмными и опасными существами, рождёнными от зла… но всему этому ими был предпочтена тень вящей славы и богатства.
– Славься Талос, славься покровитель силы и войны и помилуй нас грешных и слабых! Пусть Девять смилуются над теми, кто служил Ордену острым клинком и боевым умением!
Впереди всей процессии расхаживает сам повелитель раздора, облачённый в свой пурпурный доспех, с которого свисали всевозможные золотые украшения, а сам панцирь усеян безумно блестящими драгоценными каменьями. Его лицо довольно осунулось, стало мраморно-мертвенным, а в глаза помутнели, стали отражением чего-то тёмного и безумного.
По Люцию никто не поёт, по зачинателю отступничества никто не откроет уст.
Сколько бы мятежников не уходило, Азариэлю было плевать, сколько было отступников среди всех слоёв Ордена. Его глаза не следят за Люцием или каким-нибудь рыцарем, ибо прикованы к девушке в чёрном парчовом одеянии, сотканном из нитей цвета изумрудного сиродильского леса. Её сапфировы глаза печальны, отражая всю глубину небес «Тазокан», опущены к дороге. Азариэль готов сорваться с места, чтобы вырвать её из рядов люциитов, прижать к себе и избавить от изгнания… он готов сорваться, чтобы спасти подругу от опасной ереси, но он стоит, отчего юноша стал мрачнее бледных статуй в мавзолеях. Единственное, что он может так это произнести слова шёпотом, который потеряется в грустной музыке дождя и ветра:
– Прощай, Аквила.
Азариэль оглянулся и единственное, что его обрадовало, так это что ни один стражник Цитадели не предал Ордена. Все шесть сотен стражей выставлены на стенах и возле «коридора», вместе с наёмниками, дабы люциитам ничего не взбрело в голову.
«Откуда это всё?» – поднимается сдавленный вопрос в голове Азариэля. – «Почему они предали? Чего им не хватало в Ордене?». Юноша с горечью находит вопрос – всё дело в душах бывших друзей и знакомых. Они слишком близко приблизились к «пылающей звезде» Ордена и сгорели, касаясь её.
«Но может, во всём виновата алчность и жажда амбиций?» – снова вопрошает у себя Азариэль. Смотря через пелену дождей на ряды бредущих братьев и сестёр, он находит ещё один ответ и с ужасом понимает, что не прорастёт зерно на неплодородной почве. Сколько бы Люций не пытался совратить Азариэля, но тот отказывался, присягать на верность главе мятежного движения, а рыцари и маги ответили на тёмные посулы радостным согласием. Они пошли за Люцием, когда он попросил, отринули данные клятвы и присяги, меняя их на обещания, пропитанные тщеславием, гордыней, стремлением к богатству.
«А что сам Люций?» – задаётся вопросом Азариэль. – «Как же он мог отринуть святые постулаты Ордена? Во имя каких целей он так легко отказался от идей Ордена? Или же за ним стоит нечто зловещее?».
В конце концов Азариэль понимает единственное – сколь благородны устремления не были, нужно быть осторожными, ибо под светлой маской могут прятаться самые тёмные похоти.
От размышлений Азариэля отвлек момент, когда последний люциит покинул пределы крепости и только глава мятежа остался у врат. Он горделиво окинул Цитадель, будто бы это его владения и раскрыв тленные уста из его горла вырвался сумасшедший вопль:
– Мы ещё сюда вернёмся! Ты слышишь меня, тиран!? Вы слышите меня, слуги диктата!? Мы возьмём своё! Вы ещё пожалеете обо всём этом! – обратил свою гневную реплику Люций ко всем и, прокричав безумное вызов–прощание, предатель скрылся за воротами.
Азариэль знает, что теперь они направятся к недавно выстроенным причалам, где его и остальных отступников ждал нанятый корабль, готовый за достойную плату доставить их в любую точку Мундуса.
И как только отступники покинули Цитадель, ворота за ними зарылись, словно ознаменовав конец старой эпохи целого, сильного и могущественного Ордена. Конечно, кто-то, ещё пребывая в меланхолии и грусти стоял и смотрел за уходящими отступниками со стен, памятуя о тех днях, когда они были братьями и сёстрами. Остальные же поспешили скрыться от дождя в помещениях Ордена или шли к крестьянам, желая утонуть в море дел и забыться или предаться скорби в кабаках деревни.
– Ты как парень? – плечо юноши сжали перчатки, обитые металлом, и Азариэль разглядел в пелене дождя мужчину, одетого в броню стражи Ордена, с которого стекала вода и барабанит дождь. – Тебе там… это помощь не нужно?
– Я вроде в порядке
– Вроде или как? – надавил Андрэ, и его без того суровое лицо стало ещё холоднее и мрачнее. – Ты мне тут кисель не размазывай. Если тебе есть что сказать, я тебя готов послушать и помочь. Только не здесь… говорят, сегодня в деревне подают хороший чёрный эль.
– Почему ты хочешь мне помочь?
– Ты – паренёк не самый дурной. Знаешь, не каждый раз тебя спасают от бандитов. Ты помнишь? Да и вчера… ты поставил моё мнение в ценность, и я благодарен тебе за это. Теперь я хочу тебе помочь, если ты хочешь. В деревню подвезли пару бочонков пива… могу составить компанию, думаю Регент не будет против.
– Спасибо, Андрэ, но я пока хочу отдохнуть… или набить морду одному уроду, только его отпустили.
– Как захочешь. Если желаешь расслабиться, найди меня.
После того как клятвопреступники покинули крепость, и разговора с Андрэ, юноша направился в казармы неофитов, желая ввериться долгожданному отдыху. Но стоило ему только приблизиться к холодному и давящему на душу каскадом мрачных воспоминаний строению, как перед ним возникли две фигуры. Первый человек закован в чёрную броню, отразив на себе всю скорбь и траур по этому дню. Второй мужчина сверкает доспехами, на которых должно сиять геральдическое солнце Ордена, но оно до пронзительной грусти тускло, словно бы выцвело и потухло.
– Господа, – медленно звучит обращение, исходя вместе со слабым клубом пара, и Азариэль складывает руки на кожаном панцире, обмочив манжет белой рубашки.
– Как ты, стоять можешь? – чеканит тяжёлым голосом Туриил. – Я смотрю, тебе не очень-то. Ты совсем продрог.
– Да я в порядке, – подавлено ответил Азариэль. – Тяжко конечно, но терпимо.
– Ты точно в порядке, Азариэль? – Ремиил положил на плечо эльфу, ростом с него, ладонь и слегка тряхнул юношу. – Брат, соберись, не раскисай. Нам нельзя сейчас унывать, иначе пропадём в лапах тьмы.
– Всё хорошо, – помотал головой Азариэль, тяжело и глубоко вдохнув, ощущая, как ледяной воздух промораживает лёгкие и дарует секундное спокойствие. – Что вы хотели?
– Вот и чудненько, что ты не раскис, нам потребуется помощь и думаю ты обрадуешься заданию, – заговорил Туриил – Поступил приказ от самого Регента.
