Стив Кавана
Пятьдесят на пятьдесят
Глава 2
Кейт
Кейт Брукс крепко спала, завернувшись в несколько слоев шерстяных одеял и натянув поверх спортивного костюма пижаму от «Тейлор Свифт» и две пары толстых белых носков по колено. Сколько бы она ни возилась со старыми батареями в своей квартирке, никак не могла заставить их нагреться. В рекламном объявлении о сдаче внаем однокомнатная студия подавалась как «люксовое жилое помещение с центральным отоплением». Две батареи в противоположных концах комнаты формально оправдывали такое определение, но в результате каждый вечер перед сном Кейт напяливала на себя все доступные одежки. Когда по-настоящему наступила зима, она уже и не знала, что ей делать.
На мобильнике сработал будильник – забрякал электронный колокол, становясь все громче с каждой секундой. Кейт потянулась к прикроватной тумбочке и дважды шлепнула рукой по экрану, чтобы отключить звук. Потом быстро засунула руку обратно под одеяло и перевернулась на другой бок, так по-настоящему и не проснувшись.
Телефон забрякал опять.
На сей раз она заставила себя открыть глаза. Звук, доносящийся из телефона, не был похож на сигнал будильника. Тут она сообразила, что звонит ее босс – Теодор Леви. А еще и то, что сбросила его первый звонок.
– Здравствуйте, мистер Леви, – произнесла она хриплым со сна голосом.
– Одевайся. Мне нужно, чтобы ты заскочила в офис и забрала кое-какие документы, а потом встречаемся в Первом райотделе в Трайбеке, – без всяких приветствий распорядился Леви.
– О, конечно. А что нужно забрать?
– Скотт сейчас в офисе, подчищает кое-какие концы, но он требуется мне здесь. Мне нужно, чтобы ты подготовила клиентский договор на имя Александры Авеллино. Привози его сюда. Он понадобится мне в течение сорока пяти минут. И не вздумай опоздать.
С этими словами он повесил трубку.
Кейт откинула одеяло и поднялась с кровати. Такова уж жизнь начинающего юриста. Она проработала в этой области меньше полугода – как говорится, чернила на ее адвокатской лицензии еще не высохли. Скотт, еще один начинающий адвокат из их фирмы, уже торчал в офисе, и почему, черт возьми, он так и не сумел найти то, что требовалось Леви, Кейт не интересовало. Леви выкрикивал приказы, и люди послушно брали под козырек. И не важно, что наверняка имелся и более простой или быстрый способ что-либо сделать, – пока все носились туда-сюда, как припадочные, Леви был просто счастлив.
Кейт глянула на часы. Ей понадобится такси. От ее квартиры до офиса – где-то двадцать минут езды. Попытавшись прикинуть, сколько времени займет дорога от их фирмы до Первого райотдела полиции, она решила, что наверняка еще минут двадцать.
Времени на душ уже не оставалось. Стащив пижаму и треники, Кейт надела блузку и деловой костюм. Юбка оказалась мятой, но это не имело значения. Когда она натягивала колготки, по правой икре пробежала стрелка. Блин, последняя пара… Ругнувшись, Кейт отправилась на поиски обуви и стукнулась головой об арку, отделявшую кровать от небольшого пространства, в которое ей удалось втиснуть компактный диванчик и стеллаж с книгами, – пространства, сходившего здесь за гостиную. На лбу осталась небольшая ссадина, которую тут же противно защипало, отчего она резко втянула воздух сквозь зубы.
– Вот же скотство, – буркнула Кейт.
У входной двери квартиры стояла пара адидасовских кроссовок. Она влезла в них, схватила пальто и сумочку и выбежала на улицу.
Двадцать минут спустя Кейт выбралась из такси на Уолл-стрит, попросила водителя немного обождать и бросилась ко входу в здание. Воспользовавшись электронной карточкой-пропуском, чтобы открыть входную дверь, вбежала в вестибюль, где за стеклом регистрационной стойки маячил охранник. Звякнул сигнал лифта. Двери начали открываться, и Кейт уже шагнула к ним, готовая запрыгнуть внутрь; в этот момент из кабины навстречу ей вырвался Скотт с папкой под мышкой, так задев ее плечом, что она развернулась на месте.
– Прости, Кейт, мне нужно спешить. Секретарша Леви все еще распечатывает клиентский договор. У меня уже не было времени забрать его – Леви хочет, чтобы я немедленно приехал в райотдел.
– Подожди, я буду ровно через две минуты. У меня там такси ждет на улице, – сказала она.
Скотт кивнул, повернулся и побежал к входной двери.
Кейт ткнула в кнопку двадцать пятого этажа и успела нажать ее еще двадцать пять раз, отсчитывая каждый этаж по мере подъема кабины. Секретарша Леви, Морин, уже вынимала из принтера отпечатанные страницы. Убрав их в папку, она протянула ее Кейт.
– Это клиентский договор?
Морин кивнула. Страницы были еще теплыми после принтера.
Почему Скотт не мог немного подождать и взять его с собой?
Кейт уже давно отказалась от попыток отвечать на подобные вопросы. В том мире, в котором существуют крупные юридические фирмы, могут не моргнув глазом нанять хоть двадцать адвокатов и полсотни нелицензированных помощников, если это сулит преимущество над оппонентом. Ее отправили за договором, потому что ее могли отправить за договором. Кейт вернулась в лифт, выбрала первый этаж и вдавила средним пальцем кнопку закрывания дверей. Одними губами шепча: «Ну давай же, давай!», проследила, как они неспешно закрываются.
Не успели еще двери лифта полностью открыться на первом этаже, как Кейт выскочила в вестибюль. Охранник при ее появлении встал и своим пропуском открыл входную дверь, после чего схватился за ручку и распахнул ее перед ней. Выдохнув «Спасибо!», Кейт выбежала на холодный воздух.
И остановилась как вкопанная.
Ее такси уехало.
Скотт…
«Вот же сволочь…»
Она в отчаянии оглядела улицу – ни одного такси, – после чего открыла приложение «Убер» на своем телефоне. Ее отец терпеть не мог, когда она пользовалась «Убером», и много раз предостерегал ее от этого. Приложение сообщало, что свободная машина находится в двух кварталах от нее.
Уберовское такси подъехало буквально через несколько секунд, и Кейт забралась на заднее сиденье. Это был старый «Форд» цвета синий металлик, в салоне ощутимо воняло псиной. Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть водителя, но она поняла, что он светловолосый, худой и с татуировками на обеих руках.
«Ну и гадина же этот Скотт!»
Скотт получил должность младшего юриста через четыре месяца после Кейт. Фирма «Леви, Бернард и Грофф» предоставляла полный спектр юридических услуг, а это означало, что здесь могли спрятать ваши миллионы, чтобы вы не платили налоговому управлению, лишить вашего супруга или супругу возможности расторгнуть брак и предоставить вам возможность подать в суд на любого, кто пришелся вам не по вкусу – причем по абсолютно любой высосанной из пальца причине; а если дело действительно пахло жареным, то здесь имелся Теодор Леви – мастер судебной тяжбы и адвокат по уголовным делам. Кейт успела поработать в нескольких отделах и в конце концов остановилась на уголовном. У нее обнаружился талант к этой сфере. И это было заметно. Команда Леви насчитывала больше десятка адвокатов, но к своим собственным делам он предпочитал более тесно привлекать как раз новых младших сотрудников, чтобы не вносить путаницу в расчеты почасовой оплаты более опытных юристов.
Кейт заметила, что Леви особенно нравилось находиться рядом с молоденькими сотрудницами.
Скотт пришел в отдел уголовного права месяц назад и сразу же отлично поладил с начальником, став у Леви чуть ли не любимчиком. Кейт совершенно ясно это видела. Она была с Леви всего на одном деловом обеде, а ведь до появления Скотта успела проработать в отделе целых два месяца. За четыре последующих месяца Скотт успел уже четырежды отобедать с Леви. В то время как их босс был человеком низеньким, приземистым и малость смахивал на жабу, Скотт был высоким и худым, как жердь, а его скулами вполне можно было бы отбивать мясо. Довершала угловатую наружность младшего адвоката пара темно-синих глаз, которые словно каким-то непостижимым образом подсвечивались изнутри – как будто за каждым из них ярко горела маленькая лампочка.
И вот теперь он перехватил у нее такси… Кейт дала себе обещание как следует поговорить с ним, как только они окажутся наедине.
Водитель всю дорогу молчал. Вскоре она вышла из машины и направилась к зданию отдела полиции.
Внутри ее ждал натуральный цирк. Здесь толклась целая толпа адвокатов из ведущих фирм Манхэттена, и все чего-то ждали.
Наконец Кейт заметила Леви и Скотта, которые сидели на алюминиевой скамье в дальнем конце помещения, увлеченные разговором. Чтобы попасть туда, ей пришлось протиснуться мимо дюжины других юристов, набившихся в тесную приемную. Некоторые лица были ей знакомы – одних она видела по телевизору, других узнала по рекламным роликам или фотографиям в журнале «AБA»[5]. Все это были люди, постоянно купающиеся в сиянии фотовспышек на всяких мероприятиях нью-йоркской коллегии адвокатов. Всем за сорок. Все белые. Все богатые. Все мужчины.
И все смотрят на нее как на пустое место.
– Простите, – пробормотала Кейт, пытаясь пробраться сквозь толпу. Некоторые из собравшихся были увлечены групповой беседой. Гольф… Все богатые белые адвокаты просто-таки обожают гольф. Другие о чем-то спорили, а третьи приникли к своим телефонам. Никто не смотрел ей в глаза. Она низко опустила голову и осторожно двинулась вперед, тихонько лепеча извинения. В самом центре толпы, где все уже терлись плечами, чьи-то руки мягко скользнули по ее пояснице, и когда она отдернулась, эти руки сразу же убрались, но Кейт почувствовала, как еще чья-то рука коснулась ее спины, а потом чьи-то пальцы сжали сначала верхнюю часть ее бедра, а затем и ягодицу.
Кейт закашлялась, подтолкнув стоящего впереди седовласого адвоката намного сильнее, чем тот ожидал, и наконец вновь оказалась на более или менее свободном пространстве, услышав за спиной взрыв смеха. Двое или трое мужчин склонили друг к другу головы, явно обмениваясь какими-то шуточками. Вероятно, как раз кто-то из них и ущипнул ее за задницу, и теперь они смеялись над этим. Ни Леви, ни Скотт не подняли глаз. Кейт повернулась, и лицо у нее вспыхнуло, когда она оглядела толпу. Седовласый адвокат вернулся на свое место, закрыв свободное пространство, оставленное ею в толпе. Невозможно было сказать, кто конкретно ее лапал. Лицо и шея у Кейт покраснели от смущения. Однако выражать протест не приходилось – ее восприняли бы как скандалистку.
Позади она услышала недовольный и чуть ли не плаксивый голос Леви:
– Кэти, где, черт побери, тебя носило? Скотт добрался сюда уже десять минут назад!
Кейт прикрыла глаза. А потом открыла их и попыталась настроиться на деловой лад. Ночь обещала оказаться тяжелой. Ей не хотелось сорваться прямо на глазах у Леви. Он лишь посоветовал бы ей не распускаться и начал бы ныть, что она поставила его в неловкое положение. Она решила плюнуть на происшедшее. Чтобы иметь дело с Леви, ей понадобится все ее самообладание. Только двое мужчин называли ее Кэти. Один из них приходился ей отцом, а другой – Леви. И насколько она любила, когда отец называл ее этим уменьшительным именем, настолько же терпеть не могла то, как произносил его Леви.
Отступив на шаг, Кейт повернулась лицом к своему боссу. Забрав у нее папку с документами, он сухо произнес:
– Это очень важное дело для нас. Для фирмы. Нам надо кровь из носу заполучить эту клиентку. Мне нужно, чтобы ты была в отличной форме, это понятно?
Кейт кивнула.
– Я в полном порядке. А что за дело?
У Леви отвисла челюсть, оставшись в таком положении на несколько секунд – он будто поджидал, когда мимо пролетит какое-нибудь насекомое, чтобы в этот момент, словно хамелеон, выстрелить перед собой своим рептильим языком, перехватить его в воздухе и втянуть в свой розовый рот.
– Погиб бывший мэр Нью-Йорка, Фрэнк Авеллино. Убит в собственной спальне, его ударили ножом… Сколько там раз, Скотт?
– Пятьдесят три раза, – быстро ответил тот.
– Пятьдесят три удара ножом, моя дорогая. И мы собираемся представлять интересы его старшей дочери. На месте преступления задержаны обе его дочери, и каждая из них обвиняет в убийстве другую. Одна из них лжет, и наша задача – доказать, что это не наша клиентка. Понятно?
В словах Леви явственно слышались покровительственные нотки, но Кейт проигнорировала этот тон.
Это «моя дорогая» прозвучало явно не по-джентльменски. Она уже привыкла к большей части дерьма, с которым ей приходилось мириться, но «моя дорогая» или «моя юная леди» все еще заставляли ее сжимать зубы. Кейт подавила гнев, поскольку это был тот момент, которого она ждала с тех самых пор, как пришла в фирму. Со всяким жлобьем в барах и повседневным уличным сексизмом ей удавалось справляться без особого труда. Но вот когда речь шла о мужчинах, от которых зависела ее карьера, все было совсем по-другому. Она знала, что так быть не должно, что это неправильно, но сочла за лучшее держать язык за зубами и не высовываться. По крайней мере, на данный момент. У них была вся власть. Вздумай она протестовать и жаловаться, то, по мнению Кейт, ее бы мигом уволили – ее карьера закончилась бы, даже не успев толком начаться.
Вот уже несколько месяцев Кейт составляла выписки по прошлым судебным делам, развлекала разговорами клиентов и раздавала канапе на вечеринках фирмы. И вот теперь наконец могла заняться делом. Настоящим, громким делом об убийстве. Чувствуя возбужденное трепыхание в животе, она одернула пиджак, облизнула пересохшие губы и прочистила горло. Кейт хотела быть готовой к этому. Она чувствовала, что готова.
– Я поняла, – последовал ее ответ.
Леви оглядел ее с ног до головы.
– Что это на тебе надето? Это что – кроссовки?
Кейт открыла было рот, чтобы ответить, но не успела.
– Леви! Ваша очередь! – послышался чей-то голос. Это был полицейский, высунувшийся из-за приоткрытой стальной двери.
– Уже иду! – отозвался Леви, после чего встал и поддернул брюки, которые регулярно спадали с его округлого живота. Причем не важно, был на нем ремень или подтяжки – подтягивание штанов, похоже, уже давно вошло у Леви в привычку.
Кейт увидела, как из-за стальной двери вышла небольшая группа адвокатов – судя по всему, только что пообщавшихся с потенциальной клиенткой. Головы у них были опущены, вид унылый. Леви явно получит это дело. Кем бы ни была клиентка. Это не имеет значения. Это всегда было его сильной стороной. Леви умел ладить с клиентами. Быстро привлекал их на свою сторону. Просто пиар-машина с адвокатской лицензией. Они обязательно выиграют это дело, и Кейт с самого начала должна находиться в самом центре защиты. Она едва подавила дурацкую улыбку, готовую расцвести у нее на губах – просто от волнения и нервов.
– Ладно, пошли, – бросил Леви.
Скотт кивнул Кейт. Кейт ответила тем же. Они втроем вместе шагнули к двери. Но тут прямо перед лицом у Кейт возникла картонная папка. Она едва успела выставить руки, когда папка опустилась и хлопнула ее по груди, остановив на полпути к двери. Кейт обеими руками подхватила ее.
– В этом досье Скотта есть кое-что, что клиентка и полиция Нью-Йорка не должны видеть, – бросил Леви. – Убери его в сейф для документов в багажнике моей машины. Она припаркована снаружи. Золотистая «БМВ».
Перед лицом у нее болталась связка ключей. Кейт взяла их и судорожно сглотнула, ощутив першение в горле. Как будто наглоталась песку.
– Мы скоро. Ты можешь использовать это время, чтобы подумать о том, почему так поздно приехала. Когда мы закончим, я могу подбросить тебя домой, – добавил Леви.
И с этими словами Скотт и Леви направились к открытой стальной двери. Кейт замерла, не в силах двинуться с места.
– Не бери в голову, детка. У тебя самая важная работа. Ты можешь присмотреть за «бэхой» Леви, – послышался голос у нее за спиной. Кто-то из конкурирующих адвокатов.
Этого оказалось достаточно, чтобы вся группа разразилась громким хохотом, раскатившимся по всей приемной.
Кейт мучительно покраснела, после чего бочком протолкалась мимо группы, не решаясь вновь влезать в самую гущу, и направилась к выходу.
Чувствуя, как противное жжение переползает с лица на шею, она припомнила последние слова Леви. Когда он закончит, то предложит подвезти ее домой. А значит, может предпринять еще одну неуклюжую попытку подкатить к ней.
Дробно стуча подошвами кроссовок, Кейт выбежала через входную дверь на улицу.
Глава 3
Она
Когда ее привезли в Первый райотдел, дежурный сержант оглядел ее с ног до головы, объяснил ее права, а затем рассказал, как будут дальше развиваться события.
– Ваши личные вещи будут изъяты в качестве вещественного доказательства. Включая одежду и нижнее белье. Две женщины-полицейские сопроводят вас в отдельную комнату, где все это будет происходить. Одежду на смену вам выдадут. Детективы, расследующие это дело, хотят взять у вас образец ДНК, слепок с зубов и состричь вам ногти. Просто подчинитесь. Не сопротивляйтесь. Это только навредит вам. Женщины-полицейские также сфотографируют вас и снимут отпечатки пальцев. Затем вас отведут в допросную, где к вам придут детективы и зададут несколько вопросов. Вам что-нибудь из этого непонятно?
Она покачала головой.
– У вас уже есть адвокат?
Она опять покачала головой. Не произнеся ни слова.
– Что ж, к тому времени, как вас отсюда увезут, он у вас будет, – заключил сержант.
Полицейский был прав. Все произошло именно так, как он и сказал. Она молча разделась перед двумя женщинами в полицейской форме и отдала им свою окровавленную одежду, которую они сложили в большие прозрачные пластиковые пакеты, выдав взамен нижнее белье и оранжевый комбинезон. Когда она оделась, они убрали срезанные кончики ее ногтей в маленький пакетик и провели ватной палочкой по внутренней стороне рта, после чего на языке остался неприятный привкус.
Затем ее отвели в комнату для допросов и оставили одну. В одной из стен допросной было зеркало, и она догадалась, что кто-то наблюдает за ней из-за него.
Упершись локтями в колени, она наклонилась вперед, опустив голову и не сводя взгляда с белых резиновых тапок, которые ей выдали. Некоторое время посидела так, неподвижная и молчаливая.
Она не проронила ни слова с тех самых пор, как полиция задержала ее на Франклин-стрит. Услышав, как кто-то из копов произнес слово «шок», решила этим воспользоваться.
Она не была в шоке.
Она размышляла.
И слушала.
Стальной стол перед ней был весь в каких-то вмятинах и царапинах. И очень хотелось протянуть руку и провести пальцами по этим неровным линиям, понюхать стол, прикоснуться к нему и ощупать его.
Это навязчивое желание зародилось у нее еще в детстве. Еще один повод для раздражения для матери, которая всегда шлепала ее, застукав за тем, как она трогает и нюхает всякие предметы вокруг. Она могла целый час провозиться так с каким-нибудь листочком, камешком, ягодкой. Запахи и ощущения были почти ошеломляющими, и тут вдруг мать – шлеп! «Не трогай! Хватит уже все лапать, паршивая ты девчонка!»
Наслаждение от прикосновения стало для нее чем-то таким, что приходилось держать в секрете. Скрыть это непреодолимое побуждение помогала музыка. Когда она влюблялась в какую-нибудь песню, то видела цвета и очертания, и музыка становилась для нее чем-то более реальным и осязаемым, что помогало держать руки в узде.
И одна из таких песен по-прежнему звучала у нее в голове. Та самая, которую она слушала, входя этим вечером в дом своего отца на Франклин-стрит, 152. Это была любимая песня ее матери – «Она» в исполнении Шарля Азнавура. В то время как сама она всегда предпочитала кавер-версию этой песни от Элвиса Костелло. Эта песня беспрестанно крутилась у нее в голове, звучала громко и ярко, заглушая все остальные мысли. Сидя в маленькой, вонючей допросной, она одними губами пропела несколько слов, пока эта песня звучала только для нее.
«Она – лицо, что не забыть…»
Пока звучала музыка, образы в голове у нее сменяли друг друга. Галстук ее отца… Узел, все еще туго затянутый у него на шее… Поблескивающая белая кость у него в груди… И все эти чудесные искорки света на лезвии ножа, когда она выдернула его из отцовской груди, вскинула над головой и стала вонзать в живот, шею, в лицо, в глаза – раз за разом, раз за разом…
«Она».
Все это было заранее спланировано. Конечно, она фантазировала об этом уже много лет. Как здорово было бы не просто убить его, а растерзать на куски. Уничтожить его тело. Опустошить его. И ей пришла в голову мысль, что все остальные убийства были всего лишь репетицией этого главного действа.
Тренировкой.
Поначалу смотреть, как угасает свет в глазах у жертвы, было очень захватывающе. Словно наблюдать за неким превращением. От жизни к смерти. Причем от ее собственной руки. И никаких угрызений совести. Никакого чувства вины.
Ее мать выбила это из нее и ее сестры еще в юном возрасте. Мать была блестящей шахматисткой и хотела, чтобы ее дочери превзошли ее. В свои молодые годы она видела, на что способны за шахматной доской сестры Полгар[6], и хотела, чтобы ее дочери тоже преуспели в этом деле, поэтому очень рано начала обучать их шахматам. С четырехлетнего возраста ее заставляли сидеть в комнате перед доской и передвигать фигуры – под присмотром матери, растолковывающей ей классические приемы и стратегии, победа в которых закладывалась еще в миттельшпиле. Тренировались они буквально часами. Каждый день. Обе сестры по отдельности. Мать никогда не разрешала им играть друг с другом, даже в порядке тренировки. Тренировки проходили только с матерью. И мать никогда не позволяла обеим есть перед дневной тренировкой. Никакого тебе обеда – тарелка хлопьев или фруктов, съеденная на завтрак, оставалась далеким воспоминанием. Она часами сидела в маленькой комнате с матерью – растерянная, испуганная и голодная.
Если мать замечала ошибку в стратегии или когда она слишком долго держала какую-нибудь фигуру на весу, ощупывая углубления на полированном дереве или пытаясь уловить ее запах, то хватала ее за эту провинившуюся пухлую ручонку, пытающуюся сделать ход, поднимала повыше и кусала за один из пальцев. Она все еще могла представить это сейчас, словно наяву. Когда мать хватала ее за запястье, у нее возникало чувство, будто рука угодила в какой-то страшный бездушный механизм, медленно затягивающий ее во что-то вроде циркулярной пилы. Только это был не бешено крутящийся зубчатый диск – вместо него она видела, как ее мать раздвигает свои ярко-красные губы, обнажая два ряда идеально белых зубов. Пальцы у нее начинали дрожать, и сразу же – хвать!
Укус причинял боль. Но это наказание не ставило своей целью пустить кровь. Целью его было напугать, привести в смятение. Убедиться, что подобная ошибка больше не повторится. И ей оставалось лишь гадать, уж не все ли матери на свете такие, как у нее, – холодные, бесчувственные женщины с острыми зубами.
Играя в шахматы, она всегда терзалась от голода. Мать говорила, что голод помогает мозгу оставаться творческим, живым. И всякий раз при виде того, как эти зубы тянутся к ее мизинцу, ощущала тошноту и голод в ожидании боли, которое всегда было даже страшней, чем сам укус.
Она многому научилась на собственных ошибках.
Ей припомнилось выражение лица ее дорогой сестры в тот день, когда мать упала с лестницы. Сестра все плакала и плакала, пока наконец домой не вернулся отец. Но сестра так и не оправилась от случившегося. Это заставило ее задуматься о том, что хоть мать кусала и била их обеих, заставляя каждый день часами играть в шахматы и читать о них, в той все равно оставалась какая-то часть, по которой ее сестра будет скучать. Некая связь, которая теперь была разорвана навсегда.
Даже сейчас, спустя многие годы, она все еще слышала крики своей сестры, когда та увидела тело матери. Сестра стояла у подножия лестницы с этим своим дурацким плюшевым зайчиком в руке, плотно сжав колени, и на ее бордовых колготках расплывалось темное пятно, распространяясь от промежности вниз по обеим ногам. Вскоре рыдания стали такими сильными, что у сестры перехватило дыхание – до того это был панический, судорожный, отрывистый плач.
Теперь укусы, побои и слезы остались лишь в памяти. Как та неотъемлемая часть ее, что помогла ей стать тем совершенным созданием, которое она представляла собой сегодня.
* * *
Сегодняшний вечер прошел просто идеально. Все выглядело беспорядочно, грязно, неистово, и тело дорогого папочки осталось лежать там, где упало. Убийство, совершенное окончательно обезумевшим маньяком.
Вот на что это было похоже. Именно так она и хотела, чтобы это выглядело. По правде говоря, ей это понравилось. Она всегда контролировала свои убийства, и исполнение задуманного приносило ей удовлетворение, хотя ничто не шло ни в какое сравнение с тем самым первым разом. Разве что сегодняшний вечер. Она и вправду позабыла обо всем на свете. Те порывы, которые до той поры сдерживались силой воли и лекарствами, – все это выплеснулось на дорогого папочку. Казалось, что у нее в голове сорвало какой-то предохранительный клапан, не выдержавший навалившегося на него давления – облегчение было полным и чудодейственным.
До этого правоохранительные органы никогда не связывали ее ни с какими преступлениями. И вот теперь она сидит в отделе полиции, ожидая, когда ей предъявят официальное обвинение в убийстве, которое она совершила.
Она оказалась именно там, где и хотела оказаться.
Там, где и планировала оказаться.