Две обычные женщины Плюша и Натали живут по соседству в обычной типовой пятиэтажке на краю поля, где в конце тридцатых были расстреляны поляки.
Среди расстрелянных, как считают, был православный священник Фома Голембовский, поляк, принявший православие, которого собираются канонизировать. Плюша, работая в городском музее репрессий, занимается его рукописями. Эти рукописи, особенно написанное отцом Фомой в начале тридцатых «Детское Евангелие» (в котором действуют только дети), составляют как бы второй «слой» романа.
Чего в этом романе больше – фантазии или истории, – каждый решит сам. Но роман правдив той правдой художнического взгляда, которая одна остается после Истории.
В центре повествования – история двух подруг, проживающих в небольшом российском городке на границе с Польшей. Вроде бы всё верно, но не совсем так.
К историям их непростых жизней автор стремится притянуть как можно больше тем, ныне модных у современных российских писателей. За домом, в котором живёт одна из героинь, находится огромное поле, где в известные годы сотрудники НКВД расстреливали безвинных поляков. По сути, именно горькая история безымянного поля и становится во главу угла, к которому сходятся все сюжетные линии произведения. Да и сама обложка тоже об этом-же.Тема репрессий не могла обойтись без другой важной темы в современной литературе: религия, вера, забытые в начале прошлого века и спустя длительное время словно заново обретённые, позволившие одним вспомнить о когда-то позабытом чувстве и обрести в нём опору, другим – получить неплохой повод использовать эти чувства себе во благо и собственной мошны.По мере развития сюжета автор усиленно стремится связать эти нити в единое цельное полотно, дополнив трагическими в своей обыденности историями ни чем не примечательных жизней двух подружек, характеры которых и основные черты настолько затасканы в литературе, что узнаваемы с первых строк.
Инфантильная безхребетная Плюша и полная её противоположность «бой-баба» Наталья.Чтобы окончательно следовать канонам современной литературы, автор использует магический реализм, разбавляет все библейскими сюжетами, странными видениями, в которых переплетается прошлое и настоящее, затрагивает тему национальных конфликтов.Чтобы осилить такое небольшое произведение – это ещё надо постараться. Буквально с первых-же строк в глаза бросается вторичность во многом, если не во всём. Знакомство с главными персонажами и продвижение вглубь произведения только убеждали, что дружбы у нас не получится, несмотря на слезливо-хэппи-эндовский финал, проходящий под девизом «Давайте жить дружно», «Миру мир» и «Со святыми упокой». Не рекомендую.
Если правду некому сообщить, она теряет смысл.
Это как «Стоунер», – в какой-то момент, ближе к финалу книги, пришла четкая мысль. А следом – А ведь ты, подруга, не оригинальна, где-то уже довелось наталкиваться на сравнение «Рая земного» со «Стоунером». И точно. В отзыве Игоря Князева о книге, аудиоверсию которой он делал. Справедливости ради, чтец еще называет героинь женским вариантом Обломова и Штольца, но мне такая мысль в голову не приходила, делаю вывод, что и про Стоунера не сплагиатила. Но стану рассказывать по порядку, книга того стоит.Начало совсем не впечатлило. Какая-то Плюша малохольная, живо напомнившая Клавочку из «Жила была Клавочка» Бориса Васильева, читанного в юности в «Юности». Только та еще как-то живенькая, а эта амеба амебой: одинокая тетка на возрасте, неряха и распустеха, ни ума, ни красоты, ни бойкости. Жизнь прожила, богатств не нажила: ни материальных, ни духовных; мир не просмотрела, себя не показала. Всех радостей у нее было, что пивные посиделки с подружкой Натали. Натали эта не лучше: оборотистая, рукастая, простоватая. Любительница накидаться пивасиком на соседкиной кухне, а после орать русские народные. Такая себе пара из соцрекламы к ельцинским выборам: «А я тебе скажу: Дура ты!», помните двух теток в оранжевых жилетах?На самом деле, стоит предупредить того, кто решит прочесть-послушать эту книгу, что поначалу придется преодолевать когнитивный диссонанс, блуждая извилистым внутренним миром подруг и продираясь сквозь воспоминания юности. Ну зачем, в самом деле, мне знать о том, как эта самая Плюша (которая окажется Полиной – такое дивное имя испоганили) была платонически влюблена в своего престарелого научного руководителя? Или о том, как подружки Натали по техникуму, озабоченные тем, что она все никак не расстанется с невинностью, наняли вскладчину ухажера, который должен был обаять и увлечь девицу, а вместо того тупо изнасиловал? Есть к чему. В этой книге все тонко и точно переплетено, всякое следствие происходит из определенного посыла, у каждого события своя причина, Да и недолго придется преодолевать инерцию начального сопротивления. Оставив позади примерно десятую часть от объема, книга примется набирать самостоятельные обороты, а там уж понесет тебя. Не прибавляя в скорости, а добавляя объема, глубины, голографичности. Вот смотрите, наши соседки-подруги живут в доме, стоящем возле пустыря. На этом месте в тридцатых расстреливали и закапывали репрессированных поляков. В городе была довольно обширная польская диаспора, до поры занимавшая видное место в его социокультурной жизни.Плюша полька по крови и работает в Музее репрессий. Натали породнилась с польской общиной через замужество и, заинтересованная в том, чтобы сын не отрывался от корней, получил доступ к тому, чего лишена была в детстве сама, водит Тадеуша в возрождающийся польский культурный центр. Такое послойное погружение: знакомство двух очень разных женщин, обусловленное проживанием в одном доме; их общее соседство с пустошью; вовлеченность обеих в дела Речки (так Натали называет Жечь Посполитую). А дальше в повествование вплетется линия архива, с которым работает Полина, история православного священника, поляка по происхождению, отца Фомы, написавшего «Евангелие детей», репрессированного как польский шпион, и как служитель культа. Нынче местное священство пытается канонизировать принявшего мученическую смерть за веру земляка, бюрократы из Патриархии чинят препоны: неудобный-де, святой, до рукоположения был врачом-венерологом, да и Евангелие это его не каноническое – ну, как приведет умы в смущение?А дальше погружение на следующий слой, в область того, что сегодня назвали бы городскими легендами: колодец желаний, зеркальная комната, экономка-убийца, и чума, воплощенная в человеческий облик. И где же обещанный Стоунер? Там была строгая и прекрасная история служения своему призванию, а здесь турусы на колесах с чумными докторами. Не сомневайтесь. История служения истине, воплощенной в архивных документах и внезапно, с переменой генерального курса, ставшей неудобной, ненужной, неуместной – будет здесь. И свой министр-администратор (хотя и женского полу), с удовольствием объясняющий героям ошибочность их взглядов на вещи (не так следует произносить слово «зе тейбл», согласно последней инструкции бюро райкома). И отчаяние от того, что дело, которому преданно служили всю жизнь, идет прахом, рассыпается песочным замком. И жизнь, на исходе своем обратившаяся чередой трагических потерь. И новая свобода. В общем, просто читайте. А если не питаете нелюбви к аудиокнигам – слушайте, Князев эталонно хорош.Это была бы правда, если бы написали мы. Взвешенно, конструктивно. А поскольку написали они, это не правда, это пропаганда. Не было никакой эмиграции. Было распространение русских общин по всему миру
Выходит, он доверил свою жизнь в руки сразу двух женщин? И одна-то женщина уже означает большой риск, но чтобы две – это граничит с самоубийствомАгата Кристи «Рождество Эркюля Пуаро»С интересом слежу за творчеством Сухбата Афлатуни, что-то, несомненно, в его творчестве точно есть, надо только научиться настраиваться и принимать его прозу.Что после прочтения двух книг мне увиделось? Да, автор по жанровости тяготеет к творчеству Дины Рубиной, пробует похожий слог, продумывает и излагает на бумаге похожие необычные человеческие судьбы, укрывает их необычной психологической аурой, выдает на суд необычные поступки людей, показывая, что не могли эти судьбы развиваться как-то иначе. Судьба все равно предназначена и у каждого есть свой, особый рай земной, но ощутить его и постичь, оказывается, совершенно непросто.Вот именно так дела обстоят и в этом романе. в отличие от прочитанного мною ранее «Поклонения волхвов» автор здесь раскрывает судьбы двух женщин в советское временную эпоху и в настоящем. Все бы ничего, но кроме двух необычных героинь, соседок Плюши и Натали в романе существует еще два главных формальных героев – религии как таковой в столкновении ее различных мировоззрений и польской самоидентичности. Если в первом моменте автор хорошо преуспел с позиции простых людей – обывателей, то по второму вопросу автор меня не убедил.Все же я вырос рядом с польской культурой и бытом. В сибирском детстве мы учились вместе с детьми из польской деревни. Позже, в десяти километрах от нас был польский город и постоянное общение с поляками, поездки через границу, постоянное слушание польского радио, а позже и полноценное изучение мною польского языка, чтение книг, просмотр фильмов, слушание аудиокниг и постоянные поездки через Польшу из Германии в Беларусь и обратно уже сформировали во мне стабильную картинку о польской душе. Автор же представил мне другой взгляд на польское меньшинство внутри большой советской страны. Нет, не докрутил он тут по данному вопросу.Что касается самых главных героинь – да, тут автору все удалось, красивые смачные характеры, совершенно необычные в своей обычности проживания своих жизней (о как с двойной тавтологией завернул, сам удивился). И только к концу этого «прожигания» каждый увидел в итоге свой рай земной, свою отдушину, а мы, читатели, находяться в глубине преломлений характеров этих женщин понимали, что вывод, показываемый автором, реально неизбежен. Вот еще бы мне понравилась хотя бы одна из этих двух красавиц, но характеры Плюши и Натали были мне лично чужими, потому и я не смог читать о их судьбе с большим вдохновением. Мне помог дойти до финиша Игорь Князев, филигранно описавший неожиданные повороты судеб, предлагаемые автором. Ну, а в конце, как обычно Цитата сегодняшнего дня: Мир после грехопадения превратился в огромную зеркальную комнату. Бог, он же Добро, творит. Зло не способно к творчеству, оно только отражает. Один грех отражает другой, третий, четвертый. Иногда грех отражает добро, но всякое отражение – всего лишь отражение; отраженное добро выходит несовершеннее, сомнительнее. А следующее отражение – еще более отдаленное от добра, от творчества и от любви, которая есть добро производящее, рождающее.Не соглашайтесь принимать отраженное добро!