Светлана Алешина
Все началось с нее
– Кстати, а с кем ты занимался любовью сегодня ночью? – неожиданно задала явно провокационный вопрос Лариса.
Панаев сначала опешил, а потом твердо ответил:
– Нет, ни с кем. Мне не хотелось.
– Неужели соблюдал верность ушедшей от тебя жене? – усмехнулась Лариса.
Панаев ничего не ответил и снова уставился на мельхиорового негритенка.
– Может быть, ты все-таки был с ней? С той, что сейчас в ванной? – продолжила напор Лариса.
– Нет! – истошно завыл Сергей, словно раненый волк.
Лариса положила ладонь на его сжавшиеся кулаки, отчего он дернулся, как от электроразряда, и мягким успокаивающим голосом начала:
– Если ты виновен, Сережа, нет смысла отпираться. Милиция все равно докопается. В конце концов, подумай, что делать с трупом? Как выходить из этого тупика?
– Мы спрячем, сожжем тело, – брови Панаева сдвинулись, а в глазах заблестели огоньки отчаянной энергии. – Может быть, увезем ее на дачу к тетке. Сейчас через задний вход, в гараж – там в багажник, и все… И никакая милиция не найдет.
Ларисе пришлось терпеливо выслушать еще несколько подобных предложений Сергея, и минут десять она просто не перебивала собеседника, каким-то шестым чувством улавливая, что человеку надо высказаться. Потом, когда Панаев начал остывать, понимая, что все его предложения неосуществимы, она, похлопав этого огромного ребенка по мощному плечу, вкрадчивым голосом, стараясь подстроиться под ход его мыслей, сказала:
– Ну… возможно, нам удастся вывезти труп за город и воспользоваться одним из твоих способов. Все это хорошо, однако… Слишком много людей знают об этом, – и Лариса глазами показала на дверь, за которой сопела Нонна Леонидовна, тяжело напирая на нее мощным корпусом.
– И что же делать? – совсем беспомощно спросил Сергей.
– Признаться во всем, что было на самом деле. – Лариса пыталась внушить ему простой выход из сложной ситуации.
– Признаться? Но я в натуре никого не грохнул за свою жизнь! – Восклицание прозвучало вполне искренне.
– Даже эту принцессу из восточной сказки в ванной собственной квартиры? – чуть ехидно спросила Лариса.
Тут из-за двери послышалось кряхтенье Нонны Леонидовны и недвусмысленный шепот:
– Да-да-да, так и есть. Надо его вывести на чистую воду!
– Ты не веришь мне? – отчаянным голосом спросил Панаев, едва сдерживаясь, чтобы не распахнуть дверь и не врезать любимой теще «по тыкве».
– Сережа, – Лариса снова начала политику убеждения, – зная все в подробностях, мы сможем правильно выстроить систему защиты.
– А кто будет адвокатом? – обреченно проговорил Сергей. – Мой бывший друг Либерзон? Конечно, он, других у меня нет. Да и Вероника будет настаивать, чтобы денег не тратить. Знаем мы этих лучших друзей – без мыла в любую щель влезут. А сам бабу у меня увел. Может, он все это и подстроил.
– Ему нет резона! – снова врываясь в комнату и отпихивая мать, которая цеплялась за ее бежевое платье, закричала Вероника, привлеченная повышенным тоном Сергея. – Ему нет резона, – повторила она. – Он остался твоим другом, а что касается тебя, Панаев, то ты полный лох! Ой, мама, да убери ты руки, платье-то новое!
И Вероника раздраженно отпихнула Нонну Леонидовну.
– Правильно, мама во всем виновата! – нервно затрясла та головой, от чего задрожал ее жирный подбородок. – Ночи не спала, за троих работала, твоего отца всю жизнь терпела!
Панаев сердито зарычал. Лариса почувствовала, что если сейчас не вытолкать Веронику с мамашей за дверь, то будет совершено новое убийство, уже на ее глазах. Поэтому она решительно встала в дверях и заявила, что, если истерика не прекратится, она немедленно уедет домой. Вероника успокоила ее и заверила в том, что больше ни она, ни ее мама мешать разговору не будут.
В проеме двери было видно, как Верунчик уводила Нонну Леонидовну в коридор, а та заламывала руки и что-то зловеще шептала, подняв глаза к небесам.
– Ну, так что у вас было вчера? – снова вернулась Лариса к интересующей ее теме. – Может быть, ты просто не заметил этой женщины среди тех, кого привезли? Ну, выпил, был чем-нибудь отвлечен…
– Нет, как я мог бы не заметить! Да не убивал я ее, не убивал! И вообще она не в моем вкусе! – злобно выкрикнул он.
– А какие женщины тебе нравятся? – внезапно спросила Котова.
– Ты что, меня расколоть хочешь? – с запалом воскликнул Панаев.
– Я понимаю, ты вне себя от того, что здесь произошло, но я хочу тебе помочь. Психологи говорят, в такие стрессовые моменты нужно отвлечься. Расскажи мне, пожалуйста, – Лариса улыбнулась и дотронулась своей рукой до волосатой руки Панаева. Она понимала, что ее предложение выглядит несколько абсурдно, но интуиция ее уже несла вперед. – Давай, давай, потратим на это минут десять, – поторопила его Лариса.
– Слушай, мне как-то Верка обмолвилась, что ты вроде частного детектива, – Сергей очень цепко посмотрел на Ларису.
– Ну, что-то вроде, – в тон ему ответила Котова.
– Так отгадай, кто это сделал, – Панаев кивнул в сторону ванной.
– Отгадаю. – Лариса будто принимала вызов. – Но я должна с чего-то начать. Поэтому и прошу тебя рассказать о женщинах, которые здесь были.
– Значит, расколоть хочешь, – со смешанным выражением угрозы и задора в голосе произнес Панаев.
– Да, расколоть преступника, – согласилась Лариса. – Ведь ты же не убивал ее.
– Не убивал.
– Тогда рассказывай, – Лариса с видом деловой женщины – это был привычный для нее имидж – посмотрела на часы. – А то скоро будет поздно.
– Значит, рассказывать? – Сергей с жадностью закурил новую сигарету.
Лариса кивнула.
– Подростки мне нравятся, – усмехнулся в ус Панаев.
– То есть?
– Ну, девочки-малолетки, лет пятнадцати-шестнадцати. Как школьницы, короче.
– А тебе приходилось вступать в подобные контакты? – с интересом спросила Котова.
– А как же! – Сергей неожиданно начал входить в раж.
– И ты помнишь самое яркое впечатление?
– Да, случалось такое, – ответил Панаев.
Глава 2
Панаева тогда затащил на дискотеку Макс – он любил шастать по таким местам на халяву. Макс танцевал весь вечер с одной девушкой, которая была из другой компании. Потом возник конфликт – кто-то из подвыпивших парней заявил свои претензии: мол, девушка ему изменяет.
– Я тебя, паскуда, насквозь прошью! – кричал пацан на Макса.
– Это ты мне, падла? – орал тот ему в ответ.
С этих двух незамысловатых фраз завязалась потасовка. Разбитые бутылки, держа за горлышки, дерущиеся использовали вместо мечей. Все это напоминало рыцарский турнир в современном варианте. Панаеву тогда запомнилась сама девушка, из-за которой, собственно, и произошла разбираловка.
Она отошла в сторонку и заплакала. В своем странном прикиде из короткого кожаного платья, украшенного металлическими блестками, вся в медных кольцах и цепочках, она напоминала некую модернизированную Мальвину. Девушку из сказки, которую любят и неудачливый поэт Пьеро, и злобный Арлекин, и, возможно, грозный Карабас-Барабас. Этот эталон женщины каждый мальчик вынашивает в своем сердце – именно такую, слабую и покорную, рядом с которой каждый может ощутить себя настоящим мужчиной и взять ее под покровительство, ищут многие представители сильного пола.
Подоспевшие охранники вовремя скрутили и зачинщика драки, и Макса. Их уже отвозили в отделение, а девушка безутешно рыдала и что-то истерично говорила подошедшей подруге. Из ее слов можно было разобрать: «Это я во всем виновата! Так всегда бывает!..»
Тем не менее Сергею девушка как-то особенно понравилась. Хотя, в общем-то, неформалки никогда не привлекали его. Он не любил рок и предпочитал слушать попсовую музыку для народа.
Какой-то внутренний импульс подтолкнул Панаева подойти к девушке. Ему захотелось утешить ее и успокоить. Возможно, сказывались трения в семейной жизни с Вероникой. А возможно, просто образ школьницы, этакого нескладного несмышленого создания притягивал его как магнитом. Если бы его спросили тогда – что потянуло его к этой девчонке, он вряд ли бы нашелся что ответить. И было это не столько сексуальным, сколько эмоциональным порывом.
– Вам плохо? – спросил Панаев, подойдя к ней.
– Да нормально мне, – едва ли не нехотя ответила девчонка.
– Это твой парень? – показал Сергей на фигуру пьяного задиры, которого уводили крепкие охранники.
– Я даже не знаю как сказать, – растерялась она. – Он считает, что я ему изменила. А мы с ним даже не целовались. Сам пристал ко мне неделю назад, вот и не отходит.
– У тебя, наверное, много поклонников?
– А что? – запальчиво спросила девчонка.
В этот момент она загадочно улыбнулась, и веселые искорки запрыгали в ее детских глазах. Панаева обдало приливом нежности и чувств.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Николь.
– Это что, имя такое? Для России очень необычное.
– Не-а, вообще-то я Надежда Николаевна по паспорту, вот меня подружки и зовут Николь, – по-простецки ответила девушка. – Неудобно же быть Николаевной в моем возрасте. А так – стильно…
– Ну ладно, Николаевна… А сколько тебе лет?
– Четырнадцать, а что?
– О, возраст солидный!
– Ты так считаешь? – с усмешкой спросила Николь.
– Пройдет время, и ты будешь вспоминать свои четырнадцать лет, как тебя любили и дрались из-за тебя. А сама уже будешь взрослой тетей, и твоим детям будет по четырнадцать лет.
– Я буду такой старой? Тогда меня, наверное, уже не будет в живых.
– Зачем так говорить? Каждый возраст имеет свои преимущества.
– Тогда я не буду уже красивой… – девчонка явно начала кокетничать.
– А это зависит от тебя. И в сорок лет, и в пятьдесят можно выглядеть прекрасно. Представь себе Софи Лорен, Аллу Пугачеву, Брижит Бардо – а они уже взрослые тети. Просто красивы соответственно своему возрасту.
Они так и продолжали этот беспечный разговор, станцевали пару танцев, схватив замечание подруги Николь: «Милая, тебе, оказывается, нравятся старики». На что Николь показала подруге язык и, обняв Сергея, вышла с ним из кафе.
Он довез ее до дома. Дорогая машина Панаева произвела на Николь неизгладимое впечатление, и она его поцеловала прямо у дверей новенького «БМВ».
– Ты настоящий принц из сказки, – проговорила она. – Прямо как в кино. У меня таких ухажеров еще не было. Если бы Кики… ну, та, которая назвала тебя стариком, увидела, какой ты крутой, она бы в обморок упала от зависти. Зато у нее знаешь какой парень скряга – на бутылку пива не раскошелится!
И, сделав небольшую паузу, Николь неожиданно спросила:
– Может быть, зайдешь ко мне?
– А твои родители не будут в шоке от посещения принца? – поинтересовался Панаев.
– Мамы дома нет, она на даче. А папа в командировке, – простодушно призналась Николь.
И они пошли к ней. Николь с родителями жила в двухкомнатной квартире, довольно бедно обставленной. Мебель советских времен, по стенам в гостиной развешаны семейные фотографии… Пока Сергей разглядывал выставку родственников, Николь пошла на кухню ставить чайник.
Жилплощадь была в их полном распоряжении ввиду отсутствия старшего поколения. И когда Николь вошла в гостиную, Сергей, оторвавшись от созерцания портретов на стене, с жадностью набросился на нее. Но она, ловко увернувшись, снова побежала на кухню, на ходу расстегивая кофточку.
И вот он уже судорожно запирает дверь на замок и цепочку на случай непредвиденных обстоятельств, проходит на кухню. Николь стоит у задернутой шторы в розовой комбинации. Глаза ее подернуты грустью, за окном слышен шум отъехавшего автомобиля, видны блики уличных фонарей, отражающихся в окне квартиры. Она опускается на колени и, робко улыбаясь, смотрит на него. Просвечивающая комбинация позволяет видеть ее хрупкое тело и соблазнительные круглые ягодицы. Он поднимает ее на руки, проводит ладонью по ягодицам и нежной ложбинке между ними, а потом опускает ее на пол.
– Холодно как-то, – говорит Сергей.
– Я зажгла газ на плите, сейчас будет теплее.
Николь отползла назад и протянула к нему руки.
– Иди сюда, – позвала она его. – Рядом со мной тебе будет теплее.
Газ еще не успел нагреть помещение, но что-то горячее и томное уже разливалось по его телу. Она обняла его шею и, озорно шепча, спросила:
– Тебе кофе или чай?
Что-то в ее голосе было от робости, а что-то такое, от чего в нем закипала настырная мужская страсть.
– Все равно, – ответил Панаев.
Его сильная рука уже скользила по длинным точеным ножкам юной красавицы. Она поднималась все выше и выше, грубо ощупывая округлые бедра и маленькую грудь. И вот его пальцы коснулись африканских косичек, унизанных какими-то стекляшками. Они были жесткие на ощупь и неприятны для осязания. Наверное, это отразилось в его взгляде, и скромная девичья робость проскользнула в больших глазах розовощекой школьницы.
– Распусти волосы, – попросил Сергей.
Николь поправила выбившуюся прядь. Для неформалки она и впрямь была какой-то запуганной.
– У нас еще полно времени, – она отклонила его руку. – Попьем кофе.
– Нет, сначала распусти волосы.
Его голос, ставший вдруг властным, водопадом обрушился на нее. Ему даже показалось, что Николь уже пожалела о том, что пригласила случайного человека к себе. Она посмотрела на него как загнанный в ловушку зверек.
– Сначала волосы! – чуть не закричал Панаев.
– Тише, ты всех соседей разбудишь!
Но он уже не слышал ее и начал распутывать мерзкие косички сам.
– Нет, нет, не так! – Николь начала расстегивать какие-то заколки. И тут вдруг выяснилось, что это не ее волосы. Она сняла их с головы и расчесала, пропуская между пальцами. Он небрежным жестом взял в руки шиньон – на ощупь он грубый, как щетина.
– Ты разочарован? – спросила Николь.
– Нормально. По крайней мере, твои лучше – ты острижена под мальчишку.
– Тебе не нравятся такие, как я?
– Нравятся, – солгал он. – Вообще мне нравишься ты, такая, как есть.
– Такая… как есть? – повторила она и обвила его шею руками. – Но я не совсем, как есть.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я блондинка от природы, но мне нравится быть жгучей брюнеткой. Мадонне тоже не нравятся ее волосы, и каждую неделю она их красит в новый цвет.
– Плевать мне на Мадонну! Лучше скажи, какая ты на самом деле, – ведь блондинки бывают разные.
Она ничего не ответила. Только задрала комбинацию и приспустила трусики, демонстрируя бесцветный пучок на лобке и вполне школьную щелку.
– У меня такие же, – бесцеремонно заявила Николь, имея в виду цвет своих настоящих волос.
Она подошла к магнитофону и, нажав на клавишу, включила музыку.
– Это должно тебе понравиться. Шура – это нечто среднее для всех: рокеров, металлистов и гоблинов.
– Шура – так Шура, – поддакнул ей Панаев.
Он уже стягивал с нее комбинацию и раздевался сам. Выключил свет и, снова подняв ее на руки, понес в комнату. Из кухни доносилось похожее на мяуканье пение Шуры, а Николь тихо спросила:
– Ты всегда выключаешь свет?
– Всегда.
Панаев в упор посмотрел на Николь и накрыл своими руками ее руки. Она задрожала всем телом, когда почувствовала, как нежно, но вместе с тем настойчиво он стал ее ласкать. Сергей попытался поцеловать ее, но она резко отвернулась. Его открытый рот скользнул по ее щеке, нарумяненное личико находилось совсем близко с его грубым фэйсом, но в глазах ее уже не было той озорной веселости, исчезли искринки, те, которые были на дискотеке. И даже робость, казалось, покинула ее. В глазах отразилось что-то похожее на отчаянную решимость и животный ужас: он застыл где-то в глубине зрачков. Будто не мужчина ласкал ее, а какой-то монстр, привидение из ужастиков, Чикатило…
– Ты пошел бы с любой, которая бы согласилась, – бросила она упрек. – Подвернулась я.
– Ты не хочешь? – спросил Сергей.
– Все равно сам не уйдешь.
– Хватит!
Панаев оторвался от нее, но она вдруг, как-то хитро улыбнувшись, снова прильнула к его волосатой груди. Он понял это как сигнал к атаке.
Для нее это была игра, а не желание телесного контакта, как это бывает у взрослой женщины. Скорее всего она подражала старшим подругам, которые для нее представляли определенный авторитет и которые своими разговорами, вполне возможно, подталкивали ее к этому шагу. А Сергей подвернулся в удобный момент, когда девушка слегка подвыпила, – как знать, может быть, первый раз. В ее жизни, бедной и ограниченной, шикарная машина, дорогая одежда так называемого поклонника произвели своеобразный фурор в ее воображении. Возможно, пройдет много лет, и девочка, став женщиной и испытав все тяготы семейной жизни простого человека, когда разрываешься между плитой, постелью и работой, будет вспоминать этот вечер, который начинался как игра, а закончился вступлением во взрослую жизнь.
Сергей уже приступил непосредственно к делу, когда Николь вдруг истошно закричала:
– Нет, Сережа, нет, я не могу! Уходи!
Изнемогая от боли, Николь извивалась на кровати, но Панаев, словно не замечая этого, продолжал с какой-то тупой яростью делать свое дело. Он, на удивление, закончил быстро и тут же встал, вышел в ванную, сопровождая свой путь ругательствами.
Когда он вернулся, Николь лежала ничком, натянув на себя одеяло. Он сел рядом с ней, его толстые пальцы перебирали пряди ее коротко остриженных волос.
– Николь! – прижавшись к ней, он снова страстно зашептал: – Неужели ты так сильно напугана?
Она еще что-то говорила, а потом зарыдала, как ребенок. И было в этой детской капризности что-то непосредственное и чистое, что вряд ли он смог бы понять буквально, но принял душой. Он лег рядом с ней и прижал ее стриженую головку к своей груди.
– Все хорошо, – успокаивал он ее. – У тебя что – в первый раз? Я забыл… Тебе только четырнадцать лет. Извини.
Она уткнулась ему в грудь и робким голосом прошептала:
– Я совсем никуда не гожусь. Наверное, я несовременная. Кики говорит, что начала в двенадцать, а я так не могу…
– Эх ты! – пожурил он свою случайную любовницу. – Все еще будет, и муж, и дети. Только больше так не делай, как со мной.
Он встал, уже не помня, как оделся, и вышел на улицу. Эта ночь врезалась в его память навсегда. Сергей вспомнил о том, что в ранней юности он любил такую же точно девушку из одного с ним класса, но она пренебрегала им. И, встретив это юное создание на дискотеке, он как бы вспомнил прошлое и сторицей хотел окупить не реализованное тогда желание.
* * *
Лариса сидела, поджавшись в кресле, и внимательно слушала Панаева. Ей были интересны откровения этого грубого на вид человека, который многим казался черствым и циничным.
Она чувствовала, что ей необходимо, что называется, просканировать личность Панаева, попытаться прощупать его через прошлое, используя весьма распространенный психологический прием. Она находилась под впечатлением от общения с Толиком – он-то и научил ее всем этим штучкам. Лариса чувствовала, что все произошедшее в этой квартире несет в себе какой-то психологический, а может быть, даже психопатологический подтекст. Поэтому она старалась вести себя подобно тому, как вел себя с ней Толик. Она жалела о том, что Курочкина нет рядом. Возможно, он сейчас оказался бы очень полезен.
И хотя время явно поджимало – труп все еще находился в ванной – и было необходимо принимать какое-то решение, но Котова не собиралась отказываться от этого метода. Она уже вошла в раж.
А экстремальная атмосфера разборок вокруг и около убийства уже давно не вызывала смятения чувств у Ларисы – она имела большой опыт анализа подобных ситуаций.
– Так что тебе больше всего нравится в женском теле? – спросила Лариса.
– Для меня главное, чтобы лицо было симпатичное, все равно какое, – ответил Панаев. – Но особенно обращаю внимание на ноги. Не могу терпеть, когда у бабы, как у мужика, они волосатые. И еще хуже – если усы растут. А вот волосы на голове люблю… Мне нравится, чтобы волосы были длинные, шелковистые и, как бабы говорят, ухоженные. Чтобы женщина на женщину была похожа.
Вдруг Панаев нахмурился и настороженно посмотрел на Ларису.
– А почему ты меня об этом спрашиваешь?
Котова не успела ответить на этот вопрос, потому что в этот момент в комнату вошла грузная женщина лет шестидесяти, скромно одетая в черное платье с глухим воротником, будто пришла на похороны. Оглядев Ларису недобрым взглядом, она спросила:
– Ну, сынок, можно войти? Что тут у вас опять приключилось? Я едва вошла, как все на меня накинулись. И эта ненормальная Нонка что-то орет, а что сказать хочет – непонятно. Молодую из себя корчит – вся в колечках. Не девчонка вроде, а все туда же…
– Мама, ты только успокойся, – сказал Панаев. – Кстати, это Лариса, Лариса Викторовна. А это моя мать, Мария Ильинична.
– Что ты мне хочешь объяснить? Говори сразу, я не люблю вихляний из стороны в сторону, как твоя теща, – Мария Ильинична бросила на Ларису всего лишь один взгляд, не удостоив даже кивка. – Это что, твоя новая жена?
Мария Ильинична говорила о Ларисе так, будто та вовсе не присутствовала в комнате, и намеренно повернулась к ней спиной.
– Мама, сядь, я тебе все постараюсь объяснить… У меня в квартире произошло убийство, – сказал Панаев.
– Что? Кто кого убил? Когда? – градом посыпались вопросы. Мать ошарашенно смотрела на сына. Панаев объяснил Марии Ильиничне, что произошло, и ей по мере его рассказа становилось все хуже и хуже. Ее мучила одышка, и, казалось, она вот-вот потеряет сознание.
Лариса выбежала из комнаты и вернулась со стаканом воды. Мария Ильинична отпила два глотка и, мотнув головой, сказала:
– Нет, больше не надо. А вы кто, наверное, из милиции?
– Мама, я же говорил – это Лариса, подруга Вероники, – раздраженно повторил Сергей.
– Этой вертихвостки, которая себе нашла еврея? – презрительно уточнила Панаева. – Тоже мне, верная жена и заботливая мать!
– Мама, сейчас не до этого, – внутри Панаева снова закипала злость. – Лариса помогает мне. Она наш общий друг. Она помогает разобраться, кому нужно было подложить мне свинью и притащить ко мне в ванную труп.
– А вы действительно можете помочь? У вас большие знакомства? – Мария Ильинична резко развернулась лицом к Ларисе и посмотрела на нее с уважением.
– Я постараюсь, – сдержанно ответила Лариса. – Просто у меня большой опыт частных расследований.
– Вот как? – недоверчиво посмотрела на Ларису мать Сергея.
– Да, и я хотела бы с вами поговорить.
– И что же?
– Для этого я сделаю неожиданный и резкий ход в общении – во благо вам. В такой ситуации лучше не рассусоливать, откуда и что появилось в ванной, а отвлечься и резко переметнуться.
– Что вы имеете в виду? – удивилась мать Панаева.
– А как вы сами думаете? Куда мы переметнемся? – заговорщически подняв бровь, спросила Лариса.
– Не знаю, – растерялась Мария Ильинична.
– Но прежде чем начать разговор, я хочу договориться, чтобы он происходил наедине.
– Мне что, выйти? – спросил Сергей.
– Я надеюсь, это не нанесет тебе смертельной обиды? – с провоцирующей иронией поинтересовалась Котова.
– Нет, конечно, – с вызовом, резко, ответил Панаев и быстро вышел.
Из другой комнаты тут же послышались возмущенные возгласы, которые, едва он вышел, обрушились на Панаева, и его ленивые отрывистые реплики в ответ.
Мария Ильинична с Ларисой остались вдвоем.
– Теперь вы догадываетесь, о чем я хочу с вами поговорить? – спросила Лариса.
– Должно быть, о Сергее? Ну что ж, давайте, – неожиданно быстро, но вполне предсказуемо для Ларисы согласилась мать. – Может быть, это в самом деле перебьет и отвлечет меня.
И вдруг она почти выкрикнула:
– Если вы хотите знать мое мнение, то лично я думаю, что все это дорогая теща подстроила. С нее станется! Она же, сука, и разбила им семью. Вы только подумайте: его посадят, а Верка с этим евреем въедут сюда и будут жить! А Сережа все это потом и кровью добывал.
– Я вас прекрасно понимаю. Вы сейчас чувствуете боль, обиду, может быть, несправедливость… Правильно ли я вас понимаю? Если неправильно, то скажите – как правильно.
– Чего ж неправильного? Все правильно! – более мягко ответила Мария Ильинична.
Лариса, почувствовав изменение в атмосфере разговора, деликатно произнесла:
– Давайте лучше вспомним детство Сергея.
Мария Ильинична вздохнула.
– Что ж, начинать прямо с того, были ли тяжелы роды?
– Можно начать еще более издалека, – предложила Лариса. – С того, как вы познакомились с будущим отцом Сергея.
– Ну, слушайте, хотя не знаю, чем это вам может помочь, – нехотя начала Панаева. – С Митькой, ну то есть отцом Сергея, я познакомилась на ткацкой фабрике: он там наладчиком работал, а я – ткачихой. Митька тогда учился в институте заочно на инженера. Ну, и как все молодые, сначала встречались, на танцы ходили, потом он замуж позвал, я и пошла. А что мне было теряться? В молодости он знаете какой был! Красавец, умница, а родители мои – люди степенные, простые. Они были не против. Все-таки интеллигентный парень, не какой-нибудь шаромыга. Да разве ж я тогда знала, какой он кобель окажется! Ведь ни одну юбку не пропускал. Тут еще Ирка у нас родилась – она на два года старше Сережки, я после родов, тяжелая вся. Так он – нет чтобы жену пожалеть, роман завел с потаскухой.
– Вы знали о похождениях вашего супруга?
– А кто ж не знал-то?! – Мария Ильинична недовольно встряхнула головой, от чего затряслись большие золотые сережки с рубинами. – Весь район знал! Если сама не догадываюсь, так бабы придут, доложат. Мол, твоего видели – то с секретаршей директора, то еще с какой-нибудь лахудрой фабричной путался. А уж про курорты и командировки я молчу! Там сам бог велел, как говорят. То-то он в Крым любитель был ездить. Там же все гулящие и собираются, а мужики все холостыми становятся на целый месяц. А с секретаршей-то директорской постоянно крутился. Это как вторая жена у султана. Да что говорить без толку – сучка она безотказная, на передок слабая, прости господи. А он к таким так и льнул. Кобель, одним словом! – подытожила Мария Ильинична.
– А Сергей знал о том, как вел себя отец?
– Да уж, наверное, знал. У нас одна в подъезде жила – слепая, глухая, а и та знала. Что же он, не видит, что папаша с сотрудницами под ручку домой возвращался? А уж когда начальником цеха стал – так совсем петух в курятнике. Цех-то – одно название, женсовет, одним словом. Каждую пощупать хочется, а те дуры и рады. Правду говорят, что на ткацкой одни разведенные да неустроенные работают. А он, кобелюга, всех обслужить рад. Даже на 23 февраля в стенгазете на него дружеский шарж был: «Самый любимый начальник». Не знаю, может быть, от этого у них перевыполнение плана было. Но Сережка даже если что и знал, так никогда не говорил. Он характером в меня, в нашу породу. Знает, а мать никогда расстраивать не будет.
– А как сложилась судьба дочери? – осторожно спросила Лариса.
– Ой, детонька! – завопила Мария Ильинична. – Пропащая она у меня!
– Как это? – уточнила Котова.
– Ну как? – Она развела руками. – Пока молодая была, так все по танцулькам, по ресторанам, по компаниям ходила. Везде ей рады были. Курить начала в двадцать лет. Я уж и билась с ней, а толку никакого. Видно, отцовская кровь гуляет. У нас в роду таких шалав не было. Да это бы все ничего, мало ли кто в наше время, как это сейчас говорят, жизнь прожигает. Да только подруги все замуж повыходили: семьи, детей завели. А моя красавица, – Мария Ильинична махнула рукой и прослезилась, – мужа себе не нашла, а может, и не искала, и малыша даже без загса не родила. А я, может, внуку бы порадовалась…
– Я понимаю, как вам было трудно, – посочувствовала Лариса. – Но у вас была отрада, вдохновение старости – внук Коля.
– От сына – это одно, а от дочери – другое… Чай, двоих рожала, – категорично возразила Мария Ильинична. – Сейчас многие без загса живут. А она у меня, как стрекоза из басни: лето красное пропела, оглянуться не успела – а уж и сорок лет. Ребеночка, может, и хочет, да поздно!
– Но ведь некоторые и позже рожают.
– Да уж… Не вовремя баба собралась. Всему свое время, – вздохнула Панаева. – Да и врачиха-гинеколог говорит – из-за абортов у нее бесплодность. Видно, доля такая.
– Разве нельзя найти себе другое утешение? Хобби, например…
– Да какое там хобби! – вскричала Мария Ильинична. – Любимое увлечение – водку пить!
– Она что, алкоголичка? – удивилась Лариса.
«Так-так, ничего страшного, сейчас мы ее размягчим разговорами о родственничках – похоже, один другого хлеще: муж-кобель да дочь-шалава. Главное, не забыть о цели – детстве Сергея, – подумала она про себя. – Как бы это сделать помягче и не в лоб, чтобы она не почувствовала давления и не встала в стойку?»
– Да нет, она не пьянчуга какая-нибудь, вы не подумайте, – продолжила Мария Ильинична. – Но с горя бывает, с подружкой – есть у нее такая же одинокая – сядут, запрутся в комнате и за рюмкой молодость вспоминают. Расплачутся – ведь красота и счастье женское – все в прошлом осталось. Одна вот у меня надежда на Сергея – словно свет в окне для меня. И вот случай вышел – спаси, господи, душу мою грешную!
Мария Ильинична неистово перекрестилась.
– На меня тоже Сергей производит благоприятное впечатление, и мне кажется, что он оправдает ваши надежды, – неожиданно твердо сказала Лариса. – А позвольте узнать, какие надежды вы с ним связывали?
– Да Сережа таким ласковым мальчиком рос, добрым, помню – прижмется ко мне, я его глажу по головке, а он как котенок мурлычет… Какое там человека убить – он и жуков в детстве жалел! Один раз чуть даже не ударил одноклассника, когда тот пытался оторвать кузнечику крылья, – с дрожью в голосе произнесла Мария Ильинична. В этот момент дверь вдруг открылась, и на пороге появилась сухощавая женщина в джинсах и вязаной кофточке.
– Мама, там Сергей с Вероникой скандалят! – воскликнула она.
Лариса поняла, что это и есть старшая дочь Панаевой. Мария Ильинична тотчас же порывисто вышла из комнаты. А Ирина судорожно затеребила золотой крестик на груди и опасливо поглядела на Котову.
– Присаживайтесь, Ирина, – сказала с улыбкой Лариса. – Ваша мама о вас очень лестно отзывалась. – Моя мама? – искренне удивилась Ирина.
– Вас это удивляет?
– Честно говоря, да.
– В экстремальных ситуациях люди меняются, – лукаво произнесла Лариса. – Да вы присаживайтесь, у меня к вам есть несколько вопросов, если не возражаете.
Ирина присела на краешек стула и ссутулилась.
– Каких вопросов? – совсем растерялась она.
– О вашем брате, его детстве…
– А какое это имеет сейчас значение? К тому же я не умею рассказывать!
Лариса сама до конца не могла четко сформулировать – почему она задает именно эти вопросы, вроде бы не имеющие никакого отношения к случившемуся. Раньше она бы принялась скрупулезно выяснять, кто был в квартире ночью, ехала бы к участникам вечеринки, сопоставляя их показания, – словом, делать то, что сделал бы любой оказавшийся на ее месте сыщик. Но Ларису не оставляло ощущение некоей театральности и экстравагантности – ханская наложница в ванной, неуравновешенный Панаев со своей склонностью к малолеткам. Было что-то подозрительное во всем этом. Она все-таки очень мало знала об этом человеке. А то, что он знаком с убитой, – это было почти очевидно. Только вот убивал ли он ее или нет – это вопрос.
