bannerbannerbanner
Частицы бытия

Светлана Дурягина
Частицы бытия

Полная версия

© С. В. Дурягина, текст, 2020

© Издательство «Логос», 2020

От автора

Уважаемый читатель! В этой книге собраны рассказы и очерки, опубликованные ранее в разных межавторских сборниках, газетах и журналах. Мне захотелось собрать их под одной обложкой, чтобы не растерять в суете повседневной жизни. О чём мои рассказы? Думаю, название книги говорит само за себя. В них есть всё, чем наполнена человеческая жизнь, и многое из того, что пришлось пережить мне самой или знакомым мне людям. Поэтому хочу обратиться к тебе, читатель, словами А.С. Пушкина, ведь лучше всё равно сказать невозможно:

 
Прими собранье пёстрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, лёгких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
 

Рассказы

Блазнит

Кто из вас, читатель, хотя бы раз в жизни не испытал мистического ужаса перед чем-то, чего здравыми размышлениями и объяснить нельзя? Наверное, только те, кого судьба оберегает от трагических событий, и они шагают по жизни, точно зная, что человек произошёл от обезьяны, что душа – это выдумка попов, а после смерти ничего нет, и поэтому жить надо весело и легко, не забивая себе голову поисками ответа на вопросы: «Что такое «хорошо» и что такое «плохо»?

К такой категории людей и принадлежали две подружки-студентки первого курса Вологодского пединститута Ленка с Ириной, которые, сдав летнюю сессию, собирались в составе институтского стройотряда поработать в Бабаевском районе. Не то, чтобы деньги им были очень нужны, а просто хотелось новых впечатлений, знакомств, тем более, в деканате они слыхали, что повезут их в неописуемой красоты места, где живут удивительные люди – вепсы.

До Бабаева летели на самолете, потом небольшой участок пути тряслись на рейсовом автобусе, затем пересели в тележку попутного трактора «Белорус», а последние восемь километров шли пешком. Отряд был целиком девичий, поэтому вековой лес, вплотную теснящийся к просёлочной дороге, стонал и гудел от песен, хохота и взвизгиваний студенток, которые нет-нет, да и зачерпывали из глубокой колеи грязи в резиновые полусапожки.

Становилось темно и прохладно. Дороге, казалось, не будет конца. Девчонки приумолкли: устали. И вдруг лес кончился, впереди и внизу они увидели круглое озерцо с чёрными банями на берегу и десятка два домов. В самом центре деревни над крышей одного из них трепетал алый лоскут. «Сельсовет», – решили девчонки и из последних сил потянулись туда.

Деревенские собаки особого внимания к гостям не проявили, так же, как и бригадир с деревяшкой вместо ноги, который встретил их на крыльце сельсовета. Оглядев с высоты трёх ступенек пеструю и по-городскому полуголую девичью команду, бригадир поскрёб в затылке заскорузлой пятернёй (при этом козырек кепки наехал ему на свекольного цвета картофелеобразный нос), почему-то тяжко вздохнул и пожаловался самому себе:

– Эх, едрит твою через коромысло! Какие нынче у меня работники-то!

Потом он вернул кепку на законное место, неуклюже спустился с крыльца и без особого энтузиазма в голосе скомандовал:

– Ну, девки, ступайте за мной! – и захромал к озерцу, светящемуся посреди деревни синим оком.

Дом, к которому бригадир привёл девчонок, находился на берегу и удивил тем, что состоял из двух половин: летней и зимней. Дверь была не заперта, и глазам студенток, толпой ввалившихся следом за бригадиром в дом, предстал во всей красе его хозяин – на полу среди батареи пустых водочных бутылок, широко раскинув руки и ноги, спал мужичок в майке и мятых брюках. После того, как бригадир потыкал его в бок деревяшкой, мужичок резво вскочил и, осоловело моргая в пространство, плохо гнущимся языком произнёс:

– Куда едем-то, Никодимыч?

Бригадир, крякнув, строгим голосом ответил ему:

– Ну, вот что, Иван, энти вот студентки будут жить у тебя, а работать в колхозе. Ты смотри, давай, девок не обижай!

Мужичок, оглядев девичью команду, удивлённо присвистнул непослушными губами, поддёрнул спадающие с тощего зада штаны и миролюбиво согласился:

– Да ладно, мне что, пускай живут в зимнике.

Мебели в зимней половине на двенадцать человек оказалось маловато: кровать с блестящими никелированными шарами на спинке, самодельный деревянный диванчик, некрашеный стол и такие же лавки вдоль стен. Больше всего места в избе, как водится, занимала огромная глинобитная печь, уставленная чугунами и крынками всех калибров.

Спальные места распределили без драки: Света-большая взгромоздилась на кровать (спорить с ней, уважая её рост и вес, никто не стал); деревянный диванчик достался Ирине, как старосте, и Ленке, как её подруге; остальные заняли плацкарт на полу, подложив под бока всё, что нашлось тряпичного в доме: половики, фуфайки и даже валенки.

Утром бригадир принёс полмешка семечек и объявил: «Покуда другого провианта нету». Но Ванька Красильников (так представился студенткам хозяин дома и он же – водитель колхозного автобуса) великодушно предложил «постоялкам» копать у него в огороде картошку, и, приунывшие было, девчонки воспрянули духом.

Первые несколько дней им предстояло сушить зерно. Механизмы на сушилке обслуживал местный парень Коля, худощавый, небольшого роста, светловолосый, с ласковыми синими глазами. По всему было видно, что девчонки ему нравились все сразу: ухаживал он за каждой, но благоговел лишь перед Светой-большой, которой был по плечо. Вечером Коля с гармошкой приходил к студенткам в гости, скромно садился у порога и тихонько наигрывал «страдания», а Света-большая благосклонно взирала на него сквозь очки со своего пружинного никелированного ложа.

Деревенские парни тоже приезжали в гости, каждый на своем тракторе. Они окружали дом грохочущими и воняющими выхлопами солярки гусеничными монстрами, светили в окна фарами. Вечно пьяный Ванька Красильников хватал топор и грозился перестрелять всех этих придурков. Но дело обычно заканчивалось тем, что Света-большая, обняв его за мосластые плечи, добродушно басила: «Ваня, плюнь, пойдем, покурим», – и свирепый страж затихал, уткнувшись носом в Светину подмышку.

В субботу бригадир велел Ваньке истопить баню. Тот исполнил приказание, и после обеда, как всегда, не постучавшись, ввалился на зимнюю половину и громогласно скомандовал:

– Девки, в байну!

Девчонки, в предвкушении горячей воды и парилки, радостной гурьбой отправились за ним. Бани в деревне топились по-чёрному, электричества в них не было: мылись с керосиновой лампой, вокруг которой клубился дымный воздух. Первой не выдержала Ирина и с криком: «Девчонки, за мной, в озеро!» – сиганула за дверь. Озеро находилось в двух шагах от бани. За старостой с визгом высыпали остальные.

Когда они промыли глаза, то увидели сидящих рядком на берегу деревенских ухажёров, которые с интересом рассматривали обнажённых студенток. Девчонкам захотелось утопиться, и если бы не Коля, может быть, бригадиру с Ванькой пришлось бы вылавливать из озёрных вод двенадцать утопленниц. Коля появился у озера, словно с неба упал, подошёл к парням и тихо сказал им что-то по-вепсски. Они нехотя поднялись и ушли, а с ними и Коля.

Вечером, когда девчонки укладывались спать на полу в своем зимнике, Света-маленькая запустила подушкой на кровать и громко заявила:

– Всё, девки, надоела мне эта половая жизнь. Завтра Коля придёт – поцелую его и попрошусь в квартирантки.

Света-большая сползла с кровати, засучивая рукавчики ночной рубашки. Света-маленькая улепётывала от неё вокруг печи, отбиваясь чугунами. Девчонки стонали от хохота, грохот и визг стояли невероятные, пока Ирина официальным тоном не приказала прекратить побоище.

В воскресенье днём Коля катал студенток по озеру на лодке-долблёнке, а вечером, засветив на корме фонарь, бил острогой рыбу. Девчонки зажарили её на противне, наварили Ванькиной картошки и устроили пир на весь мир. А Коля играл на гармошке и ласково улыбался им синими глазами.

* * *

С понедельника бригадир перебросил студенток с зернотока на уборку льна. С утра капал дождь, а после обеда грело солнышко. Девчоночьи джинсы на коленях сначала намокали, потом высыхали и деревенели, насыщенные грязью с льняных снопов. У студенток появилось выражение: «Поставь свои штаны в угол». А в среду в колхозе давали получку. Когда-то А. С. Пушкин сказал: «Не дай вам Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Если бы классик жил в наше время, наверняка фраза эта видоизменилась бы таким образом: «Не дай вам Бог увидеть русскую деревню в день получки!» Пьяны были все: от мала до велика.

Время близилось к обеду. Девчонки, не разгибая спины, трудились в поле, изредка посматривая на поляну с зарослями кустарника посередине, по которой на гусеничном тракторе катались, выписывая немыслимые кренделя и горланя песни, деревенские парни (человек семь в кабине, не считая гармошки и собаки). Наконец они укатили в деревню, а девчонки добрались до поляны и решили отдохнуть. Ирина направилась к зарослям кустарника, но вдруг отпрянула и с разинутым в немом крике ртом побежала назад. Перепуганная Ленка кинулась к ней, а та вцепилась ей в рукав и, захлебываясь рвотой и слезами, истерично закричала:

– Не ходи туда, не ходи! Зовите бригадира!

Самые смелые все же подошли к кустам, и то, что они там увидели, наверняка, запечатлелось в их памяти на всю оставшуюся жизнь: в зарослях лежал Коля с раздавленной гусеницей трактора головой. Трясясь от ужаса, плача, спотыкаясь о пласты развороченной земли, девчонки бежали с поля, не останавливаясь, до самого дома. Кое – как успокоившись, умывшись, легли спать.

 

Тёмная сентябрьская ночь смотрела в окна. Ирина с Ленкой лежали на своём деревянном диванчике молча, и каждая думала про другую, что та спит. Ленка не могла сомкнуть глаз. Размытый силуэт умывальника, который висел у двери напротив дивана, маячил перед глазами. Изредка тягучая капля глухо шлёпалась с железного носика в огромный оцинкованный таз, вмещавший ведра два, который дежурные обычно по вечерам выносили втроём. В трагической сумятице дня про таз забыли, и теперь он стоял, полный до краёв, и лунные блики отсвечивали с гладкой водной поверхности. Таз стоял на крышке подпола, которая густо заросла по щелям годами накопленной грязью и не открывалась, как потом выяснилось, уже много лет.

И вдруг Ленка увидела, как абсолютно бесшумно, медленно, эта крышка вместе с тазом стала подниматься, а под ней в темноте комнаты зияла плотная чернота, от которой ощутимо потянуло ледяным холодом. У Ленки волосы на голове зашевелились от ужаса, она крепко прижалась к Ирине и дрожащим шёпотом спросила:

– Ты спишь? – и прежде, чем та ответила: «Нет», – услышала, как у подруги стучат зубы.

– Ты видишь?

– Да!

А крышка поднялась уже довольно высоко, но вода из таза не проливалась. И тогда Ирина с Ленкой, вцепившись друг в друга, пронзительно завопили:

– А-а-а!

Крышка захлопнулась. Все вскочили, включили свет, из летней половины примчался всклокоченный Ванька. Долго не могли выяснить, что же случилось. Наконец, трясущимся и плачущим подругам брызнули в лица водой, и они, немного придя в себя, рассказали, в чём дело. Ванька рассвирепел: он решил, что это деревенским оболтусам захотелось попугать студенток, и они с улицы залезли в подпол, чтобы проникнуть в зимник. Однако при проверке оказалось, что единственное окно в подвале, заколоченное хозяином несколько лет назад, никто не трогал, а крышку, как Ванька ни дергал за кольцо, открыть не смог. Часа в два ночи все более или менее успокоились и улеглись. Но через полчаса уже несколько человек увидели то, о чём рассказали Ирина с Ленкой. Теперь уже ревели все, кроме Светы-большой. Она включила свет, велела всем одеться и увела девчонок на Ванькину половину. Там они и просидели до утра, сгрудившись на лавке возле хозяина, который не смог перебороть богатырского сна и храпел, как трактор.

Утром Ванька позвал бабушку-соседку, которая, ничуть не удивляясь, терпеливо выслушала девчонок и, перекрестившись, сотворив молитву, сказала:

– Это вам, девоньки, блазнит: Коля приходил. Любил ведь он вас. Вы сходите к нему домой, помяните его, он и успокоится.

Хоронила Колю вся деревня. Копали яму, несли гроб и засыпали могилу землёй под надзором участкового Колины друзья и невольные его убийцы. Они не поднимали глаз, боясь встретиться взглядом с Колиной матерью, которая, видимо, уже выплакав все слезы, бессильно висела на руках плачущих соседок. Коля был её единственным сыном.

А девчонки на поминках впервые в жизни хлебнули по глотку самогона и долго хватали ртами воздух, сквозь выступившие слёзы спрашивая друг друга, как это можно пить.


2008 г. (Международный сборник, приуроченный к 300-летию со дня рождения М. В. Ломоносова, «Русская проза. XXI век»: издательство «Светочъ», Рига, 2012 г.)

Красавица и чудовище

Марина проснулась от грохота: в дверь колотили, похоже, ногой. Она с досадой посмотрела на экран мобильника – полседьмого утра. Боль в ухе не давала ей уснуть до трёх часов ночи, и теперь Марина, едва разлепив глаза и натыкаясь на мебель, побрела к двери. Полная дама, которую она впустила, ворвалась в номер подобно торнадо. Испепелив взглядом стоящую перед ней в ночнушке Марину, она наградила таким же взглядом стены, мебель, пробурчала: «И это люкс?!» – и ушла на балкон курить. Марина забралась под одеяло и с грустью подумала о том, что, кажется, её мечты о мирном отдыхе накрылись медным тазом.

Дама вернулась, спустя несколько минут, более-менее успокоенная привычной порцией никотина, плюхнулась на жалобно пискнувшую под ней кровать, достала из сумочки веер с затейливым орнаментом по кромке и, неторопливо обмахивая полное лицо с голубыми навыкате глазами, величественно вопросила:

– Ну, и каков тут контингент?

Марина, стараясь не очень морщиться от боли в ухе и придав голосу максимум оптимистического звучания, ответила:

– Разный, много детей.

Дама, удивлённо приподняв бровь, проворковала ангельским голоском:

– Что Вы, милая, я имела в виду мужчин.

Марина сконфуженно заморгала:

– Ах, это? Да я, знаете, вчера только приехала и как-то не очень разглядела.

– А вот это напрасно. Первое, на что надо обращать внимание в санаториях, – это мужской контингент. Иначе деньги и время будут потрачены зря. Вас как зовут?

Марина представилась. Дама сложила веер, достала из сумочки зеркальце и, лучезарно улыбнувшись сама себе, сообщила:

– А меня можно называть просто Наташа. Я из Воркуты, учитель русского языка и литературы высшей категории. Этот санаторий мне сильно нахвалили. Ну, посмотрим-посмотрим. Итак, на завтрак?

Они расстались у лифта. Наташа пришла в ужас, когда узнала, что Марина ходит пешком по лестнице на седьмой этаж.

– Как можно так себя не любить? – искренне удивилась она.

После завтрака Наташа делилась с Мариной впечатлениями:

– Вы представляете, меня усадили в самом центре зала. Там такая духота и теснота! И мужчины за столом сидят с жёнами! Просто кошмар какой-то! А Вы сидите в элитном ряду, у окна. У вас там никто уезжать не собирается? Я бы перебралась к вам.

За столиком Марины освобождалось место, и она утешила Наташу, сообщив ей об этом.

– Ну, чем мы будем заниматься? – поинтересовалась соседка, распаковав свои сумки и раскинувшись на постели с веером в руках.

– Я пойду на процедуры. Их у меня много, поэтому до обеда мы не увидимся, – ответила Марина, складывая в пакет халат и полотенце.

– Да? Вам назначены процедуры? А зачем?

– Ну, в общем-то, я приехала подлечиться.

– И что Вам назначил доктор?

Марина перечислила. Наташа внимательно выслушала.

– Ага, – сказала она, – я думаю, мне тоже не мешает посетить врача. Пусть хотя бы давление измеряет.

За полчаса до обеда они снова встретились в номере. Марина отдыхала после минеральной ванны, а Наташа делилась с ней впечатлениями от похода к врачу:

– Вы знаете, Марина, по-моему, доктор на меня запал. Он мне сказал, что я похожа на Татьяну Доронину. Но это все говорят. Представьте, он предложил мне похудеть хотя бы на пять килограммов! Но у меня же нет ничего лишнего! – Наташа нежно погладила себя по объёмистым бёдрам. – И два моих молодых человека тоже так считают. Серёжа, врач этот, назначил мне ванны, массаж и физкультуру. Господи! Я физкультурой в последний раз занималась в восьмом классе. Массаж мне назначен аппаратный, а я хочу ручной. Серёжа сказал, что с моим весом ручной будет не эффективен, но намекнул, что за деньги он мог бы сам делать мне массаж. А? Каков?! Деньги для меня – не вопрос. Я записалась. Идём обедать?

С обеда Наташа пришла очень довольная и весёлая.

– Марина, в лифте ко мне пристал какой-то пьяный мужчина. Он представился директором училища, поцеловал мне руку и звал в номер, у него был целый пакет спиртного. Я сказала, что мне известно, хоть я и не замужем, что пьющие мужчины не способны ни на что, кроме слов. Он так завёлся, что, если бы в лифт не вошли люди, не знаю, чем бы это всё закончилось. Теперь он будет приставать ко мне везде. Я уверена. Но не это главное. Соседка по столу рассказала мне, что здесь восьмой год подряд отдыхает один мужчина. Каждый раз он ищет себе жену. Богатый. Колей зовут. Я непременно должна с ним познакомиться. Сегодня мы идём на танцы.

Марина попыталась отказаться, сославшись на больное ухо, но Наташа была неумолима:

– Ухо заткнём ваткой и замаскируем причёской. Нельзя тратить жизнь на пустяки. И не могу же я идти одна: мне будет скучно. А вдруг этот Коля найдёт уже себе на танцах кого-нибудь?

Танцевальный зал был полон. Звучали шлягеры семидесятых годов, и народ, в основном люди, которым хорошо за пятьдесят, самозабвенно вспоминал молодость. Марина с удовольствием слушала песни, а Наташа громко хохотала и тыкала пальцем в худощавого мужчину лет шестидесяти, лихо отплясывающего быстрый танец, сопровождая его неимоверными скачками. Марина попыталась урезонить товарку, но та не успокоилась, пока мужчина не обратил на неё внимания: взглянув на Наташу, он ужасно смутился, перестал прыгать и ушел с танцпола. А она, оборвав смех, радостно воскликнула:

– О! Это он! – поправила шиньон и со слоновьей грацией (видимо, копируя походку манекенщиц) отправилась через весь зал приглашать на танец нужного ей мужчину. Им оказался маленький, лысоватый, худощавый человек лет пятидесяти пяти в тщательно отглаженных белых рубашке и брюках. Наташе он едва доставал до уха, за талию обнять свою партнёршу Коля не смог: рук не хватило. Но было видно, что дама ему очень понравилась, и все следующие танцы они друг с другом не расставались.

Марина отправилась спать без Наташи, радуясь в душе, что больше не надо будет составлять ей компанию для развлечений. Проснулась она от телефонного звонка в час ночи; Наташин телефон надрывался, требуя хозяйку, которая появилась в необыкновенно благодушном настроении, спустя час, и замурлыкала в трубку голосом, употребляемым ею только при разговоре с мужчинами. Она убеждала Алёшеньку, что крепко спала и не слышала его звонков:

– Мальчик мой, как ты мог подумать, что в такой поздний час твоей Наташи может не быть в постели? А ты почему не спишь? Чем ты там занимаешься? Ну, Алёшенька…

И дальше – пять минут хорошо отрепетированного воркующего смеха, которым Наташа смеялась всякий раз, когда разговаривала с мужчинами. Марине дико хотелось спать. Терзаемая болью в ухе, она мысленно проклинала беспардонную соседку, а та не торопясь попила чаю, покурила, приняла душ и завалилась спать.

Утром Марина опоздала на зарядку: проспала. Пришлось объяснять Раисе Осиповне, пожилой, но очень энергичной и обаятельной учительнице физкультуры, взявшей на себя роль капитана в их стихийно сложившейся временной приятельской команде, причину. Раиса Осиповна, выслушав Марину, назидательно обратилась к остальным женщинам:

– Вот видите, девушки, не все мужчины в этом санатории гладиаторы.

Марина удивилась:

– Причём тут гладиаторы?

– А Вы разве не знаете: статистики утверждают, что в санаториях 99 % мужчин – гладиаторы (их так в народе прозвали, потому что они способны женщину только гладить). Похоже, вашей Наташе повезло.

Женщины дружно рассмеялись и отправились на завтрак, а Марина сняла кроссовки и пошла по росистой траве босиком, тихонько охая и смеясь: обжигающий холод утренней росы будоражил кровь, порождал ощущение молодости и счастья. Марина провела ладошками по траве, умылась Божьей водичкой, подставила лицо солнечным лучам. Утреннее солнышко не обжигало, как в полдень, а ласково грело и казалось тоже умытым росой. Марина наслаждалась пением птиц, запахом свежескошенной травы. В последние годы она так много работала, что забыла, как прекрасен мир природы. И сейчас, оказавшись, в этом, как ей казалось, райском уголке, она старалась много гулять, жадно впитывая краски лета: бездонную голубизну неба, разноцветье радуги, аромат цветущих деревьев и цветов, шум вековых берёз, вершины которых были выше её балкона на седьмом этаже, где она вечерами любовалась закатом.

Марина вернулась в номер, чтобы переодеться к завтраку. Наташа уже встала и курила на балконе свою первую сигарету. Зайдя в комнату, она, как всегда, начала делиться впечатлениями:

– Марина, я приручила это чудовище. Представляю, что теперь скажут люди: такая красавица и этот Коля! А?

Наташа сделала паузу, видимо, ожидая от соседки дифирамбов в свой адрес, но Марина сдержанно промолчала: лукавить она не умела.

– Хотя внешне он, конечно, не Ричард Гир, но с ним не скучно. Мы гуляли, болтали, а потом он пригласил меня к себе в номер. А там у него целый ящик коньяка, шоколад и караоке, а ещё у него есть гитара. И мы…

Наташины излияния были прерваны громкой музыкой, которая ворвалась в номер сквозь открытый балкон; несильный мужской голос старательно выводил: «Помню, как мальчишка я босой…» Певец был явно не в ладах с нотами, но пел, что называется, с душой. Наташа воскликнула в полном восторге:

– Вот, слышите, ОНО завыло! – Марина рассмеялась вместе с ней. – А давайте пригласим его к нам. Устроим музыкальный вечер.

На том и порешили.

Этот день для Наташи не задался. За завтраком соседка по столику, чрезвычайно вежливая и забывчивая, ежеминутно извиняющаяся дама, съела заказанный Наташей омлет. Наташиному гневу не было границ:

 

– Как Вы посмели? – метала она молнии в виновато моргающую пожилую даму.

– Но, позвольте, Наташенька, у меня болит зуб, Вы на завтрак опоздали. Я решила, что Вы совсем не придёте, и выбрала то, что помягче. Возьмите мои сырники, у них такая хрустящая корочка.

– Это чёрт знает что! – не унималась Наташа – Теперь я должна бояться за свой обед. Ведь этак, если я запоздаю за стол, Вы и обед мой съедите.

– Ну, извините, ради Бога, я не стану больше так делать, – изнемогала от стыда несчастная Татьяна Николаевна.

– Да полно Вам, Наташа, ну, зуб у человека болит; возьмите мой омлет, если хотите, – вступилась за неё Марина.

Наташа надула губы и гордо отказалась. Завтрак прошёл в тягостном молчании.

Днём доктор не пришёл на массаж. Наташа в ярости не могла зажечь спички, чтобы прикурить, они ломались у неё в руках:

– Этот распутник сегодня дежурил и ночевал у Лариски в номере. Ну, помните, я Вам рассказывала: она каждый год приезжает сюда, чтобы встречаться со своим архангельским любовником. А у Серёжи ведь и жена здесь работает, такая серая мышь по сравнению с ним. Вкус у него напрочь отсутствует. Поначалу я была о нём лучшего мнения.

За обедом Татьяна Николаевна пугливо ждала, пока Наташа проверит соответствие своих блюд с заказом. Всё оказалось в полном порядке, но Наташа брезгливо косилась на сидящую рядом с ней глухонемую девочку, и когда та ушла из-за стола, она разразилась гневной тирадой:

– Это невыносимо: девчонке двенадцать лет, а она чавкает, как свинья. Как только их там воспитывают в этих интернатах!

Марина попыталась заступиться за девочку:

– Она же глухая, поэтому ей трудно себя контролировать.

И тут же получила от Наташи свою порцию негатива:

– Вам бы, Мариночка не журналистом, а адвокатом работать: всех-то Вы жалеете, всех понимаете.

После ужина Марина смотрела телевизор, а Наташа, собираясь на танцы, никак не могла выбрать: надеть ей шиньон или парик. Она уже дважды продефилировала по комнате перед Мариной и в том и в другом. Марина спела ей арию подлизы: «Во всех ты, душечка, нарядах хороша», но Наташа не отставала и собиралась продемонстрировать ей все свои наряды из необъятной сумки на колёсиках. В это время в дверь постучали, и на пороге появился Коля. В одной руке у него была бутылка коньяка, в другой – гитара. Он, как всегда, был тщательно выбрит и аккуратно одет. От него пахло дорогим парфюмом. Он вежливо поздоровался и прошёл в комнату только после того, как Марина его пригласила.

Наташа с визгом умчалась в ванную, а Коля сел в кресло, и они с Мариной стали с интересом друг друга рассматривать. Утиный нос, тонкие губы и широкие залысины привлекательными назвать было трудно, но Марина отметила высокий загорелый лоб и умные, щёлочками глаза. Её взгляд привлекли спокойно лежащие на коленях Колины руки: они были сплошь покрыты татуировкой от пальцев до плеч. Коля усмехнулся:

– Что, думаешь: из грязи – в князи?

– Ну, примерно так.

– Я, конечно, сидел, но не за воровство и не за разбой. Всё значительно проще: любовника первой жены покалечил. Женился по страстной любви на продавщице нашего сельмага. А потом выяснилось, что она замуж за меня вышла, чтобы грех прикрыть: беременная была от женатого мужика. Он к ней и после замужества продолжал ходить, а я их застукал, ну и насадил его на вилы голым местом. Пока я сидел, жена к вину пристрастилась. Я вернулся, а сын бабушку мамой называет. Попробовал её к нормальной жизни вернуть, уговаривал, кодироваться предлагал. Дочку родили. Но чем дальше жили, тем невыносимей. Всё кончилось тем, что повесилась она. Записку оставила: «Все мужики – козлы». Но ведь я её за семь лет ни разу пальцем не тронул, любил очень. А она этого, первого своего, забыть не могла.

Коля замолчал, вдохнул трудно, потом улыбнулся виновато:

– Что-то я как на исповеди. Может, за знакомство по глоточку, пока Наташа марафет наводит?

Он открыл коньяк, плеснул на донышко чашек. Наташа выплыла из ванной, заворковала горлицей:

– Коленька, я почти готова. Думаю, что чашка коньяку перед дискотекой и мне не повредит.

После коньяка беседовать стало проще. Коля взял в руки гитару, предложил:

– Споём, девочки? – и тихонько запел Рубцовское: «Я долго буду гнать велосипед..»

Марина подхватила, Наташа молча жевала шоколад. Песня кончилась. Коля обратился к Наташе:

– Ну, и чего молчим, песню не знаем? Ты же литератор, я думал…

Наташа сердито прервала его:

– А ты не думай, налей лучше нам ещё.

– Да, пожалуйста, – Коля плеснул ещё по глотку, – главное – не спиться.

Наташа почему-то рассердилась ещё больше:

– А ты что, решил, что мы алкоголички?

Коля шутливо погрозил пальцем:

– Да кто вас знает, таких красивых!

Наташа вскочила, схватила телефон и вышла в коридор. Коля спросил вслед:

– Наташ, ты куда?

Она не ответила. Возникла неловкая пауза. Чтобы как-то разрядить обстановку, Марина предложила:

– А ты спой ещё, Коля. Гитара у тебя красивая. Дорогая, наверное.

– Дорогая. Я с детства музыку любил, но жизнь была трудная: шестеро нас у матери осталось после смерти отца. Он рано умер, мне, старшему, тринадцать исполнилось. Работать начал сразу после восьмого класса. Я уроки музыки стал брать четыре года назад, когда смог купить такую гитару, о какой мечтал.

– А как твои дети к музыке относятся?

– Дети? Я после смерти жены запил сильно. Однажды очнулся, вижу: семилетний Петька из винных бутылок остатки допивает. Дал ему по заднице, бутылки сгрёб, из дому выкинул и в город отправился деньги зарабатывать, семью кормить. Только никого я не спас: Петька подростком выпивать начал, бабушку не слушался, утонул по пьяному делу.

А дочка после девятого класса решила жить самостоятельно: вышла на дорогу, села на попутку и укатила в Питер. Стала проституткой. Убили её. Меня на опознание вызывали.

Марина, потрясённая перипетиями чужой судьбы, молчала, потом тихо спросила:

– Почему же ты детей к себе в город не взял, не воспитывал их сам?

– Куда бы я их взял? Я сам несколько лет по общагам мотался, потом жил у разных баб. А когда на ноги встал, уже ни матери, ни детей не было. И теперь я богатый и свободный, – деланно улыбнулся он.

– Что же ты не женишься?

– А я женился, и не раз. Но не попадалось мне больше таких женщин, как моя первая была.

– Наташа на неё похожа?

– Нет, просто я ей зачем-то нужен. Где она, кстати?

– В коридоре, наверное, по телефону разговаривает.

В этот момент в номер вернулась Наташа. Окинув взглядом Марину и Колю, она насмешливо пропела:

– О, да тут у нас новая любовная пара назрела?

Коля усмехнулся, а Марина сначала оторопела, а потом со словами:

– Ой, да разбирайтесь вы сами, – выкатилась из номера и пошла бродить по аллеям санаторного парка.

Ночью Наташа попросила у Марины прощенья и, как всегда, поделилась впечатлениями:

– Этот Коля такой прикольный и щедрый.

– Замуж звал?

– Да, но я за него не пойду. Не мой уровень, да и пятьдесят пять ему уже. Мне, конечно, за сорок, но я ведь так молодо выгляжу, что могу позволить себе тридцатилетних. На сегодняшний день у меня их двое, они от меня без ума. Есть ещё один кадр (мой запасной аэродром): ему шестьдесят, большая квартира в центре Вологды, очень обеспеченный и известный в обществе человек. Звал замуж. Мама советует выходить. Но ведь он старый!

В это время зазвонил Наташин телефон, она взяла трубку:

– Да-а, Николай Петрович. Я тоже… Да, я в санатории. Нет, приезжать не надо. У нас тут очень строго, никого не пускают. Ну, потерпите, я скоро приеду, тогда и поговорим. Да, мой дорогой, да, я тоже. Пока-пока, – она выключила телефон. – Старый пень, лёгок на помине. Больно он мне тут нужен! Как Вы думаете, Марина, выйти мне за него?

– Ну, не знаю, мне кажется, такие вопросы каждый решает сам.

– А что, думаю, детей ему не надо, у него уже внуки большие.

– Вы-то сами детей не хотите?

– Ой, Марина, за двадцать лет своего учительства я заработала неизлечимую аллергию на детей. И работать больше не хочу. Я уверена: Николай Петрович создаст мне комфортные условия, но как подумаю, что с ним в постель надо ложиться… брр, у него уже морщины и лысина во всю голову.

– А раньше Вам замуж выйти не хотелось?

– Хотелось. Я на третьем курсе училась, а он заканчивал институт. Но мама категорически была против. До сих пор помню выражение её лица и голос, когда она выносила смертный приговор моей любви: «Наташенька, этот голодранец нам не пара!» И не жалею. Спасибо, мамочка! Жизнь у меня весёлая: кавалеры, рестораны. Вы вот раз в три года можете позволить себе две недели в санатории, а я каждое лето на любой срок. Вернётесь домой, и на Вас опять обрушатся проблемы детей, внуки, а я ещё и на море съезжу. И никаких проблем!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 
Рейтинг@Mail.ru