Светлана Лубенец
Черная птица ревности
Выйдя из дома химика на проспект Независимости, Майя очень медленно пошла на остановку троллейбуса, прижимая к груди драгоценный учебник. Ей не хотелось класть его в сумку, потому что он был частью жизни ее преподавателя, дверь в которую приоткрылась для нее на некоторое время и тут же захлопнулась. Но как же ей теперь жить?
На лекциях по химии с того самого дня, когда побывала в гостях у Константина Эдуардовича, Майя чувствовала себя неуютно. Нет, Иващенко не сделался с ней суров или неприветлив, но ей казалось, что он сожалеет о том, что слишком близко допустил ее до себя. А девушка сожалела, что их чаепитие в кухне никогда больше не повторится, ведь учебник всегда можно отдать Иващенко прямо в институте. С другой стороны, Константин Эдуардович мог бы и ей принести книгу в институт, а он почему-то пригласил домой. Голова студентки Романовой пухла от бесконечных вопросов, касающихся доцента-химика, которые один за другим возникали в ее голове, и от многочисленных ответов на них. Выбрать из них единственно правильный она никак не могла.
Майя замкнулась в себе и перестала проводить время с ребятами из группы. Их интересы теперь казались ей примитивными, а щербатые кружки и стаканы, в которые в общаге обычно разливали чай и вино, не шли ни в какое сравнение с изящными кружками фамильного сервиза Иващенко из чешского розового фарфора. Подружка Ольга все поняла правильно.
– Маха, неужели ты умудрилась втрескаться в этого Иващенко? – однажды спросила она.
– Я не знаю… – убитым голосом отозвалась Майя.
– Тут и знать нечего! Все давно обо всем догадались! Но я тебя абсолютно не понимаю. Он же… ну… абсолютно никакой!
– Ты просто действительно не понимаешь…
– Честно говоря, и понимать не хочу! Вот, например, Глеб Измайлов, меня все время о тебе спрашивает! Все наши девчонки просто не знают, как ему понравится, а он, похоже, на тебя запал.
– Ну и что? Как запал, так и отпадет.
– То есть, я могу ему это прямо так и сказать? – осторожно спросила Ольга. – Прямо таким вот текстом?
– Да каким хочешь.
– Ну гляди… Только потом не говори, что я увела у тебя парня.
– Ольга! Я у тебя умоляю! Не мели ерунды! Мне нет никакого дела до Глеба!
Глеб Измайлов действительно был видным парнем, высоким, стройным и гибким, как барс. В отличие от большинства парней, он носил длинные волосы, свободно рассыпающиеся по плечам. Они красиво обрамляли его худощавое, нервное лицо с яркими карими глазами и изящно выписанными губами. Именно Измайлова Майя сразу выхватила из толпы, когда пришла в Политех сдавать первый вступительный экзамен. Ей даже показалось, что и он именно тогда тоже отметил ее взглядом. Когда Глеб оказался в их группе, Майя обрадовалась. Измайлов, правда, не спешил оказывать ей особые знаки внимания, но девушка догадывалась, что это всего лишь вопрос времени. Возможно, они даже начали бы встречаться после совместно проведенных на лыжной базе зимних каникул, где Измайлов уже явно отличал ее от всех, если бы не доцент Иващенко. Почему-то живописный Глеб не мог составить конкуренцию преподавателю, который совсем не был ярким мужчиной.
После каждой следующей лекции по общей химии Майя чувствовала себя все хуже и хуже. Она теперь уже не лукавила с собой, четко определившись с выводом: она влюблена в своего преподавателя самым серьезным образом. Каждый вечер перед сном девушка прокручивала в голове возможные варианты встречи с Иващенко для возвращения ему учебника. В ее мозгу они всегда происходили на его кухне с розовым сервизом и заканчивались неизменно одинаково: Константин Эдуардович предлагал ей свои руку и сердце. Этого не могло быть никогда, и потому Майя расцвечивала свои фантазии уже совершенно невозможными подробностями, вплоть до поездки вместе с ним на какие-нибудь Гавайи. На самом деле, ей не нужны были никакие Гавайи. Она просто хотела быть рядом с Константином Эдуардовичем. Но раз это невозможно, почему бы не пофантазировать от души?
К двадцать третьему февраля Майя решила сделать Иващенко подарок. Она долго думала, что может позволить себе подарить своему преподавателю, до изнеможения бродила по магазинам, но ничего достойного выбрать так и не смогла.
Ближайшая от института остановка троллейбуса, с которой Майя обычно ездила домой с лекций, располагалась у антикварного магазина. Никогда ранее в витрины подобных магазинов она даже не заглядывала, а тут вдруг что-то словно потянуло ее подойти. На малиновом шелке, которым был затянут низ витрины, лежало множество мелких предметов. Назначение некоторых из них студентка Романова даже не представляла. Зато ее глаз сразу выхватил из них серебряную столовую ложку с узором на витой ручке, точь-в-точь таким же, как на чайной ложечке в доме Иващенко. Вопрос с подарком был решен.
Ложка действительно оказалась серебряной и довольно дорогой для Майи, но она сделала все, чтобы к двадцать третьему февраля она была уже у нее. Теперь перед девушкой встал вопрос, каким образом ее подарить преподавателю. Придумать, как это лучше сделать, оказалось труднее, чем собрать на нее денег. Совершенно замучившись, в конце концов, Майя решила поступить просто. После той лекции по химии, которая у их группы была последней по пятницам, девушка дождалась, пока все выйдут из аудитории, подошла к кафедре, за которой преподаватель заполнял их журнал, и прямо на него положила свой подарок, завернутый в тонкую бумагу.
– Это вам, – тихо сказала она, но Иващенко вздрогнул от ее голоса, будто она свои слова прокричала.
– Что это? – как-то испуганно спросил Константин Эдуардович, не прикасаясь к свертку.
– Ничего особенного… – сказала сразу огорчившаяся Майя, но все же нашла в себе силы развернуть бумагу. – Вот… Ложка… Как у вас чайные… Я подумала, что она может вам понравиться…
Преподаватель, чуть помедлив, жадно схватил ложку и поднес ее близко-близко к глазам, потом вдруг улыбнулся Майе так, что она опять имела счастье лицезреть ямочки на его щеках.
– Это ж… это ж наша ложка!! – почти выкрикнул он. – Где вы ее взяли, студентка Романова?
– Как ваша? – удивилась девушка.
– Так! Это бабушкино столовое серебро, которое ей изготавливали по заказу! То есть, как сейчас принято говорить – эксклюзив! Она сама придумывала вот этот узор на ручке! Так вы не сказали, откуда она у вас.
– Из магазина… Антикварного…
– Понятно. Значит, он ее утащил и сдал.
– Кто утащил? Кто сдал?
– Ну… один человек… Очень хорошо, что вы ее нашли! Спасибо! Но… – Константин Эдуардович посмотрел на Майю с испугом. – … вы же наверно сильно потратились?
– Нет… То есть, не совсем… В общем, это неважно… Это же подарок на двадцать третье февраля…
– Но… я не могу принять от вас такой подарок…
– Почему? Потому что эта ложка и так ваша?
– Нет… Просто… Ну с какой стати вы должны делать мне подарки?
– Потому что праздник… – умоляюще произнесла Майя. Она провалится сквозь землю, если Иващенко сейчас вернет ей ложку.
– Но я не имею к армии никакого отношения. Никогда не служил. Так… был месяц на сборах и все… – Глаза преподавателя были виноватыми.
– Ну вот! Все-таки были!
В этот момент в аудиторию заглянула секретарша кафедры общей химии Эмма Ивановна и укоризненно произнесла:
– Ну, что же вы, Константин Эдуардович! Только вас и дожидаемся!
– Сейчас, сейчас! – ответил ей Иващенко. – Вы начинайте, пожалуйста… Бегу…
– Вас, наверно, сейчас поздравлять будут! – догадалась Майя и поспешила к дверям, обрадовавшись, что преподавателю некогда будет дальше разбираться с ложкой, и он все-таки примет ее.
После того, как Майя подарила Иващенко его же собственную ложку, она совсем перестала поднимать на него глаза на лекциях, чтобы он не думал, будто теперь чем-то обязан ей. Ничем. Она и так позволила себе слишком много. Пожалуй, есть смысл перестать мечтать о доценте и вернуться в студенческий коллектив. И седьмого марта, накануне женского праздника, Майя согласилась пойти вместе со всеми в бар «Вымпел».
Первокурсники поджидали друг друга на крыльце института. Майя с Ольгой вышли почти последними, так как им надо было сдать тетради с исправленными контрольными работами преподавателю кристаллографии. Он опять прицепился к оформлению одной из таблиц и задержал их на целых пятнадцать минут. Ребята встретили девушек криками:
– Ну! Наконец-то!
– Явились-не запылились!
– Сколько можно вас ждать?!
Девушки сочли за лучшее ничего не отвечать, и группа № 157 практически в полном составе направилась в сторону «Вымпела».
– Студентка Романова! – раздалось вдруг за их спинами. Все разом остановились и повернули головы на голос. На крыльце института стояла секретарша кафедры химии Эмма Ивановна и жестами подзывала к себе Майю.
– Ну вот! Опять ждать!
– Надо было раньше слинять!
– Что за день! – посыпались возмущенные реплики одногруппников студентки Романовой.
– Вы идите, не ждите, – предложила им она. – Я догоню. Я же знаю, где находится «Вымпел».
Все сразу согласились с этим предложением, а Ольга крикнула Майе вдогонку:
– Ты приходи! Не задерживайся! Я тебе место займу!
Когда Майя снова поднялась на крыльцо, Эмма Ивановна сказала деловым тоном:
– Романова, поднимитесь, пожалуйста, на третий этаж в триста двадцатую аудиторию.
– В химию? – удивилась девушка.
– Да! Константин Эдуардович сказал, что у вас какие-то проблемы с лабораторной работой, а у него как раз сейчас консультация на этот предмет со всеми неуспевающими. Поторопитесь, милочка! Сегодня день предпраздничный, а потому короткий!
Майя хотела возмутиться по поводу того, что ее назвали неуспевающей, но гораздо важнее было разобраться, с какой-такой лабораторной у нее вдруг возникли проблемы. Почему больше ни у кого из их группы проблем не было, а у нее вдруг возникли? Да и вообще, у них давно вообще не было никаких лабораторных…
Майя бросилась к лестнице и вмиг влетела на третий этаж. Она подошла к дверям аудитории – из нее не раздавалось ни звука. Наверняка, все неуспевающие списывали с доски и потому затихарились. Девушка осторожно поскреблась в дверь, потом пару раз стукнула в нее костяшками пальцев, но никто из аудитории так и не отозвался. Она уже взялась за ручку двери, чтобы зайти без разрешения, но именно в этот момент она перед ней распахнулась. Майя оказалась нос к носу с доцентом Иващенко.
– Мне сказали, что у меня что-то не то с лабораторной, – просипела она от разом охватившего ее волнения.
Преподаватель как-то странно на нее посмотрел, кивнул несколько раз, будто одного кивка ему не хватило, и вдруг широко распахнул дверь. Майя мимо него осторожно протиснулась в аудиторию. Кроме них с Иващенко никого в ней не было.
– А… как же… А где же… – сбивчиво начала девушка. – Эмма Ивановна сказала… а я не поняла… какая-то лабораторная… а я неуспевающая…
Константин Эдуардович улыбнулся, опять продемонстрировав Майе свои ямочки на щеках, потом, оставив ее возле дверей, прошел в лаборантскую и почти сразу вышел из нее с букетом бордовых роз на длинных стеблях. Майя почему-то решила, что преподаватель попросит ее отнести розы в деканат или какой-нибудь преподавательнице, но он протянул букет ей и сказал:
– Вот! Поздравляю!
– В смысле? – прошептала Майя, бессильно уронив руки вдоль враз ставшего чужим и непослушным тела.
– В том смысле, что завтра восьмое марта, и я поздравляю вас с праздником!
– Зачем? – очень глупо спросила она, не в силах принять в ослабевшие руки цветы.
– Ни зачем… просто… В честь женского дня! Возьмите, Майя! Долго мне их еще держать?
Девушка взяла розы, так и не вспомнив про положенное «спасибо».
– Я не понимаю… – сказала она. – А как же лабораторная?
– А разве в этом месяце у вашей группы была лабораторная?
– Не было…
– Ну вот! – с улыбкой заключил преподаватель.
Майя совсем смешалась, она никак не могла поверить, что цветы преподнесли именно ей, что не надо никуда идти, чтобы отдать их в другие руки. И, чтобы не разочаровываться, если вдруг все же выяснится, что розы на самом деле другой женщине, она опять спросила про лабораторную:
– Но Эмма Ивановна сказала, что у меня с лабораторной…
– Ну, перестаньте уже, Майя! – опять с улыбкой перебил ее Константин Эдуардович. – Я не знал, каким образом зазвать вас к себе в аудиторию, а тут вдруг заходит Эмма Ивановна и спрашивает, когда я буду работать с должниками. Ну… я решил этим воспользоваться. Сказал, что как раз сейчас жду этих самых должников… А стоял я в это время у окна и видел, как студенты вашей группы кого-то ждали… И вы там были… Я и попросил Эмму Эдуардовну вас позвать. Если бы я сам позвал, возможно, вам это было бы неприятно, ведь пришлось бы что-то объяснять группе…
– Мне наверно и так придется. Будут спрашивать, что у меня с лабораторной работой.
– А вы скажите, что секретарша ошиблась, что у вас все в порядке, – предложил Иващенко, все так же красиво улыбаясь.
– Я скажу… – согласилась Майя. – Только и вы скажите… Почему вы подарили мне розы?
– Ну как же я мог не подарить? Вы же мне подарили ложку! Розы – ответный подарок!
– А-а-а… – протянула Майя совершенно севшим голосом. Конечно, разве интеллигентный человек может не ответить на подарок подарком! Вот он и ответил. Она преподнесла ему его же ложку, будто сова из мультика о Винни-пухе, которая на день рождения подарила ослику Иа-Иа его собственный хвост. Понятно, что Иващенко не мог поступить так же по-дурацки и купил ей розы. Майя кивнула головой, буркнула: – Ну я пойду… – и повернулась к дверям.
– Подождите! – Константин Эдуардович схватил ее за локоть, и тело вообще отказалось повиноваться девушке. Ей хотелось заплакать от полного смятения души, а преподаватель вдруг предложил: – Если вы сегодня не очень заняты, то, может быть, мы сходим вместе в театр?
– В театр? – испуганно повторила Майя, развернулась к нему и еще раз переспросила, будто не расслышала: – В театр?
– Ну да, в театр, в драматический! Между прочим, в спектакле занята Алла Завельская! Вы когда-нибудь видели ее на сцене?
Майя отрицательно помотала головой.
– Только в кино видели, да?
Девушка согласно кивнула.
– Да что с вами, Майя? – Иващенко приблизился к ней, взял за плечи и заглянул в глаза: – Я же вас приглашаю всего лишь в театр, а не в какое-то злачное место. Так вы пойдете?
– Да… – односложно смогла вымолвить студентка Романова.
– Ну и отлично! Назовите ваш адрес, чтобы я смог заехать за вами.
Майя назвала, хотя язык ее очень плохо слушался, став сухим, шершавым и плохо помещающимся во рту.
– Отлично! – резюмировал Константин Эдуардович и добавил: – Вы живете далековато от центра, а вечером можно еще мертво стать в пробке, так что я предлагаю выехать за час до начала спектакля. Согласны?
Майя очередной раз кивнула.
– Тогда выходите из дома ровно в 18.00, хорошо?
Девушке пришлось снова кивнуть.
– До встречи?
– До встречи, – промямлила Майя, так как дальше кивать было уже просто неприлично.
Она как раз вышла из аудитории, когда ей позвонила Ольга.
– Майка, ну ты где? Я тебе всяких роллов набрала! Женский день будем праздновать по-японски! Что там с лабораторной-то? Бред какой-то! Мы сто лет не были на лабораторных по химии. Иващенко совсем сдурел!
– Оля… я не приду в кафе… не смогу… – ответила ей Майя.
– Вот новости! Почему? Да что там с лабораторной-то?
– Дело не в этом… С лабораторной все нормально, Эмма Ивановна просто перепутала…
– А что не нормально?
– Оль, не спрашивай сейчас… И сегодня не звони больше, пожалуйста! Я тебе завтра все объясню! Честное слово!
– Ну, ты даешь, Маха! – оглушающе крикнула в телефонный аппарат Ольга. – У тебя голос… вообще… ужасный! Я ж твоя подруга! Я же буду волноваться!!
– Не надо, все хорошо, – попыталась успокоить ее Майя, – даже лучше, чем хорошо… Но не спрашивай сейчас ни о чем! Все потом! – И студентка Романова отключила телефон.
Дома Майя вывернула из шкафа на пол весь свой не слишком богатый гардероб и расплакалась. Ей совсем не в чем было идти в театр. То есть, не то, что бы совсем не в чем. Просто ее одежда никак не подходила к мужскому костюму, в который неизменно был одет Иващенко. А если для посещения театров у него имеется другой костюм, более светлый или более темный, это еще хуже. Майины легинсы, джинсики-стрейч, облегающие бадлончики, топики, блестящие блузочки до пупа и всякого рода курточки с принтами и стразами будут казаться детсадовской одежкой по сравнению с элегантностью самого простого мужского костюма. Окружающие могут подумать, что Константин Эдуардович пришел в театр с младшей сестренкой, чего Майе совсем не хотелось бы. Она еще немного посидела на полу, огорченно перебирая свои яркие тряпочки, а потом отправилась в родительскую спальню и открыла шкаф с маминой одеждой. Девушка долго, будто впервые, вглядывалась в мамины наряды и, в конце концов, остановилась на узкой черной юбке и стального цвета блузке, вытащила их из шкафа и даже примерила. Блузка сидела, как влитая, а юбка была чуть-чуть широковата в талии, что легко можно было исправить с помощью широкого пояса. Майя вытащила из кучи, наваленной на полу, свой широкий кожаный пояс, но надевать его не стала, поскольку вдруг поняла: к маминому наряду у нее нет подходящей верхней одежды и обуви. Ее тупоносые ботинки на шнуровке и толстой рифленой подошве, а также коротенькая дубленка, отороченная искусственным мехом с длинными фиолетовыми прядями, никаким образом не могут гармонировать с классической узкой и прямой черной юбкой. К тому же у Майи нет тонких колготок. Можно найти колготки у мамы и даже накинуть вместо своей дубленки ее демисезонное пальто, но мамина обувь по размеру была гораздо больше Майиной и ей не годилась никак.
Когда время уже подходило к половине шестого, совершенно отчаявшаяся студентка Романова оделась в то же самое, в чем днем была в институте: в узкие темно-синие джинсы и серый коротенький джемперок с изображением кошачьей морды. Потом расчесала волосы, завязала их в хвост на затылке, села на диван перед часами и до шести часов даже сумела немного успокоиться. В конце концов, пусть Константин Эдуардович не заблуждается на ее счет: она самая обыкновенная студентка, а не леди в мехах и бриллиантах. Впрочем, он вряд ли заблуждается. Видимо, довольно-таки дешевая ложка, которую она нашла в магазине антиквариата, дорога Иващенко как память, и потому он посчитал своим долгом сводить дарительницу в театр. Отработать, так сказать… Правда, есть еще розы… Ну… скорее всего то, что напоминает преподавателю эта ложка, настолько серьезно, что тянет на билет в театр и букет роз! Только и всего!
Константин Эдуардович приехал за Майей на машине. Она совершенно не разбиралась в марках автомобилей, потому и не могла ее определить, но дымчато-серый цвет был приятен для глаз и весьма элегантен.
– Это ваша машина? – спросила девушка, когда уже уселась на переднее сидение рядом со своим преподавателем химии.
– Конечно! – Он улыбнулся. – Зачем бы мне брать чужую!
– Но вы никогда не приезжали на ней в институт.
– А зачем? Вы же видели, что я живу рядом, а прогуляться – это даже приятно.
На этом разговор иссяк. Дорога была настолько забита машинами, что Иващенко приходилось лавировать между ними, и разговаривать, в общем-то, было и некогда. Из-за пробок, о которых Константин Эдуардович предупреждал Майю, подъехать к театру удалось только за десять минут до начала. Они только-только успели раздеться и найти свои места, как спектакль начался. Майе очень хотелось сосредоточиться на том, что происходит на сцене, особенно тогда, когда на нее вышла знаменитая Алла Завельская, но у нее ничего не получалось. Рядом с девушкой сидела надушенная дама в вечернем декольтированном платье с жемчужным колье на шее и смотрела на сцену исключительно в бинокль. Майе стало очень не по себе. Как она и предполагала, Иващенко оделся в строгий темный костюм. Когда закончится действие и зажжется свет, Константин Эдуардович в костюме ужаснется, когда сравнит свою спутницу с жалкой кошкой на груди с окружающими дамами в декольте и жемчугах. Конечно, он видел ее джемперок в гардеробе, но они так торопились, что ему было не до сравнений с другими зрительницами.
В антракте Майя несколько успокоилась, поскольку по фойе прогуливались люди, одетые очень разнообразно. Кстати сказать, декольтированные дамы не составляли большинства. В основном, люди были одеты довольно скромно. Похоже, многие пришли в театр прямо с работы. Иващенко повел ее в буфет, где пытался угощать пирожными и соком. Майе кусок в горло не шел, но она заставила себя съесть половинку эклера. Константин Эдуардович расспрашивал о том, понравилось ли ей действие и какое впечатление произвела на нее Алла Завельская, но Майя была в состоянии твердить только одно и то же: да, все хорошо, очень понравилось.
Во время второго действия Майя мучилась еще больше, чем во время первого. От сладких духов рядом сидящей дамы у нее разболелась голова. Она боялась, что после окончания спектакля Иващенко задаст ей какие-нибудь вопросы по сюжету, поэтому изо всех сил старалась сосредоточиться на том, что происходило на сцене, но чем больше она старалась, тем хуже у нее это выходило. К концу спектакля она так измучилась, что уже чуть не плакала. Когда зажги свет, девушка сказала преподавателю, чтобы он поскорее отвез ее домой.
– Вам не понравился спектакль? – спросил он.
– Дело не в этом… – дрожащим голосом отозвалась Майя. – У меня просто очень разболелась голова…
Во время езды к дому Майя украдкой вытирала выкатывающиеся по одной слезы. Она поняла, что полностью провалила свидание с Иващенко. Конечно, он и не собирался с ней встречаться далее, но от этого вчера у него могло бы остаться хорошее впечатление. Могло бы. Но не останется.
На одном из перекрестков, где пришлось долго стоять в очередной пробке, Константин Эдуардович вдруг сказал:
– А поедемте ко мне, Майя! У меня есть чудесный травяной сбор от головной боли. Я заварю вам чай с этой травой, и вы очень скоро почувствуете себя здоровой.
Майя, которая уже не надеялась ни на что хорошее, смогла только кивнуть.
В своей квартире Константин Эдуардович посадил ее в комнате в мягкое низкое кресло, а сам удалился на кухню. Чай, который он вскоре принес, был чуть горьковатый, но очень душистый. Пока она пила его, Иващенко сидел перед ней на корточках и почти неотрывно смотрел в лицо.
– Почему вы так на меня смотрите? – наконец окончательно смутившись, спросила Майя.
– Как? – удивился он.
– Н-не знаю… На меня еще никто так не смотрел.
Преподаватель зачем-то подергал себя за нос и, медленно подбирая слова, начал говорить:
– Майя… Я мог бы сделать вид, что ни о чем не догадываюсь… но это не так… Я не мальчик, а потому вижу ваше состояние… и все понимаю… Вам я чем-то нравлюсь, хотя, честное слово, даже не могу понять, чем… Я самый заурядный мужчина, самый обыкновенный…
– Вы необыкновенный… – прошептала Майя, прижимая к себе полупустую кружку.
– Нет же! Я же все про себя знаю и… Словом, вы быстро разочаруетесь и тогда…
– Я не разочаруюсь!! – выкрикнула она, и чашка выскользнула у нее из рук. Она не разбилась, поскольку упала на ковер, но из нее выплеснулись остатки чая, и бежевый ворс обезобразило коричневое пятно. Майя с испугом посмотрела на Иващенко и, еле ворочая языком, прошептала: – Я испортила вам ковер…
– Какая ерунда! – поднявшись на ноги, отозвался Константин Эдуардович. – Что такое какой-то ковер… Да и вообще, сейчас в магазинах столько средств для чистки, что не стоит на этом даже зацикливаться. Мы же говорим о другом…
Девушка промолчала, потому что совершенно не знала, что ей на это ответить, и преподавателю пришлось опять говорить самому.
– В общем… вы, Майечка, мне тоже очень симпатичны… Вы напоминаете мне… Впрочем, это неважно… – Он опять присел перед своей студенткой на корточки. – Понимаете, я рад был бы, если бы вы… я не знаю, как сказать… в общем, я с радостью буду с вами встречаться до тех пор, пока вы не скажет, что больше этого не хотите…
– Я так никогда не скажу! – опять выкрикнула девушка и, сползла с кресла, оказавшись перед ним на коленях.
Константин Эдуардович тоже опустился на колени, и несколько минут они просто смотрели друг в другу в глаза. Потом Майя протянула руку и дотронулась до щеки своего преподавателя. Иващенко поцеловал ее ладонь, и тогда девушка не выдержала напряжения. Она захлестнула шею Константина Эдуардовича руками и начала беспорядочно целовать его лицо, приговаривая:
– Я никогда не разочаруюсь! Я всегда буду любить вас, потому что не любить не могу. Я и хотела бы не любить, но у меня ничего не получается.
И он не мог не откликнуться. Он обнял ее и в ответ тоже принялся покрывать поцелуями сначала руки, потом лицо. Когда он приник к ее губам, девушке показалось, что уходит из-под ног земля. Такое она раньше видела только в кино, чтобы взрослый сильный мужчина целовал юную девушку. А теперь она сама была такой девушкой, которую целует самый лучший на свете мужчина. Осознание этого во сто крат усиливало ощущение необыкновенности происходящего. Это она, Майя, так щемяще счастлива… Она запомнит этот вечер на всю жизнь… Ничего лучшего с ней еще не происходило… И возможно, что самое прекрасное ее еще ждет впереди…
– Я останусь с вами… – прошептала она.
– Но как же родители? Они же будут волноваться, – отозвался самый лучший на свете мужчина.
Майя с трудом разомкнула руки, поднялась во весь рост, отыскала свою сумку и сказала:
– Я отправлю им смс.
– Может, лучше, позвонить?
– Нет. Мама станет расспрашивать, а мне не хочется ни обманывать ее, ни правду говорить… Вы же понимаете?
– Понимаю, но как-то это не очень хорошо…
– Ничего… Я напишу, что осталась в общежитии у Риты Селивановой из нашей группы. Пару раз такое бывало. Мама, конечно, будет недовольна, но не удивится этому.
– А если Рита позвонит к вам домой?
– Нет, она знает только номер моего мобильника. Мы не так уж и дружны с ней…
– А отец?
– С ним пусть поговорит мама. Только она умеет его успокаивать… ну и вообще… И потом… со мной ведь ничего плохого не происходит, правда?
Майя посмотрела в лицо своего преподавателя. Он, наконец, тоже поднялся с колен, подошел к ней, опять прижал к себе и тихо, но твердо сказал:
– Правда, – потом опустил руки и поторопил ее: – Пиши… пишите скорее, а то уже поздно. Думаю, что родители уже сейчас все на нерве.
Майя кивнула и достала из сумки мобильник. Она и забыла, что отключила его еще днем после разговора с Ольгой. Стало понятно, почему до сих пор ей не пришлось отвечать на мамины звонки. Непринятых вызовов от нее было аж восемь и три сообщения. Майя тяжело вздохнула и набрала смс-ку. Тут же был получен ответ: «Немедленно перезвони!» Девушка показала мамино сообщение Иващенко и сказала:
– Я не буду звонить… Потом все объясню… Сейчас все равно не получится…
Она снова выключила телефон, убрала его в сумку и повернулась к Константину Эдуардовичу.
– Голова прошла? – спросил он.
Майя прислушалась к себе, но ничего не поняла.
– Я не знаю, – пожав плечами, проговорила она. – Непонятно… Может быть, она и не болела, просто я очень нервничала, мне прямо глаза чем-то застилало… Честно говоря, я даже не могу вспомнить толком, о чем был спектакль…
– А сейчас?
– И сейчас… Но уже по-другому… Я не знаю, как все будет дальше… От этого тревожно…
Иващенко снова привлек ее к себе. Между поцелуями он приговаривал:
– Все будет хорошо… Не надо тревожиться… Пусть все тревоги уйдут…
– Да-да… Они уйдут… Они обязательно уйдут… – охотно соглашалась Майя.
В ту ночь ничего, кроме поцелуев и тесных объятий, между ними так и не случилось. Константин Эдуардович, похоже, понял, что она и без того переполнена происходящим до краев, и решил не торопить события. Девушка уснула на груди своего преподавателя сладким, но тревожным сном. Ей снилось, что поцелуи продолжаются и продолжаются. Они должны были бы перейти во что-то другое, но почему-то это другое все откладывалось и откладывалось. Майя хотела этого другого и не хотела одновременно. И когда она наконец согласилась на все, ничего так не произошло. Мозг отказывался моделировать то, чего она еще никогда в жизни не испытывала.
Майя несколько раз, резко вздрагивая, просыпалась, чем будила Константина Эдуардовича. Он прижимал ее к себе, приговаривая одно и то же:
– Все хорошо… Я здесь… Все спокойно… Спи, милая…
И она, уткнувшись в шею своего преподавателя, засыпала снова.
Утром они вместе отправились в институт. У Майи пылало лицо и перехватывало дыхание от ни с чем не сравнимого счастья. Иващенко поглядывал на нее с чуть снисходительной улыбкой. Девушка видела, что он понимает, что с ней происходит, и радуется этому. На крыльце они столкнулись с Ольгой Макеевой. Та расширила от удивления глаза и растерянно поздоровалась:
– З-з-здр-рась… Константин Эдуардыч…
– Здравствуйте, – весело отозвался Иващенко, махнул рукой девушкам и отправился к гардеробу для преподавателей.
Как только он отошел на приличное расстояние, Ольга вцепилась в локоть Майи и зашипела ей в ухо:
– Это что такое происходит? Зачем Иващенко к тебе с утра приставал?
– Он не приставал, Ольга… – улыбаясь, отозвалась Майя.
– Что-то улыбка у тебя больно идиотская! К чему бы это?
– Вовсе она не идиотская!
– А какая?
– Счастливая!
– Да? – Ольга измерила глазами подругу и потребовала: – А ну-ка с этого места поподробнее!
– Ну… я даже не знаю, как начать…
– Я тебе помогу! Тебя позвала Эмма Ивановна, ты пришла к Иващенко… И что дальше?
– А дальше… ты не поверишь… он подарил мне букет бордовых роз… с такими длинными стеблями…
– Голландских?!
– Ну… не знаю… Может, и голландских… В общем, очень красивых!
– Подарил?
– Да!
– Просто так?!
– Нет…
– А как? Слушай, Маха, почему из тебя надо все клещами вытаскивать? Колись, что у тебя за шашни с химиком!
Майя опять счастливо улыбнулась и ответила:
– У нас не шашни… У нас… любовь…
– Да ладно…
– Странно, что ты не веришь, хотя видела, что мы вместе пришли в институт!
– То есть, ты хочешь сказать… – И Ольга охнула, закрыв рот ладошкой.
– Я хочу сказать, что мы провели ночь вместе! – Выпалив это, Майя вдруг испугалась своей откровенности и доверительно попросила: – Только ты никому об этом не говори, ладно? Ну… пока…
– Не скажу, конечно, но… Слушай, так между вами все было? – Ольга сделала такое ударение на слово «все», что было совершенно ясно, что конкретно она имеет в виду. Майя решила, что не будет ничего плохого, если она слукавит, а потому коротко, но многозначительно ответила:
– Да.
У Ольги опять так же расширились глаза, как в тот момент, когда на крыльце института она увидела Майю с преподавателем. Макеева огляделась вокруг, не увидела никого, кто мог бы прислушаться к их разговору и спросила:
