Что-то тёплое нежно прикоснулось к моей щеке, невесомо, словно играясь ласково погладило кожу. Я открыла глаза, проморгалась, пробежалась взглядом по комнате. Ничего! Сладко потянулась, глухим урчанием сопровождая приятные ощущения в застоявшихся за ночь мышцах. Бросила взгляд на окно. Шторы были открыты, хотя я точно помню, что вечером их задёрнула. Только хотела позвать отца, но вдруг вновь почувствовала нежное прикосновение. Быстро вскочила. По коленке, которая очутилась в том месте, где только что была моя щека пробежал весёлый солнечный зайчик. Радость затопила душу! Спрыгнув с кровати, бросилась к окну, ощущая босыми ступнями мягкий ворс постеленного на пол ковра. Створка форточки в доме напротив была приоткрыта. Видимо, что-то качало её, и тёмное стекло, порою загораясь отблесками восходящего солнца, отбрасывало в мою комнату тоненький лучик только что проснувшегося светила. Перевела взгляд на пол, по которому пучком скрытых, почти видимых глазом энергий метался солнечный зайчик. Кинулась за ним, пытаясь поймать; как и ожидалось – безуспешно, но зато как весело! Глаза выхватили часы, стрелки которых показывали начало пятого. Большая фигура закрыла дверной проём.
– Папа! Доброе утро, папочка! – взвизгнула я, бросившись к нему на шею.
Он подхватил на руки, занёс в комнату, немного покрутил и подбросил, тут же поймав.
– Проснулась, егоза!
Его ласковый голос вызвал в душе взрыв нежности, я прижалась к нему всем телом.
– Папочка! – снова повторила, и внезапно вспомнила, радостно завопив: – Смотри! – мой палец указывал на мечущийся по полу солнечный зайчик.
– Он гоняет с тобой в догонялки с самого раннего утра? – принял мою игру отец.
– Да! Он такой тёплый и мягкий! – поделилась я ощущениями.
– Скоро солнце поднимется выше, и он убежит радовать кого-нибудь ещё, – сообщил отец очевидное. – А сейчас, – его заговорщицкий тон заставил насторожится, – пора умываться!
Рассмеявшись, я поцеловала папу в чуть колючую, пока ещё небритую щёку и побежала умываться.
Почистив зубы, встала под тёплые струи утреннего душа. Мягкий поток дарил приятные ощущения коже, хотелось стоять так вечно, но на сковородке уже скворчала яичница, занося даже в ванную комнату яркий аромат жареных грибов с луком. Желудок заурчал, восторженно предвосхищая долгожданный завтрак, и я выскочила из душа, завернувшись в пушистое полотенце, отдающее прохладой утреннего весеннего морозца. Вытершись и немного подсушив волосы, надела банный халат и побежала на кухню, куда звал меня восхитительный аромат.
– Опять босиком, егоза?
Едва слышимый упрёк в голосе отца заставил подпрыгнуть, пробормотать «Я сейчас!», и броситься обратно в ванную комнату, где остались мои тапки.
– Уже нет! – победно воскликнула, снова влетая в кухню.
Мраморная яичница с грибами и утреннее какао показались мне самым великолепным завтраком на свете. Едва не давясь едой, я делилась с отцом моими впечатлениями от прошедшего последнего для меня в этом учебном году школьного дня. Мне хотелось рассказать обо всём и сразу, чтобы и папа мог почувствовать вместе со мной всю радость от ощущения праздника, в которое я окунулась с началом длинных летних каникул.
Моя маленькая принцесса щебетала, поедая пожаренную мною наспех яичницу, и стараясь как можно быстрее донести до меня все предшествующие этому утру события. Прошедшая неделя была очень напряжённой. Прежде, чем уезжать на сезонную работу, я должен был закончить все оставшиеся проекты на предприятии, договориться со школьным учителем дочери о том, чтобы каникулы у неё начались чуть раньше и проследить, чтобы тот дом, в котором мы будем жить всё летнее время был хотя бы минимально подготовлен к нашему приезду. Сейчас всё было завершено и можно было расслабиться.
Елена, она так сильно напоминала мне свою мать. Её живость, жесты, мягкая улыбка, наклон головы… Уже привычная тупая боль окутала сердце воспоминанием. Оно больше не жгло, как в первое время, когда её отняли у меня…
В тот день, когда я впервые увидел её, жизнь моя словно началась заново. Я всегда был очень рационален, всё моё время было расписано поминутно. Наука, работа, обучение. Впервые за долгое время я решил отдохнуть, сняв одинокий домик на берегу великого океана. Я дал себе год, чтобы вдали от людей окунуться в бездонную пропасть науки и попытаться осмыслить суть той новой теории, которая недавно поселилась в моём разуме. Здесь никто и ничто не должно было мне помешать.