Светлана Сергеевна Лыжина
Драконий пир
Об авторе
Современная российская писательница Светлана Лыжина в своём творчестве специализируется на средневековой истории Юго-Восточной Европы, а особое внимание уделяет Румынии и Молдавии. Интерес российского автора к этим двум странам не случаен, поскольку в XV веке они причислялись не к «западной цивилизации», а к периферии славянского мира и наряду с Русью получили у «просвещённых европейцев» наименование «восточных» государств.
По мнению Светланы Лыжиной, средневековая история этого региона удивительно похожа на аналогичный период в русской истории, что даёт простор для проведения скрытых параллелей и переосмысления вопроса о взаимоотношениях Востока и Запада.
Изучение истории и культуры Румынии и Молдавии писательница начала в институтской библиотеке МГИМО, будучи студенткой журналистского факультета и таким образом получив доступ к фонду, где представлены не только современные издания, но и редкие книги XIX века. Свои исследования она продолжила в московской Исторической библиотеке, а позднее совершила несколько путешествий по историческим местам, находящимся на территории современных Румынии и Венгрии.
Одновременно было изучено множество исторических документов на старославянском, латыни и раннеитальянском языках. Изучение этих источников в оригинале позволило автору непредвзято взглянуть на их содержание, и этот взгляд не во всём совпал с распространёнными трактовками и пересказами, которые встречаются в исторической литературе.
Накопленный материал настоятельно требовал воплощения в тексте, причём в художественном, поэтому Светлана Лыжина, поступила на заочное отделение Литературного института им. Горького, ведь уже имеющееся журналистское образование, полученное в МГИМО, казалось достаточным только для написания небольших произведений, но не для объёмного исторического повествования.
Первым удачным литературным опытом Светланы Лыжиной стал роман «Время дракона», законченный в 2013 году и повествующий об одном из самых известных исторических и фольклорных персонажей Восточной Европы. Этим персонажем является румынский (валашский) государь Влад III Дракул, больше известный как «воевода Дракула» или Влад Цепеш.
Ему же посвящён другой роман Светланы Лыжиной – «Дракула и два ворона». Книга была опубликована в 2015 году под заглавием «Валашский дракон» и стала официальным литературным дебютом автора.
К настоящему времени завершена работа над четырьмя романами о Дракуле, освещающими разные периоды его жизни. «Время дракона» рассказывает о ранних годах главного героя и его взаимоотношениях с отцом, а также видными историческими деятелями той эпохи. Роман «Дракулов пир» повествует о борьбе Дракулы за отцовский трон, в результате которой он и заслужил свою особенную славу. «Дракула и два ворона» рассказывает о героическом противостоянии с турками, а «Принцесса Иляна» – попытка реконструировать последние годы жизни Дракулы и понять причину его гибели.
Книги Светланы Лыжиной получили высокую оценку ряда читателей, но в то же время подвергаются критике за непривычный, очеловеченный образ Дракулы, поскольку этот персонаж гораздо чаще предстаёт на страницах романов как вампир, а не как реальное историческое лицо.
Избранная библиография Светланы Лыжиной:
Время дракона, 2018 (авторское название: «Влад Дракулович»)
Драконий пир, 2019 (авторское название: «Дракулов пир»)
Валашский дракон 2015, 2019 (авторское название: «Дракула и два ворона»)
Принцесса Иляна, 2019
Драконий пир
Есть промеж вас… мои враги. Я всех простил, а их не прощаю.
Из письма князя Влада III,
позднее прозванного Цепешем,
в Брашов в 1456–1457 гг.
Часть I
В вышине, не скрывая голубое небо, плыли сероватые облака. Некоторые выглядели совсем тёмными, похожими на грозовые тучи. Один раз над горизонтом даже появилось нечто иссиня-чёрное, задевавшее кудлатым брюхом за верхушки деревьев. Небо вокруг этой тучи сделалось ослепительно-ярким, а далёкая речка, очутившаяся в её тени, заблестела серебром. Казалось, что скоро будет ливень, но нет. Гроза так и не разразилась.
В стране, которую турки называли Эфлак1, в октябре почти не бывало дождей, и потому под ногами турецкой пехоты, шагавшей по дороге этой страны, всё так же клубилась пыль, а под копытами конницы, что двигалась по прилегающим пастбищам, всё так же сухо шелестела жёлтая осенняя трава.
Предводитель войска Караджа-бей находился в центре турецких толп, потому что это самое безопасное место. Откуда бы ни напали враги – спереди ли, сбоку или с тыла, – всё равно не смогут сразу добраться до главного военачальника, чьи носилки с пологом из белого холста можно было опознать издалека по высокому древку с двумя конскими хвостами, которое держал ехавший рядом человек.
Сам же военачальник отдыхал в носилках, но всё равно оставался облачённым в кольчугу, чтобы в любую минуту, если потребуется, препоясаться мечом, надеть шлем и сесть на осёдланного гнедого жеребца, которого вели следом.
Сейчас Караджа-бей, полулежа на подушках, не дремал, а пребывал в глубокой задумчивости. Он думал о своём девятнадцатилетнем подопечном, который проявил опасное безрассудство – уехал вместе с разведывательным конным отрядом, когда мог бы остаться здесь, где ничего не грозит.
Предводитель войска беспокоился, потому что помнил слова своего повелителя – султана Мурата:
– Смотри, береги этого барашка. Он ни в коем случае не должен умереть раньше, чем окажется на троне Эфлака. Также будет хорошо, если и после восшествия на трон он останется в живых хотя бы месяц. Ну а дальше пусть заботится о себе сам.
Разумеется, султанов военачальник, будучи человеком опытным, перед тем, как отпустить «барашка», чья жизнь столь ценна, принял все меры предосторожности. Во-первых, взял со своего подопечного обещание, что тот, если увидит врагов, не ввяжется в бой, а сразу поскачет назад к войску, и, во-вторых, командиру разведывательного отряда было велено проследить, чтобы безрассудный юнец сдержал слово.
– Храни его от опасностей. Ты знаешь, что в случае чего твоя голова скатится с плеч первой, – сказал Караджа-бей, на что командир отряда – человек молодой, но не раз смотревший смерти в лицо – лишь ответил:
– Да, мой господин.
Возможно, он добавил бы что-нибудь нелестное насчёт юнца, но тот стоял рядом. Караджа-бей затем и позвал начальника отряда, чтобы с рук на руки передать «барашка», уже облачённого в кольчугу и вооружённого, то есть полностью готового к предстоящей вылазке.
Меж тем «барашек» всячески выражал нетерпение, а едва закончилась беседа, побежал к своему коню, вороному шайтану, вскочил в седло и умчался вперёд, сопровождаемый лишь своим слугой-оруженосцем на коне такой же масти.
«Эх, с этими неугомонными одно беспокойство!» – подумал начальник отряда, быстро попрощался с Караджой-беем и, тоже вскочив на коня, припустился следом.
Догнать подопечных получилось только на переднем крае войска, где юнец и слуга медленно рысили в одном ряду с полусотней турецких всадников, уже собравшихся, чтобы отправиться шарить по окрестностям.
Командир отряда, обогнув всех и остановившись прямо перед мордами их лошадей, сказал:
– Влад-бей, если хочешь, чтобы я взял тебя с собой, ты не должен выезжать вперёд меня.
Тот улыбнулся и ответил:
– Ладно, Челик-эфенди. Я же обещал твоему господину поберечь свою жизнь, чтобы его голова не скатилась с плеч. Значит, и о твоей голове побеспокоюсь.
– Ты говорил так и в прошлый раз, но тогда я тоже боялся за свою голову, – ответил Челик, сохраняя серьёзный и строгий вид.
Собеседник продолжал молча улыбаться, показывая, что ему больше нечего добавить к сказанному, поэтому командир взмахнул рукой, отдавая приказ «вперёд», и все всадники с гиканьем понеслись по дороге.
* * *
Юный Влад вёл себя в присутствии турок весело и задиристо, стремясь утаить, что чувствовал на самом деле. За показным нахальством скрывались сомнения и растерянность. Совсем не так он хотел бы возвращаться в родные края из чересчур гостеприимной Турции, в которой провёл четыре года.
Только-только оказавшись на чужбине, Влад уже мечтал, как вернётся в Румынию, но даже представить не мог, что приведёт в родные края турецкое войско, то есть нечестивцев, убийц и разорителей. Это казалось невозможно, и вот теперь он привёл почти тридцать тысяч, а сегодня обговаривал с начальником этой армии, Караджой-беем, как они будут брать Тырговиште – румынскую столицу!
«Я сам разоряю собственную страну. Страну, которой собираюсь править», – говорил себе Влад и в такие минуты сомневался, что достоин трона.
К счастью, весть о появлении турок бежала далеко впереди войска. Селения, которые встречались по дороге, были уже покинуты жителями. Пленников попадалось мало, и всё же Влад знал, что они есть, и не приближался к ним. Он не мог смотреть этим людям в глаза, и у него всякий раз холодело внутри при мысли о том, что кто-нибудь из пойманных румын распознает в нём соплеменника, кинется в ноги, попросит о помощи. Что тогда? Как им помочь? Выкупить у турецкого хозяина?
Конечно, у Влада имелись деньги и ценные вещи, но выкупить даже десятую часть новообращённых рабов он всё равно бы не смог. Выкупишь одного, и эта весть сразу разлетится по всему лагерю, и придут ещё люди, и будут просить. И как объяснить им, что у тебя не осталось ничего, на что можно купить рабов?
В такие минуты Влад радовался, что носит турецкую одежду или турецкий доспех. Турецкий халат и турецкая кольчуга делали своего обладателя очень похожим на турка. Разговаривать в лагере Влад стремился только по-турецки. Разве что у себя в шатре, говоря со слугами, изменял этому правилу.
Хотелось спрятаться, но от самого себя не спрячешься. Оставалось утешаться тем, что сбор урожая уже окончился, а значит, турецкая конница, хоть и топтала поля, не приносила вреда румынским жителям, не обрекала на голод. Главный вред ожидался при штурме Тырговиште, поэтому будущий князь дал себе слово сделать всё возможное, чтобы не допустить разграбления города. Если столица сдастся без боя, предотвратить турецкие бесчинства казалось вполне возможно.
Только одно заставляло Влада забыть об укорах совести. Только одно разгоняло все сомнения – мысль о том, что он должен отомстить за своих убитых родных: за отца и старшего брата, которые оказались помехой для некоего Владислава, заявившего права на румынский трон.
Влад знал очень мало подробностей этой истории. Знал лишь, что Владислава поддержал могущественный венгр Янош Гуньяди.
Когда-то этот Янош дружил с отцом Влада – ещё с тех времён, когда отец вступил в рыцарский Орден Дракона, начал чеканить свою монету с драконьим знаком и получил за это прозвище Дракул. Венгр и Владов родитель дружили крепко, но вдруг рассорились. В памяти у сына навсегда остался тот день, когда в первый раз обнаружилось, что отец и Янош смотрят друг на друга холодно и отстранённо. Тогда казалось, что размолвка временная, но нет.
Влад хорошо помнил и самого Яноша, ведь когда-то даже гостил в его родовом замке. Особенно запомнилось лицо – высокий лоб, рано начавший лысеть, мясистый нос и большие глаза, как у филина, вылетевшего на охоту.
Раньше казалось, что в высоком лбу и необычных глазах есть знак того, что Янош – человек выдающийся, но теперь лицо венгра казалось Владу уродливым, и такими же уродливыми представлялись все люди, хоть сколько-нибудь на этого венгра похожие.
А вот Владислава Влад не видел ни разу. И не знал, как тот выглядит, но ненавидел не меньше, чем Яноша, ведь именно ради Владислава некие бояре из отцовского окружения решились на предательство.
Когда Янош Гуньяди во главе войска пришёл из-за гор в Румынию, чтобы посадить Владислава на румынский престол, то Владов отец, готовившийся сразиться с Яношем, оказался отравлен. Вот так сильно некоторые бояре не хотели воевать, что решили прибегнуть к помощи яда, чтобы не идти в поход! Трусливые твари! Однако отец Влада всё равно собрал войско и, превозмогая себя, выступил в сторону гор. Он стремился на битву, а бояре-отравители, следуя за ним, только и ждали, когда же он умрёт.
Отец не дожил до дня встречи с венграми, умер раньше, после чего Янош, увидев труп, приказал, чтобы мертвецу отрубили голову, сделали из неё чучело и отправили в Турцию, ко двору султана, где тогда жил Влад вместе со своим младшим братом Раду.
Влад видел отцовскую голову и запомнил её – помнил лицо мёртвого, которое казалось знакомым и в то же время незнакомым. Кожа на этом лице побелела, сделалась похожей на пергамент. Брови поредели. Глаз и вовсе не стало – веки были зашиты крупными неровными стежками. Губы иссохли, искривились в странной, ни на что не похожей усмешке, открывавшей и верхний, и нижний ряды зубов. Длинные чёрные усы поникли и спутались, а волосы прилипли к макушке, словно их приклеивали. Вот такой стала отцовская голова!
«А мой старший брат? – спрашивал себя Влад. – Как теперь выглядит Мирча?» По слухам, Мирчу похоронили заживо, но чтобы окончательно это выяснить, могилу следовало вскрыть. Влад не раз думал о том, что же увидит, когда откроет гроб – подобие лица или только белые кости черепа? Представить что-то определённое никак не получалось, да и само место могилы пока оставалось неизвестным. Её ещё предстояло найти.
«Я спрошу про могилу у Владислава, когда встречусь с ним, – думал девятнадцатилетний мститель. – Я спрошу его, где похоронен мой брат, а затем убью». Правда, после таких рассуждений здравый смысл начинал брать верх над гневом, и Влад спрашивал себя, как, будучи ещё юнцом, сможет один на один победить взрослого человека, который ещё совсем не стар. Владиславу было чуть более тридцати лет. А если в бою твой враг окажется сильнее и искуснее?
Конечно, Влад готовился к предстоящей схватке – каждый день упражнялся в битве на мечах. Сначала, взяв настоящее оружие, наносил удары по воздуху так и сяк, оттачивал движения, а затем брал деревянную палку и приказывал своему слуге, которого звали Войко2, чтобы тоже взял палку и начинал нападать. Войко, светловолосый и сероглазый серб, был немного младше Влада, но казался старше из-за высокого роста и ширины плеч. Он возвышался над своим господином на целую голову, и потому Влад выбрал для учебных схваток именно его.
К сожалению, этот слуга умел драться плохо, ведь его учили не воинскому делу, а другим вещам, очень мирным, – к примеру, чистить хозяйские сапоги. Он вместе с несколькими другими слугами стал подарком от старого султана Мурата, желавшего, чтобы девятнадцатилетний юнец был окружён заботой и испытал как можно меньше тягот военного похода. Облегчить тяготы в дороге были призваны и другие подарки – просторный и удобный шатёр, три породистых вороных коня, отличавшиеся такой плавной поступью, что всадник сидел, как на облаке, и, наконец, две повозки с добром, каждую из которых тащила пара волов.
О большей части своего походного скарба Влад даже не помнил. Помнил про доспех, про кинжал и про меч, а ещё – про конскую сбрую, ведь они понадобятся для боя с Владиславом. Только это и занимало юнца. Про остальное он знать не желал, но слуги обязаны были знать обо всём, заботиться о сохранности этих вещей и, конечно, о своём юном хозяине. Они знали, как ставить шатёр, разводить огонь, готовить еду. Знали, как сделать так, чтобы господин всегда выглядел чистым и опрятным. Знали, как ухаживать за конями и волами, но вот в драках оказались малоискусны и не могли подсказать господину, как лучше держать оружие. Не мог подсказать и Войко.
Владу самому, без помощи знатоков, приходилось вспоминать уроки воинского дела, которые он получал когда-то давным-давно – ещё до того, как был отправлен отцом в Турцию. Да, это казалось очень давно, поэтому незадолго до похода Владу дали турецкого наставника, который научил его нескольким простым, но действенным приёмам. И вот теперь девятнадцатилетний ученик оттачивал всё это на своём слуге.
Войко искренне следовал приказу «не поддавайся» и к тому же оказался весьма смышлёным. Поначалу Влад легко побеждал его, но с каждым днём это становилось труднее, потому что Войко присматривался к господину, запоминал, как тот наносит удары, и мало-помалу перенимал науку боя на мечах. Слуга даже несколько раз победил господина!
Временами Влад оказывался озадачен. Из-за смышлёного серба, который учился слишком быстро, приходила нелепая мысль: «Чем больше я упражняюсь, тем хуже получается». А ведь Владу было совсем не до шуток! Он готовился к встрече со своим смертельным врагом и не мог эту встречу отменить. Значит, следовало победить во что бы то ни стало! Во что бы то ни стало!
При мысли об этом девятнадцатилетнего мстителя охватывала ярость, он начинал быстро наносить удары деревянной палкой один за одним – то с одного боку, то с другого. Право, лево, право, лево, право, лево, а затем неожиданно нарушал этот ритм, просто уклонялся от палки противника вместо того, чтобы её отбить, и наносил удар с той же стороны, с которой нанёс только что. Так научил турецкий наставник, и в бою против Войко это часто помогало – слуга пропускал неожиданный удар. Но помогла бы такая хитрость против Владислава?
Влад этого не знал. Он мог лишь гадать и надеяться на удачу. Просить о помощи было некого. Разве что Бога? Но можно ли всерьёз просить Бога, чтобы Он помог тебе кого-то убить? Так делалось в прежние времена – до того, как Христос пришёл в этот мир и установил законы милосердия и прощения.
До Христа действовал закон – око за око, зуб за зуб. А вот в нынешние христианские времена мстить не полагалось, но как же откажешься, если помнишь отрубленную голову отца, превращённую в чучело по вине предателей, и если тебе говорят, что те же предатели погребли твоего старшего брата заживо.
Когда Влад вспоминал об этом, то чувствовал себя железным или каменным, то есть таким, которому не страшны ничьи удары. Он казался себе непобедимым. Он беззвучно твердил, что достигнет всего задуманного. А вот что последует после? Вместе с мыслями о долге перед убитыми родичами, за которых надо отомстить, приходили мысли и об иных долгах.
Владу вспоминалось, что перед отправкой в Турцию у него появилась невеста. Тогда невесте исполнилось совсем мало лет. Кажется, десять или одиннадцать, поэтому внимания на неё он не обращал. Это была просто девочка, которая вместе со своим отцом, боярином Наном3, приходила к обедне в храм, построенный возле княжеского дворца.
Нан являлся одним из самых влиятельных бояр в княжеском совете. Заседал там не первый десяток лет. Вот почему отец уверял, что боярин Нан никуда не денется, что бы ни случилось, а с государями случается разное, и они не всегда способны позаботиться о своих сыновьях. Ну а после этих уверений обычно следовали слова, что Владу нужен надёжный кров, где всегда примут по-родственному и что этим кровом должен стать дом Нана. Как тут поспоришь! Спорить с родителем нельзя, даже если не хочешь жениться и не хочешь думать о том, что государи не вечны.
Конечно, родитель, когда говорил, что с правителями случается всякое, не думал о смерти, а предполагал лишь то, что может временно лишиться власти, сделаться изгнанником и оказаться где-нибудь в Молдавии или в ещё более далёких краях. В таких обстоятельствах он не смог бы помочь Владу, если б турки отпустили того раньше, чем ожидалось. Вот о чём думал отец, а всё повернулось совсем иначе!
Влад не знал, причастен ли Нан к предательству и убийству. Возможно, что этот боярин остался в стороне, а поскольку был человеком изворотливым, то, даже не запятнав себя преступлением, мог договориться с боярами-преступниками, то есть остаться невредимым и сохранить хотя бы часть имений.
Влад представлял себе, как, уже разделавшись с Владиславом и боярами-изменниками, обустраивается в отцовском дворце, начинает править, и вдруг, откуда ни возьмись, появляется Нан с напоминанием о свадьбе. Дескать, невеста уже вошла в возраст. Пора. Что тогда делать?
Отказаться Влад не мог. Это стало бы неуважением к памяти покойного родителя, который договаривался о женитьбе, но представить себя в качестве женатого человека казалось ещё труднее, чем в качестве того, кто смог бы победить Владислава в честном бою один на один.
* * *
Сероватые облака плыли по небу. Дорожная пыль клубилась под копытами коней. Справа и слева от дороги стелились жёлтые поля. На горизонте смутно различалась бледно-синяя полоска гор.
Всадники, поначалу мчавшиеся во весь дух, чтобы быстрее оставить позади основное войско, теперь двигались не так быстро – широкой рысью.
– Ну что, Влад-бей? – спросил Челик, обернувшись через правое плечо на своего подопечного, ехавшего с отставанием на один шаг. – Узнаёшь родные места?
– За четыре года я многое забыл.
– Значит, ты не скажешь мне, скоро ли покажется ваша столица?
– Мы уже проехали лес, который был слева от дороги, – ответил Влад. – Значит, она должна быть скоро.
Прошло ещё немного времени, и вот впереди появилась зелёная дымка фруктовых садов, а затем среди зелени стали различаться белёные стены домиков пригорода. Оборонительных стен и крепостных башен видно не было. Тырговиште стоял на равнине, не на холме, поэтому сады и дома полностью загораживали обзор.
«Если бы столицу собирались оборонять, то сожгли бы пригород, ведь он подступает к самым стенам, – подумал Влад. – Всем же известно, что вокруг крепости непременно нужна пустошь, чтобы обороняющиеся видели, куда метать стрелы и камни. Если же пригород цел, значит, те, кто затворился в городе, готовы сдаться без сопротивления».
Челику юнец этого не сказал, лишь ответил «да», когда турок спросил:
– Это и есть ваша столица?
Всадники из турецкого отряда, только что двигавшиеся плотной кучей, рассыпались и поехали кто вправо, кто влево. Они отправились искать, не осталось ли возле города чего-нибудь, что могло бы стать добычей, – к примеру, стадо овец, опрометчиво пущенное на выпас, несмотря на приближение турецкого войска.
Влад и его слуга Войко остались на месте и смотрели в сторону города. Челик – тоже. Начальнику отряда незачем рыскать везде в поисках добычи, ведь подчинённые воины и так обязаны с ним делиться.
Вдруг Челик встревожился. Он сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул, призывая тех воинов, которые успели уехать ещё не слишком далеко, немедленно вернуться. На дороге, на самой границе пригорода, показалось едва различимое тёмное пятно, которое всё росло и приближалось. Чем ближе оно становилось, тем больше напоминало верховых людей – десятка два или полтора.
– Давай узнаем, что им нужно, – предложил Влад, тоже заметивший верховых.
– Нет, – коротко ответил Челик. Он огляделся и подсчитал, что к нему возвращается лишь одиннадцать его воинов. Остальные отъехали уже слишком далеко и не слышали, что командир зовёт.
– Почему нет? – спросил Влад.
– Потому что нам надо торопиться обратно к войску.
– Уже? Ничего как следует не разведав?
– Да.
– А как же та часть твоих людей, которые не слышали свист? – не понимал Влад. – Они поехали вокруг города, чтобы осмотреться, а если не увидят тебя, когда вернутся, то будут удивлены.
Челик снова глянул на незнакомых верховых, приближавшихся со стороны румынской столицы. Их было тринадцать или пятнадцать, а в турецком отряде осталось в общей сложности четырнадцать человек, если считать Влада и Войко.
Челик нахмурился:
– Будь ты обычным воином, Влад-бей, я бы остался, чтобы узнать, что нужно незнакомцам. Но твоя голова слишком ценна. Я не могу подвергать твою жизнь опасности.
– А вдруг это посланцы? – не унимался юнец. – Вдруг они едут к нам, чтобы обговорить условия сдачи города?
– А если нет? Что, если это такой же разведывательный отряд? Тогда они, возможно, захотят вступить в бой. Ты совсем не дорожишь головой, Влад-бей!
Влад твердил своё:
– Если это посланцы, то они увидят, что мы трусливо бежали, и подумают, что наше войско слабое.
– Они разуверятся в этом, как только увидят само войско, – возразил турок. – Не упрямься, Влад-бей. Поворачиваем.
Одиннадцать воинов Челика уже почти подъехали к начальнику. Они тоже заприметили, что со стороны города кто-то приближается, и, наверное, тоже считали за лучшее уехать.
Влад делал такие предположения потому, что за годы, проведённые среди турок, успел изучить турецкие походные обычаи. Он участвовал в двух походах, окончившихся двумя большими битвами. Сначала было сражение под Варной, когда султан Мурат победил крестоносцев, а совсем недавно состоялась ещё одна победная схватка – на Косовом поле.
В обоих сражениях Муратово войско превышало христиан по численности, и не случайно. Турецкие воины всегда считали глупостью принимать бой, если силы равны, и предпочитали действовать наверняка. Вот теперь и Челик стремился уклониться от встречи с врагами, подозревая, что придётся драться, когда превосходства нет:
– Я взял тебя с собой лишь потому, что мне было приказано, – сказал он. – Но мне также было приказано проследить, чтобы ты выполнил обещание, которое дал. Ты обещал не вступать в бой.
Влад внутренне насмехался над турецкой осторожностью.
– Там не воины, а посланцы, – повторил он и уже хотел пустить коня вперёд, навстречу незнакомцам, но начальник отряда, угадав это намерение, ухватил своего неугомонного подопечного за пояс, на котором висел меч.
Если бы Влад сейчас пустил коня в галоп, то просто вылетел бы из седла и оказался на земле в очень глупом виде.
– Влад-бей, ты дал обещание и мне. Обещал, что будешь заботиться о сохранности моей головы, – сказал Челик, уже совсем хмурый. – Значит, твоё слово легковесно?
– Хорошо, мы возвращаемся к войску, – вздохнул Влад и стал поворачивать коня.
– Если всё же решишь поступить как глупец, то знай, что у меня аркан наготове, – предупредил Челик. – Я не дам тебе ехать в такую сторону, где тебя ждёт опасность.
Войко – следивший за ходом беседы молча, как и полагается слуге, – тоже повернул коня. Лицо Войко как будто ничего не выражало, но Влад почему-то подумал, что юный серб, почти не умевший драться, уж точно не позволил бы Челику набросить аркан.
* * *
Неизвестные верховые, замеченные возле румынской столицы, действительно оказались посланцами. Главных было четыре – скромно одетые бородачи. Остальные одиннадцать – не бородачи, а усачи – составляли свиту, чтобы посольство выглядело внушительнее.
«Неужели эти люди не знают, что туркам покажется внушительной лишь та свита, которая больше сотни? – подумал Влад и сам себе возразил: – Нет, наверняка посланцы всё знают, но боятся попасть в плен, и поэтому ехать никто больше не вызвался». Такое предположение невольно приходило на ум, ведь посольство из Тырговиште озиралось так, будто оказалось посреди волчьей стаи. И всё же приехавшие могли считаться смельчаками.
Вызывало уважение и то обстоятельство, что пятнадцать человек заставили остановиться всё турецкое войско. Конечно, они не прямо заставили, но посланцев требовалось принять, а это не подобает делать на ходу.
Предводитель войска Караджа-бей выслушал их, по-прежнему оставаясь в своих носилках. Теперь эти носилки стояли на земле, а тот, кто в них находился, сидел, как султан на троне, скрестив ноги среди подушек. Владу принесли раскладной стул и поставили на траве немного в стороне справа, чтобы будущий румынский князь тоже слушал.
Посланцы говорили только по-румынски. Караджа-бей не понимал румынскую речь, поэтому рядом с ним кроме многочисленных военачальников, стражи и слуг находился толмач, переводивший на турецкий. Влад турецкую речь понимал, как и румынскую, из-за чего невольно выслушивал всё дважды.
– Кто вас прислал? – спросил Караджа-бей, и четыре главных посланца ответили, что они полномочны говорить от имени всех горожан Тырговиште.
Услышав это, Влад чуть не вскочил. Беседа только началась, а уже стало ясно самое главное. Посланцев отправил не Владислав, а простые «горожане». Значит, Владислава в Тырговиште нет! А где он? Где он мог находиться в то время, когда его столица вот-вот грозила оказаться захваченной?!
Об этом же спросил посланцев и Караджа-бей, на что было отвечено: Владислав сейчас за горами, в венгерских землях, то есть в Трансильвании, а когда же вернётся, никому неведомо.
«Значит, сбежал! Трусливо сбежал! – промелькнула мысль у Влада. – Ты всё боялся драться с Владиславом, а он сам тебя боится!» Конечно, юнец тут же себе возразил, что этот трус испугался не девятнадцатилетнего противника, а большую турецкую армию, но произошедшее всё равно казалось удивительным. Получалось, что мужества у Владислава куда меньше, чем у самого Влада, ведь трус сбежал уже дважды.
Предыдущее бегство случилось чуть более десяти дней назад, на Косовом поле в сербских землях. Там состоялось сражение между турками и объединённой христианской армией, которую возглавлял Янош Гуньяди, а Владислав находился при Яноше.
Влад и тогда надеялся встретиться с Владиславом лицом к лицу – встать в турецкие ряды, участвовать в битве и, улучив момент, добраться до своего врага, схватиться в смертельном поединке, – но не пришлось. Юнец даже обратился к султану Мурату, самолично повелевавшему турецкой армией в той битве:
– Я прошу позволения взять в руки меч и проявить отвагу, – однако в ответ прозвучало короткое и строгое «нет».
Турецкому правителю явно докучала эта просьба, и потому Влад не мог попросить снова. Он вынужденно остался в султанском шатре, надеясь, что Владислав доживёт до конца сражения и попадёт в плен, ведь тогда Мурат мог бы оказать неугомонному девятнадцатилетнему юнцу милость и позволить «поиграть с пленником».
А возможно, оказался бы пленён и Янош Гуньяди. Сразиться с ним один на один Влада тоже тянуло. Юнец ясно представлял себе этот поединок и почти не думал то том, что сражение может окончиться не в пользу турок. Их победа казалась предрешённой – само место боя располагало к победе!
* * *
Косово поле в переводе означает «дроздовое поле», но по-сербски название вмещало больше смысла, потому что, говоря «кос», сербы чаще всего подразумевали чёрного дрозда. Когда-то здесь и впрямь можно было увидеть множество небольших чёрных птиц, которые прыгали по земле, неизменно держа хвосты приподнятыми.
Дрозды шли вслед за пахарями, из развороченной почвы выхватывая дождевых червей, любимую свою пищу, а также – жуков и букашек, но это осталось в далёком прошлом. К тому времени, когда Влад оказался на Косовом поле, пернатых собирателей там почти не осталось. Они переселились туда, где кормят лучше, потому что на Косовом поле уже никто не пахал – разве что на самых окраинах. Серёдку не трогали, потому что более полувека назад там случилось большое сражение, в земле осталось много костей, и люди боялись тревожить мёртвых.
