Светлана Сологуб
Семь сказок
К запевалам присоединились еще два хрипача из кузни напротив, и пожелания чернобородого утонули под плеск русалочьего хвоста.
Хвостом Ундина бьётся −
Ундине невтерпёж:
Когда жених найдётся?
Ей вынь, да ей положь.
Пусть будет он из троллей −
Не чист и не пригож,
Пусть дикий и в мозолях,
Ей вынь, да ей положь.
Ха-ха!
Хо-хо!
Ей вынь да ей положь!
– Айнар, Ты к Эно шел? – скривился старший Ингольд. – Если дорогу подзабыл, я напомню. Вон его кузня, ближе к центру. Та, у которой крыша дырявая и дверь кривая. Топай себе, рудокоп. Эно – хороший мастер. Хоть и берет заказы у всех подряд, медяки на всякой швали зарабатывает.
На какое-то мгновение Ларсу показалось, что привычная ухмылочка слетела с физиономии Айнара. А молоты вокруг продолжали веселиться.
Фьорд мал − поплыли слухи:
Ундина, мол, в бреду.
Изжить взялась старуха
Ундинову беду.
Но ведьма − то ль с изжоги
А, может, во хмелю −
Наколдовала ноги
Ундине на беду.
Ха-ха!
Ху-ху!
Ундине на беду!
Слегка дрогнувшей рукой рудокоп огладил черную бороду, кашлянул сдержанно, будто загоняя обратно рвущиеся наружу едкие словечки. Смолчал. Демонстративно отвернулся от Ингольда.
– Ладно, Ларс, мне и вправду пора. А то на рудник совсем опоздаю. Загляну вечерком, помогу, если что надо…
– Айнар, ты…,– начал Ларс, но Торгнир раздраженно перебил.
– Вечером Ларсу будет некогда.
Айнар опять его проигнорировал, бодро хлопнул Ларса по плечу и, посвистывая, двинулся к кузне Эно.
Ундина очень рада.
Смеётся от души:
Ах, ножки − то, что надо.
Как ножки хороши.
На танцах пропадает,
С заката до зари −
Ундина в раз узнает
Как ножки хороши.
Ха-ха!
Хи-хи!
Как ножки хороши!
– Ну что, Ларс? – нетерпеливо повел плечами Торгнир. – Вечерком помолвку и организуем?
Ларс потупился, переступил с ноги на ногу, вздохнул.
Горланят и горланят. И никаких забот. Эх, зачем Торгниру именно сегодня приспичило этот разговор завести. Работать давно пора. Молот совсем уже плечо натер, в руку просится. В горле пересохло, чаю бы заварить перед работой… Что б этому Ингольду жену свою, длинноволосую Мэрит, к Ану не подослать со свадебными предложениями. Глядишь, женщины между собой ловчей бы сговорились…
И вот каким-то балом
К Ундине гном подгрёб.
Ты не смотри, что мал он;
В работе гном − циклоп.
И шепчет он Ундине,
Про свой большой раскоп,
А сам в сторонку − к иве,
Тихонечко ведёт.
Ха-ха!
Хо-хо!
В работе гном – циклоп!
– Ларс? – похоже, папаше Ингольду надоело слушать про русалочьи похождения.
– Сомневаюсь я, Торгнир, – проговорил наконец Ларс глухо, – Фрейя, она ж, понимаешь, постарше твоего-то будет.
– Вот именно, Ларс, – процедил Ингольд, – вот именно, что постарше. И моложе она, заметь, с каждым годом-то не становится. Еще пара годочков – и что? Кому пятидесятилетняя молодуха нужна? Нет, если Синдр тебя как зять не устраивает, – поднял он примирительно руку, – не надо. Только вот какое дело, Ларс.
И хвалит, хвалит ножки,
Ей хитроумный гном,
И ближе всё к сторожке −
За ивовым кустом.
Давай туда заглянем,
Станцуем там вдвоём
И ножки испытаем
За ивовым кустом.
Ха-ха!
Хо-хо!
За ивовым кустом!
Торгнир придвинулся к Ларсу вплотную и прямо в лицо прошипел:
– Деньги мне срочно понадобились, почтенный Ларс. Три свадьбы сыграть – это не шутка, сам ведь отец, понимаешь меня, да? И только ты, почтенный Ларс, можешь мне добавить до нужной суммы. Сколько там? Сто двадцать восемь золотых, если я все правильно помню?
Ларс отступил.
– Сто двадцать вроде было.
– Восемь – это неустойка за то время, которое я сейчас с тобой потратил, дружище. Полтора ожерелья мог сковать. Или два меча. Вот и считай.
Ингольд дернул плечом, поправляя молот, повернулся и потопал к своей кузне.
Ларс сделал пару шагов в ту же сторону. Кузни-то рядом. А получается, будто я, уважаемый кузнец, за ним, как попрошайка, плетусь, царапнула мысль.
Да и Локи бы с ними. Пусть приходят, сватаются. Дочка их так отбреет, к собственному дому дорогу забудут. А с долгом разберемся.
– Торгнир, – позвал Ларс.
– Ну? – Ингольд уже взялся за ручку двери.– Давай, Ларс, быстрее говори, или доведем счет до круглого?
– Хорошо. Приходите вечером, – буркнул Ларс.
Ингольд кивнул, даже не пытаясь скрыть торжествующий проблеск в глазах.
Наутро плач ундинин
Был слышен далеко −
Ей ножки гном расклинил
И кое-что ещё.
Ундина испугалась −
Внизу так горячо,
Там ножка разорвалась
И кое-что ещё.
Ха-ха!
Хо-хо!
И кое…
Ингольд распахнул дверь кузни и прорычал, разом перекрывая весь хор:
– А ну хватит глотки драть, лентяи! Вам работы мало?! Так я сейчас каждому добавлю!
В соседней кузне разочарованно допели, даже не допели, а добормотали чуть слышно:
Вот это да. Ядрёна вошь.
Ундин так просто не возьмёшь…
– И ещё, Торгнир…, – проговорил Ларс.
– Ещё?! – Ингольд, шагнувший одной ногой внутрь, резко повернулся. – Объединяем кузни?!
– Вилле не лепрекон.
Старший Торгнир сплюнул и захлопнул за собой дверь.
3.
Что у нас сегодня? Ларс раздул огонь в очаге, приготовил железные болванки, заглянул в сундук с золотым ломом. На донышке. Ничего, на ожерелье для Кэриты должно хватить, а больше вроде никто и не заказывал. Кэрита… Ну надо же, кажется, только вчера смешная растрепанная девчонка пряталась по дуплам вместе с Фрейей и Халваром, а сегодня вон уже заневестилась…
Десять лет назад, вздохнул Ларс ровно десять лет назад. Вот так же, весной, в дверь вместе с первым теплым ветерком вдруг прилетел веселый девичий смех, и у него что-то екнуло в груди, глубоко-глубоко под бородой, и молот впервые чуть не выпал из рук. Он не сразу сообразил, что смеется дочка соседей. Показалось, что это Ану там, на поляне перед домом, его румяная Ану, только что рассказала чопорной длинноволосой Мэрит какую-то веселую историю и теперь покатывается и над своей байкой, и над Мэрит, которая никак не понимает, после какого слова нужно смеяться. Сейчас, подумалось тогда в каком-то оцепенелом отчаянии, сейчас Ану вбежит и бросится ему на шею и, еще задыхаясь от смеха, проговорит: «Ой, я не могу, Ларс! Ой, ну какая же идиотка эта Мэрит! А я тебя все к ней ревновала!»
А на пороге возникла Кэрита. Румяная. И проговорила, еще задыхаясь от смеха: «Доброе утро, дядя Ларс. Я к Фрейе. Она уже встала?» А он стоял и молчал. И считал лучи солнца, пробивавшиеся к нему сквозь взлохмаченную копну огненно-рыжих волос.
А потом у него за спиной раздалось.
«Ну, чего вылупился-то, дурень? Соседей уже не узнаешь? Пить надо меньше! Доброе утро, Кэрит. Тебе Фрейю? Сейчас позову».
И Ану ушла опять вглубь пещеры, на ходу выкликая имя дочери.
«Сделайте мне ожерелье, дядя Ларс», – вдруг выпалила Кэрита.
С той самой весны Ларс выковал для нее девять ожерелий. Десятое должно быть особенным. Ведь его Кэрита собиралась надеть на собственную свадьбу. Нужно по центру обязательно вплавить большую бирюзу. Говорят, бирюза – это окаменевшие кости умерших от безнадежной любви…
По совести сказать, кроме Кэриты мало кто шел к Ларсу с заказами на ожерелья, браслеты или кольца. Да что там, даже пояса у него заказывали только по большой необходимости, и то если все молодые мастера были заняты. Все больше в кузнечном деле ценились руки не столько умелые, сколько быстрые. Ларс только дивился, кому и зачем нужно столько украшений. Как будто весь мир помешался на золотых висюльках и блестящих разноцветных камешках. Ладно, светлые альвы, эти никогда не упустят случая покрасоваться и посверкать на солнышке. Но чтобы сами гномы навешивали на себя по четыре цепи… Или вот ундины – им, спрашивается, зачем под водой ожерелья с каменьями? Чтоб если уж нырять – так наверняка?
Ходили еще слухи, что кое-кто, Торгниры, к примеру, получают заказы от самих Великих Асов, но в эти россказни Ларс не верил. То есть в богов верил, конечно, а вот в их заказы… Он лично за все свои без малого сто двадцать лет работы кузнецом ни одного заказа из Асгарда не получал. Получил бы – поверил.
Больше украшений, повелевали Советники, больше, еще больше! Кузнечная артель Внутреннего Озера должна стать самой вы… со… вы-со-ко-про-из-во-ди-тель-ной кузнечной артелью во всем Свартальфахейме! Работать, работать, не покладая молотов! Что, кузнец, у тебя не хватает энтузиазма? Хромает профессиональная гордость?! Так мы можем и в рудник отправить на месяцок-другой, чтобы, так сказать, приподнять боевой дух! Больше камней и золота, рудокопы, больше, еще больше! И не сметь отдыхать в забое, отдохнете в царстве Хель, кузнецам нужны материалы!
А что толку в материалах-то. Молодые с ними и обращаться как следует не умеют. Спасибо, что хоть цепи обыкновенные делать могут, на ожерелья некоторые без слез не взглянешь, а пояса-то… Вот браслеты – это да, это артель Внутреннего Озера ковать умеет. Потому что чего там ковать-то… Молодые… Где они, молодые мастера-то? Вся молодежь мужского пола помешалась на модер… мо-дер-ни-за-ци-и-про-из-вод-ства, тьфу, язык сломаешь! Все чертят, придумывают, как бы так молоты с наковальнями заставить без кузнеца работать, да еще чтоб цепи с ожерельями сами ковались. Бороды в косы заплетут, и чертят… Кто вовремя сыновей в кузню смог загнать – вон как Торгнир или Эно – те и молодцы, у них в кузнях работа спорится. Сыновья работают, старики руководят, да тяжелыми молотами бьют раза два-три за смену, так, все больше для виду. А уж кто не смог…
Ларс вздохнул и прихватил щипцами кусок железа. Сначала, пожалуй, боевой топор для Логмэдра. Уж в чем-чем, а в ковке топоров равных почтенному Ларсу не было, нет и, видимо, уже не будет. Только их сейчас никто почти и не заказывает. Разве что, для церемоний всяких, как Логмэдр и другие советники. И, по совести-то сказать, никакой это не боевой топор, а так, разновидность побрякушки. Рукоять золотой нитью обвей, лезвие серебром укрась, в обух рубин вплавь… Баловство одно.
…Как закрепить руль, чтобы не мешали ноги? На уровне поясницы? Или ниже… Как синхронизировать движения рук и таза, чтобы взмахи и повороты не входили в противофазу?.. Может быть, выбрать другую площадку? Где-нибудь в горах, не в лесу. Чтобы можно было не просто прыгать вниз и пытаться поднять себя в воздух взмахами крыльев, а разбежаться хорошенько и планировать?..
– …опять ничего вокруг не видишь – не слышишь.
Ларс вздрогнул. Лёгкий молот-ручник неловко скользнул по краю лезвия, брызнули во все стороны алые искры. Фрейя прикрыла глаза ладошкой.
– В каких облаках ты все время витаешь, пап?
Вот те на, обед уже. Ларс только теперь заметил, что перезвон молотов в кузнях стих. Да, крепко он задумался.
Дочка прошла к верстаку, который при необходимости исполнял роль обеденного стола, сняла со спины большой плетеный короб.
– Можно подумать, что ты тоже решил к Советникам с каким- нибудь изобретением податься, – она извлекла из короба кувшин, краюху хлеба и горшок, замотанный в тряпицу. По кузне поплыли запахи чесночной похлебки, поджаристой хрустящей корочки и… Фрейя откупорила кувшин. Ох, великие боги, медовуха! Ларс чуть не прослезился. Какое все-таки счастье, что у него есть дочь. Никто так не поймет отца, как любимая дочь.
– Фрейя, зачем ты… Мама ведь…
– До вечера выветрится, – махнула рукой Фрейя, – если ты, конечно, опять не продолжишь праздник с Вилле.
Ларс сунул почти готовое топорище в ящик с золой. Пусть до завтра лежит, Логмэдру не к спеху. Сейчас перекусить, а потом можно и за ожерелье для Кэриты взяться. Он снял кожаный фартук, пристроил на край верстака. Фрейя придвинула ближе высокий табурет, подала ложку, сама облокотилась рядышком. Ларс сделал три больших тягучих глотка из кувшина. Ох… Хорошо-о… С глаз наконец спала мутная пелена, дышать стало легче, в голове прояснилось. Фрейя хмыкнула, наблюдая, как под косматой бородой медленно расплывается довольная улыбка.
– Закусывай, папа, закусывай.
Ларс принялся уплетать похлёбку. Макал хлеб в горшок, обсасывал корочку, причмокивал смачно. И похлёбка хороша.
Фрейя прошлась по кузне. Поправила скривившуюся набок ржавую подкову над порогом. Качнула мехи. Попыталась оторвать от пола отцовский молот.
– Осторожнее, – промычал Ларс с набитым ртом. – Не поднимай тяжести. Тебе еще ребятишек рожать.
– Чего?! – Фрейя стрельнула лукавым взглядом через плечо. – Кушай, папа, кушай, не отвлекайся.
Ларс вытер дно горшка остатками хлеба, облизал ложку. С сожалением взял кувшин. Глубоко вздохнул, длинно выдохнул и допил медовуху.
– Спасибо, дочка.
– На здоровье.
Фрейя выудила из короба горсть сушёных мелких яблочек.
– На, это тебе загрызть, чтоб мама не учуяла.
– Фрейя, – насупился Ларс, – я сегодня вечером ни-ни…
– Ой, ладно, – дочка опять отмахнулась, – папа, я не первый год с тобой живу, знаешь ли.
Она убрала кувшин и горшок, смахнула на пол хлебные крошки. Но короб надевать не стала. Прислонилась к верстаку, скрестила руки на груди, задумчиво склонила голову.
Ларс поёрзал на табурете. Прояснившиеся мозги понимали, что сейчас самое время рассказать дочери о планах папаши Ингольда, но щемящая теплота, разлившаяся в груди – это все из-за медовухи, наверняка из-за медовухи – отчего-то мешала языку шевелиться.
– Пап, – Фрейя успела открыть рот первой. – Я вот чего хотела… Я понимаю, конечно, это не по традициям, и вообще… Засмеют, наверное… Ну и пусть смеются! – неожиданно горячо перебила она сама себя. – Мне всё равно, пусть хоть лопнут все со смеху!
Ларс забеспокоился. О чём это она? Что удумала? Вечно она чего-нибудь…
– Я хочу тебе в кузнице помогать, – выпалила Фрейя и покраснела в отчаянии.
Ларс покачнулся на табурете.
Вот тебе, почтенный Ларс, и Рагнарёк. Дожил, ничего не скажешь.
– Фрейя.., – протестующе замотал головой кузнец в двенадцатом поколении.
– Папа! – Фрейя не дала ему продолжить, прижалась порывисто, обняла крепко-крепко и зашептала на ухо. – Папа, пожалуйста, ты же сам понимаешь, от Халвара тебе здесь проку никакого, а я почти всё уже умею, я за тобой уж тридцать лет подглядываю, с того самого дня, как первый раз тебе обед принесла, помнишь? Я всё смогу, если надо будет, и меч, и нож, и топор, и подковать, и ожерелье… Папа, ты же уважаемый кузнец, я так хочу, чтобы наша кузня опять была в почёте, ведь таких мастеров, как ты, уже почти не осталось, Халвар со своими придурками ничегошеньки не умеют, только языками трепать горазды, а потом что же, а потом как же…, – дочка сбилась и уткнулась отцу в плечо.
Что это, великие боги? Она, что, плачет? Моя Фрейя, которая никому спуску не дает, да её острому язычку сам Локи позавидовал бы, моя Фрейя – и плачет?!
Ларс ласково взял дочку за плечи, отстранил от себя, отвел с лица спутанные волосы.
– Что ты, Фрейя, – как мог, нежно, проговорил он. – Что ты выдумала? Ну какая ба… женщина в кузне, помилуй, Один.
Фрейя упрямо шмыгнула носом, утёрлась рукавом.
– Я смогу, папа! Пусть Халвар свои чертежи до одури чертит, мы с тобой и по старинке всех сделаем, вот увидишь!
Ларс вздохнул и встал с табурета.
– Фрейя, – он даже легонько её встряхнул, – не мели ерунду. Женщины не работают в кузницах, это закон.
– Закон?! – Фрейя возмущенно оттолкнула его руки. – Ну и что, что закон! Пусть Советники его перепишут, переписывают же они другие законы, чем этот хуже?! Вот, смотри!
Она подскочила к его молоту, ухватилась за рукоятку, напряглась и, не успел Ларс сообразить, что делать, оторвала инструмент от пола, занесла над плечом и со всего маху опустила на наковальню.
Тяжелый гул пошел, кажется, по всему Приозерью.
Ларс схватился за голову.
– Фрейя!
Распахнулась дверь, и на пороге возник старший Ингольд.
– Всё в порядке, Ларс?
Он обежал цепким взглядом каждый уголок кузницы, замершего растерянно Ларса и Фрейю, упрямо сжимавшую рукоять тяжёлого молота.
– А, здравствуй, Фрейя, – Ингольд как ни в чем ни бывало расплылся в широкой улыбке. – Как здоровье, как настроение? Небось, все мысли о ярмарке, а, невеста? О, а почему слёзки?
Он прошел к наковальне, аккуратно забрал молот из рук гномихи, легко и непринужденно отставил его в сторону.
– Неужто кто-то посмел обидеть нашу красавицу?
– Что вам надо, уважаемый Торгнир? – буркнула Фрейя, насупившись. – Там много мёда в ваших словах, у меня аж зубы склеились.
Ингольд пропустил её выпад мимо ушей, обернулся к Ларсу и пропел:
– Ну ка-ак же! Разве твой папочка тебе еще ничего не рассказал? Разве он не для тебя собрался ковать свадебное ожерелье?
У Ларса все похолодело внутри, дыхание перехватило, и мелко затряслись пальцы. Вот ведь проныра. Хуже любого лепрекона. Откуда он знает?! Ведь я никому никогда ни полсловом…
– Папа? – Фрейя недоуменно округлила глаза.
– Э-э-э.., – промычал Ларс. Отвел взгляд от требовательных глаз дочери. Открыл короб, зачем-то опять достал кувшин и горшок. Закрыл короб.
– Ну, я пойду, обедай спокойно, – оскалился Ингольд. Проходя мимо, хлопнул Ларса по плечу. Вроде бы дружески, а у потомственного кузнеца аж коленки подогнулись.
– Что ж ты, Ларс, самую радостную весть от дочки-то скрываешь, – уже с улицы привычно процедил Ингольд, стерев с лица сладенькую мину. – Нехорошо, сват, нехорошо.
Захлопнул за собой дверь.
– Папа! – Фрейя уперла руки в боки. Ой-ёй…
– Папа, я жду!
Сто топоров легче выковать, великие боги… Ну, что ж делать, помогай, Один…
– Э-э-э… В общем… Такое дело, дочка…, – Ларс поковырял пальцем верстак, передвинул кувшин, взял горшок, повертел, поставил обратно. – Как бы это… Старший Ингольд хочет к тебе сына сватать. Да. Такое дело.
Молчит. Молчит? Странно. Почему молчит?
Ларс собрался с духом и взглянул на дочь.
Фрейя улыбалась.
Да, дочка, конечно, у него не красавица. Но, великие боги, какая светлая и лёгкая у неё улыбка! И почему она так редко улыбается?
Фрейя вдруг засмеялась, закружилась на месте, подскочила к мехам, несколько раз качнула рычаг, пламя в очаге взметнулось весело, брызнули яркие всполохи, заплясали в ее сияющих глазах.
– Папа!
Она бросилась отцу на шею, стиснула крепко, Ларс аж крякнул и осел на табурет. Однако силой-то его дочка и впрямь мужчине не уступит…
– Повтори! Повтори ещё раз, что ты сказал!
– Это…, – прохрипел Ларс из-под дочкиных объятий, – говорю же, вечером свататься придут, Торгинир с Синдром…
– Сверром, – перебила Фрейя, смеясь, – Сверром, папа, ты перепутал всё, как всегда, да?
– Да нет, с Синдром, – Ларс тоже захихикал, – я точно помню, о Синдре речь шла…
Объятья обмякли. Фрейя отступила на шаг. Глаза её потухли, а может быть, просто огонь в очаге перестал ярко гореть. Улыбка погасла вслед за глазами. Она открыла короб и убрала кувшин, потом горшок. Обмела тряпицей верстак.
Ларс сидел на табурете и глупо улыбался. Вон оно как хорошо всё складывается! А он-то боялся, старый дурень!
– Ты готовься к помолвке-то, – Ларс игриво пихнул дочку в бок, – подарок там ему, чего ещё… Успеешь до вечера?
Фрейя взвалила короб на спину, продела руки в ремни.
– Какая помолвка, папа, о чём ты, – спокойно проговорила она, – я замуж не собираюсь.
Ларс опешил. Вот те на. Только что прыгала и смеялась, а теперь не собирается?
– Фрейя…
– Тем более за Синдра! – перебила дочка. – Папа, может, ты запамятовал, но Синдр почти на двадцать лет меня моложе!
– Ну, это…, – Ларс судорожно соображал, чем бы оправдать свое согласие на помолвку, – так, это… Это ничего! Ты сама говорила, что законы переписать можно…
– Папа, – Фрейя опять уперла руки в боки, – я не пойду за Синдра! И законы тут ни при чем. Я не буду ни мамкой, ни нянькой какому-то сосунку, пусть даже очень богатенькому… Постой-ка.
Фрейя подозрительно прищурилась.
– Не иначе, папаша Ингольд тебе выгодную сделку предложил, а, папа? Меня за Синдра, кузню нашу под себя, халваровские чертежи бесплатно, по-родственному, в карман…
Эх, не зря Айнар говорит, что у меня на лице всегда все написано, с горечью подумал Ларс. Сначала Ингольд про ожерелье догадался, теперь вот Фрейя… Откуда только умище-то у простой гномихи, соображалкой любому светлому альву сто очков вперед даст…
– И долг, небось, нам списать обещал, да?!
– Дочка, все совсем не так…
– Обещал?!
Ларс обмяк на табурете, тяжело вздохнул. Кивнул обреченно.
– Я не хотел соглашаться, – проговорил он глухо в бороду. – Я думал…
– А если не хотел, зачем согласился?! – вдруг всхлипнула Фрейя. – В кузню, значит, меня нельзя, а за долги отдать можно? Да если б ты меня в кузню пустил, мы бы с тобой за месяц все долги отработали!
Снаружи опять заговорили молоты и молоточки. Время, отпущенное кузнецам на обед, вышло.
Фрейя шмыгнула носом, утерлась рукавом и повернулась к двери.
– Фрейя! – Ларс решил предпринять последнюю попытку. – Дочка, а ты дай им от ворот поворот, и все!
Фрейя обернулась и посмотрела на отца долгим тоскливым взглядом.
Да, дочка, конечно, у него не красавица. Но глаза у неё какие…
– Какой поворот, папа, – равнодушно ответила она. – Ты хочешь, чтобы люди надо мной еще больше смеялись? Мол, дочка почтенного Ларса всего-то пятнадцать лет в девках сидит, нашелся один женишок, да и того прогнала. Ладно, – перебила она сама себя, – на людей мне наплевать. Но ведь Ингольды нас с потрохами съедят, неужели не понимаешь?
Ларс открыл было рот, но Фрейя повернулась и вышла из кузницы.
4.
Великие боги. Ох-хо. Ох-хо-хо. Как сложно со взрослыми детьми. Особенно со взрослыми дочерьми. Ведь я только вчера собирал для нее орехи, ранние, еще недоспелые, как она любит… Она подставляла ладошки, сложенные лодочкой, чмокала меня куда-то под бороду, куда доставала, и удирала в одно из своих девчачьих убежищ, полакомиться втихую от Халвара… Сколько лет прошло с этого «вчера»? Двадцать? Тридцать?
Хочет замуж – не хочет замуж… Спишут долг – потеряю кузню… Но, с другой стороны, оставить хозяйство все равно некому… Халвару не надо, а Фрейе нельзя… Нельзя… Не бывать бабе в кузне, это закон. Синдр хорошим хозяином будет, все-таки воспитание папаши Ингольда… А я, выходит, никудышный папаша. Сын чертежи чертит, дочь в девках сидит…
Чертежи.
Если сегодня или, крайний срок, завтра-послезавтра не внести изменения в чертежи, то опробовать новый хвост при молодых листочках точно не успею. Рассчитать угол поворота… Учесть боковой ветер. И отсутствие ветра… Ладно, ожерелье для Кэриты подождет. Боги-боги, теперь ведь нужно и второе ожерелье ковать – для дочери. А золото на исходе. И в заявку по золоту для рудокопов на этот месяц меня не включили, как непере… непре… Не-перс-пек-тив-ного. Ладно, можно у Айнара по дружбе попросить, отсыплет мелочёвки…
Хвост. Хвост должен быть горизонтальным. Старый дурень, как же я сразу не догадался про хвост, столько времени потерял…
Ларс отодвинул ногой потёртую циновку, на первый взгляд небрежно брошенную на пол в самом темном углу кузни. Крякнув, наклонился. Эх, старость не радость. Как на деревья-то духу хватает карабкаться… Взялся за металлическое кольцо, на первый взгляд непонятно зачем прикреплённое к полу, потянул. Бесшумно, без единого скрипа и шороха, поднялась крышка погреба. Старый кузнец постоял минутку, глядя в черноту под ногами.
Там – истинное гномское предназначение. Там – наслаждение одиночеством небес. Там – серебристо-серые с фиолетовой окантовкой ажурные…
Ларс вздохнул и полез вниз по невидимой в темной глубине лестнице. Ноги помнят каждую ступеньку до последней щербинки. Десять ступенек вниз. К небу. Великие боги, ваша мудрость, конечно, непререкаема. Но почему вы распорядились так, что старому гному приходится прятать мечты о небе в подвале?
При тусклом свете лучинок можно рассмотреть лишь небольшой фрагмент чертежа, впрочем, сейчас только он и нужен. Так… Крепление оставим без изменений. Слишком много сил и времени было потрачено на комбинацию из шарниров и пружин. Лучше уже не придумаешь. А вот каркас разворачиваем. И добавляем по две секции с каждого края. Площадь увеличится, и, соответственно, увеличится подъёмная сила…
Душно. Коптят лучины. Два-средним молотом постукивает в голове последняя капля вчерашнего хмеля. Вздрагивает рука, угольная линия делает зигзаг совсем не к месту. Еще и капля пота падает со лба прямо на схему. Пятно расплывается аккурат на месте крепления хвоста к спинному каркасу. Эх, нехорошо-то как. Ничего, я и так все помню. Каждую линию, каждый угол. Видно плохо. Неужели лучины уже догорают? Не иначе, в этом подвале время летит в два раза быстрее, чем наверху. Ничего. Основные изменения я внес, по мелочи доработаю завтра утром. Нужно будет прийти до первой трубы. Встану пораньше. Скажу, ожерелье для Фрейи сковать хочу.
После подвала глазам больно даже в полумраке кузни. Вторая ступенька предупреждающе скрипит и прогибается. Надо бы заменить. А то как-нибудь сломается, ухну туда и не выберусь. Тогда – все. Можно ставить крест на всех планах. Хорошо, если Айнар меня найдет, а ну как…
– Почтенный Ларс?
Ларс замер. Циновку не успел на место бросить. Хорошо, хоть крышку опустил. Видел? Не видел? Как долго он торчал в дверях? Надо бы повернуться. Чем больше буду стоять к нему спиной, тем подозрительнее.
Ларс тяжело переступил с ноги на ногу, обернулся.
Заметил или не заметил, что я постарался придавить кольцо каблуком?
Синдр проследил взглядом за его ногой.
Заметил или не заметил?
– Чего тебе, Синдр?
Молодой гном помялся. Кашлянул смущенно в кулак.
– Можно, я войду?
Ларс кивнул. Но с места не сдвинулся.
Синдр прошелся по кузне, точь-в-точь, как Фрейя недавно. Потрогал рукоятку тяжёлого молота. Провел пальцем по наковальне. Взял ожерелье, поднес к глазам, аккуратно перебрал пальцами звенья.
– Тонкая работа. Сейчас так уже никто не умеет, почтенный Ларс.
Ишь, стелет мягко. Папашина школа.
– Чего тебе надо, Синдр?
Синдр вернул ожерелье на место. Вздохнул.
– Ну… У меня сегодня с вашей дочкой помолвка. Вроде того. Да?
Младший Ингольд вопросительно задрал брови. Ларс промолчал.
– Ну-у… Я хотел узнать, что она любит. Что ей на помолвку подарить, чтобы, значит… ну… понравиться ей.
Великие боги, покраснел. Дите и дите, куда ему с Фрейей женихаться-то.
– Чего любит?
А и вправду, чего Фрейя любит-то? Чай пить любит. С сушёной земляникой. Подберезовики жареные. Халвара тюкать. По дому что-то там… Тоже, вроде, любит.
– Может, я ей браслет сделаю? С гравировкой какой-нибудь… Имя ее напишу, например, а, почтенный Ларс? Любит она браслеты?
– Браслеты?
Шел бы ты уже по добру по здорову, зятек. Какая тебе разница, что Фрейя любит. Ты сам ей не в радость, и подарок твой ни к чему будет.
– Конечно, для Фрейи лучше всего было бы выковать ожерелье, – Синдр почесал в затылке, – она же Фрейя, правда? Значит, ожерелье нужно… Но я как вы не сумею, у меня коряво получается, а корявый подарок не хочется дарить…
Великие боги, что за мямля…
– Куй браслет.
– Да? – Синдр облегченно выдохнул. – Ну и славно. Вы не беспокойтесь, со временем я, конечно, узнаю, что ей нравится. Нравилось. То есть, что она любит по-настоящему. Просто… Мы же с ней почти… ну… не общались.
– У тебя все, Синдр?
Ох, великие боги, как ноги устали. Левая – та, которая прикрывает кольцо в полу – так и вообще уже дрожать начала. В коленке.
Младший Ингольд осекся на полуслове. Вздохнул. Кашлянул в кулак.
– Ну… Да… В общем. Значит, браслет?
– Угум.
– Ага. Ну… Я пошел?
– Угум.
Синдр протянул руку. Постоял, подождал ответного пожатия.
Понятное дело, не дождался. Я отсюда просто не дотянусь. Великие боги, левую ногу я вообще уже не чувствую. А и ладно. Пусть думает, что будущий тесть не рад родству. Пусть бежит папочке жалуется. Пусть делает что хочет, лишь бы шел отсюда…
Синдр постоял еще немного с вытянутой рукой. Покраснел, почесал той же рукой в затылке, в бороде, пригладил усы, поковырялся пальцем в ухе. Сунул неприкаянную руку в карман.
– Э-э-э… До вечера?
– Да иди уже, зятек!
Синдр вздрогнул от ларсового крика и вывалился за дверь.
Старый гном со стоном прислонился к стене. Ох, Локи тебе в подмастерья… Ноги дрожат так, как будто от разъяренного кабана два часа удирал. По лбу градинами пот льет, сердце колотится заполошно. Да, староват ты уже, Ларс, ничего не скажешь, староват… Ишь, недоросток молодой как тебя напугал, до звездочек в глазах…
Ларс бросил циновку на люк, пошерудил по ней ногой, пусть будет такой вид, как будто лежит она себе тут и лежит, никто ее сто лет не трогал. Постоял, подумал, зачерпнул из большого деревянного ящика горсть золы, припорошил циновку и пол вокруг нее. Сел на табурет у верстака. Встал, качнул несколько раз мехи, взял щипцы, прихватил ожерелье с наковальни. Постоял, вернул ожерелье обратно, бросил щипцы на верстак, упал на табурет рядом. Великие боги. Столько лет работы чуть не пошли петуху под хвост.
Как-то ведь так получалось все это время, что никто не проник в его тайну. Вилле не заметил, как тогда, давным-давно, он подобрал под окнами дома деревенского лекаря несколько скомканных листов, исчерканных непонятными линиями и символами. Ану и дети не видели, как ночью он протащил свою находку в дом, запихал под кровать, а наутро вынес под курткой. Никто из соседей не заглянул к нему в кузню, пока он расправлял листы на верстаке и пытался понять, что же на них изображено. Даже подвал под кузней он начал копать незамеченным, и углубился на целых два фута, пока не отважился позвать на подмогу Айнара.
Только чернобородый знал. Щурился хитро, подтрунивал, сомневался, иногда отговаривал, но тайну хранил.
Почему-то два гнома, не сговариваясь, решили, что чертеж никому показывать нельзя.
– Ларс! – солнечный луч радостно прорвался в распахнувшуюся дверь, вскочил на наковальню, пощупал мехи, перепрыгнул в очаг, прямо в дружеские угольные объятия. Великие боги, опять папашу Ингольда принесло. Вцепился, как клещ. Пока всю кровь не выпьет, не отвалится.
– О чем задумался, сват? Все над свадебным ожерельем для доченьки колдуешь?
Старший Ингольд медленно ступил внутрь, остановился. Обвел взглядом кузню. На мгновение задержал взгляд на циновке… Нет, отвернулся. Не заметил? Великие боги, только бы не заметил…
– О, бирюза, – Торгнир взял ожерелье, провел пальцем по камню, – хороший образец… Зря ты его в ожерелье. Можно было бы перстень выправить, да загнать кому-нибудь из светлых альвов по цене двух ожерелий. Светлые альвы не торгуются, сам знаешь…
Ларс поднялся с табурета, подошел к наковальне. Молча протянул руку, забрал ожерелье и спрятал его себе за пазуху. Выжидательно уставился на Торгнира, стараясь придать лицу беззаботное выражение. Даже ухмылочку попытался изобразить. Как у Айнара, конечно, не получилось. Папаша Ингольд покосился подозрительно.
– Все нормально, почтенный Ларс? Голова не болит?
– Нет! – бодро гаркнул Ларс, наклонившись прямо к лицу Ингольда, как будто у того были проблемы со слухом. – У меня все отлично, почтенный Торгнир! А у тебя?