Святитель Игнатий (Брянчанинов)
Отечник, составленный святителем Игнатием Брянчаниновым
12. Вышедши оттуда, авва Даниил пришел в Иеромополь и сказал ученику своему: «Поди в монастырь женский и, постучавшись во врата, скажи игумении, что я пришел». Этот монастырь называется монастырем аввы Иеремии; в нем живет триста постниц. Ученик пошел и постучался во врата. Подошла привратница и тихим голосом изнутри сказала ему: «Спасайся! Благословен приход твой! Чего ты желаешь?» Он отвечал: «Имею нечто сказать игумении». Привратница сказала на это: «Великая не беседует ни с кем; но скажи, чего желаешь, и я передам ей». Он отвечал: «Поди, передай ей, что некоторый монах имеет нужду переговорить с нею». Привратница поспешно пошла и поведала игумении. Пришла игумения и сказала тихим голосом: «Спасайся, брат! Чего ты желаешь?» Монах отвечал: «Окажи любовь, дозволь мне провести эту ночь здесь с другим братом, чтоб нас не съели звери». Игумения сказала ему: «Брат! Никогда мужчина не входил сюда. Лучше будет для вас, если съедят вас внешние звери, нежели внутренние». Брат отвечал: «Здесь авва Скитский, Даниил». Она, услышав это, отворила обе половины ворот и вышла навстречу старцу со всеми постницами. Они устлали одеждами своими весь путь от ворот до того места, где был старец и, покланяясь перед ним, целовали ноги его. Таким образом, с великой радостью и весельем, ввели его в монастырь. Игумения велела принести лохань, влила в нее воду, согретую с благовонными травами, и, поставив постниц в два лика, сама своими руками умыла ноги старцу, также и ученику его. Потом она подводила постниц по одной к умывальнице и окропляла их этим святым омовением; оставшееся же после всех возлила на главу свою и в недра свои. Монахини представляли собою чудное зрелище: они были безгласны, как камни, и беседовали одна с другой знаками. Походка и вид их были ангельские. Старец спросил игумению: «Нас ли стыдятся сестры или они всегда таковы?» Игумения отвечала: «Рабыни твои, владыка, всегда таковы; но молись о них». Старец сказал ей: «Скажи ученику моему, чтоб он научился у них молчанию: потому что он, живя со мною, ведет себя как готф»[29].
Одна из сестер лежала посреди монастыря и спала; на ней была рубищная одежда. Старец спросил игумению: «Кто это лежит?» Она отвечала ему: «Одна из сестер, преданная страсти пьянства. Что делать с нею? Не знаю. Выгнать ли ее из монастыря? Боюсь греха. Оставить ли ее так? Но она смущает сестер». Старец сказал ученику своему: «Возьми умывальницу и возлей на нее воды». Он сделал так. Она встала, как встают упившиеся вином. При этом игумения сказала: «Владыка! Такова она всегда, какою ты видишь ее теперь». И ввела игумения авву Даниила в трапезу, предложила вечерю сестрам и сказала: «Авва! Благослови рабыням твоим вкусить с тобою». Он благословил им. Великая и вторая по ней сели с ним. Старцу предложили моченое сочиво, невареную зелень, финики и воду; перед учеником его поставили немного хлеба, вареной зелени и вина, растворенного водой; инокиням же предложили различную вареную пищу, и рыбу, и вина в достаточном количестве. При этом никто не произнес ни одного слова. Когда встали из-за трапезы – старец сказал игумении: «Что вы это сделали? Лучшую пищу следовало употребить нам, а употребили ее вы». Игумения отвечала старцу: «Владыка! Ты монах: и потому я предложила тебе пищу монашескую; ученику твоему, так как он ученик старца, предложена пища также монашеская; мы же – новоначальные, и потому употребили пищу новоначальных». Старец сказал на это: «Бог да исполнит любовь вашу: потому что мы извлекли большую пользу из действий ваших». Когда все разошлись спать, старец сказал ученику своему: «Поди посмотри, где будет спать пьяная, лежащая среди монастыря». Он посмотрел и сказал старцу: «Там, где сестры исправляют телесную нужду, близ отхожего места». Старец сказал ученику: «Побдим эту ночь». Когда уснули все инокини, старец взял ученика и подошел к тому месту, где лежала мнимая пьяная. Они увидели, что она встала и воздела руки к небу; слезы ее потекли подобно потоку, и творила она бесчисленное множество коленопреклонений. Когда же слышала, что какая-либо из сестер приходила для исправления телесной нужды, то повергалась на землю и представлялась спящей и храпящей. Так проводила она начало каждой ночи. И сказал старец ученику своему: «Призови ко мне игумению и вторую по ней, призови их тайно». Он пошел и призвал игумению и вторую по ней, и они всю ночь смотрели на подвиг мнимой пьяной. Тогда игумения начала говорить с плачем: «О, сколько зла делала я ей!» Когда ударили в било церковное, игумения поведала всем инокиням виденное ею, и все предались великому плачу. Она же, уразумев, что тайна ее открыта, пришла, не примеченная никем, туда, где отведен был ночлег для старца, похитила жезл его и милоть, вслед за этим отворила ворота монастыря и ушла, оставив на воротах надпись: «Матери и сестры! Простите меня, согрешившую перед вами, и молитесь о мне». При наступлении дня начали искать ее и не нашли; пришедши к воротам, увидели их отворенными и надпись на них. Блаженную нигде не могли сыскать и очень много плакали и рыдали о ней в монастыре. Старец сказал игумении: «Я ради ее пришел сюда, и Бог любит таких пьяниц». И начали все постницы исповедовать старцу, каждая – какое оскорбление нанесла ей. Старец, сотворив молитву о сестрах, немедленно вышел из монастыря и пошел в келлию свою, благодаря и славословя Бога, ведущего сокровенных рабов своих и не попущающего им долго пребывать утаенными, но открывающего их в уведение всех, не только при жизни, но и по смерти их, в похвалу и славу святого имени Своего.
13. Однажды пришел с аввой Даниилом ученик его, авва Аммон, и сказал старцу: «Отец! Когда мы престанем скитаться и будем постоянно пребывать в келлии?» Авва Даниил отвечал ему: «А кто может отнять у нас келлию? Когда мы в келлии, тогда – с нами Бог, и когда мы вне келлии – также с нами Бог».
Преуспеяние старца в душевном делании было таково, что он постоянно пребывал умом в сердечной клети; к такому совершенству стремился он возвести ученика своего. Так важно руководство духоносным наставником, что святые отцы советуют новоначальному иноку предпочесть торжище пустыне, если на этом торжище живет духоносный наставник[30].
14. Однажды авва Даниил, пресвитер Скитский, пошел в Фиваиду, взяв с собой одного из учеников своих. Они плыли вверх по реке Нилу, и, когда доплыли до некоторого селения, старец повелел лодочникам пристать к берегу. И сказал старец ученику своему: «Нам должно остановиться здесь». Ученик, услышав это, начал роптать, говоря: «Доколе нам скитаться, пойдем в Скит». Старец сказал: «Нет! Останемся здесь». Они сели посреди села, как странники. Ученик сказал старцу: «Угодно ли такое поведение Богу, что мы сидим здесь, как миряне? По крайней мере, пойдем в церковь». Старец отвечал ему: «Нет, останемся здесь». Они пробыли тут до глубокого вечера. Брат начал выражать огорчение на старца, оскорбляя его и говоря: «Беда мне с тобою, старик! Из-за тебя приходится мне умирать!» Когда ученик укорял таким образом старца, подошел к ним престарелый мирянин, весь седой, сгорбленный от старости. Увидев авву Даниила, он пал к ногам его и начал лобызать их и обливать слезами. Приветствовал он и ученика. Потом сказал им: «Если вам угодно, пойдем в дом мой». У него в руке был фонарь, с которым он ходил по улицам, ища странных, и вводил их в дом свой. Он взял старца и ученика его и других странников, которых нашел, и ввел их в дом. Налив воды в умывальницу, он умыл ноги старцу и прочим братиям. Кроме одного Бога, он не имел ничего иного ни в дому, ни в каком другом месте. Странникам предложена была трапеза. Когда они отужинали, хозяин собрал оставшиеся крохи и выбросил собакам того селения. Таков был у него обычай: он не оставлял на завтрашний день ни одной крохи от хлеба, который предлагался на ужине. Старец отвел хозяина в особенное место, и там наедине беседовали они до утра, говоря о пользе душевной со многими слезами. По наступлении утра они простились и разошлись. Дорогой ученик поклонился старцу, говоря: «Окажи любовь, авва, поведай мне, кто этот человек и как ты знаешь его?» Но старец не хотел сказывать. И опять брат поклонился ему, говоря: «Авва! О многом другом ты поведал мне, а об этом человеке не хочешь сказать». Точно: старец сообщил ему о добродетельной жизни многих святых, а о престарелом мирянине не хотел сказать. Брат очень оскорбился этим и уже во всю дорогу ни о чем не говорил со старцем. Когда они пришли в свою келлию, брат не захотел принести в обычное время хлеб старцу, который вкушал ежедневно в десятом часу (в четвертом пополудни). Наступил вечер. Старец пришел в келлию брата и сказал: «Чадо! Что значит это? Ты оставил меня, отца твоего, без пищи». Брат отвечал: «Если б я имел отца, то отец любил бы своего сына». Услышав это, старец поворотился и хотел выйти из келлии, но брат догнал его, остановил, начал целовать ноги его, говоря: «Жив Господь! Не оставлю тебя, доколе мне не поведаешь, кто – этот человек». Брат никак не хотел оставить старца в скорби, потому что очень любил его. Тогда старец сказал: «Дай мне немного поесть, и я скажу тебе». После вкушения пищи старец сказал брату: «Не будь непокорен. Не хотел я сказывать тебе за прекословие, которое ты допустил в селении. Смотри, не сказывай никому о том, что услышишь от меня. Человек этот называется Евлогий. По ремеслу своему он – каменосечец, проводит весь день в работе, ничего не вкушая даже до вечера. По наступлении вечера возвращается в дом свой, куда приводит с собою всех странных, каких только найдет в селении, и монахов и мирских, предлагает им пищу, как ты видел, оставшиеся же крохи выкидывает собакам. Ремеслом своим он занимается с юности своей и доселе; теперь ему более ста лет, но и поныне Бог подает ему такую же крепость в работе, какую он имел в молодых годах. Ежедневно он вырабатывает по золотой монете. Сорок лет тому назад я пришел в это селение для продажи рукоделия. Тогда был я еще не стар. При наступлении вечера пришел, по обычаю своему, Евлогий, взял меня и прочих, каких нашел странников, в дом свой, угостил нас, как ты видел. Я удивился его добродетельной жизни и начал поститься по неделе и молить Бога о нем, чтобы подал ему значительное имущество на дело странноприимства. Я провел в таком посте три недели и более и столько изнемог от поста, что едва был жив. Вот! Вижу некоего священнолепного, который пришел ко мне и сказал: “Что с тобою, авва Даниил?” Я отвечал ему: “Дано мною слово перед Богом не вкусить хлеба, доколе Бог не услышит молитвы моей о Евлогии-каменосечце и не пошлет ему благословения, чтобы он мог преизобиловать в деле странноприимства”. Он сказал: “Напрасно! Ему лучше оставаться в том положении, в котором он находится ныне”. Я сказал ему: “Нет, Господи, подай ему, чтобы все прославили Твое Святое имя”. Он отвечал: “Говорю я тебе, что настоящее его положение хорошо для него. Если же непременно хочешь, чтобы я подал ему, то согласишься ли взять на себя ручательство о душе его, что он спасет ее при умножении имения его? При таком условии я подам ему”. Я сказал: “Владыко! От руки моей взыми душу его”. В то время, как я говорил это, увидел себя стоящим в храме Святого Воскресения в Иерусалиме. Там увидел я священнолепного Отрока, который сидел на камне; Евлогий стоял на правой стороне Его. Отрок приказал одному из предстоявших Ему подозвать меня к Себе. Когда я приблизился, Он сказал мне: “Ты ли – поручившийся за Евлогия?“ Предстоявшие сказали: “Точно так, Владыко, он”. Отрок сказал: “Взыщу с тебя поручительство твое”. Я сказал: “Взыщи, Владыко, с меня, только умножь имение его”. После этого я увидел, что некие два начали влагать в недро Евлогию великое множество золота, и чем более они влагали, тем недра более вмещали. Проснувшись, я понял, что я услышан, и прославил Бога. В это время Евлогий, вышедши однажды на обычную работу, ударил в камень и услышал, что в камне была пустота; он повторил удар, от которого образовалось небольшое отверстие; он ударил в третий раз, и открылась значительная пустота, наполненная золотом. Объятый ужасом, он сказал сам себе: “Что мне делать? Не знаю. Если возьму золото в дом мой, услышит правитель, похитит клад себе, а меня подвергнет напасти. Однако возьму золото и сложу в таком месте, в котором никто не узнает о нем”. Он купил волов, будто бы для перевозки камней, и ночью, с великой осторожностью, перевез золото к себе в дом. Доброе дело странноприимства, которое он доселе исполнял ежедневно, было оставлено им. Он нанял корабль и прибыл в Константинополь. Там царствовал тогда Иустин, дядя Иустинианов. Евлогий дал много золота царю и вельможам его, получил сан епарха и купил себе великолепные палаты, которые и доселе называются Египетскими. По прошествии двух лет опять вижу во сне священнолепного Отрока, виденного мною прежде, во святом храме Воскресения, и сказал я сам в себе: “Где Евлогий?” По прошествии краткого времени вижу, что Евлогия изгоняют от лица Отрока и некоторый эфиоп увлекает его. Проснувшись, я сказал сам себе: “Увы мне, грешному! Что сделал я? Погубил душу мою!” Пошел я в то селение, где прежде жил Евлогий, как бы для продажи моего рукоделия. Пришедши в селение, я ожидал, что придет Евлогий и, по обычаю, введет меня в дом свой; но никто не пришел и не пригласил меня. Я встал и, увидев некоторую старицу, просил ее принести мне немного хлеба, потому что в тот день я еще не ел. Она поспешно пошла и принесла мне хлеба и вареной пищи и, севши возле меня, начала говорить мне духовные назидательные слова. “Не полезно тебе, – говорила она, – выходить в мирские селения. Разве ты не знаешь, что монашеская жизнь нуждается в удалении от молвы?” И много другого полезного она сказала мне. Я возразил ей: “Ведь я пришел продать рукоделие мое”. Она сказал на это: “Хотя ты и пришел для продажи рукоделия, но не должен был оставаться в селении до такой глубокой ночи”. Я отвечал: “Да, да!” Потом спросил я ее: “Скажи мне, мать, нет ли в этом селении кого-либо, боящегося Бога и принимающего странных?” Она, вздохнув, сказала мне: “О отец и владыко! Имели мы здесь каменосечца, очень милостивого к странным. Но Бог, видя добродетель его, излил на него щедроты свои: слышим о нем, что он теперь в Константинополе и сделался знатным человеком”. Услышав это, я сказал сам себе: “Я сделал это убийство”. Немедленно пошел я в Александрию, сел в корабль и прибыл в Константинополь. Там я стал расспрашивать, где Египетские палаты и как мне найти их. Рассказали мне это, я пошел и сел у ворот дома Евлогиева, ожидая выхода вельможи. Вижу: вышел он с великой гордостью; я воззвал к нему: “Помилуй меня, имею нечто сказать тебе!” Он не только не захотел взглянуть на меня, но и приказал рабам своим бить меня. Я поспешно перешел на другое место, мимо которого должно было идти ему, и опять воззвал к нему. Он опять приказал бить меня больше прежнего. Таким образом я провел четыре недели перед вратами дома его, обуреваемый снегом и дождем, и не мог побеседовать с ним. Изнемогши, я ушел оттуда, повергся перед образом Господа нашего Иисуса Христа и молился со слезами, говоря: “Господи, разреши меня от поруки за этого человека! Иначе я оставлю монашество и пойду в мир”. Когда я говорил это мыслию, вздремнулось мне, и вот слышу необыкновенное смятение и голос: “Идет Царица!” Перед Нею шли полки – тысячи тысяч и тьмы тем народа. Я воззвал к Ней: “Помилуй меня, Владычица!” Она остановилась и сказала: “Чего ты хочешь?” Я отвечал: “Я поручился за Евлогия-епарха: повели, чтобы я был уволен от этой поруки”. Она сказала: “Я не вхожу в это дело: удовлетвори, как хочешь, своему поручительству”. Проснувшись, я сказал себе: если мне придется и умереть, не отступлю от врат Евлогия, пока не улучу возможности побеседовать с ним. Опять пошел я ко вратам его, и, когда он хотел выйти, я опять воззвал к нему. Тогда подбежал ко мне один из рабов его и нанес мне столько ударов, что сокрушил все тело мое. Пришедши в совершенное недоумение и уныние, я сказал себе: возвращусь в Скит, и если угодно Богу, то Он судьбами Своими, ведомыми Ему Единому, спасет Евлогия. Я пошел искать и нашел корабль, которому должно было плыть в Александрию. Вошел я в этот корабль и от скорби упал, как мертвый. В этом положении я задремал и вижу себя в храме Святого Воскресения, вижу опять священнолепного Отрока, Который сидел на камне Честного Гроба. Отрок воззрел на меня гневно: от этого как бы окаменело сердце мое и я не мог отворить уст моих. И сказал мне Отрок: “Что ж ты не действуешь по поручительству своему?” Он повелел двум из предстоявших Ему повесить меня, и били они меня довольно, приговаривая: “Не начинай дела, превышающего твои меры, не препирайся с Богом, не стужай Божеству”. От страха я не мог отворить уст моих. Когда я еще висел, услышался голос: “Царица идет!” Увидев Ее, я несколько ободрился и сказал Ей тихим голосом: “Владычица мира, помилуй меня”. Она спросила, как и в первый раз: “Чего ты хочешь?” Я сказал: “Я повешен здесь за поручительство мое за Евлогия”. Она сказала мне: “Я умолю за тебя”. И видел я, что Она подошла к Отроку и начала целовать ноги Его. Отрок сказал мне: “Впредь не будешь ли делать этого?” – “Не буду, Владыко! – отвечал я. – Молился я о Евлогии, желая лучшего, Владыко! Я согрешил: прости меня и повели разрешить”. Он сказал мне: “Иди в келлию твою и уже не заботься о Евлогии, которого Я возвращу к его прежнему добродетельному жительству способом, Мне известным”. Я проснулся неизреченно радостным, избавившись от такого поручительства, и благодарил Бога и Пресвятую Владычицу Богоматерь. По прошествии трех месяцев дошел до меня слух, что царь Иустин умер, что вместо его воцарился новый царь, который поднял гонение на вельмож умершего царя, на ипатов и диксикратов и на моего Евлогия-епарха. Двое из этих вельмож были убиты, имение их разграблено, равно как и богатство Евлогия, сам же он бежал из Константинополя ночью: потому что царь велел искать его и убить там, где найдут. Евлогий, переменив одежду на себе, облекшись в такую, какую он носил прежде, в дни убожества своего, возвратился на прежнее место жительства своего. Стеклись к нему поселяне, желая видеть его, и говорили ему: “Мы слышали о тебе, что ты сделался вельможей”. Он отвечал: “Если б я возведен был в сан вельможи, то вы бы не увидели меня здесь. Вы слышали о ком-либо другом, а я ходил для поклонения к святым местам”. Опомнившись от упоения суетой мира, Евлогий говорил сам себе: “Смиренный Евлогий! Встань, примись за свои орудия и поди на работу. Здесь не Константинополь! Иначе, пожалуй, снимут с тебя голову”. Он взял орудия ремесла своего, пришел к камню, в котором прежде нашел имение, полагая, что вторично найдет подобное. Ударял он в камень до самого полудня и не нашел ничего. Вспомнились тогда ему обилие яств и наслаждений, которые он имел, живя в палатах, в обольщении и гордости мира сего. При этом опять говорил он себе: “Встань, работай: здесь – Египет”. Мало-помалу Святой Отрок и Святая Владычица наша привели его в прежнее благочестивое устроение. Праведный Бог не забыл прежнего добродетельного жительства его. По прошествии нескольких лет я пошел опять в это селение. При наступлении вечера Евлогий пригласил меня в дом свой, по прежнему обычаю своему. Едва я увидел его, как вздохнул из глубины сердца, прослезился и сказал: “Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси! (Пс. 103, 24). Кто Бог Велий, яко Бог наш, воздвизаяй от земли нища и от гноища возносяй убога! (Пс. 176, 14; 112, 7). Владыко, Господи! Чудеса Твои и судьбы Твои кто может исповедать? Я, грешник, начал уже погибать; едва не вселилась в ад душа моя!” Евлогий взял воду и умыл ноги мои, по обычаю; предложил и трапезу. По окончании ужина я спросил у него: “Как поживаешь, брат?” Он отвечал мне: “Молись за меня, отец: потому что я – человек грешный, и у меня нет никакого имущества”. Я сказал ему на это: “О, если б ты не имел и того, которое имел!” – “Почему так, авва и владыко? – возразил он. – Разве я чем-нибудь соблазнил тебя?” Тогда поведал яему все случившееся, и мы плакали вместе. Потом он сказал мне: “Молись о мне, чтоб я исправился хотя отныне”. И сказал я ему: “Истинно говорю тебе, брат: не ожидай получить имение большее того, которое имеешь; будешь получать по одной золотой монете на день”. – Это даровал ему Бог на дневное содержание. Вот, чадо, я сказал тебе, как знаю его, а ты не пересказывай этого никому». Ученик сохранил в тайне событие до смерти святого старца. Должно удивляться человеколюбивому смотрению о нас Бога! В короткое время Бог вознес Евлогия на такую высоту и опять смирил его к душевной пользе его. Помолимся и мы, чтоб нам даровано было смириться в страхе Господа нашего Иисуса Христа, чтоб получить милость на Страшном Суде Его молитвами Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии и всех святых.
1. Поведали об авве Диоскоре следующее: он, безмолвствуя в келлии, оплакивал себя. Ученик его жил в другой келлии. Когда ученик приходил к старцу и заставал его плачущим, то спрашивал: «Отец! О чем ты плачешь?» Старец отвечал: «Плачу о грехах моих». Ученик возражал: «Ты не имеешь грехов». Старец отвечал: «Будь уверен, сын мой: если б я видел все грехи мои, то мой собственный плач оказался бы недостаточным; я понуждался бы во многих помощниках, чтоб оплакать их как должно».
2. Авва Диоскор говорил: «Если мы облечемся небесной одеждой, то не окажемся нагими. Если же не будет на нас этого одеяния – что сделается с нами, братия? Мы услышим грозный глас, повелевающий: Возьмите его и ввергните во тьму кромешную (Мф. 20, 13). Обымет нас великий стыд, если мы, носив столько времени святый иноческий образ, окажемся в час нужды не имеющими брачного одеяния. О, как будем тогда раскаиваться!»
Пресвитер Фиваидский Диоскор говорил монахам, находившимся под его руководством: «Подобает монаху вознестись превыше естественного закона, чтобы в нем не обреталось ниже малейшей плотской скверны. Он должен обуздывать плоть свою, не допуская ей излишества в пище. Он должен иссушить плоть свою. В противном случае она будет увлекать его вожделением своим. Монах отнюдь не должен иметь сладострастного вожделения. Он должен быть чужд ощущения мирских людей. Часто видим, что и миряне воздерживаются от пищи для здоровья телесного и по другим причинам: тем более монах должен озаботиться о доставлении духовного здравия уму и сердцу».
Авва Дула говорил: «Если враг будет внушать нам, чтобы мы оставили безмолвие: то не послушаем его, потому что никакой подвиг не может сравняться с пребыванием в безмолвии и пощении. Пост и безмолвие, в совокупности своей, противоборствуют врагу и доставляют душевным очам остроту зрения»[31].
1. Святой Епифаний, архиепископ Кипрский, был родом из Финикии, происхождением и верой – иудей. В детстве лишился он родителей, сперва отца, потом матери, принял христианство вместе с сестрой своей Каллитропией и вступил в монастырь, будучи шестнадцати лет от роду. Каллитропия также уневестилась Христу в лике инокинь[32].
2. Братство монастыря, в котором святой Епифаний принял монашество, состояло из десяти монахов. Настоятельствовал над ними преподобный Лукиан, муж духоносный; также между братиями были мужи, исполненные благодати Божией. В обществе такого братства, под таким руководством избранный сосуд Епифаний скоро достиг духовного преуспеяния, которое впоследствии развилось в нем в необыкновенном обилии. Братия занимались переписыванием священных книг: этим рукоделием они содержали себя и обитель[33].
Рукоделие это имело свою духовную цель: это явствует из писаний и многих изречений святого Епифания.
3. Он говорил: «Незнание Писания – великая стремнина и глубокая пропасть»[34].
4. Он говорил: «Незнание Божественных законов – великое предстательство своего спасения».
5. Он говорил: «Чтение Писания – великая защита от греха».
6. Он говорил: «Приобретение христианских книг для имеющих средство к такому приобретению – необходимо; одно зрение этих книг останавливает в нас стремление к греху, возбуждает в нас стремление к добродетели».
Так высказывались понятия и ощущения, родившиеся от келейного занятия, которое совершалось в духовном разуме и с целью преимущественно духовной.
7. Извещал блаженной памяти Епифания, епископа Кипрского, игумен монастыря его в Палестине: «Мы не оставляем твоего правила и тщательно отправляем богослужение в третий, шестой, девятый час и вечером». Он в ответ повелел сказать ему: «Из этого следует, что в прочие часы вы пребываете без молитвы; но истинному монаху подобает непрестанно молиться и петь в сердце своем».
Св. Епифаний, прежде возведения своего в сан епископа, основал монастырь в Палестине и был настоятелем его. Несмотря на то, что монастырь находился в глубокой пустыне, множество посетителей отовсюду стекалось в него. Они привлекались обильным даром чудотворения и прочими духовными дарами, которыми Богу угодно было украсить Своего угодника. Это вынудило Епифания нередко удаляться из монастыря своего и на продолжительное время. При одном из таких путешествий он был занесен бурей в Саламон, или Констанцию, город острова Кипра. Там в это время собор епископов занимался избранием епископа для города и, по откровению Свыше, хиротонисал Епифания во архиепископа Констанции и всего Кипрского острова.
8. Послал однажды Епифаний, архиепископ Кипрский, к авве Иллариону, умоляя его придти к себе. «Приди для свидания со мною, прежде исшествия нашего из тела», – говорил в приглашении своем святитель. Авва Илларион пришел, и старцы возрадовались взаимно друг о друге. Когда они сидели за трапезой, подана была птица. Епископ, взяв часть ее, подал авве Иллариону. Но старец сказал: «Прости меня, отец: с того времени, как я принял монашеский образ, я не влагал в уста мои заколотого». Епископ отвечал: «И я, с того времени, как принял монашеский образ, не попустил, чтоб кто-либо уснул, имея гнев на меня». Авва Илларион сказал на это: «Прости меня, отец! Твое жительство выше моего».
9. Когда уже достиг Епифаний глубокой старости, был призван в Константинополь для участия в соборе епископов по делу святого Иоанна Златоустого. Видя, что собор действует по увлечению страстью, он лично испросил у императора Аркадия дозволение возвратиться в Кипр. При этом свидании император спросил Епифания: сколько ему лет от роду? Епифаний отвечал: «Сто пятнадцать лет и три месяца. Рукоположен я во епископа, когда мне было шестьдесят лет; в сане епископа состою пятьдесят пять лет и три месяца». В тот же день, говорит писатель жития Епифаниева, мы сели в корабль, плывший в Кипр. Епифаний поместился в нижней части корабля, и мы с ним. У Епифания был обычай постоянно держать в руках Евангелие. Трижды вздохнул и возрыдал он, раскрыв Евангелие; закрыв его, опять пролил слезы. Потом встал и помолился; по совершении молитвы он опять сел там же, в нижней части корабля, и со слезами начал говорить нам: «Если вы, чада мои, любите меня, то сохраните заповеди мои, и любовь Божия пребудет в вас. Вы знаете, через сколько огорчений я прошел в этой жизни, – и не считал я эти огорчения огорчениями, но пребывал всегда веселым, возлагаясь на Бога. Бог не оставлял меня, но всегда сохранял от всех козней лукавого. Любящим Бога вся споспешествует во благо (Рим. 8, 28). Однажды, о возлюбленные чада мои, когда я находился в пустынном месте и возносил молитву Христу, чтобы Он освободил меня от всех наветов противника, множество демонов напало на меня. Они начали терзать меня и, схватив за ноги, влачили по земле. Некоторые из них нанесли мне раны. Так поступали они со мною в продолжение десяти дней. После этого я уже не видел демона в его собственном лице во все дни жизни моей, но изливал он на меня злобу свою через посредство человеков: такого рода злоключения постигли меня в Финикии от неистовых симониан, в Египте от нечестивых гностиков, в Кипре от нечестивых валентиниан и от других еретиков. Внимательно выслушайте, о чада мои, слова Епифания-грешника. Не вожделевайте денег, и пошлются вам деньги в изобилии. Не имейте ненависти ни к кому из человеков, и Бог возлюбит вас. Не злословьте братий, и диавол не будет господствовать над вами возбуждением страстей ваших. Отвращайтесь от всех ересей, как от зверей, исполненных смертоносного яда; об этом я предал вам в книгах, называемых Панария. Отвращайтесь и хранитесь от похотений мира, наветующих и ум и тело. Знайте, что при посредстве этих похотений приступает к вам сатана. Иногда в плоти и не нарушается спокойствие, но дух нетрезвящихся подвергается осквернению мечтаниями. Когда же ум наш бодрствует и постоянно пребывает в памятовании Бога, тогда удобно побеждаем врага».[35]
Таково было предсмертное наставление святого Епифания ученикам его: он скончался на корабле, не достиг Кипра.
1. Авва Евагрий приведен к монашеской жизни особенными судьбами Божиими. Он был сын пресвитера, родом из Понта, принадлежал к племени иверийцев (грузин), произведен в чтеца Василием Великим, епископом Кесарии Каппадокийской, рукоположен во диакона Григорием Нисским, братом Василия, сопутствовал Григорию на Второй Вселенский Собор в Константинополь. Там Григорий передал его, как мужа весьма ученого, блаженному Нектарию, епископу Константинопольскому. Столица начала вредно действовать на Евагрия, и он, избегая душепогибели, наставленный видением, удалился в Иерусалим; там облекся в иноческий образ, потом ушел в Египет, в Нитрийскую гору – обширную пустыню, населенную множеством монахов. Проведши в ней два года, он переместился в другую пустыню, именуемую Келлии. Пятнадцать лет пребыл он в строгом подвижничестве и стяжал чистоту ума, удостоился даров разума, премудрости и рассуждения духов. Он был столько бит демонами и подвергался столь многообразным опытам в борьбе с ними, что этого и пересказать нелегко. Однажды явились ему три демона в одеяниях священнических, намереваясь препираться с ним о вере: один называл себя арианином, другой евномианином, третий последователем Аполлинария. Евагрий, имевший Духа премудрости, легко победил их. Авва умер пятидесяти четырех лет от роду, скончався вмале и исполнив лета долга (Прем. 4,18), по изречению Писания.
2. Говорил Авва Евагрий: «Безмолвствуя в келлии твоей, уедини ум твой в тебе самом и вспомни о дне смерти твоей. Усмотри умерщвление твое, усмотри падение, восприими плач. Возненавидь суету миру сего. Будь смирен во всех отношениях. Имей попечение о том, чтобы пребывать постоянно в стремлении к безмолвию, – и не впадешь в расслабление. Вспоминай о заключенных во аде! Помысли, в каком положении находятся теперь низвергнутые туда души! В каком горьком молчании они пребывают там! Как они стонут ужасно! В каком они страхе и мучении! В каком отчаянии! В какой печали! В каких бесконечных слезах! Потом приведи себе на память день воскресения и Страшный Суд Христов, которого одно представление воображением может привести в ужас. Какое смущение обымет грешников, когда они будут приведены перед лицо Христа Бога, перед Ангелов, Архангелов и прочие силы небесные, перед собрание всех человеков! Приведи себе на память виды вечных мук: огнь неугасающий, червь неумирающий, мрак тартара, скрежет зубов и прочие ужасы и разнообразные муки. Приведи себе на память уготованные блага праведникам, дерзновение их к Богу Отцу и Сыну Его Иисусу Христу пред Ангелами, Архангелами, всеми небесными силами и всем человеческим родом. Приведи себе на память Небесное Царство, сокровища его, радость и покой. Памятствование того и другого да пребывает с тобою: воздыхай об участи, ожидающей грешников, проливай слезы, весь облекись в сетование, страшись, чтоб и тебе не подвергнуться тому же; воспоминанием благ, уготованных праведным, увеселяйся и ободряйся. Стремись к получению вечного блаженства и к избежанию вечного мучения. Не оставляй этих воспоминаний, находясь и в келлии твоей, и вне ее; содержи эти воспоминания непрестанно в уме твоем и чтобы, хотя при помощи их, избежать скверных, душевредных помышлений».
