Смотрим на чужие страдания – Сьюзен Сонтаг

В этом эссе Сонтаг вступает в своеобразный диалог с Вирджинией Вулф и её книгой «Три гинеи». Она расширяет размышления писательницы об истоках войн и силе военной фотографии, задаваясь вопросами, что именно демонстрируют подобные снимки, как и для кого.Фотографии зверств могут вызвать противоположные реакции. Призыв к миру. Призыв к мести. Или просто ошеломление оттого, что в мире непрерывно творятся ужасные вещи.История военной фотографии началась с Крымской войны: британское правительство, чтобы как-то смягчить тревожные сообщения в газетах, предложило Роджеру Фентону, известному фотографу, «создать более благоприятное впечатление о непопулярной войне.» Поначалу войну демонстрировали как «чинную мужскую вылазку на лоно природы»: тихие пасторальные картинки, прославление жертвенности солдат. Да и развитие фототехники того времени позволяло лишь долгие постановочные кадры, а не мгновенные снимки. Освещались и Гражданская война в Америке, и Первая мировая, однако по техническим же причинам показывали их не «в моменте.»Первой войной, «освещавшейся» по-новому, была гражданская война в Испании.О публикуемых с неё фотографиях и пишет Вулф в своей книге. А Сонтаг, в свою очередь, размышляет о том, что война должна быть «популярной», чтобы попасть в фокус мировой общественности и на первые полосы солидных изданий. Кровопролитное столкновение 1930-х годов между Боливией и Парагваем забыто, а противостояние в Испании широко освещалось, поскольку за ним стоял более масштабный конфликт.Война, которую вёл Франко, считалась варварской, но десятилетием ранее в Марокко на те же применяемые им методы европейское сообщество смотрело сквозь пальцы. Оно было потрясено истреблением мирного населения Испании с воздуха, но почти не обращало внимания на воздушные налёты европейцев на колонии и, например, бомбёжки иракских деревень Королевскими ВВС в начале 1920-х годов.Какие зверства из непоправимого прошлого мы считаем себя обязанными увидеть?Сонтаг размышляет о двоякости восприятия военных изображений – как фотодокумента и как предмета искусства. Из-за своей компактности в выхватывании и сохранении момента фотография способна заслонить собой другие виды памяти. Это её специфика, о которой стоит помнить.То, что называется коллективной памятью, – не воспоминание, а договоренность: вот что важно, вот история того, как все происходило, и фотографии закрепляют эту историю в нашем сознании.Но где же проходит этическая граница того, что допустимо показывать? Погибшим «своим» из уважения закрывают лица, но «враг» остаётся открыт миру. Щадят чувства родственников, при этом забывая, что у тех, «варваров», тоже могут быть близкие. Что испытывают они, глядя на фотографии своих любимых, объявленных врагами «цивилизованного» мира? Этичность заканчивается, когда начинается «варварство»?Ужас и насилие принято показывать всегда где-то там, в отсталых непросвещённых частях мира, где трагедия как будто неизбежна. Сильно ли это отличается от ярмарочных демонстраций «экзотики», распространённых в эпоху до фотографии? А сетования на превращение новостей в зрелище, на зачерствение публики – не оказываются ли они, при ближайшем рассмотрении, показателем привилегированности: я могу выключить страшную реальность из своей жизни, просто переключив канал, просто перелистнув страницу, просто перестав быть «зрителем чужих мук.»И по привычке ли, от равнодушия ли люди отворачиваются от страшных изображений? Есть в этом желании закрыть глаза и доля страха, и пассивность, и апатия: «Я ничего не могу с этим поделать.» Но не могут ли быть взаимосвязаны «наши» привилегии и «их» страдания?фотография не обязана ликвидировать нашу неграмотность в истории и в том, что касается страданий, которые она выбрала для показа. Эти изображения всего лишь предлагают обратить внимание, задуматься, выяснить, чем оправдывают необходимость массовых страданий те, у кого сила? Кто устроил то, что здесь показано? Кто за это в ответе? Простительно ли это? Неизбежно ли? Надо ли исправить то положение дел, которое мы до сих пор считали приемлемым? При всем этом надо понимать, что моральное негодование, как и сочувствие, сами не определят стратегию действий.С удовольствием бы почитала дополнение мыслей Сонтаг от современного мыслителя, всё же за почти 20 лет с момента написания эссе (2003 год) и роль интернета значительно возросла, и возможности моментальной фотографии и способы ей поделиться, и вместе с тем ещё сильнее расширился поток ежедневно потребляемой информации.

Самые долгие сто страниц этого года, точно. И дело не в эссе, книга очень даже. А вот это, как раз, включается момент защиты и абстрагирования. Как пишет Сонтаг, мы привыкаем смотреть на фото и видео с мучениями, стараемся не замечать их и «отключать внимание и мозг». Ровно тоже самое происходит с этим текстом и со мной. Даже читать, а не смотреть на такие фотографии, размышлять о них, мучительно тяжело. А если хочется освежить память примерами… примеры крайне соответствуют названию книги. тяжёлый текст, но полезный. Сложно об этом думать , но я посчитала нужным. Кстати, что с вёрсткой? Выравнивание текста сделано по левому столбцу, а не единым блоком.

Смотрим на чужие страдания – эссе Сьюзен Сонтаг об истории военной фотографии и ее месте в современной информационной повестке. Книга будет полезна всем, кто интересуется пересечением средств массовой информации, культуры и этики, ведь она о том, как менялось восприятие изображений чужих страданий, боли и ужаса с течением времени, как это стало неотъемлемой частью новостной ленты, как это на нас влияет и какие существуют формы этого влияния.Сьюзен говорит четко, прямолинейно и вступает в такой интертекстуальный диалог с Вирджинией Вулф и ее работой «Три гинеи» . Здесь она находит пространство для размышлений и раскрывает диалектику фотографии, ее двойственную сущность.Фо­то­гра­фии, утвер­жда­ет Вулф, «не ар­гу­мент, они про­сто го­лая кон­ста­та­ция фак­та, ад­ре­со­ван­ная гла­зу». На са­мом деле они не «про­сто» что-то, и как все­го лишь факт их не рас­смат­ри­ва­ют – ни Вулф, ни дру­гие люди. Ибо, как она тут же от­ме­ча­ет, «глаз свя­зан с моз­гом, мозг с нерв­ной си­сте­мой. А она мгно­вен­но по­сы­ла­ет сиг­на­лы че­рез каж­дое вос­по­ми­на­ние о про­шлом и чув­ство на­сто­я­ще­го». Эта обо­рот­ли­вость поз­во­ля­ет фо­то­гра­фи­ям быть объ­ек­тив­ной ре­ги­стра­ци­ей и в то же вре­мя лич­ным сви­де­тель­ством, вер­ной ко­пи­ей или за­пи­сью мо­мен­та ре­аль­но­сти и ис­тол­ко­ва­ни­ем этой ре­аль­но­сти – к чему дав­но стре­ми­лась ли­те­ра­ту­ра, но ни­ко­гда не мог­ла осу­ще­ствить в этом бук­валь­ном смыс­леСьюзен говорит о мощных образах, содержащихся в фотографии, что являются элементами нашей памяти и запоминания. И я очень понимаю, о чем она говорит. Например, с работами фотографа Себастьяна Сальгадо я познакомилась давно, но некоторые его работы, или работы Юджина Смита – стоят перед глазами до сих пор, когда я думаю о страданиях и голоде в Африке или катастрофе Минамата в Японии.Эту книгу невозможно читать и не гуглить фотографии, что упоминаются. Одной из таких, я, как книголюб, не могу с вами не поделиться. Это разрушенный войной лондонский Холланд Хаус, с чудом уцелевшей библиотекой.Глубокое исследование этики и механики просмотра изображений человеческих страданий, темы острой, заставляет задуматься, ставя под сомнение мотивы потребления таких образов и их влияние на общество. Сьюзен углубляется в сложности сочувствия, десенсибилизации и динамики власти, вовлеченной в создание и распространение этих образов. Она раскрывает методы средств массовой информации, правительств и других, которые манипулируют визуальными повествованиями в своих целях, часто за счет достоинства и свободы людей в этих повествованиях. Она признает, что изображения способны вызывать сочувствие и солидарность, свидетельствовать о несправедливости и побуждать к значимым действиям. Но она предостерегает от упрощенных интерпретаций, призывая читателей критически относиться к сложностям репрезентации и фотографии как средства массовой информации.Она бросает вызов идее о том, что просмотр таких изображений обязательно ведет к лучшему пониманию или действию, вместо этого подчеркивая потенциал десенсибилизации или даже вуайеризма. Анализируя знаковые фотографии из зон боевых действий, катастроф и других трагедий, Зонтаг побуждает читателей столкнуться с часто неприятной правдой об их собственных реакциях и мотивах. Интересно также Сонтаг затрагивает разницу между художественным образом страданий, насилия и смерти и документалистикой.Единственный и небольшой минус, который не помешал мне поставить 10/10: здесь никак не раскрывается тема, которая напрямую связана с изображением жестокости, войны и страданий – травма наблюдателя. Когда человек психологически травмируется такими изображениями. Эссе довольно короткое, конечно, хотелось бы больше, ведь тема интересная, как и мысли Сонтаг, но в конце есть множество источников для дальнейшего изучения темы.Эссе может быть читать нелегко, да и не должно быть так. Оно заставляет нас столкнуться с неприятными истинами о мире, в котором мы живем, и нашей роли в нем. Но при этом даёт инструменты, позволяющие с большей осознанностью и ответственностью ориентироваться в этическом минном поле визуальной культуры.