Такис Вюргер
Клуб
Едва ли кто-то стал бы скучать по мне, если бы я спрыгнул с колокольни. А самым странным во всем этом было то, что я никогда и не чувствовал потребности с нее спрыгнуть. Просто мне нужен был друг, с которым я мог бы выпить пива.
Я вспомнил ее белое платье. Мы с тетей никогда не вели долгих разговоров. С тех пор как она ночью сидела на полу возле моей кровати в детской, я понял, что она особенная.
После смерти моей мамы я всего лишь однажды загуглил имя тети в Интернете. На странице одного фонда для неблагополучных детей, с которым она сотрудничала, я прочитал ее биографию. Запомнил большинство вещей: Александра Бирк, родилась в Сток-он-Тренте в Северной Англии, изучала историю искусств в Кембридже, защитила диссертацию на соискание ученой степени доктора философии где-то в Нью-Йорке, в возрасте 28 лет стала профессором в Кембридже. В статье я также прочитал, что в пятнадцать лет тетя заняла второе место в национальном конкурсе художников. Тогда же она впервые переступила порог музея, потому что церемония вручения призов проходила именно там. Тетя являлась экспертом по западноевропейскому искусству, а в свободное время принимала участие в беге на сверхмарафонские дистанции, свыше 42 километров.
В тот вечер, когда я получил письмо, я взял с собой на колокольню одеяло и подумал о том, как часто мечтал, чтобы моя тетя проехала бы вверх по одной из серпантинных дорог в наш интернат, забрала бы меня с собой, обняла бы меня так, как делали родители учеников школы, когда начинались летние каникулы. Она забрала бы меня из интерната и взяла бы с собой в какое-нибудь приключение.
Наверху, на колокольне, я вспомнил ее суровое, узкое, худое лицо. Алекс Бирк никогда не обнимала меня, даже после похорон моей мамы.
Ночь была холодной, а ветер дул так, что медный колокол тихо гудел.
Двумя неделями позже я сидел в офисе во дворике часовни колледжа Св. Джона и смотрел мимо Алекс на картину, висевшую позади нее на стене. В тот момент меня беспокоил вопрос: темнеют ли с годами старые картины или их просто так написали?
Двор перед офисом тети выглядел так, будто булыжники были заложены здесь еще в Средние века, что, вероятно, так и было. Твердые подошвы тысяч студентов на протяжении нескольких веков отполировали края камней, сделав их круглыми. Я около получаса стоял там внизу, прислонившись к стене и наблюдая за студентами. Они выглядели так же, как ученики из моего интерната. Ничего в них не было такого, что объединяло бы их или как-то по-особенному выделяло бы среди остальных людей. Были среди них молодые люди с темной и белой кожей, азиаты, студенты в мягких брюках из хлопка, в коротких юбках, в костюмах, с рюкзаками, с папками, с джутовыми сумками, с книгами в руке. Сначала я думал, что не существует признаков, которые объединяли бы студентов университета в Кембридже, но потом я все-таки заметил, что все – прежде всего мужчины – ходили, чуть выше приподняв свою голову, не так, как я привык. Казалось, что они немного лучше остальных знают, кто они. По крайней мере, для меня это выглядело так.
Офис Алекс было отделан темным деревом, белые полки походили на полки из ИКЕА и были наполнены книгами, которые она так выстроила рядом друг с другом, что они стояли точно у переднего края полки. Каждая полочка, каждый уголок был максимально чист, в этой комнате вообще не было грязи, даже пыли.
Мы протянули друг другу руки, словно чужие люди, а впрочем, мы в какой-то степени таковыми и являлись.
Я уже привык молчать. Алекс посмотрела на меня и ничего не сказала, словно искала что-то в моих глазах.
– Здесь… действительно хорошо, – произнес я.
– Многие говорят, что это самый красивый колледж.
– Да, такие… красивые камни.
Мне казалось, что все колледжи выглядели одинаково, были старыми и располагались за толстыми стенами.
Алекс все время смотрела на меня, ни на мгновение не отводя от меня своего взгляда.
– А ты знаешь, кто основал колледж?
– Леди Маргарет Бофорт, – ответил я и обрадовался тому, что знал это. До этого я прогулялся по дворикам колледжа и прочитал эту информацию на одной из скрижалей.
– А знаешь ли ты, каким образом это произошло? – спросила Алекс.
Я покачал головой и посмотрел в окно. Во дворе стояли девушки-азиатки и фотографировали себя на свои планшеты iPad на фоне яблони.
– Леди Маргарет умерла в 1509 году, подавившись голубиной косточкой. Ее друг, епископ Св. Джон Фишер, незадолго до этого попросил ее основать в Кембридже колледж. Фишер был, наверное, или смелым мужчиной, или просто-напросто обманщиком. В любом случае, после смерти леди Маргарет он завладел ее завещанием и дописал черными чернилами, что часть наследства должна быть инвестирована в строительства нового колледжа Св. Джона.
Алекс замолчала на несколько секунд.
– А почему я тебе это рассказываю? – произнесла она.
Я пожал плечами.
– Потому что иногда обман – это средство, с помощью которого можно совершать добро.
Я пошевелил пальцами в ботинках – часто делал так, когда нервничал. Возможно, я что-то неправильно понял. Слово «обман» мне совсем не понравилось.
– Ханс, я хочу, чтобы ты учился здесь. У тебя будет стипендия, я это устрою. За это ты станешь членом одного клуба. Ты, наверное, ни разу о нем еще не слышал. Ты вступишь в клуб Питта.
Она посмотрела на меня в ожидании моей реакции.
– Извини, – сказал я без причины, но Алекс на это не отреагировала.
Девушки-азиатки во дворике фотографировали себя в полете, прыгая вверх. Кнопка съемки на планшете, казалось, срабатывала с опозданием. Девушки прыгали снова и снова.
Алекс продолжила говорить спокойным голосом;
– Ты должен будешь выяснить, что там делают боксеры университета. Ты ведь еще боксируешь… или нет?
– Извини, но я не понял ни слова, – сказал я.
– Я знаю, для тебя это звучит странно. Это клуб для молодых людей здесь в университете, которые считают, что они лучше других.
– Клуб?
– Что-то типа студенческого объединения. Ему уже несколько веков.
– И там сплошь боксеры?
– Нет, не только. Мне кажется, что в этом клубе они образуют нечто вроде союза. Но это только предположение. И если оно подтвердится, это будет что-то. Здесь боксировало очень много важных людей.
– И что тебя смущает?
– Не могу тебе сказать, – произнесла тетя.
– А почему?
– Ты будешь задавать ненужные вопросы в клубе.
– То есть я должен переехать в Англию, а ты не хочешь говорить почему?
– Можно сказать и так, – усмехнулась она.
Я попытался успокоиться, уставившись на картину, висевшую на стене. Не помогло.
– Это сумасшествие, – сказал я.
– Поосторожней с этим словом.
– Почему я должен сюда переезжать? – спросил я.
– Потому что это лучший университет в мире.
– Но это звучит абсолютно как безумие.
– У тебя здесь будет другая фамилия, чтобы никто не догадался, что мы родственники. Мы всегда так делаем, когда к нам приезжают дети политиков и миллиардеров.
Я улыбнулся, не понимая, почему, но не мог остановиться.
– А о чем вообще речь?
– Речь идет о преступлении, Ханс. Мне нужна твоя помощь, потому что я хочу расследовать одно преступление.
Я долго сидел, не произнося ни слова.
– Преступление, – сказал я тихо.
– В клубе Питта, – произнесла тетя.
– А как же полиция?
– Она не сможет нам помочь.
– Алекс, извини, пожалуйста, это что, какая-то шутка, которую я никак не могу понять?
Тетя выглядела серьезно.
– Я редко шучу.
Я выглянул из окна и увидел, что одна из девушек-азиаток быстро подняла свой пуловер, и в таком виде ее сфотографировали на фоне яблони. У нее были острые груди.
Я потерял мысль.
– Можно мне подумать об этом?
– Конечно.
В этот момент мир вокруг меня перевернулся. Алекс протянула мне руку. На этот раз я даже обрадовался, что мы не обнялись.
Я быстрым шагом пересек комнату. Во дворике поинтересовался у привратника, почему люди фотографируются у этой яблони. Мужчина в котелке сказал мне, что это как будто бы то самое дерево, яблоко с которого упало на голову сидевшему под ним Исааку Ньютону. Но на самом деле настоящее дерево росло в парке и было срублено, когда во время войны людям необходимо было топливо.
Некоторое время я ходил по городу и осматривался, прежде чем направился к вокзалу. Я гулял по дворам колледжей, рассматривая фасады, библиотеки и древние стены. Когда я приезжал сюда в первый раз, Алекс объяснила мне, из чего состояло это место и что университет был образован из независимых колледжей, в которых проживали студенты. Звучало все это слишком сложно для понимания.
Каждый камешек, казалось, считает себя важней всего того, о чем я когда-либо думал и что когда-либо в своей жизни видел. Некоторые колледжи выглядели как маленькие замки, а привратники перед ними были похожи на сторожей. У Королевского колледжа имелась часовня, по размерам похожая на собор. На лугу за ней паслась белая корова. Во дворе колледжа Гонвилл-энд-Киз росли нарциссы, и я прислушался к гиду, которая рассказывала, что все лестницы там были дополнены пандусами, чтобы Стивен Хокинг мог свободно передвигаться. Перед воротами Тринити-колледжа на страже стоял привратник в накидке с фиолетовой подкладкой. Когда я попытался пройти через ворота во внутренний дворик, он преградил мне дорогу и сказал что-то непонятное. На газоне стояли таблички, напоминающие о том, что входить сюда было запрещено.
Смеркалось, легкий туман расстилался над городом, пахло как аппетитное воскресное жаркое, по улицам спешили студенты. До поступления они выглядели по-разному, но теперь почти все носили черные мантии поверх костюмов, шерстяные пуловеры и блузки. Из-за этого они выглядели намного старше своих лет и намного важнее. Они были отчасти похожи на волшебников, входящих в одно сообщество. Эти молодые люди, казалось, устремлялись в одно и то же место. Я последовал за ними и попал в часовню колледжа Св. Джона, большую и могущественную, с разноцветными окнами и куполообразной крышей. Хор начал петь странный хорал высокими голосами. Я заметил, как студенты шептали что-то друг другу на ухо и были счастливы. Никто не чувствовал себя одиноким.
Приземлившись в Мюнхене, я просмотрел свои электронные письма и нашел там сообщение от Алекс. В нем было всего одно предложение, причем без приветствия и обращения: Художник должен знать, каким образом он может убедить остальных в правдивости своей лжи. – Пабло Пикассо. Я ничего на это не ответил.
Алекс
Бумагу нужно положить в папку на полке, ноутбук – в ящик стола. На столе не должно остаться совершенно ничего. Во всем должен быть порядок.
Ханс сделает то, о чем я его попросила. Он вырос и стал симпатичным молодым человеком. Он сделает это, даже если сам об этом еще не знает. Я видела его, когда он был еще ребенком, стоял в спортивном зале и искал в себе силы, чтобы ударить. Вот точно так же сегодня он искал в себе мужество. Он приедет, я уверена.
Дома я выпила стакан виски и выкурила три сигареты в небольшом садике перед домом, в котором выращивала цветы и немного зелени. Пионы уже почти отцвели. Я закрыла дверь дома на два замка и пошла в комнату, где стояла моя кровать.
Было сложно найти фирму, которая изготовляла роль-ставни, вообще не пропускавшие свет. Пришлось вызывать специалиста из Дублина. Я закрыла дверь спальни и опустила рольставни. Вот именно такая темнота должна быть в преисподней, подумала я и медленно выдохнула.
Лежа в кровати, я думала о Шарлотте и о том, существуют ли в этой жизни случайности. Как обычно, я ослабила петлю на правом краю кровати, обвила и затянула ее вокруг своего запястья, чтобы ночью рука не смогла дотянуться до моей шеи.
Ханс
Месяцы, оставшиеся до окончания школы, я провел в библиотеке, где учил так много, что мне часто удавалось забыть про Алекс. Иногда я думал о черных мантиях и о жизни, которая могла бы быть у меня, если бы я переехал в Кембридж. Для сдачи экзаменов я выбрал физику и математику. На выпускном я сидел на одном из последних рядов рядом с отцом Геральдом. Алекс так и не приехала. Я написал ей в одном из своих писем о времени вручения аттестатов и так и не ответил на ее предложение.
Один из учеников спел «Песню вечерней звезде» Вагнера и песню Герберта Грёнемайера. Директор школы сидел передо мной, и я видел, как он сделал заметку у себя в блокноте, чтобы не забыть сказать руководителю хора, что подобного рода музыка не совсем подходит для церкви. Когда он произносил речь, то процитировал Евангелие от Марка и упомянул Лотара Кёнига, иезуита и бывшего ученика колледжа Иоханнеса, который боролся в рядах Сопротивления против национал-социалистов. Директор сказал, что Лотар Кёниг должен стать образцом для всех нас, что он действовал в подполье до конца войны против нацистов. Что ценностями колледжа Иоханнеса являются собственная инициатива и гуманитарное мышление.
В библиотеке интерната была книга, описывающая жизнь всех известных выпускников колледжа. Главу о Лотаре Кёниге я прочитал еще зимой, когда нас занесло снегом. Кёниг планировал застрелить Гитлера выстрелом в затылок из снайперской винтовки на партийном съезде в Берлине, но был предан и сослан в концентрационный лагерь во Флоссенбурге. В 1946 году он умер от туберкулеза.
После окончания церемонии я обнял отца Геральда, взял свой чемодан и пешком ушел из интерната. Остальные ученики моей школы проезжали мимо меня в машинах, в то время как я шел по дорожному серпантину до ближайшей деревни. Я чувствовал себя так, словно у меня в горле ослабевал спазм, который так долго сжимал его, что начал восприниматься как нечто вполне нормальное. В итоге я заплакал. Я не стал вытирать слезы, и мне было наплевать, что мои одноклассники видели, как я реву, и сигналили мне.
Ее машина ехала вверх по улице, это был небольшой арендованный автомобиль, что меня абсолютно не интересовало, потому что главным было то, что она была здесь, чтобы забрать меня к себе. Она, правда, опоздала немного, но один час не имел никакого значения, когда ты ждал этого целых три года.
Алекс была одета в черную кожаную куртку, на шее у нее был шелковый платок. Она притормозила рядом со мной на проселочной дороге и открыла дверь машины со стороны пассажира.
– Поздравляю, дорогой Ханс! – сказала она.
– Ты приехала, – ответил я.
Мы поехали по проселочной дороге. Я не знал, что сказать, наслаждался обоюдным молчанием и испугался, когда Алекс внезапно начала говорить:
– Твоя учеба начинается через пять недель.
– Что?
– Я все уладила.
Я хотел было рассердиться, но вместо этого обрадовался.
– Почему я? – поинтересовался я после того, как понял, что в своем молчании она была лучше меня.
– Я доверяю тебе, – сказала Алекс.
Через какое-то время она добавила:
– Ты даже не представляешь, как ты мне нужен.
Мне было восемнадцать, и последние три года я мечтал о каком-нибудь приключении, которое избавило бы меня от скуки повседневности.
– Я согласен, – произнес я тихо, но отчетливо.
За четыре с половиной недели до начала учебы мы вместе с Алекс улетели в Англию, и я уже в первый день нашего пребывания там пожалел о том, что так рано приехал. В колледже еще никого не было, только докторанты и пара студентов из Пакистана, от которых пахло пряностью карри и которые запускали сделанные своими руками вертолеты во дворике часовни. Мне досталась небольшая комнатка с низким потолком, сквозь окно дул ветер, а камин был замурован.
Алекс до начала моей учебы пришла ко мне в комнату лишь однажды, протянула мне руку и сказала, что знает докторантку, которая могла бы мне помочь, и что я должен встретиться с ней в первый четверг на первой учебной неделе в восемь часов вечера на мосту за Тринити-холлом.
– Как ее зовут? – поинтересовался я.
– Она сама тебе скажет, не переживай, – сказала Алекс и ушла.
Чуть позже я написал ей письмо и позвал прогуляться. Пару дней я надеялся, что она проведет мне экскурсию по городу и пригласит на кружечку пива, но сейчас я понял, что это была всего лишь наивная детская надежда. Она ничего не ответила на мое письмо.
В следующий четверг я пришел на встречу с докторанткой на двадцать минут раньше назначенного времени. Я поднялся на пахнущий водорослями мост через реку Кам и прислонился к перилам. От этого на моей куртке остались зеленые следы, но мне было все равно.
На девушке был пуловер с капюшоном и обрезанными рукавами. Я приметил ее сразу, было видно, что она знала, кто я, и уже ждала меня.
Она пару раз прошла мимо меня по мосту. Я смотрел на воду и делал вид, словно не заметил ее, потому что не решался с ней заговорить.
– Ханс?
У нее был мягкий голос. Я обернулся. От нее пахло мылом и чем-то еще, наверное, мятными конфетами. Ее ресницы были длинными, а волосы светлыми. Я подумал, что если бы она сейчас засмеялась, то у нее на щеках появились бы ямочки. Но она не смеялась.
Она была не толстой, а какой-то мягкой, по крайней мере, так она выглядела. Я представил себе, что даже ключицы у нее были мягкими. У нее отсутствовали острые черты лица, встречающиеся часто в британском высшем обществе.
– Давай прогуляемся немного, – предложила она.
Мне было неприятно, что я не знал, кто эта девушка.
Солнце должно было уже вот-вот исчезнуть. Мы шли по переулкам, с двух сторон ограниченным толстыми стенами колледжа. Они были настолько высокими, что даже днем свет в переулках оставался немного тусклым. Девушка вывела нас на дорогу, по которой мы мимо туристов дошли к берегу реки Кам. Я шел за ней и никак не мог оторвать взгляд от ее плеч, когда ее пуловер без рукавов время от времени соскальзывал с них. Ее мускулы выглядели так, словно она привыкла к тяжелой работе.
Когда мы дошли до поля, расположенного за городом, и остались одни, она начала говорить. Звучало так, словно она заучила этот текст наизусть.
– Я могу помочь тебе вступить в клуб Питта, – произнесла она.
Она говорила без остановки, жадно вдыхая воздух в перерыве между словами. Она сказала, что один из членов клуба должен внести мою кандидатуру в список. Он должен вписать мое имя в книгу, которая лежит в холле при входе в клуб, а остальные члены клуба могут проголосовать за меня, поставив свою подпись. В итоге комитет решает, кого следует принять в клуб. Все это меня не интересовало.
Она сказала, что для меня очень важно выглядеть так же, как члены клуба, и посмотрела на мои кеды. И еще я должен был научиться тому, как члены клуба общаются с женщинами. Она пообещала мне организовать приглашение на вечеринку и…
Я остановился:
– Почему у тебя такие плечи?
Она остановилась в паре шагов от меня. Она была немного выше меня. Я впервые посмотрел ей прямо в глаза.
Косметики на лице не было.
– Что?
Я опустил глаза и замолчал.
– То, что я тебе рассказала, гораздо важней моих плеч. Ты понимаешь? В этом клубе есть преступники, – произнесла она.
– Да, я понимаю.
– Я очень надеюсь на это.
– А что они натворили? – поинтересовался я.
– Алекс считает, что мне не следует говорить тебе об этом.
– А откуда ты вообще знаешь Алекс?
– Она руководит моей кандидатской работой.
– А откуда ты знаешь про этот клуб? Мне казалось, что в нем только мужчины.
Ее губы тоже выглядели мягким. Она немного помолчала.
– Ты задал свои три бесплатных вопроса месяца, – произнесла она.
Я не знал, как мне на это реагировать.
– Это Кингстон, – сказала она, немного помолчав, и указала на черного коня, стоявшего на пастбище вдалеке позади меня.
– Я хочу знать, что я здесь делаю, – сказал я, но девушка ничего мне не ответила и пролезла через балки забора.
– Не бойся, – сказала она.
Мне не понравилось, что она обращается со мной, как с ребенком. И мне не хотелось идти на пастбище, но я последовал за ней, потому что не хотел выглядеть трусом, хотя и был таковым на самом деле. Конь скреб копытами землю. Я остановился в двух метрах от него.
– Он тебя укусит, если ты будешь его бояться, – сказала она и похлопала животное по боку.
Конь прижал уши и подошел ко мне. Я не двигался, пока он обнюхивал мои волосы и руки. После этого я пошел обратно к забору.
– Ты боишься, малыш, ты слишком сильно боишься, – крикнула мне вслед девушка.
Мы шли рядом вдоль реки, ощущая запах сжигаемых сосновых дров, с помощью которых люди топили свои судна для жилья, стоявшие корпус к корпусу на берегу реки Кам. В городе мы увидели башню часовни нашего колледжа, возвышавшуюся над всеми остальными зданиями.
– Тебе понадобится больше мужества, чем сегодня вечером.
Я не ответил. Меня удивило, что она говорила о мужестве. Она выглядела так, словно все это время собиралась заплакать. Но одновременно в ней чувствовалась и решимость. Всегда нелегко узнать что-то по лицу человека, с которым знаком совсем недолго, но эта девушка определенно чего-то боялась. Уж я-то знал, что такое страх.
– Я, наверное, должен поблагодарить тебя за то, что ты мне помогаешь, – сказал я.
Мы одновременно кивнули.
– Спасибо, – произнес я.
Я протянул ей руку и сказал, что охотно прогулялся бы с ней еще немного, повернулся и отправился обратно в сторону загона для лошадей.
– Так как же тебя все-таки зовут? – крикнул я, отойдя на пару метров от девушки.
– Не заблудись, малыш, – ответила она.
Некоторое время я чувствовал, как она смотрела мне вслед.
Решив, что она ушла уже далеко от меня, я перелез через забор загона. Конь подошел ко мне, я одним движением запрыгнул ему на спину. Пару мгновений сидел не шевелясь. Я чувствовал стук сердца животного, которое билось в два раза быстрее моего. На минуту я испугался, что мог позабыть верховую езду, потому что со дня смерти мамы не садился на коня ни разу. Немного прокатившись верхом, я уже не знал, нужно ли мне беспокоиться или быть благодарным, что я оказался в этом месте. Я соскользнул со спины коня.
Мои ноги оставили следы в траве, роса промочила мои кеды. По дороге домой я думал о том, что не знал ее имени.
Шарлотта
Я ощущала внутри себя два виски с содовой, которые выпила в пабе. В саду колледжа я присела на скамью и вдыхала ночной воздух, чтобы снова протрезветь.
После расставания я направилась за этим Хансом. Его прислала мне Алекс, а это означало, что мне не стоило его бояться. Ведь это был всего лишь юноша, максимум лет девятнадцати. В темноте я тайком пошла за ним и сама себе показалась при этом ужасно глупой. Но мне очень хотелось знать, что он делал один на лугу, поэтому я спряталась за деревом возле загона и наблюдала, как он запрыгнул на Кингстона. Я уж было подумала, что он упадет, ведь конь никому не давал оседлать его, только мне. Но когда я увидела, как он скачет, то впервые подумала, что в итоге все могло бы закончиться хорошо. Однако вскоре от этой мысли снова не осталось и следа.
Ханс
Примерно через месяц после начала учебы я проходил через холл при входе в клуб Питта и надеялся, что там никто не узнает, кто я и почему пришел сюда.
В Интернете я прочитал, будто принц Чарльз сказал однажды, что клуб Питта за одну ночь дал ему больше, чем три года учебы в Тринити-колледже. Но принц мне был неинтересен.
Во время этого первого визита в клуб я попытался запомнить все. Прожжённые участки на ковре, лица, вид черепа антилопы гну на стене. По углам стояли вазы с огромными белыми лилиями. В начале недели я обнаружил в своем почтовом ящике приглашение. Я подумал о блондинке, которая сказала, что поможет мне. Возможно, что ее тоже пригласили. Она казалась мне немного странной, но я надеялся, что она придет. Это была первая вечеринка в моей жизни, и было что-то фальшивое в том, что я попал сюда не по своей воле, а потому что какая-то чужая женщина без имени обеспечила мне приглашение. Я только с шестой попытки смог завязать себе галстук.
Позади меня стоял молодой человек с округлой спиной и симпатичным лицом, который мягкими движения подталкивал меня в сторону бара. Это был Билли, студент факультета машиностроения, с растрепанными волосами и небольшим животиком. Он был пьян, от него пахло пóтом, и вообще, он производил впечатление немного опустившегося человека. Три недели назад я встретил его на тренировке и кивнул в знак приветствия. После тренировки он ждал меня у стоянки велосипедов.
– Привет, я Билли.
– Привет.
Мы молча проехали часть пути на велосипедах, и я был рад, что кто-то едет со мной рядом.
Пару дней спустя я получил по электронной почте письмо, в котором Билли интересовался, не соглашусь ли я на дополнительные занятия, чтобы закрепить результаты основных тренировок. Мы встретились пару раз: в первый раз мы проплыли в холодной воде реки Кам, а во второй – пробежались по лесу. Билли валялся в грязи и говорил, что стал единым целым со стихиями. После этого он грязными руками достал из рюкзака термос, и мы выпили чай с молоком. Я заметил, как он краем глаза наблюдал за мной. Билли поговорил немного о том, как пахнет мокрая земля, а затем сказал, что всегда чувствует себя так одиноко, находясь среди боксеров. Я молча стоял рядом – я еще никогда не говорил о том, как одиноко мне. Билли чокнулся со мной пластиковым стаканчиком с чаем. Я подал ему руку. Возможно, это выглядело слишком формально, но я чувствовал, что так было правильно. Мы ощущали грязь на наших руках, и я думал о том, что вместе мы чувствовали себя лучше, чем поодиночке.
Бар был такой чистый, что даже блестел. Лысый официант поставил два стакана с розовой жидкостью, которые никто не заказывал, на барную стойку. «Это напиток Питта», – сказал Билли и выпил до дна свою порцию. Я сделал один глоток, жидкость была похожа на водку и лимонад. Билли прислонился спиной к барной стойке и несколько минут молча наблюдал за тремя громкоголосыми мужчинами, обладателями мускулистых, сильных тел натренированных боксеров, в светлых блейзерах с эмблемами в виде красного льва. Не глядя на меня, Билли сказал, что такой голубой блейзер получают в случае победы над Оксфордом.
– Богатые обезьяны. – Он взял следующий стакан. – А остальные стоят снаружи и жаждут принадлежать к этой элите. В Кембридже есть только два типа людей: одни до абсурда богаты, а другие пытаются казаться богаче, чем они есть на самом деле. Иногда мне кажется, что только я один здесь нормальный, – сказал он.
Одного из мужчин в голубом блейзере я уже видел на тренировке. Он был высокого роста, худой, со светлыми волосами, чем-то немного похож на сёрфингиста.
– А кто этот сёрфингист? – спросил я.
– Высокий? Этому никогда бы не пришло в голову заниматься сёрфингом.
Я кивнул.
– Это худший сноб из всех, кого я знаю. Его зовут Джош.
– Джош, а дальше?
– Джош, мать его, Леван.
– Он явно не твой друг, не так ли?
Билли засмеялся и сделал большой глоток:
– Я могу кое-что рассказать тебе про этого шутника. Эту историю все здесь знают. Однажды он вместе с двумя своими друзьями – кажется, из Харроу – присутствовал в лондонском отеле The Goring в то время, как там подавали послеобеденный чай.
– Где?
– В отеле The Goring. Супердорогой отель. За 55 фунтов ты получаешь пшеничную или ячменную лепешку и огуречные сэндвичи, сколько хочешь. За 200 фунтов ты можешь выпить Pol столько, сколько твоей душе угодно.
– Pol?
– Это шампанское, Ханс, Pol Roger.
У меня загорелись уши. Я чувствовал себя не в своей тарелке.
Билли мягко ударил меня кулаком в лоб и продолжил рассказ:
– Кстати, неплохой гешефт[4] для отеля, потому что туристы из Азии, например, в состоянии выпить только половину бокала шампанского, а саудиты вообще не пьют алкоголь, но вот шампанское заказывают. Так вот, Джош заказал сразу несколько бутылок. Это смутило официанта, но Джош достал упаковку двадцатифунтовых купюр и сунул ее молодому человеку в карман пиджака, предназначенный для платочка. В конце вечера парни тайком вылили пару бутылок в вазу с подсолнухами. Когда официант принес счет, Джош направился к одной из тележек с десертами. Там сидела пара, которая как раз праздновала десятую годовщину свадьбы. Так вот, Джош расстегнул ширинку, положил свой член прямо на торт «Опера», покрытый белым шоколадом, и произнес: «Я хотел бы заплатить».
– Ого, – сказал я.
Билли не засмеялся, он медленно покачал головой:
– Видимо, у него огромный пенис.
– Откуда ты обо всем этом знаешь? – спросил я.
– Без понятия. Да эту историю уже все знают.
– А, понятно.
– Есть еще одна история. Про его отца есть статья в Википедии, в которой говорится, что он владеет островом Гора Михаэля и что он якобы поддерживает организацию-преемника чертовых чернорубашечников.
– Ты загуглил его?
Билли посмотрел на меня так, словно этот вопрос был неприятен для него.
Я не знал, кто такие чернорубашечники.
Диджей включил музыку, и басы ударили с такой силой по всему дому, что из трещин в покрытии потолка посыпалась пыль. Открылась дверь, и в клуб зашли первые девушки. Темой вечеринки в приглашении значилось слово «Бог». Тела трех блондинок были обсыпаны золотой пылью, а за плечами у них были прикреплены ангельские крылышки. Еще одна девушка была в белом, полупрозрачном шелковом одеянии, с цветами в волосах. Она направилась прямо ко мне.
– Привет, – сказала она.
– Привет.
– Мы знакомы? – спросил Билли.
Она проигнорировала его.
– Тебе нравится мой костюм? – спросила девушка и подошла еще ближе.
– Эээ… да, он хорош.
Она постучала пальцами по своему подбородку:
– Я Фавн.
Ее зрачки были величиной с пару леденцов.
– А это кто? – спросила она, указав пальцем на Билли.
– Это…
– Я – противоположность Фавна, – сказал Билли.
– Ты состоишь в этом клубе? – спросила меня девушка, не обращая больше никакого внимания на Билли.
Я покачал головой, давая понять, что не являюсь членом клуба.
– А что это за русская цепочка? – спросила она.
Кончики ее пальцев коснулись цепочки из красного золота на моей шее – она немного сдвинулась под моим воротником.
– Это подарок, – сказал я и пожалел, что не снял ее перед тем, как прийти сюда.
Через час в клубе было уже столько народу, что мне, чтобы продвигаться вперед, нужно было отодвигать людей в сторону. Женщин было раза в три раза больше, чем мужчин.
Один из ангелов и индийский бог Ганеша потянули меня за руки на танцпол. Ангел сказала:
– По-любому препати лучше, чем сама вечеринка.
Я никогда не понимал танцы. Я не знал, куда деть свои руки. Но на танцполе было так много народу, что я ощущал себя частью этой массы и двигался так же, как все. Какая-то девушка случайно ударила меня локтем в висок, другая прорычала что-то мне в ухо. Еще одна изобразила нацистское приветствие. От кого-то пахло жареной рыбой.
В интернате, когда другие парни по выходным ездили на дискотеку в соседнюю деревню, я всегда оставался в школе. Они еще говорили всегда, что собираются в клуб, но это, конечно, было совсем не то, что здесь.
– Крутая вечеринка, – прокричала одна девушка.
– Точно, – так же громко ответил я.