Талия Хибберт
Больше жизни, Хлоя Браун!
– Мне не настолько плохо. – Хлоя закатила глаза и оставила сестер сидеть в гостиной.
Стянув с себя несколькодневную пижаму и усевшись на пластмассовое сиденье в ванной, она возблагодарила Бога за удобства для инвалидов, которыми располагали все квартиры на первом этаже. Взяв шампунь и кондиционер, Хлоя включила воду и, наклонив голову, сунула ее под душ.
Последние несколько дней выдались так себе. Слазав на то дерево, она влипла в выбешивающий ее замкнутый круг. Физическое перенапряжение привело к болям и нехватке «ложек»[6], то есть отупляющему утомлению; которые привели к дополнительным лекарствам и бессоннице; которые привели к снотворному и совершенно затуманенному сознанию; которые привели к, говоря коротко, жалкому состоянию.
Обнаружив, что застряла в этом круговороте, Хлоя, как предполагалось, должна была предпринять определенные действия. Например, пообщаться со всеми своими несуществующими друзьями, несмотря на неспособность почистить зубы и переодеться. Например, заставить свое измученное тело изгибаться в приносящих одни страдания позах пилатеса, потому что это та-а-ак полезно для мышц. Например, помедитировать, видимо, чтобы глубже осознать, как сильно она обижена на собственные нервные окончания. Предполагалось это все, само собой, врачами-консультантами, которые сами по себе были довольно умными, но никогда не жили в теле, находящемся в состоянии постоянного кризиса.
Что Хлоя делала на самом деле, так это с почти религиозным рвением принимала свои таблетки, писала мудреные списки, играла в «Симс» и просто старалась переживать день за днем. Иногда было тяжело, но она справлялась, делая все, что считала необходимым.
Прямо сейчас ее боли утихли до небольшого фонового шума, а в голове впервые за много дней прояснилось. Она соскребла с головы трехдневный лихорадочный пот и улыбнулась, трогая пальцами милые завитушки на корнях. Почти пора делать новое химическое выпрямление; у нее не было сил заботиться о естественной текстуре своих волос, какой бы симпатичной она ни была. Нанеся на волосы кондиционер, Хлоя чрезмерно щедро намылилась душистым мылом, приподнявшись ровно настолько, чтобы удалось его смыть. Она понаблюдала, как вода уносит с ее кожи белые островки пены, – будто облака плывут над землей. Когда Хлоя до смерти уставала быть до смерти уставшей, она цеплялась за подобные моменты: первый душ после обострения.
За мгновения блаженства следует держаться рукам и ногами.
Некоторое время спустя Хлоя была чиста, суха и одета в аккуратное чайное платье с джемпером под стать – хотя все ее джемперы выглядели как кардиганы. Ей нравились пуговички, но ее пальцам не всегда удавалось с ними справиться. Ее очки были свежепротерты, а волосы закручены в блестящий пучок. Она приняла противовоспалительные, самые слабенькие болеутоляющие, а также таблетки, восстанавливающие кишечник от воздействия остальных препаратов.
Потом вернулась в гостиную, демонстративно проигнорировала своих препирающихся сестер и написала несколько списков: кому отправить имейлы, какую работу доделать, какие дневники настроения и питания заполнить. Под конец она сделала в дневнике одну пометку, в разделе планов на неделю. Пометка представляла собой одно-единственное слово.
Рэд.
Хлоя не была уверена, что еще написать. Что вообще можно написать о мужчине с волосами как огненный каскад, с серебряными кольцами на пальцах; о мужчине, который всем улыбается и не испытывает от этого ни капли неловкости; о мужчине, который является полной противоположностью скучной Хлое Браун?
Очевидно, только его имя.
Вынырнув в реальность, она обнаружила, что сестры спорят о Леди Гаге – ну конечно, о чем же еще?
– Это был переходный этап. Все спотыкаются, когда растут.
– Это был полный крах, Ив. Ну то есть! – Дани взмахнула руками. – После величия «Born This Way»…
– Тебе нравится «Born This Way» только потому, что он темный и злой и весь такой «ра-ра-ра».
– Не сходи с ума. Он мне нравится потому, что он беспардонно сексуальный и иронично-немецкий.
– Сама ты сошла с ума.
– Говорит женщина, которой больше нравится «Paper Gangsta», а не «Judas».
– Ох, да бога ради, – фыркнула Ив с явным отвращением. – Эта песня – ярчайший пример потраченного впустую вокального таланта.
Дани изогнула бровь:
– Милая. Такое ощущение, что ты не слышала ни одной песни Майли Сайрус.
Сердитый напор Ив пошатнулся, а потом рассыпался в прах. Она хихикнула. Дани засмеялась.
Хлоя возвела очи горе́:
– Если вы двое уже закончили…
По правде говоря, их вообще не должно было быть здесь. У Дани имелся нескончаемый список университетских заданий, а Ив вечно делала какие-нибудь одолжения кому-нибудь из ее многочисленных друзей. Но они все равно пришли, потому что работали родительскими агентами в тайной войне Проверок Здоровья Бедной Хлои – и потому, что хотели убедиться, что она не отключилась в душе и не разбила себе черепушку. Хлоя тоже хотела, чтобы этот вопрос держали на контроле, так что в дни, подобные этому, очень ценила их присутствие. Но у обеих были свои дела, свои жизни и так далее.
А у Хлои был пункт в списке, который требовалось вычеркнуть. И теперь оставалось только запустить процесс.
Так что она выставила сестер из квартиры, расцеловав их в щеки, договорившись как-нибудь посмотреть вместе фильм, пообещав навестить Джиджи – Ив должна была передать это сообщение – и осыпав их саркастическими замечаниями, потому что скорее умерла бы, чем сказала «спасибо». Она не всегда была такой – язык за зубами, чувства под замком. Но помощь и забота, даже от любимых людей – даже когда она в них нуждалась, – действовали ей на нервы. Напрягали, или, скорее, изматывали. Откровенно – и виновато – говоря, иногда простая благодарность оставляла во рту привкус едва подслащенной горечи. Так что Хлоя перестала благодарить людей вообще.
Когда сестры ушли, она почувствовала себя опустошенной и странно одинокой, несмотря на то что Клякс выбрался из своего укрытия. Она встала посреди пустой гостиной, благодаря Дани ставшей теперь немного прибраннее, и уставилась на противоположное окно.
Само собой, она погуглила Рэдфорда. Даже включила ради этого стационарный компьютер с двумя мониторами, стоящий у нее в спальне, хотя ноутбук с тачскрином и гора подушек были куда удобнее. Ей просто хотелось увидеть столько визуальных деталей, сколько возможно. Это было чисто профессиональное занятие: она хотела выяснить, есть ли о нем уже что-нибудь в интернете и права ли она была, решив, что сайт ему нужен для целей, связанных с творчеством. Она не знала точно, чего ожидать, – но в итоге обнаружила фотографии его работ, настолько прекрасных, что у нее перехватило дыхание, на многочисленных сайтах и страничках фанатов, интересующихся друг у друга, куда подевался Рэдфорд Морган.
«Он занят – очаровывает жильцов в многоквартирном доме Южного Ноттингемшира. И да, отвечая на ваши бесчисленные вопросы, он действительно еще пишет».
Также она нашла несколько таблоидных фото, которые удивили ее гораздо больше его таланта и популярности. На них крупный, суровый Рэдфорд Морган покидал гламурные мероприятия под руку с какой-то большезубой мажористой блондинкой. Женщина была привлекательная и хорошо одетая – блестящие волосы, дизайнерская обувь. На Рэда она смотрела как волк на овечку.
На этом Хлоя бросила поиски. Почему-то от этих фото по ее спине пробежал холодок. Появилось чувство, что она уже не просто гуглит, а… разнюхивает. А она давно уже пообещала себе прекратить. По этой самой причине она решила выкинуть из головы все, что обнаружила, и делать вид, будто не знает о жизни Рэда ничего. На консультации по поводу сайта она будет воплощением неведения, а следовательно, невинности.
По крайней мере она надеялась.
Глава шестая
Когда Рэду было шесть или семь, у него была нянька по имени Мэнди. Мэнди самой было около тринадцати, но она присматривала за ним по вечерам за десятку в неделю, чего в те времена хватало ей на уйму сладостей, а иногда и на сигареты, которые она тайком покуривала. Она обожала читать, но одновременно ей хотелось хорошо выполнять свою работу. И она нашла компромисс: укладывала Рэда спать пораньше и час или два читала ему вслух книжку. И Рэд по сей день винил Мэнди в том, какие странные ему снились сны.
Благодаря «Алисе в Стране чудес» и «Питеру Пэну» они всегда были чуточку чересчур реалистичными. Он видел цветные сны, сны про Зазеркалье, сны про кроличьи норы. Сны, в которых падающие звезды озаряли пурпурным светом закатные небеса цвета кровоподтеков, люди возникали перед ним вихрями, а под кожей жила музыка. Это было не совсем нормально, но с возрастом он привык. Поэтому-то сон, приснившийся ему прошлой ночью, так взбудоражил его.
Сон прошлой ночи был каким-то иным.
Начать с того, что он был темным, кромешно-черным, как будто весь свет внутри его головы выключили. И жарким – жарким, как вечер в середине лета, когда воздух знойный и душный. И в нем Рэд был с женщиной. Касался ее, целовал, проснулся с собственным семенем на животе и ее именем на губах.
Хлоя.
Подтекст этого сновидения, мягко говоря, не привел его в восторг. Влажные сны случались у него редко, поскольку он был взрослым мужчиной, а если и случались, то в них он видел радостных безликих женщин, которые не возражали, чтобы им кончали на грудь. Может, Хлоя тоже не возражала бы – во сне так точно, – но она явно не была ни радостной, ни безликой. И без оргазма его не оставила.
Однако он никак не мог перестать прокручивать этот сон в голове. Этот охренительно фантастический сон.
Проведя утро за мелким ремонтом, а день – за возней с батареей в 3В в попытках выпустить из нее воздух, – что было впечатляюще, потому что налажать с выпуском из батареи воздуха, по идее, должно быть категорически невозможно, – Рэд сдался и пошел домой. Теперь он сидел у себя в спальне, как дурак, как будто возвращение на место преступления поможет ему восстановить концентрацию. Очень, на хрен, маловероятно, но, господи, так больше продолжаться не может.
Рэд откинулся на подушки и вздохнул. Он начинал подозревать, что неподходящие женщины для него – какой-то фетиш. Сначала Пиппа, теперь эта нездоровая заинтересованность Хлоей. Это было не совсем влечение, это просто не могло быть им, потому что Рэда возбуждали только женщины, которые ему по-настоящему нравились. Нет, это было что-то другое. Что-то, что даже сейчас нашептывало ему на ухо, обжигая кожу воспоминаниями о прошлой ночи, подавляя благие намерения и заставляя член напрячься. Рэд сделал вдох, потом другой. Закрыл глаза и побарабанил пальцами по простыням. Боролся с внезапным порочным искушением, сколько мог.
Мог он, как выяснилось, примерно пять секунд. А потом треснул, словно испорченное яйцо.
Он по-прежнему был в своем форменном комбинезоне, так что хватило всего одной руки, чтобы расстегнуть пуговицы, сунуть ладонь за пояс трусов и обхватить член. Когда мозг услужливо подсунул трехдневное воспоминание о голых лодыжках Хлои и ее блестящих от влаги ключицах, Рэд одновременно испытал отвращение к себе и облегчение. С одной стороны, было чрезвычайно странно, что таких мелочей ему хватает, чтобы возбудиться. С другой – это было весьма удобно, потому что голой он ее явно никогда не увидит.
Зато представить мог вполне. И представил. В его голове Хлоя Браун лежала в его постели – потому что там ей и было место. Он понятия не имел, почему, и Хлоя-Из-Его-Головы была не в том состоянии, чтобы что-то объяснять, но это было определенно так. Он чувствовал ее мягкую кожу своей, ее дыхание на своем ухе, ее ногти, впившиеся в его бицепсы. Фантомный запах преследовал его, соленый, как океанский воздух летом – или как пот между телами двух людей.
Он стиснул основание ствола, и удовольствие пронзило его электрическим импульсом. Свободная ладонь обхватила тяжелую мошонку, переполненную, крепкую и тугую. Рэд не знал, радоваться или беспокоиться, когда понял, что долго не продержится. Минуту максимум. Он принялся грубо ласкать себя, двигая кулаком, а достигнув набухшей головки, размазал предсперму по чувствительной коже большим пальцем.
Его так и тянуло войти в нее, но вместо этого он спустился вниз по ее обнаженному телу. Закрыв глаза на собственную слабость, он вдыхал ее, окутанный ее жаром. Наклонил голову. Провел по ней языком, раздвигая пухлые губы, чтобы подразнить клитор и ощутить на вкус ее мокрую, пылающую щелку. В реальном мире он содрогнулся – словно его тело больше не могло этого выносить. Следующий вдох получился рваным. Он начал двигать рукой быстрее, подумав, как она среагировала бы, как стиснула бы его бедрами, выгибаясь вверх, к нему навстречу, и как ее опасный голос прохрипел бы его имя…
В дверь постучали.
Рэд вскочил с кровати и уставился на себя: комбинезон расстегнут – маленькое развратное окошечко, демонстрирующее торчащий член, служит неопровержимым доказательством того, чту он почти сделал. Но, лихорадочно сказал себе Рэд, прошлая ночь не считается, потому что это был всего лишь сон, а этот раз не считается, потому что он так и не кончил. Не считается. Все нормально.
Он прочистил горло, спрятал предательский член и направился в ванную, по дороге крикнув в сторону двери:
– Одну секунду.
Последний голос, который он хотел бы услышать, отозвался:
– Конечно, не нужно из-за меня спешить.
Тон был бодрый и невозмутимый – значит, как ему теперь было известно, она шутит.
Рэд замер, спрашивая Господа, что ж он такого натворил, чтобы заслужить это, а потом вспомнил, чем занимался около шестидесяти секунд назад, и угадал ответ. Надеясь, что ошибся, – прекрасно зная, что нет, – он выдавил:
– Хлоя?
– Очень проницательно, мистер Морган.
Черт!
– Просто… подожди немного, – попросил он, резко возвращаясь к реальности.
С бешено колотящимся сердцем кинулся в ванную. Руки были вымыты, горящие от неловкости щеки охлаждены водой из-под крана, а комбинезон – застегнут. Полностью. До самого верха. У Рэда появилась нелепая мысль, что рядом с Хлоей его нравственность в опасности, – и это была самая странная мысль в его жизни. Он собрался – в конце концов – и пошел открывать дверь. А увидев Хлою, понял, почему никак не мог выкинуть ее из головы.
Его сны не могли воссоздать ее детально. Что-то в ее образе было слишком впечатляющим, чтобы запомнить его в точности, будто мозгу не хватало ресурсов. Хлоя смотрела на него своими бездонными глазами, сложив руки под грудью, – но туда он смотреть не будет – и изогнув брови. Одна, как всегда, была чуть выше другой. Так же, как один уголок ее сочных губ был приподнят немного сильнее, от чего складывалось впечатление, что Хлоя ухмыляется.
Хотя, вообще-то, она и ухмылялась. Склонила голову и поинтересовалась:
– Что, ради всего святого, с тобой стряслось?
Рэд резко поглядел вниз, ища, что могло его выдать. Мешковатый покрой одежды скрывал тот факт, что его член по какой-то причине все еще стоял. Он уставился на свои руки и обнаружил, что на них, вопреки обыкновению, нет ни следа краски, а что самое главное, ни следа спермы. Потому что он не кончил. И это была ключевая информация. Он встретился с ней взглядом и так спокойно, как только мог, спросил:
– В каком смысле?
Хлоя подозрительно посмотрела на него.
– Ты весь красный. Волосы растрепаны. И… – Она подалась поближе, всматриваясь в его грудь: – У тебя, кажется, пуговицы неправильно застегнуты.
Ох, твою мать! Она знала. Откуда-то – возможно, потому, что она ведьма, являющаяся в его сны, – она знала. А сейчас она этим воспользуется, как оружием против него, потому что именно так люди вроде нее и поступают. Ему это было известно. Прекрасно известно. Он…
– Рэдфорд Морган, – строго сказала Хлоя, – ты что, спал на работе?
Рэд почувствовал такое облегчение, что чуть не отключился на фиг. Он вцепился в дверной косяк и испустил тяжелый вздох, наклонив голову, от чего лицо скрылось за волосами. Потом вспомнил, что пытался казаться нормальным, а не типом, мастурбирующим на женщин – жильцов, – с которыми едва знаком. Он выпрямился и прочистил горло – самым виноватейшим образом. Хлоя таращилась на него с явным недоумением.
– Да, – соврал он. – Подремал немного.
– Хмм. Видимо, ты из тех людей, кто недооценивает пользу десятичасового ночного сна.
– Я думал, восьмичасового?
– Чушь. Определенно десяти.
Блеск в ее глазах давал знать, что она собралась спорить. Рэд решил с ней не связываться и попытался найти другую тему. Его взгляд наткнулся на жесткую черную сумку, свисающую с ее плеча:
– Ты мне что-то принесла?
– В каком-то смысле. Это мой ноутбук. Я подумала – загляну и узнаю, нет ли у тебя времени для консультации.
Она шагнула вперед. В одном этом коротком шаге было столько властности, что Рэд машинально попятился. И вот она внезапно уже у него в квартире. Как, блин, это произошло? И как он теперь должен ее выставить?
Рэд открыл рот, чтобы сказать «уходи, пожалуйста», но потом вспомнил, что он не какой-нибудь грубый мудак, и сдержался. Факт состоял в том, что он не выносил мужчин, которые относились к тем женщинам, которых хотели, как-то иначе, чем ко всем прочим людям. И вообще, тот сон – ерунда. Ему просто надо всласть потрахаться, а Хлоя была несомненно шикарная, вот его подсознание и слепило два этих факта. Всего и делов.
Рэд закрыл дверь и сказал:
– Ага. Я не занят.
– Чудесно.
Ее улыбка была легкой и невозможно солнечной. Хлоя повернулась к нему, и юбка всколыхнулась вокруг ее ног. Юбка эта была пышная, винтажная, белая с яркими красными маками на подоле. Рэду она понравилась. Но, опять же, ему нравилось все чопорное барахло, которое она носила. Он невольно позволил своему взгляду скользнуть по ее ногам. Сегодня он снова мог лицезреть ее голени, как и ее щиколотки, перехваченные кожаными ремешками блестящих туфелек. Он впитывал каждую деталь, как какой-нибудь викторианский тип, страдающий от недостатка секса.
– Ты в порядке? – спросила Хлоя.
– Нормально.
Ее глаза за бирюзовой оправой сузились:
– Ты сегодня какой-то сам не свой.
– Ты не знаешь, какой я на самом деле.
Последовала пауза, прежде чем она признала:
– Это правда.
Плечи у нее по-прежнему были выпрямлены, а нос твердо задран вверх, но на какой-то миг она показалась ему… уязвленной. Как будто он огорчил ее.
Его первым порывом было извиниться. Потом Рэд вспомнил, что сказал правду, что она ему не нравилась и что она определенно за ним подглядывала. Ему не следовало переживать о ее чувствах. Он не собирался переживать о ее чувствах.
Он повел ее в гостиную, но на середине коридора вспомнил, что у него, вообще-то, нет гостиной, поскольку он переоборудовал ее под мастерскую. Вспомнил стульчик, стоявший у Хлои на кухне, – мягкий и плюшевый, с удобной спинкой. Остановился. Нахмурился ни на что в частности, а может сам на себя, и сказал:
– Пожалуй, тебе будет не очень-то удобно на шаткой деревянной табуретке, да?
Она мимолетно, неуловимо поморщилась, но он все равно заметил. Заметка на будущее: перестать так сурово смотреть на Хлою.
– Не очень-то удобно, да, – неловко согласилась она.
Судя по тому, как она избегала встречаться с ним взглядом, она не знала, как сказать: «Я категорически не смогу сидеть на шаткой деревянной табуретке». Он бы списал это на застенчивость, но прекрасно знал, что она не застенчива. Так почему она не раздает наглые команды направо-налево, как три дня назад?
Может, ей неудобно, потому что ты такой унылый недоумок.
О да! Может. На лицо Рэда без его ведома набежала легкая хмурая тень. Воздух в коридоре завибрировал от напряжения, целиком и полностью исходящего от него. Чувство вины запустило когти в его тело. А он, в свою очередь, запустил руку в волосы:
– Слушай… Прости, если я веду себя как козел. Я, эм… все-таки толком не отдохнул.
Хлоя натянуто улыбнулась и пожала плечами:
– Ничего страшного, если ты передумал.
Он задал очень умный вопрос:
– Что?
– Насчет нашего договора. Я тебя консультирую, а ты меня покатаешь.
«Не в этом смысле покатаю», – одернул он свой член.
– Я понимаю, что вынудила тебя, – продолжила она. – Есть у меня такая склонность.
Никогда бы не подумал.
– Но, если ты передумал, пожалуйста, так и скажи. Не переживай о моих чувствах. У меня их очень мало.
Судя по ее тону, Рэд понял, что насчет последнего она нагло врет. Когда Хлоя шутила, ее голос становился чуточку серьезнее, чем когда она действительно говорила серьезно. И все же он не смог удержаться от возражений:
– Уверен, их у тебя не так уж и мало.
Она снова пожала плечами.
– Я не передумал, – сказал он ей.
Хлоя слегка улыбнулась, и его сердце пропустило удар. Ее озарила такая тихая, тайная радость, она была такая невозможно милая, что Рэд просто – просто не мог – ой, да твою же мать!
– Тогда хорошо, – сказала она с робким теплом в голосе.
Ой, да твою же мать! Даже если бы она нахамила ему и заставила почувствовать себя настоящим чудовищем, он не мог вести себя по-мудацки с Хлоей Браун – больше не мог. Рэд принял этот факт и пообещал себе, что не будет повторять прежних ошибок. Не запнется и не полетит в жизнеразрушающую черную дыру, придумывая оправдания идеальной, на первый взгляд, женщине. Да ему бы и не удалось. Во-первых, он не считал, что Хлоя идеальна. Во-вторых, между ними ничего нет и никогда не будет. Так что вот. Он в полной безопасности.
Некоторое время они стояли, таращась друг на друга, как два дурака. В итоге Рэд прочистил горло и сказал:
– Смена плана. Не возражаешь посидеть у меня в комнате?
Губами она не улыбнулась, но глаза ее засияли, как бриллианты:
– Не знаю. Ты же не собираешься меня соблазнять, правда?
Он чуть не подавился собственным языком.
– Боже милостивый, – засмеялась Хлоя, пока Рэд собирался с духом и с мыслями. – Не надо так ужасаться!
– Я не… в смысле… «ужасаться» – это очень сильно сказано.
Она покачала головой:
– Серьезно. Я просто пошутила, Рэдфорд.
– Рэд, – поправил он, потому что больше сказать было нечего.
– Я просто пошутила, Рэд.
Он снова прочистил горло:
– Просто чтобы, эм, просто чтобы прояснить, ты… ты не выглядишь ужасающей.
– Конечно нет, – ответила Хлоя. – Я чрезвычайно привлекательна. Так что же – пойдем наконец сядем?
Рэд сдержал улыбку и повел ее к себе в спальню. А потом задумался о том, чем же он, блин, думал. Недотрах что, снижает уровень интеллекта? Возможно. Это было единственное разумное объяснение тому, что он решил впустить Хлою в свою комнату, – она же место, где он почти кончил на эту женщину. Он не мог посмотреть на нее. На кровать он не мог посмотреть тоже, и без этого зная, что одеяло смято там, где он лежал и…
Что ж. Будем честны: лучше об этом просто даже и не думать.
– Тут как-то не очень художественно, – с иронией заметила Хлоя, обшаривая комнату взглядом.
Особенно пристально она посмотрела на стопку книг по истории искусства на комоде. Рэду захотелось проверить, закрыл ли он ящик с нижним бельем.
– А чего ты ожидала? Отпечатков пальцев на стенах?
– Значит, ты на этом специализируешься? На рисовании пальцами? – Она поглядела на его руки.
Ладони закололо от ложного воспоминания о прикосновениях к ней.
Рэд стиснул ладони в кулаки и помотал головой:
– Образно. Я пишу акрилом. Я… неважно. Мне же придется показать тебе, не так ли? Для сайта?
– Да, – едва слышно сказала она. – Для сайта.
Рэд схватил кресло, которое держал в углу, и придвинул поближе к кровати. Хлоя элегантно опустилась в его клетчатые потрепанные глубины. Она скрестила ноги, от чего, кажется, ее юбка немного приподнялась, но Рэду знать об этом было неоткуда, потому что он совершенно точно туда не смотрел. Он твердо велел своим глазам фокусироваться исключительно на ее ушах (которые, будучи хорошенькими, не особенно возбуждали), носу (аналогично) и стене за ее спиной. Пока что дело шло более-менее нормально.
Когда Хлоя уселась, он сходил и принес ей картину – кое-что из того, что он закончил на той неделе. В конце концов, показывать то, что он рисовал когда-то, было бессмысленно – такое оно было живое, яркое и полное надежд. Он изменился – и точка.
Но, вернувшись с холстом, Рэд обнаружил, что медлит, стоя перед дверью в спальню. В животе появилось какое-то неприятное напряжение, кожу на затылке закололо. Нервы. Он абсолютно точно был на взводе – именно так он чувствовал себя последние несколько сотен раз, когда порывался показать кому-нибудь свои работы. Вот только с тех пор все поменялось. Вот только с тех пор он запорол почти все, а те кусочки жизни, которые он не трогал, запоролись сами собой, приняв у него полномочия. Но это, решил Рэд, идеальный способ преодолеть свою странную фобию, потому что на мнение Хлои ему плевать.
Эта мысль отозвалась в голове звоном детектора лжи, но Рэд шагнул в комнату раньше, чем успел обдумать, что бы это значило.
– Вот, – грубовато бросил он, передавая ей холст и устраиваясь на краешке матраса.
Хлоя молча взяла картину и несколько долгих мгновений разглядывала, пока он смотрел куда угодно, только не на нее.
Потом тишина так затянулась, что его попытка сохранять хладнокровие ослабела, пошатнулась и растаяла. Рэд сдался и посмотрел – ему нужно было увидеть ее реакцию, хотя ему совершенно точно было наплевать.
Восхищение на ее лице шокировало Рэда до самых гребаных глубин его души. Серьезно. Все его тело почти жестоко встряхнуло – сердце начало качать кровь активнее, зрение сделалось яснее, острее. Губы тронула медленная улыбка удивления. Удивления и пьянящего облегчения.
Хлоя была… в восторге. Это единственное подходящее слово. Она вглядывалась в жутковатый пейзаж в кровавых тонах с невозможными оттенками и фантастическими пропорциями, будто в точности понимала, что Рэд чувствовал, когда рисовал это. Будто каждая эмоция, которую он выплеснул на холст, там и осталась, как частичка души, и теперь эта частичка отвешивала ей пощечины. Энергия. Рвение. Загадочность. Сила. Головокружительное удовлетворение своим собственным дурным поведением. Вот что Рэд намешивал в краску той ночью, когда рисовал эту картину, «Нетландия», и вот что видел сейчас в отражении ее глаз.
Наконец Хлоя прочистила горло, беря себя в руки, и сказала:
– Ты очень талантливый. Не то чтобы я в этом разбиралась, конечно…
Ее слова казались взвешенными и вежливыми, но было слишком поздно. Рэд увидел. Он увидел, и это затронуло в нем что-то глубокое и необузданное, что-то, что, вероятно, не стоило тревожить. Что-то, из-за чего он почувствовал себя увереннее в собственном теле. Ему захотелось коснуться ее – просто чтобы проверить, будет ли все иначе теперь, когда он знал, что она видела что-то так же, как видел он.
Но, если он начнет лапать Хлою по причинам, которые едва мог объяснить, она, вероятно, съездит ему по морде – и будет иметь на это полное право. Так что Рэд стиснул свои внезапно преисполнившиеся любопытства руки в безвредные кулаки и сказал себе, что в воздухе вовсе не витают ни ободрение, ни возрождение, ни искупление. Его всегда бросало в драму, когда дело касалось подобных вещей. Словно он – щенок, а любая похвала его работ – почесывание за ушами. Вот и все.
Хлоя вернула ему холст, а Рэд швырнул его на кровать и вернулся к своей прежней тактике – стал смотреть куда угодно, только не на ее лицо. Это не помогло. Рэд почти смог забыть, что хочет ее, но чистые эмоции, которые он только что увидел, немедленно напомнили ему об этом. Он знал, что должен что-то сказать, но мозг запутался в мыслях и не мог вспомнить, что.
Ох! Точно. Она сделала комплимент его работе. Так что теперь он должен ответить…
– Спасибо.
Рэд попытался не скривиться при звуке собственного голоса. Слишком низкий, слишком грубый, слишком очевидно растроганный.
Хлоя поджала губы и уставилась на свои колени, темные ресницы трепетали за стеклами очков. В отличие от него, ее проклятие прозрачной кожи обошло стороной, но Рэд мог бы поклясться, что она покраснела. Вероятно, потому, что он был так очевидно благодарен за эту крохотную похвалу.
Чувствуя необходимость объясниться, он сказал:
– Я давненько никому не показывал свои новые работы.
– Я знаю, – ответила Хлоя, а потом подняла на него круглые глаза и прикрыла рот ладонью.
Рэд приподнял бровь, с улыбкой глядя на ее лицо, на котором явно читалось: «Вот черт!»
– Знаешь? Вот как?
– Да, е-мое, – пробормотала она.
– Что такое?
– Забудь, что я сказала.
– Вот уж нет. – Он подался вперед: – Объясни, будь добра.
Вид у Хлои сделался крайне страдальческий. Это было шикарно.
– Я… ну… у меня выдалось на днях свободное время, так что, в целях предварительного исследования и всякого такого, я, э-э, загуглила тебя.
А. И почему он не удивлен?
– Знаешь, – протянул Рэд, – для женщины, которая не так давно тысячу раз за день назвала меня любопытным, у тебя имеется дурная привычка заглядывать в чужие окна.
Она застыла. Потом выдавила, запинаясь:
– Ч-что ты имеешь в виду?
Он непринужденно улыбнулся и почувствовал себя настоящим злодеем:
– Фигура речи.
– А.
Напряжение отпустило ее так быстро, что она как будто сдулась, – такое явное облегчение испытала. Если у него еще оставались сомнения, что она подглядывала намеренно, а не просто наткнулась блуждающим взглядом на своего странного соседа топлес… что ж, теперь эти сомнения окончательно развеялись. Хлоя подсматривала за ним и чувствовала себя виноватой. Рэду стало интересно, когда она признается.
Потому что она непременно признается. Хлоя была импульсивна, как уже посчастливилось узнать большинству жителей дома.
Она неловко поерзала и сказала бодрым голосом:
– Как художнику тебе на самом деле стоит завести инстаграм.
– Не меняй тему. Ты со всеми такая любопытная или только со мной?
– Я бы могла прикрутить ленту твоего инстаграма на сайт, – отчаянно не сдавалась она. – Люди так делают. Это очень мило.
Инстаграм? Выставлять свои работы не просто для того, чтобы их увидели люди, но в приложение, буквально разработанное ради чертова рейтинга популярности? Сам концепт лайков в интернете всегда угнетал Рэда, даже в те времена, когда он был поувереннее в своих способностях.
– Я подумаю об этом. – Ложь. – Мы все еще говорим о тебе.
– Вовсе нет. – На ее лице был написан ужас, так что Рэд просто обязан был продолжить.
– Ты любишь все исследовать, – предположил он. – Нет: ты любишь все знать. Ты одна из тех, для кого «знание – сила».
– Знание и есть сила, – парировала Хлоя.
– Могу поспорить, в школе ты была учительской любимицей.
Он улыбался. Во весь рот.
– Могу поспорить, ты был лентяем и прогульщиком, – насмешливо отозвалась она.
– Могу поспорить, ты всегда вовремя заполняешь налоговую декларацию.
