Таня Лаева
Сумасшедшие
© Таня Лаева, 2025
ISBN 978-5-0065-7708-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Черные дубы
Вы когда-нибудь хотели убить своего мужа? Спорим, что, да? И не единожды… представляли, как острое лезвие мягко входит в его шею, или как, надышавшись газом, он сладко засыпает навеки вечные.
Эти мысли посещают меня все чаще, особенно теперь…
Стивен практически не разговаривает со мной после нашей последней стычки, и это сводит меня с ума. Он сильно осунулся, впрочем, как и я. Мы оба очень худые и несчастные.
Но ведь я в этом совсем не виновата!
У каждого сосуда есть критический уровень наполненности, и мне иногда кажется, что стенки моего дрожат и крошатся, и вместе с ними все, что меня окружает. Я живу с чувством чудовищной переполненности и перенасыщенности его враньем и пустыми обещаниями. Единственное, что меня держит – это наша маленькая дочь.
Еще с недавнего времени я до болезненных колик в ногах боюсь подходить к зеркалу. Порой мне кажется, что оно искажает не только то, как я выгляжу, но и все, что отражается вокруг меня. Я боюсь… боюсь ту, что смотрит на меня по ту сторону, будто она знает что-то очень нехорошее обо мне. Иногда мне кажется, что она хочет мне что-то сказать, но просто смотрит и повторяет мои движения.
Иду к окну в бесшумных тапочках, которые когда-то были белыми. Краем глаза с полопанными капиллярами подглядываю на себя в узкое длинное зеркало. Мои острые колени выглядывают из-под тонкой ткани протертых домашних рейтуз. Стивен смеется над ними, а мне становится еще холодней.
Впалые щеки, огромные серые глаза, растрепанное почти белоснежное каре, больше похожее на солому, чем на волосы. Замученная домашними хлопотами затворница. Ну разве можно сохранить верность такой-то спутнице?
Прячусь за прозрачным тюлем. Перевожу взгляд на остановку поодаль соседского дома, где на скамье террасы сидит несменная почти лысая бабка, чья макушка и лужайка выгорела под палящим июльским солнцем.
А вот на-аша ядовито зеленая, сочная, изумрудная, но не стриженная, потому что Стивен слишком много «работает». Хорошо, что у нас стоят автоматические поливалки.
Жду школьный автобус, который вот-вот привезет нашу крошку домой, и тогда моя жизнь снова наполнится смыслом. Сквозь тонкие стволы невысоких деревьев проглядывает образ приближающегося желтого бегемота, НО… он снова проезжает мимо. Он не выпускает мою малышку, и я вижу ее испуганные моего цвета глазки среди жизнерадостных детских лиц, никак не реагирующих на стук маленьких кулачков о закрытые двери.
– СТОЙ!
Теряю тапки на ходу, выбегаю на улицу и бегу за медленно едущим транспортом босиком, в домашнем бесформенном хлопковом халате.
– СТОЙ!
Задыхаюсь от бега и слез. Он никогда не останавливается. Он всегда проезжает мимо будто в нашем микрорайоне совершенно нет детей.
Но они есть. Я слышу их плач каждую ночь. Их стенания разрывают мне легкие изогнутыми ржавыми гвоздями, и по моим внутренним органам течет бурлящий кипяток.
– ЭМИЛИ! – раздается позади.
Оглядываюсь и вижу полуобнаженного босого мужа, бегущего следом. Он ловит меня, пытается затащить обратно в дом, и мы мокнем под щедрым холодным душем из дурацких разбрызгивателей.
– Наша дочь… – еле дышу и плачу, – Стив… ее опять увезли… почему я больше не могу видеть ее?
– Милая, идем в дом, – пытается быть заботливым, – Ты принимала таблетки, выписанные доктором Драйвом?
Его руки словно смирительная рубашка, мои запястья стягиваются на копчике, и я не чувствую власти над своими руками. Я закрываю глаза, и вокруг все стихает.
Я не слышу шипения работающих поливалок, не слышу, как дзинькает детский велосипед, как по микрорайону частного сектора крадучись едут дырявые сгнившие ведра, которые вроде как все еще называют машинами. Ветер не колышет мелкие листья, черные птицы замирают в полете, готовые упасть замертво в эту секунду.
– Эми, прошу тебя, успокойся. Наша дочь живет пока у наших добрых друзей. Она вернется, когда тебе станет лучше.
Слышу быструю отрепетированную речь. Тон его стыдливый, и меня это нестерпимо бесит. Мои плечи сопротивляются, но ноги ватные, и на них будто надели пудовые гири, увязшие в зыбучем песке. Я начинаю кричать. Я никогда в своей жизни не кричала так громко, не звала своего маленького ангела так отчаянно.
– ПУСТИ-И-И-И!
Ничто и никто не смеет пошевелиться в эту секунду, будто кто-то нажал две вертикальные палочки на пульте управления одной сплошной галлюцинацией. Единственное, что движется прямо сейчас, это огромный темно-зеленый мусоровоз, который завернул на нашу узкую улочку и слегка задел мусорный бак самых любопытных и отчаянных зрителей моей погони за дочерью. Глухой звон прикоснулся к виску.
– Пус-ти, – говорю и не узнаю свой голос, теперь грубый и озлобленный.
Это не я…
Я всегда боялась того, кто живет за углом моей несчастной души, похожей на настоящий дуршлаг, израненный острыми осколками из страданий. Я боялась того, кто заставляет делать необъяснимые вещи. Второе я, которое в любой момент может захватить власть над моим разумом и овладеть моим телом. И в тот день это наконец-то произошло.
Глава 2. Кукольная улица
Грузовик останавливается, и озадаченный водитель чешет свою овальную репу, удерживая педаль тормоза. Красные габариты отражаются в окнах практически заброшенного дальнего дома с сухой безжизненной лужайкой. И даже в них я вижу зажженные злорадством разноцветные радужки местных алкоголиков, которые по вечерам испытывают голосовые связки своих детей на прочность.
Наш район не самый благополучный, а поливалки есть только у нас. Мы самые жирные сливки среди бомонда улицы Черных дубов. Те самые богатые снобы, ненависть к которым заставляет идти дождь только над нашим домой, а молнии бить лишь в наш громоотвод.
Как же я ненавижу их всех. Зарезала бы как свиней. Свиньи… вот кто они.
– Эмили, идем, все и так смотрят, – Стивен начинает нервничать, и я прекрасно знаю, чем все это закончится сегодня.
Он накачает меня лекарствами и отправится колесить в центр, снимать шлюх, бухать… простите, заливать горе из-за своей безобразной сумасшедшей жены.
Время снова пошло, когда я посмотрела на голый торс, а потом на голову своего мужа с зализанными гелем иссиня-черными волосами и взмолилась в последний раз в своей жизни, ибо, начиная с этого дня, она больше никогда не станет прежней. Мой маленький мир на заброшенной Господом улице дал трещину такого размера, что лучи настоящей реальности пробили в моей голове сияющую брешь.
– Я хочу поехать с тобой, Стиви. Почему ты меня никуда не берешь, почему ты больше не возишь нас на карусели? – моя голова качается как неваляшка, а глаза непроизвольно хлопают как у куклы.
Медленно опускаюсь на траву в знак покорности перед неоспоримым лидером, настоящим царем дубового нищего прайда.
– Кого вас?
Вот он, опять этот взгляд. Полный жалости и сожаления. Он делает из меня сумасшедшую, он говорит мне, что у нас никогда не было детей.
– Меня и нашу малышку, Стив, ну почему ты так поступаешь с нами.
– Эми! – зарычал разноглазый брюнет, – Нет, это невыносимо просто! Сейчас ты поедешь к доктору Драйву, и мы начнем все по новой! Ты же клялась, мать твою, что ВЕРИШЬ мне!
– А, ты, клялся мне в ВЕРНОСТИ перед Господом!
Мы говорили об однокоренных словах, но о совершенно разных понятиях. Мужчина схватил мой локоть, впился в него жесткими пальцами и рванул вверх мое ватное тело.
– Я работаю двадцать четыре на семь, чтобы оплачивать твое лечение. Это ты, гребанная одержимая маньячка, поехавшая, как и твой отец!
Стив рассвирепел по-настоящему на этот раз и ударил меня по самому больному. Мне казалось, что еще немного, и он вырвет мой локоть с мясом, что моя кисть упадет на высокую траву, а на плече повиснут лоскуты кожи и сломанные пустотелые кости.
Его белки налились кровью. Он устал. Он хотел избавиться от меня… снова. Но он знал, на что шел. А теперь он мечтал. Он провоцировал. Его ждали его девочки. А наша дочь была неизвестно где и с кем. Ведь у нас, черт возьми, не было друзей.
Люди постепенно стекались ближе к нам. Замызганные и вымоченные в дешманском алкоголе они не разделились на два лагеря. Они все были на стороне Стивена, который прямо сейчас тряс меня словно куклу.
Куклы… – люди вокруг были похожи на набитых вонючими тряпками чучел, плохо сшитых с пуговицами вместо глаз. Они казались лишь бутафорией, а наш микрорайон сейчас стал выглядеть словно черная картонка с расчерченными белыми линиями контурами.
– У нас дома нет даже ни одной фотографии, Эми! – не сдавался благоНЕверный, перехватывая меня за плечи, – Ну неужели, если бы у нас была дочь, мы бы не печатали ее снимков.
– Ты их сжег, – прошипела я, – Чтобы водить в наш дом любовниц, пока я якобы на лечении.
– Каких еще любовниц?! Да мы еле концы с концами сводим.
Соседи замыкали кольцо, часть уже преградили дорогу, и водителю мусоровоза ничего не оставалось, кроме как наблюдать за семейной драмой. Я видела, как он поставил ручной тормоз и лег на руль, с отвращением смотря на мои потуги разобраться со своим безумством. Запах сена сменил запах мусора, и некоторые секунданты начали натягивать футболки на носы.
– Нищие не покупают себе чертовы поливалки, Стивен! – ледяная дрожь пробежала под кожей, и я попросила в последний раз, – Верни мне мою дочь, и мы уедем. Я устала жить между бредом и ложью.
– Она у друзей, ее вернут, когда тебе станет лучше, – отчеканил бездушный и стандартный ответ кен с лаковыми волосами, гель с которых уже стекал по его кривому горбатому носу, и я поняла, что не знаю этого человека.
– Кто ты такой, черт бы тебя побрал?
– Начина-а-ается… – закатывает глаза незнакомец.
И снова все замирает… все кроме мужчины напротив и мусоровоза, который медленно катится на толпу зевак разных возрастов, что, казалось, собрались даже с соседней улицы. Мои руки вытягиваются вперед, и я вижу и чувствую, как каждая венка подсвечивается изнутри. Свет выходит через мои ладони. Неоновый свет, видимый только мне. Все глаза поочередно округляются.
– Что происходит? – восклицают огромные пуговицы с дырками вместо зрачков.
Толпа в ужасе пятится под колеса, что также медленно откатываются в начало улицы. Люди заполняют проезжую часть, плотно прижимаясь друг к другу как мелкие анчоусы в консервной банке.
Да, теперь они так похожи на маленьких селедок, так же забавно открывают и закрывают свои маленькие ротики и крутят на 360 своими глазищами.
Перевожу взгляд на водителя, который нажимает на педаль газа до упора. Слышится свист резины, визг тормозов, душераздирающий крик, хруст костей и черепов… солнечная аллея Черных дубов окрашивается равномерным темно-красным мазком. Мусоровоз пробивает отбойник, вылетает на шоссе, и дальнейшая судьба доподлинно мне неизвестна.
Глава 3. Устье кровавого моря
Я села в наш гигантский пикап цвета грязного баклажана с синей эмблемой и рванула в противоположную сторону от дорожного коллапса и воя сирен. Сердце стучало как сумасшедшее, а такая свежая картина, только что нарисованная, так сказать, стояла у меня перед глазами вместо лобового стекла. К вечеру я уже была уже очень далеко и мчала по бескрайней темной горчичной пустыне на всех парах в поисках заправочной станции.
Я должна догнать чертов автобус!
Голые ступни начинали саднить от грубых педалей, а колени дрожать и дергаться. Мои короткие волосы постоянно выбивались из-за ушей, и мне все время приходилось заправлять их обратно, меняя управляющую руку на обшарпанном руле, то наводя искусанными пальцами прическу, то щипая онемевшие икры.
Где-то был ободок.
Я никогда не носила ободки прежде, но в последний год они меня спасали от нервной привычки засаливать и без того тонкие прямые сосульки. Я остановилась на обочине и повернулась на захламленное какой-то ветошью заднее сидение.
– Стивен, какой же ты засранец, – ворчу и перебираю заляпанные тряпки.
Натыкаюсь на фонарик, включаю и вставляю себе в рот.
– Гагой гагак!!!
Свет попадает на мои пальцы, и я вижу пятна свежей крови на них. Фонарик вываливается, и в его свете серебряное лезвие пускает солнечного зайчика на прокуренную желтую крышу.
– Господи…
Кажущееся гигантским лезвие тесака, которым Стив отрубал головы лососям…
Его сезонный промысел, позволяющий нам такую роскошь как поливалки, ведь Стивен работает санитаром.
Так вот, лезвие обрамляет тонкая алая каемка, а под ним уже впиталось еще теплое бордовое пятно. На бежевой непокрытой лаком рукояти нет живого места. Светлая грязная ткань в мелкую складочку украшена витиеватыми узорами свежей крови. Не раздумывая, я вылетела на улицу и вышвырнула страшные предметы во тьму.
Началась самая настоящая аритмия, мой движок то запускался, то снова начинал чихать и запинаться на ровном месте, и я почувствовала, как все его клапаны висят буквально на тягучих упругих красных соплях. Грудь больно сдавило, и я набрала килограмм ночного сухого воздуха, чтобы добраться до машины и ехать дальше.
В кромешной тьме не попадались даже несущиеся навстречу фары, лишь черные силуэты, напоминающие призраков-попутчиков, шлялись по обочинам и то и дело норовили выскочить под колеса. Я сбила несколько из них, просто проехала сквозь.
И снова проклятые волосы!
Мой взгляд упал на грязные пальцы, и я поморщилась. Послюнявив темно-красные соленые кончики, я вытерла их о домашний халат. Руки снова на руле, пальцы снова в крови, но она уже образует маленькие теплые капельки на шершавых от рыбной чешуи подушечках. По вздутой под палящим солнцем торпеде забила кровавая морось. Я нажала газ в пол.
Снаружи начал накрапывать дождь, сработали дворники.
Невероятно! В этой развалине есть датчик дождя.
Пластиковые уборщики несколько раз махнули резинками, но лишь размазали что-то густое по стеклу. Я включила свет и закрыла рот рукой.
Кровь!
Кровь капала с неба, стекала по моим руками. Мои глаза начала наполнять горячая липкая влага, которую я никак не могла сморгнуть. Размазывая запястьями по лицу теплую субстанцию, я с трудом могла различать дорогу. Тормоза отказали, а педаль газа кто-то нажал до упора, заставляя тахометр гореть алым пламенем.
Мое высокоскоростное движение остановил деревянный столб, и очнулась я уже на руле под протяжный вой клаксона. Двери заклинило, они просто не желали меня выпускать, и пришлось выбираться через разбитое лобовое стекло, раздирая руки и ноги до мяса.
Тело не слушалось, и я шла словно марионетка на ниточках, подгибая под себя икры. Руки намахивали какой-то собственный ритм, и меня посетила мысль.
Вот бы вместо локтей были уши… а может они там и есть?
По обочинам бежали темные ручьи, и стекались в одно большое устье. А я продолжала идти просто не в силах остановиться. И вот мои ноги уже по щиколотку погрязли в розовой пене, где споткнулись о что-то острое и сломали несколько пальцев. От боли не поняла какие именно. Позади раздались сирены, и засияли красно-синие маячки.
Фары осветили багровое море передо мной. Прибрежная отмель закончилась. Я наступила в резкий обрыв и ушла под воду с головой.
Моги ноги словно залиты в бетоне, я слишком стремительно достигаю самого дна, где плавают убитые мною соседи. Они как морские коньки бесцельно бултыхаются и парят в водяной невесомости. Я вижу Стивена со вскрытым горлом каллиграфичной буквой Т, вижу Брендана, выгуливающего своего, как он говорил, золотистого ретривера.
Выдумщик и грязный извращенец… о, бедный его питомец. Как же он был счастлив, когда я вспорола живот этому трехподбородковому любителю природы, когда тот уже выдавил пол тюбика смазки на свою жирную ладонь. Помню, как пес лизал мои перепачканные руки, но остался рядом с хозяином до самого его последнего хрюка.
Я никогда не боялась привидений. Я сама была призраком и наносила непоправимый вред всем, кто попадался на моем пути. Все мои подруги ушли из жизни от своих рук, и мне безумно нравилось наблюдать, как медленно жизнь покидала их вместе с отделяющейся душой, что становилась проклята навсегда. Я знала, что все они спят с моим мужем, когда мы допивали кофе у нас на террасе, куда они уже добавили снотворного.
Я несла хаос и смерть. Все, к чему я прикоснулась было разрушено, искромсано, сожжено, выпотрошено. Но с каждым таким прикосновением мир становился чуточку чище, и, когда я попаду в ад, там сам Дьявол предложит мне главную роль и вернет меня на землю вершить суд над грешниками, над ублюдками, которые забирают у матери самое дорогое, что может быть в ее никчемной жизни.
Яркая вспышка ослепила меня, и надо мной появилось лицо в медицинской маске и чепце.
– Живая!
Последняя фраза убила меня и отправила в черную тьму после острой боли в плече.
Глава 4. Всего лишь пациентка
Алан.
– Кто она? – слышу голос неприятный, немного женственный для мужского, но поворачиваться на него не хочу.
Я еще ни единожды услышу его, а сейчас я любуюсь хрупкой девушкой за огромным зеркалом. Она еще не отошла от лошадиной дозы успокоительного, с учетом того, что она и так злоупотребляла, судя по словам Стивена. И все же я ответил.
– Всего лишь пациентка… которую я запомню до конца своих дней.
Я положил ладонь на ледяную гладь, и вокруг нее тут же образовался туман, сквозь который Эмили казалась еще более беззащитной, чем обычно. Нет… чем всегда. Я так хотел ей помочь, хотел вылечить ее безумие. И сейчас я прекрасно понимал, что не случайно был назначен на дело своей же пациентки.
– Я не верю, что она способна на это.
– Мальчик мой, – я оглянулся на черный силуэт в теневой части не освещенного коридора, – Эта крошка – серийная убийца. Удивительно, что она смогла провернуть все эти зверства у всех на виду.
Во тьме загорелся огонек от сжигаемого табака, и узкое лицо осветил красно-оранжевый легкий свет на долю секунды. Тонкие длинные пальцы, оттопыренные уши. Молодой детектив крутил в руках зажигалку, самую дешевую, что продается у касс.
– А ведь ты в большинстве случаев делал ей алиби. Ее муж был на сто процентов уверен, что его падший ангел не способен даже душевую лейку поставить, а не то, чтобы убить человека. Был уверен, пока сам не напоролся на нож, три ровных раза, – выдохнув колечки, голос уточнил, – В горло.
Искры посыпались от стены, о которую незнакомец затушил сигарету. Я продолжал молчать.
– Мне нужно признание, доктор Драйв. Могу я рассчитывать на вас? Мы с вами партнеры? Или, может, вы с ней соучастники?
Он подошел ближе, и я уже смог рассмотреть его бегающие глазки и тонкие бесцветные губы. Детектив протянул мне свою длинную кисть с нестриженными вычищенными почти до фаланги ногтями. Я видел капельки пота, и его ладонь заблестела. Молодой человек поймал мой пренебрежительный взгляд и отступил на шаг назад.
– Что ж… – последнее, что бросила его удаляющаяся спина.
Диссоциативное расстройство. Диагноз, но не приговор. Эмили потеряла ощущение собственной личности и окружающего мира, и мы никак не могли обратную дорогу к реальности. Это страшно, но намного больше людей страдают этим недугом, чем кто-то мог бы предположить.
Думаете, люди вас обманывают? Нет, они действительно верят в то, что они говорят. Вы ведь тоже любите приукрашивать? А это уже первая стадия. И вы много чего забываете, не так ли? Помните дурацкую песню из рекламы из детства, но не можете вспомнить то, что было в прошлый понедельник? Что вы делали? Это вторая.
Эмили говорила о Стивене в прошедшем времени. Она покоряла мое черствое хладнокровное сердце каждый раз, когда к ней возвращался отголосок рассудка. Однажды, она сказала мне: «Когда доверяешь человеку, ты даешь ему нож в руки». Но я никогда бы не подумал, что такого рода высказывание могло быть буквальным предупреждением.
Неделю я наблюдал за допросами, точнее за жалкими попытками вытащить что-либо из опьяненного подсознания обколотой транквилизаторами периодически чересчур буйной девушки. Эмили молчала, а я ей не верил. Я никогда не видел ее такой. Мне казалось, что она где-то очень далеко отсюда. Когда дошла очередь до психиатрического освидетельствования я вошел, мысленно перекрестившись, хотя всю жизнь был атеистом.
В отличие от матери…
– Здравствуйте, миссис Престон.
Мой голос, казалось, вытащил девушку из глубокого сна, она подняла голову и улыбнулась мне. Такая слабая и такая напуганная. Всего один час немного диалога и моих молитв, и она заговорила.
**********************************
Эмили.
– Меня зовут Эмили Престон, – вытягивала я каждый слог. – И я убила своего мужа за то, что мне изменял.
Комната допроса. Душно. Влажно. Конденсат катится с потолка и оставляет тонкие полосы на металлических стенах. Мои руки скованы, тело ноет и плачет будто меня избивали всю ночь битами и кастетами, завернутыми в мокрое полотенце.
Так наказывают сирот в детских домах… или бьют по пяткам, от чего случается продолжительный понос. Проблемы с туалетом, попрыгайте на пятках!
Лицо болит больше всего. Сознание периодически отправляет меня на дно. И только ЕГО голос может мне помочь прямо сейчас.
– Очень хорошо, – напротив меня сидит мой несменный доктор Драйв и стучит перьевой ручкой по железному столу.
Мой чудесный, строгий, сдержанный доктор… в его черных глазах можно утонуть или запросто лишиться рассудка. Они как карцер, без капли света. Лишь блики от тусклой трещащей лампочки обрамляют его расширенные зрачки.
– Думаете, это хорошо? – неделя в доследственном изоляторе без лекарств и процедур немного привела меня в чувства, но в голове стоял постоянный гул, и где-то вдали слышался визг резины и свист тормозов.
– Хорошо, что вы перестали это отрицать. Может быть, вы еще кому-то причинили вред, Эмили?
– Я зарезала всех своих соседей, – слово «зарезала» оттолкнулось от зеркальных стен, где забитая домохозяйка превратилась в преступницу и серийную убийцу, и мне это даже понравилось.
