Таша Муляр
Калейдоскоп рассказов Таши Муляр. Три книги в одной обложке
Девочки смешно увязали ножками в песке, убегая от отца, буквально залетая с разбега в воду и обдавая друг друга радугой сверкающих брызг. Вытащить их из моря было невозможно – плескались часами. Марина с мужем принимали участие в этом искрящемся, полном хохота купании по очереди.
Соседний домик снимала молодая пара с годовалым малышом. Иногда они присоединялись к Марининой семье на пляже, за лето подружились. Марина с удовольствием оставалась с их сынишкой, пока они ездили в ближайший городок за продуктами. Какой же он был сладкий, этот малыш! Она возилась с ним, агукала, тискала его и получала непередаваемое удовольствие от предчувствия своего нового материнства.
Диету она начала соблюдать ещё дома, в отпуске продолжила. Все рассчитала, купила тест на овуляцию, чтобы точно подгадать момент возможного зачатия.
В душе Марина уже была вместе со своим третьим малышом. Представляла его, прогуливалась с ним, держала на руках, кормила грудью. В мечтах он был такой же белобрысый, как она. Нет, не белобрысый, а сероглазый блондин со статной фигурой, сильными руками, умный и любящий мать с отцом. Она представляла, как дочки будут помогать, как они уже впятером будут ездить на отдых.
– А если опять девочка? – спрашивал муж.
– Нет, этого не может быть. Всё продумано, – отвечала Марина.
Гуляя по курортному городку, она наткнулась на магазин с одеждой для новорождённых. Какие же симпатичные вещички стали привозить! Когда её девочки были маленькими, такого не было. Совершенно игрушечные кофточки, бодики, чепчики. Даже держать все это в руках было невероятно приятно! Марина сперва сдерживалась, а потом потихоньку начала покупать детские вещи.
Близился «тот самый» день. Тест показал, что именно завтра или послезавтра им нужно зачать своего сыночка.
Это должна была быть её третья беременность. Всю жизнь она предохранялась. Тот случай в её молодости, когда она увидела эмбрион в больнице, оставил неизгладимый след. Она хотела контролировать ситуацию с беременностью, чтобы никогда ей не пришлось делать аборт. Два раза она сознательно не предохранялась и родила своих дочек. Она была уверена в том, что именно она решает. Всё просчитано, рассчитано и получится.
С утра она была в приподнятом настроении. Сказала мужу, что завтра они должны быть готовы. Сходила к соседям и попросила на следующий день взять девчонок к себе, последить за ними на пляже, хотела, чтобы их с мужем никто не отвлекал, чтобы всё было романтично. Сергей подшучивал над ней, мол, а вдруг я разволнуюсь и не смогу, за что она несколько раз ущипнула его и гонялась за ним с полотенцем по двору, чтобы не придумывал всякие глупости.
Днём ему позвонили. На предприятии, где Сергей работал – а он уже был в руководстве компании, – случилась чрезвычайная ситуация, там работает комиссия по расследованию, его срочно отзывают из отпуска.
Она слышала, каким тоном он разговаривал, видела, как побледнел, с тревогой глядя на неё. Потом подошёл, обнял, прижал к себе её белокурую голову в розовой косынке:
– Собери вещи. Я срочно улетаю в Москву.
Марина часто возвращалась мыслями к тому случаю, который произошёл в её юности в больнице. В памяти осталась девушка Нина, та, которая, увидев малыша в баночке, кинулась рыдать в подушку. Ей же было тогда всего шестнадцать. Они долго разговаривали потом ночью. Она не хотела избавляться от ребёнка, сделала это под давлением взрослых – родителей и педагогов. Не было поддержки ни от кого. Отец ребёнка был таким же малолетним шалопаем, испугавшимся произошедшего; в школе ждал бы позор, в институт не поступишь, родители грозились выгнать из дома… Вот она и решилась, а потом так плакала, так жалела. «Как же сложилась её судьба? – думала Марина. – Каково это потом всю жизнь жить с таким камнем на душе?»
Вот у неё самой вроде бы просто по воле случая не получилось забеременеть в третий раз. Сергей тогда надолго задержался в Москве. Оставшиеся пару недель отпуска она провела одна с дочками, потом собрала вещи, и они вернулись домой.
Лето закончилось. Начался учебный год, навалились новые задачи и проблемы, муж целыми днями пропадал на работе, разгребая последствия той ситуации. Было уже не до диет и не до беременности. Но каждый раз, думая о своём не случившемся сыночке, она словно бы проживала с ним ещё какие-то мгновения, прикидывала, сколько бы ему сейчас было, какой бы он был, что мог бы сказать, чем бы увлекался. Частенько, глядя, как муж занимается с соседскими мальчишками, представляла, что и их Антоша стоит рядом. Жил он в её сердце, и сделать с этим она ничего не могла.
Прошло ещё семь лет. Начался очередной учебный год. Был уже конец сентября, когда завуч привела в её класс нового мальчика.
– Знакомьтесь, Антон Серебряков, – завуч завела его в класс и ушла.
Он был очень высокий для своего возраста и худенький, белобрысый. Хотя нет, не белобрысый – блондин с серыми глазами. Она временно посадила его за первую парту – там было место, кто-то из ребят в тот день не пришёл в школу – и все четыре урока не сводила с него глаз. Что-то такое неуловимо родное и щемящее было в этом мальчишке. Да ещё и имя… Вот ведь бывают совпадения!
Уроки закончились, некоторые дети остались на продлёнке. Марина сейчас брала подработку, ставку воспитателя группы продлённого дня тоже дали ей. Она вышла с детьми во двор школы. Ребята разбились на группы, мальчишки стали играть в футбол, девочки догоняли друг друга, затеяв салки, а новенький Антон сидел рядом с ней на лавочке под большим дубом, величественно возвышающимся во дворе школы.
Она даже поначалу не решалась с ним заговорить, что-то останавливало, будто боялась, что может узнать его. Мальчик был словно из её снов. Он был копией её Антоши. В это просто невозможно было поверить.
Смеркалось; детей постепенно разобрали родители, они разлетались стайками, как воробушки. Школьный двор опустел, и она осталась одна с Антоном. На улице стало зябко, а в школу идти не хотелось, ждали его маму. Марина обняла мальчика, чтобы не мёрз. Расспрашивала его про маму, папу, про то, чем он интересуется. Рассказывала про школу, своих дочек, про ребят в классе. У неё было полное ощущение, что она говорит со своим ребёнком, настолько отчётливое, что она даже испугалась. Её Антон тоже пошёл бы сейчас в первый класс.
Из-за угла здания школы появилась женщина. Она не шла, а почти бежала к ним на каблучках, оправдываясь на ходу:
– Простите, ради бога, я так припозднилась! Антоша, прости, малыш, маму на работе задержали… У тебя всё хорошо?
Что-то во внешности женщины показалось очень знакомым.
– Добрый вечер, я Марина Степановна, учительница, – сказала Марина, протянув руку женщине.
– Ой, а я и не поздоровалась, сразу к Антошке побежала. Извините, меня Ниной зовут.
И тут Марина поняла, откуда её знает. Та самая Нина из больницы её юности.
Нина долго не могла забеременеть после того аборта. Многое произошло в её жизни за эти годы. Она ушла из родительского дома в восемнадцать лет, уехала поступать в другой город – домашних видеть не могла, отношения были ужасные. Потом два неудачных брака, рухнувших из-за отсутствия детей. У неё было бесплодие, мужья уходили. Из-за этого или из-за характера – кто знает? Но вот третий муж её поддержал. Два неудачных ЭКО – очень сложно и материально, и морально, и физически. А вот в третий раз всё получилось. Это было летом, в середине августа.
На этом моменте рассказа Нины Марине стало плохо. Она не смогла сдержать слёз. Женщины обнялись, прижав к себе перепуганного Антошку.
– Как хорошо, что он твой!
Марина подхватила хрупкого Антошку и закружила по школьному двору.
Два ангела, глядящих на эту картину с высоты огромного школьного дуба, умиротворённо улыбались…
\ 30.01.2023 \
Про Лиду, которая была очень одинокой, будучи замужем
Лида стояла на перекрёстке в задумчивости. Домой – направо, не домой – налево. Нужно было домой, но непреодолимо хотелось налево. Немного поколебавшись, она сделала шаг в сторону, выбрав «не домой». Сказав совести: «Молчи!» – сошла с тротуара, осмотрелась по сторонам, нет ли машин, и заспешила в кофейню напротив.
Сеть кофеен «КофеСтрасть» выделялась среди конкурентов высоким ценником, модным интерьером, оригинальным и изысканным меню и, как следствие, определённым контингентом посетителей. Яичница за 700 рублей, овсянка за 600 рублей и кофе за 550 рублей были доступны не то что не каждому, а вообще только некоторым, особо отличившимся чем-то в этой жизни, и с вероятностью попасть не туда, куда все стремятся, в следующей.
Так-то оно так, зато какой это был кофе! Произведение искусства. Отборные сорта собственной обжарки, раскрывающей неповторимый аромат, наполнявший всю кофейню, остающийся на волосах, одежде, щекочущий нос, окутывающий тебя своей тайной раз и навсегда. Кто пробовал, больше нигде кофе пить не мог, он казался пресным и безвкусным – такой своеобразный эффект привыкания, «КофеСтрасть» в действии.
Ещё здесь подавали яичницу или омлет из каких-то супернатуральных яиц с солнечным желтком, с насыщенным вкусом самой жизни. Новогоднее десертное меню – мини-скульптуры из шоколада, мусса, взбитых сливок, сырного крема с мёдом, солёной карамели с кокосовыми кранчами, томлёных ягод и чего-то ещё необыкновенного. Малюсенькие, размером со стопку пирожные стоили как полноценный обед в кафе средней руки, при этом состояли из четырёх-пяти прослоек удивительных вкусовых сочетаний, ломая стереотипы и представления о десертах.
Лиду в этом заведении все знали давно. Она приходила изредка, обычно в районе десяти вечера, когда основная масса посетителей уже отужинала и спешила дальше покорять город. В это время кафе начинало жить размеренной, тягучей, предночной жизнью. Приглушали свет, на столах зажигали свечи. Постоянные посетители, сидевшие в основном в одиночестве и в своих гаджетах по разным укромным местечкам кафе, под джазовые композиции лениво потягивали вино или кофе либо неторопливо перемешивали салаты в огромных ремесленных керамических тарелках. Они всем своим видом показывали миру, что никуда не спешат, у них всё отлично, всё удалось – не только сегодня, а вообще по жизни.
Лида зашла, скинула свою лёгкую норковую шубку цвета топлёного молока – подарок мужа на десятую годовщину свадьбы – пусть уже и не новую, но такую уютную и по-прежнему актуальную. Поправила причёску, прошла к окну и села за свой любимый столик. Частая гостья в этой кофейне, она перепробовала все столики, но выбрала этот – отсюда открывался хороший обзор. Было видно всех, кто входит, кто сидит в зале, и тех, кто проходит мимо по улице. Удобно наблюдать и фантазировать, отвлекаясь от своих мыслей и проблем.
Мужчине, сидящему за столиком напротив Лиды, принесли огромный бургер, высотой сантиметров двадцать. Он смотрел на него с нескрываемым и комичным ужасом, смешно пытался прижать его рукой, сделать пониже, прикидывая, что рот так широко открыть невозможно. И правда, вот как есть такой гигантский бургер? Её любопытство было замечено, они встретились взглядами, она не удержалась и захихикала, но тут же смутилась и отвела глаза. Но этого оказалось достаточно. Бургеропоедатель уже заметил Лиду и теперь нет-нет да и кидал на неё заинтересованный взгляд. «Вот говорила же подругам, что познакомиться сейчас очень просто, нет с этим проблем», – подумала Лида. Нужно было постараться на него не смотреть, а то последует «продолжение банкета», а ей это совсем не нужно.
Официантка принесла её любимый восхитительный кофе в высокой цилиндрической кружке с какао-сердечком на сливочной пенке. Обхватив кружку обеими руками, Лида почувствовала тепло напитка, передавшееся керамике, вдохнула аромат и сделала небольшой глоток – на губах осталась сливочно-молочная пенка, украсив Лиду смешными «усами». Фанат бургеров заметил это и заулыбался. «Ну вот, теперь точно не отделаться», – с досадой подумала она.
Зачем же она приходила сюда долгими вечерами, выбирая «не домой», если не знакомиться и не общаться с подругой? Ответ простой: от банального одиночества. Нет, ею не двигало желание обрести друга или любовника, она была хронически замужем, мужу не изменяла, но и идти к нему не хотела. Дома её ждала «вторая смена». Муж и сын. Угрызения совести, которой она приказала молчать, решая в очередной раз, куда ей отправиться, мучили её именно по этой причине. Нормальная жена и мать должна была пойти домой, а не в кафе сидеть над одинокой чашкой кофе, разглядывая посетителей и размышляя на тему: «Как я дошла до жизни такой?»
Будучи одним из руководителей компании, она работала почти без выходных и зачастую допоздна. Работа ей приносила не только удовольствие и возможность удовлетворить свои карьерные амбиции, но и хороший доход. Она могла выплачивать кредит за квартиру и машину, содержать сына, давать возможность мужу реализовывать попытки получить изобретательский патент и оплачивать его научные эксперименты. По сути, работа и была её настоящей жизнью.
В офисе, в коллективе Лидия Петровна, как её все уважительно называли, была как рыба в воде. Компания занималась поставками медицинского оборудования из Европы в Россию. Нужно было одновременно разбираться в медицине и логистике, знать таможенное право, поддерживать связи с клиниками, медицинскими центрами и больницами, быть в курсе последних достижений медицины, посещать международные конференции, общаться с врачами и чиновниками. Работа была трудная, но интересная.
Лида пришла в компанию пятнадцать лет назад, выросла от простого менеджера до одного из руководителей, входила в совет директоров. У неё было большое количество собственных знакомств, связей и контактов, позволяющих решать вопросы на ходу. Весь день она с кем-то договаривалась, совещалась, что-то координировала, решала сложные задачи и прокручивала схемы. Так что к вечеру у неё голова шла кругом и хотелось одного – переключиться и отдохнуть.
* * *
Муж. С Лёней они познакомились по работе. Ещё будучи менеджером, она приехала на переговоры в клинику, где он работал врачом. Всё как-то быстро закрутилось. Он казался ей необыкновенным – знаете, этакий профессор из голливудского фильма. Большой, взлохмаченный, в смешном фартуке, с подвёрнутыми рукавами, сидящий среди своих колбочек и склянок с горящими глазами, увлечённый идеей создания средства, которое спасёт человечество… Для этого ему не хватало какого-то современного редкого измерительного прибора, поставляемого Лидиной компанией. На его фоне она выглядела тонконогим воробьём с удивлённым и восхищённым пытливым взглядом. Лёгкая дымка каштановых волос, карие глаза, курносый носик, который совался во всё, что интересовало Лёню. Её маленькая фигурка появлялась незаметно, оказывалась во всех уголках его лаборатории и невероятным образом предвосхищала все его вопросы и желания. Она создавала среду, в которой ему было комфортно думать. Её присутствие ничуть не мешало, как бывало с другими женщинами, заходившими в святая святых – его лабораторию. От них, наоборот, возникал хаос, электрические разряды в воздухе, ощущение назойливости и невозможности сосредоточиться…
* * *
Воспоминания прервала вновь подошедшая официантка, которая поставила на стол тяжёлую тарелку неправильной формы с волнистыми краями. Посредине тарелки, на подушке из листьев салата, в окружении микса из авокадо и свежайших томатов возлежало парфе из лосося, контрастируя своим нежно-коралловым цветом с кобальтовой синевой блюда. Так красиво, что жалко есть.
Сквозь оконное стекло были видны пролетающие мимо машины, спешащие по тротуару пешеходы. Город шумел, несмотря на поздний час. В кафе же, напротив, было тихо. Как будто стекло разделило пространство и создало две противоположные среды.
* * *
Лиде нравилось всё красивое и гармоничное. Она сразу определила большого и растрёпанного Лёню как своего, ощутила эту гармонию: есть они и все остальные. Её не смущала десятилетняя разница в возрасте, наличие свекрови, души не чаявшей в сыне, полный хаос в квартире, куда он пригласил её показать ранние результаты его изобретений. Тот факт, что он ещё ни разу не был женат, пугал её подруг, родителей и коллег по работе – но только не её. Все отговаривали, а она буквально вцепилась в него. Он принадлежал ей – и точка.
Сначала жили в его однушке, доставшейся от бабушки. Как он вообще в своё время смог съехать от матери и перейти в самостоятельную жизнь, было для Лиды загадкой. Наверное, той просто стали мешать реактивы и приборы, занимавшие всё большую часть её квартиры. В противном случае она вряд ли бы отпустила сына. Но Лиде повезло, и к моменту их встречи он уже несколько лет жил один. Его дом был не просто холостяцкой берлогой, он был берлогой отшельника. На удивление её это не испугало, а развеселило. Каким-то удивительным образом она умудрилась навести там относительный порядок, не вызвав его возмущения, а, наоборот, упорядочив его и свою жизнь. Умея создавать вокруг себя красоту, гармонию и ощущение радости, она просто укутывала в свою любовь, качала, холила и буквально превозносила. Получив от Бога музу, Лёня стал работать и творить свои препараты с удвоенным энтузиазмом, защитил кандидатскую, подал три заявки на патент.
Им нравилось быть вместе. Находился миллион общих тем. Обсуждали, как прошёл день, новые книги и фильмы, ходили на все выставки подряд. Она ездила с ним на научные конференции и постепенно стала на равных общаться в кругу его друзей. Им было хорошо вместе даже просто молчать. Это молчание было особенным. Оно было заполнено смыслом пребывания рядом, словно их мысли соприкасались и перетекали от одного к другому, чтобы, соединившись, превратиться в один общий взгляд, удивиться, согласиться и раствориться друг в друге…
* * *
В кафе зашла парочка. Ему – лет двадцать пять, ей – от силы восемнадцать. Сели за столик. Долго изучали меню. Было видно, что девушка не готова ограничиться кофе и, несмотря на поздний вечер, намеревается плотно поужинать. «Может, долго знакомы уже», – размышляла Лида, с интересом разглядывая пару. Парень – явно обеспеченный, весь его вид говорил об этом.
Ей было интересно разглядывать и считывать. За годы работы с разными людьми она научилась определять характер и даже род занятий по внешнему виду. Дорогие ботинки, куртка вроде простая, но видно, что не из массмаркета, а брендовая. Чёрная футболка из плотного трикотажа с резинкой под горло красиво обтягивает торс, сверху – твидовый пиджак благородного коричневого оттенка в цвет ботинок. Вот он его снимает и накидывает девушке на плечи. Та действительно слишком легко и даже нелепо одета. Какое-то висящее на ней бесформенное платье, высокие, до колена, ботинки со шнуровкой, на массивной подошве, волосы до плеч, висящие неаккуратными космами. На руках – изрядно отросший, ярко-зелёный маникюр.
В общем, Лиде понравился парень и совсем не импонировала девушка. Она ему не подходила, не было красоты и гармонии в этой паре. Им принесли салаты. Ей – всенародный «Цезарь», ему – карпаччо из тунца. «Точно. Два мира, два детства. Как можно было в этом месте с уникальным авторским меню выбрать „Цезарь“?» – недоумевала про себя Лида.
Девушка стала что-то рассказывать парню. Обрывки фраз со сленгом и матерными словами долетали до Лиды. Парень отвечал совсем на другой манер и снисходительно улыбался девушке. Она рисовалась, а он был так уверен в себе и красив, что Лида невольно залюбовалась им.
С высоты возраста и опыта порой понимаешь, глядя на людей, что им совсем не по пути: они, как два разных рейсовых автобуса, случайно пересеклись в парке на заправке, встретились, а потом – по маршрутам, и эти маршруты не совпадают.
Только вот девушка этого не понимала. Она хотела изменить свой маршрут, а это практически невозможно. Всё предопределено. Смена маршрута – это дорого и больно. Мало у кого получается.
* * *
Через два года у Лиды с мужем родился Лёшка. Копия своего шебутного и громадного отца. Как она умудрилась его родить? Когда ей объявили в роддоме: «Мальчик, 58 сантиметров, 4400 граммов», она не поверила, думала, что ошиблись. Лёша лежал в кюветке с другими младенцами и на их фоне выглядел розовощёким богатырём месячного возраста. Лёня влюбился в сына. Взял на себя все заботы о купании, прогулках, контролировал кормления младенца и вообще превратился в наседку, трясущуюся над птенцом. Забросил свою диссертацию, отложил докторскую, которую готовил, и всё время проводил с ребёнком, изучал литературу по уходу за младенцами, делился с другими мамашами на прогулках. Гулял с сыном долго и по графику, давая Лиде выспаться, чтобы молоко оставалось как можно дольше.
Она просто не узнавала мужа. Из фанатичного учёного он стал не менее фанатичным отцом. Подруги, у которых в большинстве своём мужья мало интересовались детьми и даже умудрялись ревновать к ним жён, завидовали такому отношению Лёни к ней и сыну. А Лиду это как-то смущало и пугало. Ей казалось, что она лишняя между ними, что Лёша – не для неё, а только для отца. Будто она его родила и больше мужу не нужна. Она стала думать, как быстрее вернуться на работу.
Прошёл год, молоко закончилось, ребёнок полностью перешёл на обычный детский рацион. Процесс отлучения сына от груди для Лиды был сродни трагедии. Пока она кормила его, ей казалось, что, несмотря на тесную связь с отцом, сын всё же её. Он не может без неё, она ему нужна для жизни. Малыш сливался с ней во время кормления, прижимался своей пухлой розовой щёчкой к её набухшей груди, клал свою ручонку на голубую жилку, под которой пульсировало живительное молоко, жадно впивался губами и, причмокивая, добывал своё пропитание. По мере опустошения груди Лида физически чувствовала, как она наполняет сына жизнью, отдавая себя. Потом это всё прекратилось. Муж суетился, готовя по утрам детское питание в бутылочке, варил супчик-пюре, ворковал с Лёшей на их языке, а она как-то незаметно осталась в стороне от всего этого.
* * *
Погрузившись в свои воспоминания и размышления о том, что сейчас происходит дома, какие у неё встречи на завтра, Лида не заметила, как съела своё красивое парфе из лосося. От раздумий её отвлёк вопрос официантки, можно ли забрать тарелку. Обернувшись, она увидела за столиком возле противоположного окна пожилую пару. Они, видимо, только что вошли – мужчина помог своей спутнице снять пальто и чуть отодвинул стул, предлагая присесть. Было видно, что они очень внимательны друг к другу. Женщина улыбалась, поглаживала его руку и что-то говорила, склонив к нему голову и показывая меню. От них веяло любовью и взаимопониманием. Какой-то неуловимый флёр обоюдного согласия и единения, словно это были не два человека, а один.
* * *
Лида вышла на работу, когда сыну исполнилось полтора года. Встал вопрос о смене квартиры – в однушке было тесно. Решили её продать и, взяв кредит, купить трёшку. Тогда можно будет сделать кабинет для Леонида, детскую для Алексея, их с мужем спальню и кухню-гостиную. Личного места для Лиды не предусмотрели. Она же всё время на работе. Как-то органично получилось, что с ребёнком стал сидеть муж. Одновременно он писал докторскую; когда ему нужно было отлучиться в лабораторию, приглашали свекровь. Лида работала и оплачивала кредит, продукты, все расходы на ребёнка. У Лёни в то время почти не было дохода на работе – один грант они уже закрыли, а новые никак не получали. Периодически она добавляла денег на препараты для его исследований, вкладывала средства в науку и в мужа.
* * *
Но нет ничего более постоянного, чем временное! В таком режиме они и живут до сих пор. Прошло уже более десяти лет. Сын подрос, муж всё пишет докторскую, пытается получить гранты на исследования и свои разработки, Лида работает и содержит семью.
Подозвав официантку, Лида попросила счёт и уточнила, который час. Забыла телефон в машине, поэтому не смогла посмотреть сама. Оказалось, уже почти полночь. Пора было ехать домой.
Все эти годы они с мужем отдалялись друг от друга. Куда делись их ночные посиделки на той маленькой кухне, походы по музеям с обязательным посещением маленькой рюмочной возле дома, где они всегда брали по стопке текилы с лаймом и солью? Лёня смешно слизывал соль с её руки, а потом расплачивался, щедро давая чаевые, и они устремлялись домой, где он сгребал её в свои объятия…
Когда же наступило это отчуждение? Со стороны их брак был, может быть, странным, но крепким. Муж души не чаял в сыне, заботился о его обучении и развитии, уделял много времени занятиям с ребёнком. Он постепенно перестал интересоваться своей наукой, почти забросил докторскую, отчаялся встроиться в новую систему получения дохода от научной деятельности. Лида много работала, а вечером, приходя домой, вставала к плите, всех кормила, убиралась и падала. Утром снова шла на работу, где нужно было всегда быть собранной, красивой и безупречной Лидией Петровной. Так и получалось, что у неё каждый день как бы делился на две жизни, не пересекающиеся между собой, в каждой из которых у неё свои обязанности и ответственность.
Невозможно было признаться мужу в своей слабости и усталости: это только усугубило бы его профессиональную депрессию, в которой он пребывал уже не один год. Она пыталась с ним несколько раз поговорить, предлагала ему помочь устроиться куда-нибудь на работу, но после таких разговоров он только замыкался, говорил, что она ничего не понимает, что вот-вот у него всё будет, что его берут в новый проект и он ждёт, сосредотачивался на занятиях с сыном и меньше общался с ней.
Несколько раз у неё была возможность закрутить роман, что ей, кстати, советовали подруги, наблюдая за её жизнью со стороны. Один раз она даже пошла на встречу с мужчиной. Коллега по работе сосватала своего брата, якобы тот очень заинтересовался новым оборудованием, которое им должно было прийти из Франции, и хотел закупить его для своей клиники. Она пришла на свидание после работы, опять не отправившись домой вовремя и оставив семью без ужина. Посидела с этим человеком, послушала, выпила кофе, расплатилась сама и ушла. Было противно и мерзко в душе от осознания, что она чуть не предала. Ведь там, дома, они ждали её, а она их очень любила. И мужа, и сына. Хоть и отдалилась от них. Или они от неё…
И правда, как же она не взяла телефон? А вдруг кто-то звонит, вдруг что-то случилось? Её время в кафе, то, которое она себе иногда позволяла, чтобы как-то переключиться и восстановиться для своей второй части жизни, закончилось. Она рассчиталась, накинула на плечи шубку, вышла на улицу. Свежий морозный воздух ударил в лицо и обдал хороводом колючих снежинок. По шоссе так же мчались машины, а по тротуару спешили, поскальзываясь, пешеходы – Москва даже в полночь не спала.
Телефон, лежащий между пассажирским и водительским сиденьем, полностью разрядился то ли от мороза, то ли от звонков. Лида воткнула зарядку, поправила причёску и освежила помадой губы, оттягивая момент возвращения домой ещё на чуть-чуть.
Ехать было недалеко. Выбрала маршрут чуть длиннее – через Яузу. Ей нравилось ездить по набережным. Это давало ощущение путешествия, будто ты попадаешь в какой-то другой город, перемещаешься в другую реальность, где есть отражение неба в воде, романтичные мосты, нет светофоров и пешеходов. Через пятнадцать минут припарковалась у подъезда и включила телефон. Двадцать неотвеченных звонков от мужа. Что-то случилось. Обычно он ей не звонил: знал, что если её нет, то занята, решал все вопросы дома сам. Мог и ужин приготовить, и сына спать уложить – в общем, обходился и без неё.
Встревоженная, она поспешила домой. Стала звонить в дверь – никто не открывает. Открыла своим ключом, во всей квартире горит свет, разбросаны какие-то вещи, как будто тут спешили и не успели их убрать. Прошла на кухню и в комнаты. В квартире никого не было. Лида села на кровать в спальне и начала набирать номер мужа. Недоступен. Прошла в комнату сына. Выдвинуты ящики с его одеждой, кровать разобрана, скомканное одеяло, подушка валяется на полу, на тумбочке лежат использованные ампулы от жаропонижающего, шприц и упаковки от лекарств.
На стене висела фотография – они всей семьёй в Турции на отдыхе. На ней – малиновый летящий сарафан, муж и сын в одинаковых белых рубашках обнимают её с двух сторон и целуют каждый в щеку. Лида сняла фотографию, прижала к себе и опустилась на кровать. Что-то с Лёшенькой… Куда бежать?
Телефон, оставленный в спальне, настойчиво завибрировал, она побежала за ним. Звонил муж: они «в больнице Святого Владимира в Сокольниках, срочно приезжай».
Заперла квартиру, подъехала к банкомату, сняла наличные – мало ли что – и скорее к ним. Пока ехала, вспоминала моменты своей семейной жизни. Вот Лёшка начал ходить. Трогательно так – от неё к Лёне и обратно. Смешной такой: топает, топает, вдруг остановится – и плюх на попу, сидит, смотрит на них по очереди и улыбается.
Вот зимой отдыхать поехали в санаторий, кататься на лыжах и санках. Она ни на чём кататься не умеет, и санки ей с её весом не утащить, а Лёня катает их всех наперегонки с другими папашами.
Когда Лёша в школу пошёл, Лёня стал там кружок по биологии для малышей вести. Сын так гордился, что его папа умнее всех остальных пап. А она все праздники в школе пропускала, работала. Почти не заметила, как сын подростком стал.
Приехала в больницу, влетела в приёмный покой, ей показали бокс и как идти. Открыла дверь, а там Лёня один сидит, такой большой и такой грустный. Увидел её, подошёл, обнял, прижал к себе, даже не прижал, а вжал её в себя:
– Как хорошо, что ты уже тут. У Лёшки температура второй день, не хотел тебе говорить, думал, справлюсь, а сегодня – под сорок и не снижается… Скорую вызвал, тебе звонил сказать, что мы уезжаем, ты недоступна была. Всё хорошо будет, Лидуша, не волнуйся, его уже спасают. Мы вместе.
Лида стояла, задыхаясь от слёз в объятиях мужа: слёзы эти были и по сыну, и по мужу, и по ней самой. Они были настоящими – её слёзы и его объятия, а проблемы, те, что мешали ей домой возвращаться, одиночество её – это всё надуманное, лопнувшее, как пузырь.
Иногда с другими случаются необратимые вещи, которые меняют и тебя.
\ 27.01.2023 \
