Татьяна Алюшина
Девушка-праздник
© Алюшина Т., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
* * *
– Ну нет, дорогая! – заявил Гришка и, ухватив Дарью за руку, выдернул ее с начальственного места. – Раз уж я пропустил все самое интересное, сядешь со мной, учиню тебе допрос с пристрастием!
– И кто виноват, что ты всегда «приходишь, когда разгар событий позади»? – посмеиваясь, процитировала она его же любимую фразу и включила начальницу: – А кстати, почему мы тебя ждали? Ты где задержался-то, конь наш вороной? Не по амурным ли делам?
– Об этом позже! – подражая актеру Буркову из известного фильма наклоном головы, серьезным выражением лица и отсекающим жестом руки, отложил вопрос о причинах своего опоздания Гришка.
И, не выпуская ее руки, двинулся к задним сиденьям автобуса, но был остановлен Эллочкой, ухватившей начальницу за свободную руку.
– Нам тоже интересно! – возмутилась Эллочка и потребовала: – Пусть она здесь сидит и всем рассказывает!
– А я буду громко ее пытать! – пообещал Гришка, состроив инквизиторскую мину, чмокнул Эллочку в нос, высвобождая из ее цепких лапок «подследственную».
Эллочка поборолась для виду, но сдалась, как и следовало ожидать. Одержав викторию в баталии за эксклюзивное внимание любимой руководительницы, Гришка продолжил целеустремленное движение по проходу, таща Дарью за собой, к месту своей обычной дислокации в автобусе – на последнее двойное сиденье.
Небрежно кинул ноутбук на задний, четырехместный ряд сидений. На аккуратно сложенный, мягкий, – заметьте! – мягкий реквизит, позволявший расчетливую демонстрацию такого небрежения к обожаемому и всячески оберегаемому предмету производства и, собственно, всей жизни. Чуть оттеснив Дарью, Григорий Комаров лихо скакнул на облюбованное место у окна, картинным, нарочитым жестом указав ей на сиденье рядом.
Дарья с сомнением посмотрела на предложенный «пыточный стул», повернулась к салону и с тем же сомнением посмотрела на свою команду.
Народ в последней стадии разбираемого любопытства замер, готовый внимать «чистосердечке». Аж повыворачивались все со своих мест, Ленка с Ирой так вообще встали на сиденьях на колени, высунув любопытные головушки над спинками кресел.
– Ладно, Малюта! – сдалась с театральным вздохом смирения Дарья. – Чини свой допрос, изувер!
Гришка в предчувствии интриги развернулся спиной к окну, дождался, когда Дарья сядет, и с улыбкой кота, интересующегося у пойманной мышки: «Жить хочешь?», нежненько так спросил:
– Ну что, Дарь Васильна, согрешила?
И Дашка, собравшаяся было подыграть, сценически вздохнула, изобразила покаяние мимикой, подняла головушку и посмотрела не на Гришку, а дальше, поверх его плеча в окно, к которому он привалился спиной.
Вот почему?! Должна же была в глаза парню посмотреть, подыгрывая…
То ли щелкнуло что-то в голове, то ли боковым зрением уловила некое странное, нелогичное движение в этот момент – бог знает!
Она единственная в эти последние четыре секунды смотрела за окно на перекресток, который они проезжали! Остальные глазели на них с Гришкой!
Даже водитель Михалыч, хоть и не сводил взгляда с дороги, внимательно слушал, что происходит в салоне, периодически многозначительно хмыкая и качая головой из стороны в сторону, не отставая от коллектива, – веселился!
А Дашка глядела в окно!
Единственная из всех видела летящую на них смерть!
И что-то случилось в этот момент с ее сознанием, оно словно включило неведомые резервные механизмы, вытворяя немыслимые штуки… Движение вокруг нее как бы замедлилось, растянувшись во времени, как муха, залипшая в меду, еле барахтающаяся в последней тщетной надежде спастись.
И окружающее пространство стало внезапно ярким, четким до самой миллиметровой детали, как выхваченное мощным прожектором. Находившиеся в автобусе люди, выражение их лиц, детали одежды, даже обивка кресел казались насыщенней, как на проявившейся картинке, и грузовик за окном, несущийся наперерез их автобусу, его цвет, номер и лежащая на руле голова водителя, поблескивающая вспотевшей лысиной в обрамлении коротких седых волос, мотыляющаяся от движения в разные стороны. И пляшущие в солнечном луче пылинки рядом с улыбающимся лицом Гришки…
И только мысли не попали в эту тягучую медовость, проносясь в голове с обычной скоростью, но тоже как-то странно – пучком, по нескольку сразу.
«Мы не успеем!!» – констатировало Дашкино сознание.
И чей-то незнакомый металлический голос, как метроном в ее голове, вдруг начал отсчитывать секунды:
«Раз…»
«Нет, господи, нет!!»
«Два…»
«Я не хочу!!!»
«Три…»
В последний момент отсчитываемого междусекундья Дашка успела рвануть на себя Гришку от стекла, от смерти, летевшей на них, и обхватить его голову рукой!
«Четыре!!!»
Ее и Гришку, которого она неосознанно сильно прижимала к себе, отбросило к правой стороне автобуса, и в дробленые мгновения этого полета Дарья слышала жуткий грохот корежащегося металла, звон бьющегося стекла, крики людей и успела подумать: «Ты ошибся, не судьба!»
И почувствовала чудовищную, какую-то нечеловеческую боль сразу в нескольких местах тела, сопровождаемую колокольным звоном в голове от удара. И провалилась в темноту.
– Дашка!!!
Откуда-то сбоку продирался, прорывался в темноту, где она находилась, чей-то голос.
Он был здесь инородным, отвергаемым самой сущностью черноты, но, разрывая в клочья от самой границы тьму-тьмущую, настаивал:
– Даша!!!
…И-и-и-и – хлоп! Включилось сознание.
«Да, да. Я здесь», – мысленно ответила она этому зовущему голосу.
И попыталась открыть глаза.
И следом за вернувшимся сознанием ее догнали шаставшие где-то до сих пор ощущения, чувства, жизнь.
И запах! И вкус!
Она почему-то никак не могла разлепить веки, что-то теплое, вязкое мешало им открыться, это первое, что ощутила Дашка, а следом хлынули всем скопом, как из прорвавшейся трубы, иные чувства.
Запах, такой странный, перенасыщенный. И металлический вкус во рту. И что-то теплое, тягучее текло ей на лицо.
Дашка сильно зажмурилась и попыталась открыть глаза еще раз, получилась лишь слабая щелочка света, она повторила несколько раз «жмурки» и с четвертой попытки смогла-таки разлепить веки… и ни черта не увидела, кроме ярко-алого фона перед глазами.
Дашка интуитивно потянулась протереть глаза, но такое, казалось бы, простецкое движение не получилось – руку чем-то сильно придавило. Дарья попробовала другой, левой рукой – эта шевелилась, хоть по ощущениям тоже была прижата.
Тогда она попыталась пошевелиться. И обнаружила ужасное: двигаться она не могла!
Вернее, не совсем так глобально: тело-то шевельнулось совсем немного, но это отозвалось такой чудовищной и разнообразной болью в нем!
Болью ужасной во всех частях этого самого тела!
Господи боже мой! Зачем она только отозвалась на тот голос и выбралась из темноты?!
Боль!!!
Колющая, режущая, разрывающая, жгучая, сильнейшая! Везде!
Но и это, как ни замедлило выясниться, оказалось не самым страшным!
Она не могла дышать!
Придавленная чем-то тяжелейшим, неподвижным сверху и черт-те чем еще с боков, Дашка не могла вдохнуть!
Безумная, жуткая паника накрыла ее, как утопила, с головой утягивая в безвозвратный омут! И она погружалась в нее, трясясь всем нутром от животного ужаса, судорожно распахивая рот и пытаясь, пытаясь, пытаясь вдохнуть!!
Ей хотелось кричать, орать надсадно! Выть по-звериному, животно, призывая жизнь!!! Разорвать горло и легкие криком и пробиться, пробиться к вдоху – к воздуху, пусть к боли, но к жизни!!
– Даша!!!
Краем затухающего сознания она снова услышала этот голос, очень знакомый, самый важный, единственно нужный и правильный сейчас голос…
И паника с ее напарником – безумием, уже почти пожравшие Дарью, отпустили, отступая перед силой, властностью и мощью этого зовущего ее голоса.
«Я сейчас, сейчас!» – подумала она, как пообещала кому-то.
И волевым усилием мысленно ухватила себя за горло, заставляя прекратить суетные, бесполезные попытки вдохнуть, ослабляя, изгоняя убийственный панический ужас из себя, вспомнив, как учил ее папа:
«Если подавилась или у тебя перехватило горло так, что не можешь вдохнуть, сразу – запомни, это самое важное: – сразу! – прекрати делать попытки вдохнуть и пугаться перестань! И очень осторожно, потихоньку втягивай воздух через нос!»
Очень осторожно, через нос она попробовала втянуть воздух…
И закашлялась, втянув вместо воздуха в горло вязкую горчаще-соленую массу с железным привкусом! И почувствовала такую обжигающую, непереносимую боль в легких, что на мгновение перед глазами поплыли темные круги в ярких салютных вспышках!
«Спокойно!!! – успела прикрикнуть на себя Дарья, пресекая вторую волну паники. – Еще раз!!»
Еще раз! Очень осторожно!
Так! Перестали дергаться. Остановились. Втягиваем воздух через нос. Ос-то-ро-жно!!
И получилось! Тоненькой струйкой воздуху удалось пробраться в легкие!
Еще раз – остановились, не дышим, вдыхаем! Еще раз! Вот так, вот так!
«Разлепи глаза, что ты зажмурилась!» – командовала она.
Разлепила – алая, яркая пелена!
Дарья принялась осторожно высвобождать левую руку.
Господи, как же ужасно больно! Везде! От любого сантиметрового движения, от осторожного вдоха – больно!
«Давай, давай, Дашенька, ты справишься!» – как могла, подбадривала она себя.
Вытащила! Протерла глаза и посмотрела – красное!
Стоп! Красное – это у нее на пальцах, но пальцы-то она видит!
И вот тут-то случился самый полный финал! Оказалось, что до этого момента был еще «марципанчик», почти белая полоса! И – бац! – она осознала и вспомнила все и в один миг! Сразу!!!
«А вот это провал, Штирлиц!» – почему-то подумалось ей. Странно, но что-то близкое к истине.
И именно в этот момент на Дашу со всей отчетливостью обрушилась реальность, и она услышала стоны, чье-то безудержное рыдание, какую-то суету и крики, голоса там дальше за стонами и плачем и наконец поняла, что чувствует перенасыщенный тошнотворный резкий запах крови.
И вкус крови…
Протерев глаза еще раз, Дашке удалось сфокусировать зрение и разглядеть, что на ней лежит человек, придавивший ее всей своей массой. А сверху него, погребая их под собой, навалено что-то непонятное, и через это непонятное пробивается приглушенный свет разных ярких оттенков. И человек лежит странно – его голова упирается ей в правое плечо, а из его шеи в верхнюю губу Дашки струей, порциями в ритме бьющегося сердца хлещет кровь.
Не успев ничего сообразить, она протянула руку и сильно, тремя пальцами, надавила на рану, остановив этот «гейзер», и только потом поняла, что где-то слышала или видела по телевизору, что именно так и надо делать.
Зачем? Да какая разница сейчас – надо и надо! Главное – сильно давить и не давать крови вытекать. Кто лежит на ней, Дарья так и не поняла в те первые минуты осознания происходящего.
– Даша!!! – Совсем рядом проорал тот же голос, знакомый, родной, но так ею и не опознанный до сих пор, и она рванулась ответить, позвать, сказать, что она здесь, здесь…
И кровь, которой был полон ее рот, перекрыв горло, протекла в желудок. И Дашка поняла одновременно два факта: первое – что ее сейчас вырвет, и второе – что она задохнется от этого!
Совсем! Окончательно!
И ей показалось, что у нее завыло сердце, как-то по-волчьи безысходно завыло, прощаясь, что ли, отчаиваясь окончательно.
«Нет! Нет! Нет!» – просила и уговаривала она себя.
Ей нельзя умирать! Она не хочет, не может, не будет умирать!!
Из глаз потекли бессильные и злые слезы смирения перед поражением, перед последним пониманием конца!
Все!! И ничего уже не сделать! Не можешь, не получится!! Уже совсем все!
«Плакать нельзя!» – вяло подумала Дашка, почти уже сдавшись, отступая перед более сильной «дамой с косой», побеждающей в этом поединке…
Почти…
– Даша!!!
Взорвался в мозгу, пробился через это ее последнее смертельное смирение сильный, требовательный голос.
«Власов!!» – поняла наконец она уже мутнеющим сознанием.
И на вот такой малю-ю-юсенькой, ничтожной грани небытия она предприняла еще одну, самую последнюю и самую сильную, попытку жить.
«Власов!!» – рванула она к нему всем живым, что оставалось еще в ней.
«Так, Васнецова!! Мать твою!! Собралась!! Подыхать в другой раз будешь! Сопли тут распустила! Какого хрена! Так!! Плакать нельзя! Блевать тоже нельзя! Давай дыши!! Медленно! Но со вкусом!»
И осторожно – осторо-о-ожно, медленно-медленно начала втягивать воздух носом!
Раз, два, три – вдох! Раз, два, три – выдох! Еще раз, еще раз, еще…
Вот так! Вот так…
«Молодец! А ты испугалась! – похвалила себя она, отчего снова захотелось плакать. – Нельзя, Дашенька! Дыши, дыши!»
Почувствовав, что жизнь осторожно вернулась, слабенько пока совсем, еле-еле, но все же, и похвалила, и подбодрила себя она:
«Дыши, дыши, Дашка! Власов меня вытащит! И вытащит, и спасет! Уже спас! – И пропустила последнюю предательскую мысль: – От всего!»
И быстро-быстро заморгала, загоняя смертельно опасные, в самом что ни на есть прямом смысле, слезы назад.
Засунув руки в карманы брюк, Власов смотрел на удаляющийся по дороге автобус, увозивший Дарью Васнецову.
«Да ладно, Даш, не решила ты ничего, – скептически хмыкнул он про себя, – все ты знаешь теперь и все ты решила!»
Он улыбался, чувствуя еще тлеющее тепло в груди и на губах от ее последнего бесшабашного, сумасшедшего поцелуя.
– Игорь Николаевич, – выдернул его из теплой неги голос Марии Семеновны. – Я хотела еще раз поблагодарить вас! Мы все вам так благодарны! Дети в полном восторге! Впрочем, что я говорю, вы сами прекрасно видите. Вон, машут до сих пор!
Власов нехотя оторвался от смакования внутренней радости и теплоты под созерцание удаляющегося автобуса, перевел взгляд на директрису, с нее на детей, которых пытались отвлечь от активного махания вслед уезжающей машине воспитательницы, и снова посмотрел на стоящую рядом женщину:
– Не за что, Мария Семеновна. Замечательно, что у детей удался праздник. Я и сам получил огромное удовольствие… – Засим господин Власов замолчал, сообразив, как именно можно трактовать, что именно он получил, но сумел-таки замаскировать заминку, добавив конкретики своему высказыванию: – От представления.
Вряд ли, даже обладая весьма красочным воображением и определенным жизненным опытом, директор детского дома могла представить, какое именно удовольствие получил господин Власов.
Хотя…
Их утреннее совместное появление с Дарьей и ее жаркий, совершенно улетный поцелуй оставляли мало вариантов для толкования. Впрочем, чье бы то ни было мнение Власова волновало меньше всего, особенно в их с Дарьей случае. Но от одной этой словесной заминки у него пробежала горячая волна по позвоночнику, ударив еще не остывшими воспоминаниями в положенных местах.
– Вам тоже спасибо, Мария Семеновна, – поспешил соблюсти реверансы он, отвлекая себя от не совсем уместных в данном разговоре ощущений. – За прекрасную организацию принимающей стороны.
– Это наша работа! – радостно ответила директриса.
Но Власов уже не слушал, кивнул и отвернулся, вновь посмотрев на уменьшающийся автобусик. Можно было так стоять и смотреть, пока он не превратится в точку на горизонте, на прямой, как стрелка вектора, дороге и думать свое, но его уже отвлекли и мешали детский гомон и голоса воспитателей, утихомиривавших возбужденных ребятишек.
Игорь уже разворачивался, чтобы идти к своему джипу, припаркованному у ворот лагеря, но все поглядывал на дорогу.
Автобус отъехал где-то с полкилометра и приближался к перекрестку. Вот, пропуская автобус, подъехал к перекрестку и встал старенький синий «жигуль».
Власов уже шел к воротам и отворачивал голову, когда вдруг заметил что-то непонятное, настораживающее там, на проселочной дороге, за «жигулем». Игорь остановился, вгляделся и увидел несущийся на огромной скорости «КамАЗ».
«Козел! – ругнулся про себя Игорь. – Вот узнаю, что за лихач хренов, урою!»
Не снижая скорости, «КамАЗ» приближался к мирно стоящему «жигуленку»! Власов напрягся всем телом, сделав непроизвольный шаг вперед, быстро прикидывая в уме расклад на дороге: успеет автобус проскочить или затормозить, заметит его водитель опасность слева, остановится грузовик?
«Нет!» – сначала понял, почувствовал он, напрягаясь мгновенно всем телом, отказываясь верить до конца.
– Нет! – пробормотал он вслух, когда увидел, что, зацепив и отбросив левым бортом, как букашку незначительную, «жигуль», «КамАЗ» пер на выехавший в это самое время на перекресток автобус.
– Не-е-ет!!! – заорал Власов, видя, как на всей скорости разогнавшийся тяжеленный «КамАЗ» врезается в левый бок мини-автобуса!
Автобус, словно подброшенная, ненужная игрушка, от сильнейшего удара отлетел на обочину и, перевернувшись, рухнул на крышу в кювет.
Власова вывел из ступора, остановив его непроизвольный, неосознанный рывок к бегу, дикий крик сзади.
– А-а-а-а!!! – громко, истерично заверещали несколько голосов одновременно.
Страшно, дико, как-то по-звериному кричали, но ему этот вопль помог!
От этого крика мозг переключился с животной потребности бежать, спасать, доставать из того месива Дашку на режим принятия решений, ответственности и необходимости быстрых разумных действий.
В какофонии звуков, неразберихе – крике женщин, плаче детей, бешено бьющем барабаном в ушах стуке крови – он уже действовал.
– Молчать!! – проорал Власов, разворачиваясь назад.
И, стремительно двигаясь, практически бегом, к своему джипу, отдавал приказы на ходу – громко, четко, властно, по слогам:
– Уведите детей! Мария Семеновна! Быстро!! Вашего врача, медсестру, пусть возьмут бинты, жгуты, шины, обезболивающее, какое есть! Простыни, одеяла! Всех мужчин туда! Носилки, если найдете! Вызывайте «Скорую», полицию, пожарников! В МЧС я позвоню сам!
Четко, конкретно, без истерик!
На бегу достал сотовый, вскочил в машину, завел и, разворачиваясь, выкручивая руль одной рукой, второй искал в записной книжке на телефоне нужный номер начальника областного отделения МЧС. Там классные ребята, профи высшего уровня, он знал! Он очень хорошо знал, поэтому и звонил напрямую.
– Кондратьев! – ответили степенным голосом. А Игорь уже мчался по дороге туда, к Дашке.
– Власов! Василь Кузьмич, на перекрестке возле детского лагеря «Солнышко» «КамАЗ» со всей дури врезался в «мерседесовский» мини-автобус. В нем двенадцать человек. Три парня, водила и восемь девчонок из Москвы. По ходу еще и «жигуль» зацепил с пассажирами. Давай своих на вертолете, а то районные пока дочапают!
Не прерывая разговора, завизжав тормозами, остановился у места аварии, выскочил из машины, с такой силой толкнув дверцу, что она заскрипела.
– Не лезь сам! – прокричал Кондратьев, поняв, что Власов уже в деле. – Рванет к е…й матери! Встречай борт, уже высылаю, мои разберутся! Слышишь, не лезь!
– Там восемь девчонок, Кузьмич, – ответил ровным голосом Власов.
И, зашвырнув телефон через открытую дверцу куда-то в машину, побежал к автобусу, на ходу сдирая с себя легкий летний пиджак и обматывая им правую руку.
– Дашка!!! – проорал он, упав на колени рядом с лежащим на крыше автобусом.
Он собирался сбивать остатки стекол, застрявших в рамах, но оказалось, что этого не требовалось. От того, что Игорь увидел, сердце остановилось, застопоренное ужасом и ошпарившей мыслью: «Там не может быть живых!»
От страшного удара все двойные кресла левой стороны, кроме последнего, вырвало с корнем железных оснований, и, превратившись в огромные режущие ножи миксера, они рвали, кромсали и крушили все, находившееся внутри салона, когда автобус переворачивало. В оконных проемах не то что кусков стекол не осталось, из них повылетали даже резиновые уплотнители.
По жухлой запыленной траве вокруг разбитого остова раскидало какие-то ошметки – части сидений, стекольное крошево, куски реквизита, костюмов, казавшиеся нереальными, инородными яркими пятнами на земле, короб с аппаратурой, покореженный ноутбук с полуоторванной крышкой, что-то еще – и девушку. Власов тряхнул головой, со всей дури засадил по железному борту кулаком, избавляясь от холода безысходности. Сцепил зубы и с удивлением посмотрел на свою руку, не почувствовав боли от удара, которую ожидал. Рука все еще была обмотана бесполезным пиджаком.
– Твою мать! – выругался Власов и, разматывая пиджак с руки, кинулся к девушке.
Она была без сознания и лежала на животе, словно спала, вытянувшись в струнку. Живая! Ничего!
Он ощупал ее с головы до ног, перевернул с максимальной осторожностью, ощупал спереди. Переломы. Несколько. Скорее всего, внутреннее кровотечение и сотрясение мозга.
Ей бы в больницу прямо сейчас! А он ей помочь в данный момент ничем больше не может. И Власов побежал назад.
– Даша!!!
– Помогите, – услышал совсем рядом.
Девушка. Какая-то девочка лежала прямо возле окна, вся в крови, не разберешь и не узнаешь, кто, но не его Дашка.
– Сейчас, миленькая, сейчас! – пообещал Власов и протиснулся в проем к ней.
Она странно лежала, как-то вывороченно – бедра наверху, на устоявшем чудом одиночном кресле правого борта, а тело внизу.
– Так, милая, – успокаивал он, устраиваясь возле нее, – сейчас осторожно попробуй пошевелить руками и ногами, чуть-чуть, не сильно. Чувствуешь?
– Да, – отозвалась она и заплакала. – Больно!
– Это хорошо, хорошо! – скорее себя, чем ее, уговаривал он.
Как мог осторожно, сантиметр за сантиметром, он подсунул правую руку под ее шею, почти нежно прощупал там, где знал, что надо проверять, – вроде нормально. Ничего, у него сильные руки, он сможет удержать ее голову!
– Так, девочка! Слушай меня внимательно! – заглядывая ей в глаза, четким, командным голосом говорил Власов. – Я буду тебя поддерживать под шею, старайся не двигать головой совсем. Поняла?
– Да.
– Молодец! Тебе будет больно, но нам надо вытащить тебя отсюда. Когда я начну передвигать твои ноги, придется потерпеть. Договорились?
– Да.
– Умница, – похвалил Власов.
Подхватив девушку левой рукой под колени, не меняя положения правой руки, удерживающей шею в одном положении, он начал вытаскивать ее из автобуса.
Она молодец! Терпела! Постанывала, прикусив губу, побелела вся от боли, но терпела! Он на всякий случай отнес ее подальше от искореженного остова.
А хрен его знает! Вполне может рвануть. Кондратьев не зря предупреждал, а сейчас не до осмотра состояния машины и выяснения, бежит ли бензин, не искрит ли проводка.
– Полежи, сейчас к тебе придут, помогут, ладно? – погладив ее по волосам, пропитавшимся кровью, уговаривал он.
– Ладно, – согласилась девушка.
– Даша!!! – проорал он, вернувшись к автобусу.
Игорь прислушивался и всматривался в раскуроченное нутро, пытаясь определить, где люди. У него волосы шевелились на затылке, но он не позволял себе более мыслей о бесполезности поиска живых! Вот когда всех достанут, тогда он об этом подумает!
Следующим он обнаружил парня, лежавшего лицом вниз на перекрученных остатках кресла, с неестественно вывернутыми, изломанными ногами.
Власов пытался нащупать пульс, но тщетно. Он вытащил безвольное тело и уложил на землю, подальше от перепуганной девушки, чтобы не видела.
Игорь возвращался к автобусу, когда к нему подбежали охранники, врач и медсестра из лагеря.
– Игорь Николаевич! – панически запричитала врачиха, ухватив его двумя ладонями за руку. – Я же не травматолог, я педиатр, я не знаю, что делать!
Власов накрыл ее ладони своей и спокойным, тихим тоном спросил:
– А когда у детей переломы и ушибы, вы знаете, что делать?
– Ну конечно, я на специальных курсах училась, чтобы попасть в этот лагерь! – И смотрела на него глазами перепуганной лани, ожидавшей решения вожака, ведущего к спасению.
– Вот и хорошо, – порадовался Власов. – Считайте, что они тоже дети. Вон там лежат две девочки ненамного старше ваших подопечных. Их надо осмотреть, остановить кровотечение, шины наложить, перевязать, а ребята вам помогут, отдавайте им распоряжения. – Он посмотрел на четверых мужчин, пришедших с врачом, и молоденькую медсестру: – Справитесь?
– Да, да, конечно! – заверила она, справившись с паникой, и позвала остальных: – Идемте! Надо осмотреть пострадавших!
«Дашка, Дашка, Дашка!» – все это время, как набат, билась одна мысль в голове.
Без вариантов, без выкрутасов и предположений – худшего, страшного, лучшего!
– Дашка!!! – позвал он снова, пролезая в оконный проем автобуса.
Девушка – и снова не Дашка. Он нашел ее, отцепив от погнутых поручней и выкинув через проем одиночное сиденье. Она истекала кровью от многочисленных порезов – это видно, а что там внутри?.. Без сознания. Это хорошо! Он, как мог, быстро ощупал, проверяя. На ощупь вроде все не так страшно, а там хрен его знает! Позвоночник-то не прощупаешь!
Но ее надо срочно вытаскивать, иначе она умрет от потери крови.
Срочно – это хорошо бы, но не так просто: ее придавило сбоку остатками двойного раскуроченного сиденья, застрявшего передними ножками в поручнях. Власов попробовал отжать, выдернуть – никак!
Власов перевел дыхание, осмотрелся повнимательнее. В месиве лежавшего на крыше, почти сплющенного с левого бока автобуса разобрать что-то с ходу было не так-то просто. Он вдруг заметил слева чью-то руку, торчавшую из этого хаоса, и с пальцев капала кровь. Нереально, как в дешевом ужастике, алые струйки стекали по тонким девичьим пальчикам, по дорогому, навороченному маникюру на длинных ногтях и каплями падали вниз. Он нащупал пульс – есть, жива!
Ладно, потерпи, милая, сначала подругу твою…
– Даша! – позвал еще раз Власов.
И холодная волна пробежала по спине, когда, прислушиваясь, он осознал, что здесь, внутри, не слышит ни стонов, ни иных звуков. Зато он услышал звуки там, за ограниченными искореженным металлом пределами, – далекий вой сирен и четкий, гораздо более близкий звук лопастей вертолета.
– Вот и гвардия подоспела, ребятки! – подбодрил он непонятно кого.
Видимо, уже не слышащих.
– Ну что, девочка, будем выбираться! – теперь уж персонифицированно обратился Власов к девушке, застрявшей под сиденьем.
Он нашел-таки островок, на который можно было встать в три погибели, разумеется, но хоть так. Игорь уперся спиной в край кресла и надавил, отталкиваясь ногами. У него получилось с первого раза протолкнуть кресло, засунув его еще дальше за поручень, освобождая девушку из зажима, и тут уж не до «танцев» вокруг позвоночника, он с первого взгляда понял, что у нее осталось несколько минут.
Пока Власов с максимальной осторожностью выковыривал ее, как семечко из скорлупы, из-под завала, и помощь подоспела.
– Что здесь? – деловито спросил кто-то, принимая у него девушку.
– Кровотечение сильное, умирает, – пояснил он, передавая ее в умелые руки.
– Игорь! – прогрохотал недовольным голосом рядом Кондратьев.
Надо же, сам прибыл. Вроде бы происшествие не катастрофического масштаба, не рядовое, конечно, но и не столь серьезное, чтобы требовало его присутствия. Команда у него классная, справятся и без начальства. Однако ж сам пожаловал!
«Где ты, Дашка?» – посмотрел по сторонам Власов еще раз перед тем, как выбраться.
Кондратьев, выказывая недовольство, подхватил под руку и рванул наверх, помогая встать на ноги.
– Здравствуй, Василий Кузьмич, – поздоровался Власов и сообщил спасателю, стоявшему рядом с ними: – Там девушка между сиденьями, только рука торчит. Живая, пульс слабый.
И, присев на корточки, показал, где именно. Спасатель, присевший рядом, руку увидел, кивнул и стал сообщать в рацию.
– А ты, Игорь Николаевич, видимо, здравствовать не собираешься, – ворчал грозно глава областного МЧС на поднявшегося с корточек Власова. – Я ж просил: не рискуй!
– Может рвануть? – испугался Игорь.
– Нет, уже проверили. – И, присмотревшись к окаменевшему лицом Власову, уточнил: – У тебя там что, личный интерес?
– Да, – жестко ответил Власов. – Она всегда сидит на переднем сиденье, развернутом, сразу за кабиной водителя.
И замолчал, сцепив зубы до хруста, до боли в желваках на скулах, до спазма в горле. Кондратьев молча кивнул и отвернулся.
Да, твою мать! Он и сам все прекрасно понимает! Ведь собственными глазами видел, что там внутри! От этого переднего сиденья вообще на хрен ни черта не осталось!
Кондратьев тяжело похлопал его по плечу:
– Ты не лезь больше, только мешать будешь. Ну, ты и сам знаешь, – и приговорил: – Надо ждать!
«Ждать!!» Вот это как раз ему сейчас противопоказано – ждать, бездействовать, разъедая себя незнанием, надеждой, тающей с каждой секундой!
Кондратьев понял, что клокотало в нем.
– Ты четырех человек вытащил, двух девочек спас, мы бы не успели, умерли бы девочки, да и парень тоже. Все! Жди! Всякое бывает, может, повезет.
То, что вытворила судьба с этим автобусом, полным молодых, красивых девчонок и парней, под категорию «повезет» никак не подпадало.
Рядом не стояло!
Игорь перевел разговор. Его боль, страх, надежда и внутренний бессильный вой ярости – это только его!
– Что с «КамАЗом»-то? – спросил, продирая слова через наждачное, сухое горло.
– У водителя инфаркт. Видимо, когда прихватило, он от боли вдавил педаль газа в пол, да так и держал. Умер еще до аварии.
Власов кивнул, кашлянул пару раз, прочищая горло. Кондратьев махнул кому-то, и Игорю в руку сунули бутылку воды.
– Спасибо, – быстро скрутив пробку и отпив, поблагодарил он. – А «жигуль»?
– Водитель, жена и двое подростков-сыновей. Побились, конечно, но ничего серьезного. – И, ухватив Игоря за локоть, уводил от автобуса. – Пошли обстановку узнаем. – И махнул кому-то еще рукой, подзывая: – Докладывай, Александр Викторович, – не приказал, а скорее дружески обратился он к подчиненному.
– Девушку, руку которой обнаружил Игорь Николаевич, вытащили. Тяжелая. Весь набор и проникающее ранение. Тех первых двух девушек уже отправили в районную больницу, и парня – оказался живой. А последние две… – Он развел руками, вздохнул. – Делаем, что можем, есть шансы. Водителя вытаскиваем, зажало, перелом грудины, проникающие есть. Еще одну девушку нашли, в сознании, работаем, поставили капельницу.
– Как зовут? – быстро спросил Власов.
Но он знал, что это не Дашка! Вот чувствовал, уверен был – не она!
– Ира, – ответил командир отряда и вздохнул. – Троих еще обнаружили, парень и две девушки, пока не вытаскиваем. Мертвые.
Кондратьев быстрым цепким взглядом посмотрел на Игоря.
«Это не она!» – с холодной убежденностью подумал Власов.
Он чувствовал всем нутром, чем-то высшим, что Даша жива! И это не уговоры себя, Бога, надежды, к которым прибегают люди в тот момент, когда родные попадают в катастрофу, – нет!
Он знал откуда-то, что она жива! И только рациональный разум пытался разрушить эту уверенность, чувствование биения Дашкиной жизни, когда взгляд наталкивался на то место, где раньше находилось первое за водителем сиденье.
