Татьяна Алюшина
Созданы друг для друга
– Идем, – призывно махнул ему Константин Павлович, – тебе полезно будет. – И повернулся к Гарандину: – Рад был познакомиться. Еще раз благодарю, что сделали все, чтобы спасти Дину.
И вышел из палаты.
– Да, – торопливо потряс руку Владу Кирилл, – спасибо за мамульку. Вы крутой чел, так дрифтанули не по-детски. Класс!
И выскочил вслед за дедом из палаты.
А Гарандин развернулся к Дине и неожиданно спросил напрямик:
– Кто вам угрожает, Дина? Муж, бывший муж, любовник, бойфренд? Или какие-то криминальные дела?
Подошел, сел на освободившийся стул и, ожидая ответа, внимательно следил за выражением ее лица.
– Муж, бывший муж, любовник и бойфренд, – улыбаясь через накатывающую волнами слабость, повторила она за ним. – Все вышеперечисленные, только не мои. Впрочем, это все ерунда и мои заморочки, – быстренько соскочила с темы она и в свою очередь спросила: – А что там с той девочкой, из-за которой все случилось? С ее ребенком? Они в порядке?
Гарандин помолчал, внимательно ее рассматривая и позволяя ей уйти от ответов. Дина прямо вот видела и ощущала, что позволил.
Какой, однако, непростой мужчина-то, а?
– Они в порядке, испугались оба, разумеется, сильно, но не более, – ответил Гарандин легко и непринужденно, словно продолжил прерванный разговор. – К вам завтра придет следователь – подписывать протокол происшествия. И наверняка предложит написать заявление на эту мамашу.
– Да ну, – пренебрежительно отмахнулась Дина. – Что там хоть за девочка, вы пообщались?
– Пообщались, – легонько усмехнулся Гарандин, – типичная представительница сетевого погружения. Как там в «Камеди» было? «Живу впроголодь на десять лайков в сутки».
– Что, полный бесполезняк? – уточнила Дина.
– Да бог знает, – неопределенно крутанул головой Влад. – Испугалась она всерьез, и проняло ее крепко. Да и женщины на нее набросились, грозились тут же в опеку звонить, ставить вопрос о лишении материнских прав. Одним словом, проняло девочку качественно. Надолго ли хватит просветления в ее мозгах, это другой вопрос.
Не постучавшись, распахнула дверь и вошла медсестра, и уже с порога распорядилась эдаким особым профессиональным тоном, выработанным годами:
– Все, посещение окончено. Больной требуется покой и отдых. Попрошу вас покинуть палату.
– Сейчас покину, – спокойным тоном пообещал господин Гарандин, не двинув ни одним мускулом, и наклонился чуть ближе к Дине.
– Ну что, Диночка, поправляйтесь, исцеляйтесь.
– Буду, – серьезно пообещала та.
А он совершенно неожиданно поднялся со стула, наклонился и поцеловал ее в щеку, выпрямился, махнул рукой на прощание и вышел из палаты мимо удивленно замершей медсестры.
– Кавалер? – спросила медсестра, наполовину высунувшись за порог палаты, провожая долгим, жадно-любопытным взглядом удалявшуюся по коридору спину Гарандина, пока тот не скрылся за поворотом.
– Он меня сбил, – отмахнулась от ее любопытства Дина.
Положив голову на подголовник водительского сиденья и прикрыв глаза, Влад прокручивал в памяти аварию и все те необъяснимые странности, последовавшие за ней.
Он выехал еще засветло, чтобы гарантированно попасть на важную встречу в Москве, договоренность о которой долго согласовывалась: нужный ему человек был плотно занят и часто выезжал в командировки, так что планировали они эту встречу заранее, за несколько недель, сверяя свои графики. Вот он и подстраховался. Как чувствовал, что может «зависнуть» в дороге непонятно по какой причине.
Впрочем, некое обостренное предвидение возможных грядущих неприятностей или сложностей было у Влада давно, с самого детства.
Но что, пожалуй, самое важное: он привык доверять этим своим чувствам, не подвергая их сомнению.
Но на этот раз Гарандин решил, что ошиблась его хваленая «чуйка», подвела – долетел он от Питера до Москвы споро и без проблем: трасса на удивление оказалась полупустой, и ни в одной пробке ему не пришлось постоять даже на МКАДе, въезжая в Москву.
Он уж расслабился и мысленно прикидывал, что успеет сделать за несколько часов перед встречей, с кем еще можно пересечься и побеседовать, если выпала неожиданная оказия, тут же насчитав не меньше трех возможных вариантов.
Вот тут задремавшая было в дороге «чуйка» и напомнила о себе, и захолодело в затылке, как обычно бывает, когда приходит неконтролируемая информация-предупреждение, и что-то екнуло в груди, и Гарандин сбросил скорость до сорока перед пешеходным переходом.
Правильнее сказать: начал сбрасывать скорость, притормаживая, но стрелка спидометра так и не успела опуститься до сорока километров, когда Влад увидел деловито шагающую прямо под его машину мамашу с коляской.
И мгновенно включился некий механизм измененного состояния, врубились на всю катушку отработанные рефлексы, и, матерясь во все горло, Влад выкрутил руль, уводя машину от коляски с ребенком, отчетливо видя, понимая, что не успевает…
Внезапно какая-то стремительная фигура мелькнула впереди, и мамаша отлетела назад, а следом за ней и коляска, чуть не завалившись набок, а Влад, продолжая выкручивать руль и удерживать тяжелую машину от неконтролируемого заноса, увидел вдруг, буквально в трех метрах перед капотом, девушку.
И в этот момент с ним случилось что-то необъяснимое: он увидел близко-близко лицо девушки и ее глаза, смотревшие прямо на него – нереальные, фантастические какие-то глаза глубокого синего цвета с фиолетовым оттенком, с расширившимися от страха зрачками от осознания неотвратимости летевшей на нее смерти …
Он успел, в какие-то доли секунды сумел еще довернуть всего на несколько так необходимых сантиметров руль и удержал машину в заносе, а она успела отшатнуться, отклониться…
Хотя совершенно точно – вот стопудово! – он видел и знал: не было у них обоих уже никакого времени. Но кто-то сверху дал им дополнительные доли той самой жизненно важной, последней секунды, ничем иным прагматичный Гарандин объяснить это везение не мог.
Да он и не пытался объяснять.
Но он все-таки задел ее и видел, как девчушку крутануло от удара в бедро крылом машины и она исчезла из поля его зрения.
Машина встала как вкопанная, как норовистый скакун, остановленный сильной рукой волевого наездника. Гарандин положил руки на руль и уткнулся в них любом, чувствуя, как шумит в ушах кровь и начинает мелко потряхивать все тело.
Ладно, ладно, – резко выдохнул он, встряхиваясь от нахлынувшей слабости, – еще ничего не кончилось. Надо посмотреть, как там девчушка.
Первое, что он понял, – жива! Его аж пробрало до слабости в ногах от этого понимания.
А потом она посмотрела на него, и его пробрало еще раз, но куда как серьезней, чем перед этим, от одного ее взгляда – так странно, у нее и на самом деле насыщенно-синие глаза с размытой фиолетовой каймой по краю и поразительно крупной радужкой.
Но не в этом дело, не в удивительном устройстве ее глаз, а в том, что Гарандину показалось, будто она улыбается ему глазами, и он вдруг почувствовал нечто совершенно необъяснимое… – не описать. Узнавание, что ли. Какую-то близость душевную, родство и особенную важность этого человека в его жизни.
Да боже мой, разозлился на себя Влад, не знает он, как это сформулировать и что вообще такое происходит.
Хрен с ним, ничего формулировать он не будет!
Девушка была стройной, но не худышкой, такой сбитенькой, спортивной, но без явных признаков серьезных силовых занятий. Не очень высокой, сейчас-то не определить.
Лежала она неудобно – скрученно: ноги ровно на асфальте, туловище чуть боком на правой руке, а ее русые густые волосы окрасились кровью в том месте, где голова соприкасалась с асфальтом.
Мгновенно оценив возможные варианты травм при таком ударе и этой ее позе, Гарандин в первом неосознанном порыве хотел было подхватить девочку и срочным порядком везти в больницу, но тут же остановил, остудил себя, подумав, что может навредить и сделать только хуже своей неосторожностью, и ее придержал, когда она попыталась встать. В шоке человек на что только не способен – и на поломанных ногах ходить, а у нее шок, это очевидно.
Все в нем рвалось к этой незнакомой девочке – поднять, прижать, защитить, помочь немедленно, но… – спасибо, «Скорая» приехала достаточно быстро, минут через семь, пожалуй, впрочем, как и гибэдэдэшники.
А когда «Скорая» увезла девушку и началась обычная в таких случаях рутина – составление протокола, беседы с гибэдэдэшниками, опрос свидетелей, Влада отпустило как-то все и разом – и «отходняк» адреналиновый, и те странные, нелогичные чувства-ощущения, которые он испытал к девушке, носящей редкое имя Дина. И, перекидывая гибэдэдэшникам записи аварии со своего видеорегистратора, Влад мысленно посмеивался: эка его прихватило-то на адреналине.
Да уж, давненько он не рисковал осознанно «адреналиновой прокачкой», даже забыл, как это случается и как реагирует организм на шоковую игру.
И все же, все же… Было в этом его странном отношении к смелой девочке что-то совсем иное, чем простая реакция на выброс гормонов в стрессовой ситуации, – совсем иное и необъяснимое.
И очень мощное.
Осталось прояснить окончательно и точно, была ли это минутная странность или что-то особенное. И вот именно с этой целью он, пожалуй, навестит девушку Дину в больнице, тем более до его основной, важной встречи времени еще предостаточно.
Ну вот и навестил.
Теперь сидит в своем суперджипе и думает, что дальше делать и какие шаги предпринимать в свете новых обстоятельств.
Обстоятельств простых, как редька в поле, и одновременно навороченных, как все, что относится к разряду чудесно-мистического, – казалось бы, оно просто и понятно, а пытаешься осмыслить, и офигеваешь – как это вообще могло случиться.
Стоило Владу войти в палату и увидеть Дину, лежавшую в койке с забинтованной головой и перевязанной правой рукой, которая встретила его поразительным взглядом своих сине-фиолетовых, каких-то эльфийских, ей-богу, глаз, как Гарандин понял со всей очевидностью и определенностью – это его девочка, его женщина, его Судьба, если позволить себе такие выражения. Половинка там не половинка, фиг бы с этими затертыми романтическими мимишками – все гораздо проще и непомерно сложнее – она его всё и вся его. А он весь ее.
Как-то так. Без образов.
Гарандину понравился ее сын и ее отец, но его сильно напрягли и насторожили их разговоры.
Давным-давно у Влада развилось умение считывать, улавливать и вытаскивать информацию даже из самых малых крупиц фактов, из намеков и недосказанностей, из языка тела человека, его реакций и поведения и вскользь брошенных фраз, из любых обрывочных сведений и необычных источников. Извлекать из этого «шлака» информацию, анализировать и систематизировать ее, добавляя к тем фактам, которые добыл сам или добыли для него.
Все срабатывало в мозгу у Влада автоматически.
Кстати, именно эти способности, помноженные на его невероятную «чуйку», и помогали ему до сих пор оставаться живым и относительно невредимым.
Впрочем… что вспоминать и тревожить былое. Уже давно минули те времена, когда он нуждался в такой сложной аналитической работе своего мышления, – времена минули, а навык остался.
То, о чем говорили с Диной ее отец и сын, сильно напрягло Гарандина – если девочке всерьез кто-то угрожает и преследует ее, то какого, простите, хрена вы так вольно обсуждаете эти вопросы в присутствии совершенно незнакомого вам человека, да еще и фамилии упоминаете всякие. То, что он не угробил вашу дочь и мать, не является причиной для доверия незнакомому мужику.
Да мало ли какая подстава могла иметь место там, на переходе. Если кто-то на самом деле пытается всерьез достать Дину, он мог придумать и разыграть любые комбинации, и мало ли каким образом в них участвует сам Гарандин, а они при нем так свободно болтают.
Если бы они знали, с какими только виртуозно организованными и просчитанными до секунд и миллиметров «случайностями» с участием огромного числа людей приходилось сталкиваться Гарандину, то нынешняя авария показалась бы им топорным гоп-стопом в исполнении дилетантов.
Нет, если Дину на самом деле серьезно и настойчиво кто-то преследует, то с таким подходом эти мужики не защитят ее ни разу, лишь подставят.
Ладно, тяжеловато вздохнул Влад, выпрямился, потянулся, достал из лежавшего на соседнем сиденье портфеля навороченный айпад последней модели – посмотрим, что там можно накопать о Дине Нагорной, а там и подумаем, какие шаги следует дальше предпринять.
Минут через сорок Влад закрыл айпад и призадумался, прокручивая в голове полученную информацию. То, что шаги предпринимать придется, это-то понятно. Тут главное расставить приоритеты и решить, с чего правильней начать.
В палате Кирилл вскользь произнес одну фамилию, вот, пожалуй, с нее и начнем. Гарандин достал из кармана смартфон, набрал номер из числа тех, которые стоило помнить на всякий случай.
Искомый человек оказался в Москве, ответил и выказал готовность встретиться.
– Здравствуйте, Владислав Олегович, – поприветствовал ожидавший его Сергей Викторович Кнуров[1], поднимаясь из-за столика, за которым сидел. Он шагнул навстречу и протянул руку для рукопожатия.
Высокий жилистый мужик, находившийся в великолепной физической форме для возраста за пятьдесят, обладавший очень непростым взглядом серых внимательных глаз в обрамлении черных длинных и густых ресниц – предмета зависти всех женщин.
– Здравствуйте, Сергей, – сдержанно-уважительно отозвался Гарандин, принимая и пожимая протянутую руку.
Ему не было необходимости смотреть на часы и проверять пунктуальность своего прихода. Влад обладал особым ощущением времени. Он никогда не опаздывал и не приходил заранее, предпочитая появляться ровно в назначенный час. Человек же, с которым он встречался, обладал иными навыками, привычками и способностями и неизменно являлся на встречи заранее.
Сели за столик напротив друг друга, сделали заказ подоспевшей официантке.
– Видел ваш исключительный «заезд», впечатлен, – произнес с улыбкой Сергей, когда официантка отошла от стола, и заметил с явным уважением: – Да, мастерство не растеряешь.
– Да, – согласился с ним Гарандин, – особенно, если тебя гонял и натаскивал Макар.
– Особенно, – кивнул Сергей и сразу перешел к делу: – Вадим Олегович, вам понадобились наши услуги?
– Не совсем, – ответил Гарандин и, посмотрев прямо в глаза Кнурову, обозначил предмет своего интереса: – Дина Константиновна Нагорная. Я бы хотел узнать о ее проблемах и вашем с ней сотрудничестве.
Кнуров не спешил отвечать, оставаясь совершенно расслабленным внешне и не показав никакой реакции на вопрос, только в глазах, всего на мгновение, мелькнуло нечто острое и опасное, тут же сменившись нейтральным выражением с легким оттенком дружелюбия.
– С какой целью интересуетесь? – спросил наконец он.
– Надеюсь, она станет моей женой, – таким же ровным и спокойным голосом произнес Гарандин.
Коротко помолчали, всего пару-тройку секунд, за которые мужчины обменялись пристальными взглядами.
– А вы изменились, Владислав Олегович, – усмехнулся Кнуров. – Раньше вы бы сказали иначе, что-то вроде: «Я намерен на ней жениться».
– Раньше, – в тон ему ответил Гарандин, – я не обратился бы к вам за информацией.
– Да, – согласился Сергей, – не обратились бы.
Вздохнул глубоко и отвернулся, задумчиво глянув в окно, резко выдохнул и снова посмотрел на Влада.
– Знаете, почему мы с Ринком приняли ваш заказ и работали с вами в свое время?
– Подозреваю, что не только потому, что я щедро вам за это платил, но и из-за того, что в те времена вступать со мной в противостояние было весьма недальновидно. Лучше сотрудничать, – иронично усмехнулся Гарандин.
– И когда нас останавливали разумные доводы, Владислав Олегович? – усмехнулся Сергей. – Вы же прекрасно понимаете, что нам совершенно ни к чему было проверять друг друга на предмет, у кого нерв крученей и связи позаковыристей.
– Да бросьте вы, Сергей, – отмахнулся Гарандин. – Вы же понимаете, что в то время даже, скажем так, тесное «внештатное сотрудничество» господина Ринкова[2] с конторой на самом высоком уровне вряд ли могло бы вам помочь, осерчай я всерьез и упрись в своем недовольстве.
– Ну отчего же… – не согласился Кнуров.
– Да ладно, – снова отмахнулся Влад, – для вас это бодание обошлось бы гораздо большими затратами и потерями по всем параметрам и статьям, в том числе и репутационным.
– Ну это тоже вряд ли бы остановило Ринка и всю нашу команду, если б и мы уперлись, – констатировал очевидное Сергей.
– Ну, это-то понятно, – продолжал усмехаться Гарандин, правда, не без уважительной нотки, – Антон Александрович – человек определенной репутации и характера. Да и ладно, чего уж теперь мериться задним числом.
– Согласен, – кивнул Сергей и продолжил свою мысль: – Так вот, Владислав Олегович, мы взялись тогда сотрудничать с вами, в числе прочих причин, еще и потому, что из сообщества людей того уровня, к которому вы принадлежали, вы относились к редкому меньшинству, которое четко видело края и не переступало границы, не связывалось с черным криминалом. К тому же вы были известны в деловых кругах как человек, всегда державший свое слово, даже если оно шло в ущерб самому святому – прибыли.
– В те времена я избегал такой недальновидной ошибки, как давать обещания, – уточнил Гарандин.
– За редким исключением, – внес ясность Кнуров и продолжил: – Вы не держались за деньги и бизнес, относясь к ним скорее как к инструментам, а не как ко всей своей жизни. И сейчас я оценил тот факт, что вы не стали использовать для получения информации о Дине свои каналы, обратившись непосредственно к нам, как я понимаю, оберегая ее от лишнего любопытства. Хотя… – недовольно махнул он рукой, как на дело безнадежное, – она постоянно сама подставляется.
И перешел к рассказу о непростых делах, работе и заботах Дины Нагорной и ее тесном сотрудничестве с компанией Антона Ринкова и его ближайших соратников: Михаила Дубина и Сергея Кнурова.
Под скупое и неспешное изложение фактов мужчины успели перекусить и выпить по чашке чаю. Закончив свой рассказ, Кнуров произнес почти нейтральным тоном:
– Я бы сильно не рекомендовал никому обижать девочку.
– Я тоже, – согласился с ним Гарандин и посмотрел прямо в глаза собеседнику.
Двое очень непростых мужчин поняли друг друга и договорились.
– Спасибо за информацию, Сергей, – обозначил конец их встречи Гарандин. – Я ваш должник.
– Если сможете убедить девочку найти иное применение ее талантам и сделаете ее счастливой, то мы все станем вашими должниками, – улыбнувшись, Кнуров чуть кивнул и поднялся из-за стола.
Гарандин тоже поднялся и пожал тому руку, прощаясь.
Кнуров ушел, а Влад, вернувшись за стол, неспешно потягивал душистый травяной чай и заново прокручивал в голове весь разговор, расставляя и мысленно сортируя собранную информацию.
Дина проснулась ранним утром с устойчивым ощущением, что она забыла сделать что-то очень важное, но никак не может вспомнить, что же это.
Как бывает, когда вдруг выскакивает из памяти какая-то мысль, или нужное слово, или фамилия чья-то, которую вот прямо сейчас надо вспомнить, – и вроде бы крутится вот прямо на поверхности, здесь, совсем рядом, и ты же знаешь, какое это слово – вот же оно, ну вот же! – только недавно оно приходило на ум, а вспомнить не можешь никак, и все!
Будь оно неладно!
И ведь вся засада в том, что непременно вспомнишь, но только тогда, когда оно тебе уже на фиг не сдалось, и ты думать забыл о предмете своих мучительных потуг.
Вот именно такая засада и разбудила Дину ранним утром – ощущение, что она упустила что-то очень важное.
Да и к черту! – рассердилась она, чувствуя, как напряженное усилие мгновенно вызывает резкую боль в голове и шум в ушах.
Нет, ну его на фиг, надо будет – само вспомнится, а ей напрягаться совсем нельзя, ей даже читать запрещено, у нее и смартфон вчера отец забрал, и рабочий телефон – старенькую трубку с минимальными функциями.
Когда папенька в ипостаси доктора – а в ней он пребывает большую часть жизни, – то становится очень суров и грозен, как высокое начальство.
И поскольку чувствовала себя Дина препаршиво, то и спорить с папенькой не стала, тем более что под действием препаратов и своего болезненного состояния большую часть времени она пребывала в полудреме, периодически проваливаясь в сон-забытье.
А тут на тебе – проснулась с ощущением потери чего-то очень важного, что она неосмотрительно упустила. Но пришла мама, принесла всяческие вкусности на завтрак, принялась обихаживать доченьку, и Дина окончательно забыла о том, что она там усиленно и тщетно пыталась вспомнить.
Но оно напомнило о себе само. Точнее будет сказать – сам.
Коротко стукнув в дверь, вошел Влад Гарандин.
– Доброе утро, – поздоровался он с дамами.
«Вот оно! – озарило Дину. – Вот то самое важное, что я пыталась вспомнить: я так и не узнала, откуда мне известна его фамилия и кто он вообще такой. Хотела же посмотреть в инете, у отца спросить – и забыла!»
– Здравствуйте, Владислав Олегович, – тем временем приветливо поздоровалась с Гарандиным мама Дины.
– Здравствуйте, Антонина Борисовна, – улыбнулся ей Влад, демонстрируя свою осведомленность, чем откровенно ее удивил.
– Берите кресло, – предложила ему Антонина Борисовна, – двигайте к кровати и присаживайтесь.
– Спасибо, – поблагодарил Влад. Он поставил на стол у окна пакет, который принес собой, передвинул, как посоветовали, легкое кресло поближе к постели больной и, присев, наконец обратил свое внимание на пострадавшую:
– Здравствуйте, Дина, – улыбнулся он ей и спросил традиционное в таком случае: – Как вы себя чувствуете?
– Как сбитая машиной, – честно ответила она.
Что-то определенно неладное творилось с ней – она настолько сильно обрадовалась его приходу, что сердце бешено застучало, в голове стало как-то легко, а по телу прошлась теплая, согревающая волна. И этот его голос… Какой замечательный у него голос, и глаза такие удивительные, как темный балтийский янтарь.
Они смотрели друг на друга, словно вошли в некое особое пространство на двоих, на какое-то короткое время забыв о присутствии Дининой мамы, с удивлением посматривающей на них, «зависших» в молчании.
И тут в пакете, который принес Гарандин и поставил на стол, что-то дзинькнуло, и он начал медленно заваливаться набок. И этот звук разорвал затянувшееся молчание. Влад поднялся с места, подхватил падающий пакет и пристроил понадежней.
– А ведь мы с вами встречались, Владислав Олегович, – произнесла с улыбкой Антонина Борисовна.
– Извините, не припоминаю, – возвращаясь в кресло, сказал Гарандин.
– Ну это понятно, – кивнула женщина, – в то время вы занимались весьма масштабными проектами и о малых своих деяниях могли и не помнить.
– Вы пострадали от моей деятельности? – ровным тоном поинтересовался Гарандин.
– Как раз наоборот, – понимающе усмехнулась Антонина Борисовна и пояснила: – Я возглавляю интернат для музыкально одаренных детей, под патронатом Московской консерватории и музучилища при ней. В самом конце девяностых наш интернат собирались закрывать в связи с аварийным состоянием зданий, в которых он располагается. Наше учреждение расположено в историческом центре Москвы и до сих пор является лакомым куском для многих деятелей, мечтающих урвать такие площади. А уж тогда интернат откровенно и целенаправленно уничтожали. Как потом выяснилось, мэрия уже продала участок нашей земли кому-то из коммерсантов, естественно, получив громадные взятки, оставалось лишь довести разорение до конца. И что только тогда с нами не творили: и свет выключали, и отопление, и в конце концов признали здания аварийными, а ведь у нас детки. Талантливые, гениальные детки, и некоторые без патроната родных, сироты, а их собирались распределить по обычным интернатам. Настоящее преступление. Мы с коллегами и с несколькими преподавателями из консерватории, заручившись поддержкой известнейших музыкантов, выпускников консерватории, отправились на поклон к сильным мира сего. До правительства дошли, но нам дали только одно: милостиво разрешили поискать спонсоров на ремонт. Срок – полгода, в течение которых нас обещали не трогать. И мы пошли искать.
– Я так понимаю, что я был одним из спонсоров, которых вы нашли? – ускорил рассказ Влад.
Он не любил и всякий раз ощущал неудовольствие, когда в разговоре затрагивали его прошлую деятельность.
– Да, вы были одним из тех людей, кто откликнулся на нашу беду и помог, – кивнула, улыбаясь, женщина.
– Антонина Борисовна, – выдерживая ровный тон, поспешил разочаровать ее Гарандин. – Мои помощники в те времена приносили мне в день десятки и сотни запросов на спонсорскую помощь, и все, как правило, из разряда «вопрос жизни и смерти, последняя надежда». А мои советники и менеджеры выбирали из них те, которые могли быть полезны для имиджа и с которыми можно было правильно засветиться на телевидении и в массмедиа, и рекомендовали поучаствовать. Не стоит хоть сколько-то героизировать мой поступок, я очень далек от образа положительного героя, если не сказать наоборот.
– Ну то, что вы скорее злой гений, известно всей стране, – усмехнулась Антонина Борисовна. – Журналисты особенно постарались, создавая этакий ваш образ. Только с проектом восстановления и реконструкции нашего интерната вы не выступали ни на одной медийной площадке и вообще никак не обозначили свое участие в нем.
– Да это… – все ж не удержался и чуть скривился Влад, почесав от неудовольствия пальцем бровь, – не имело значения. Меня вообще тогда мало интересовали люди с их трагедиями и трудностями, Антонина Борисовна. Если моя помощь оказалась своевременной, достаточной и на самом деле стоящей, что ж, я рад, но я совершенно ничего не помню про ваш интернат, уж извините.
– А вы ведь приезжали несколько раз лично проверить, как идет ремонт, и участвовали в церемонии открытия после его завершения, – все вспоминала и вспоминала она. И вдруг попеняла ему: – Вы уж так строго себя не обличайте, Владислав Олегович. Разумные люди прекрасно понимают, что серьезные состояния так просто не делаются, и все же вы хоть и были в те времена моложе всех начинающих олигархов и известных бизнесменов, но всегда находились немножко над беспределом. Вы знаете, скольких бизнесменов мы обошли? В том списке были люди гораздо более состоятельные, чем вы тогда. Гораздо более, – повторила она со значением. – Так вот: бизнесменов было пятьдесят, откликнулось на наш крик о помощи только двое: вы и Дмитрий Федорович Победный[3]. И оба не просто дали денег, как подачку, мол, отвяжитесь, а проверяли и контролировали процесс от начала до конца, пусть и через своих помощников, и вмешивались, когда что-то буксовало или делалось халтурно. И если бы не вы с Дмитрием Федоровичем, то не было бы сейчас у мира уникального голоса Верочки Старогиной, а Миша Шумской не стал бы лауреатом международного конкурса, и Юра Балабин не был бы солистом Большого театра, и еще очень многие талантливые ребятки не смогли бы стать музыкантами. И это не преувеличение, поскольку если ежедневно не заниматься предметом с грамотным преподавателем, то не получится настоящего, сильного музыканта.
– Спасибо, – коротко ответил Гарандин.
И непонятно было, за что поблагодарил: за напоминание о его человеческом участии в том давнем проекте или за то, что женщина наконец-то замолчала.
«Как же я его не узнала-то, а? – думала Дина, удивленно разглядывая его откровенным образом. – Как же странно, что не вспомнила и не признала в нем того самого Гарандина. Даже услышав фамилию, не вспомнила. Он, конечно, изменился, но не настолько же сильно, чтобы не узнать».
У них в семье, пока шла реконструкция и ремонт интерната, Гарандин с Победным были постоянной темой разговоров, просто героями. И Дина знала всю доступную, которую можно было достать без не существующего тогда интернета, информацию о каждом из этих бизнесменов и читала статьи о них, и старалась не пропускать интервью на телевидении, которые они давали.
Ей было любопытно, на самом ли деле эти люди настолько лишены любых моральных устоев, ограничителей, что ради прибыли готовы на любой криминал, на убийства и самое грязное мошенничество, как трубили, яростно обличая зарождающуюся олигархию и бизнес-элиту страны, в те времена все газеты и телевизионные обозреватели. А они, эти самые без моральных устоев, оказывается, вон дали средства на восстановление интерната и маминым ребятам помогли: одели-обули, оплатили участие в конкурсах европейских, новые инструменты купили. Дома тогда частенько, бывало, обсуждали с отцом и его друзьями эту самую олигархию. Тогда они вообще много чего и горячо обсуждали, а толку-то в тех обсуждениях?
И на тебе – вот так встретить, столкнуться в самом что ни на есть прямом смысле и не вспомнить, не узнать.
Впрочем… Что ей был тот далекий и недосягаемый, как неосвоенный космос, господин Гарандин в те времена? Ничего.
– Вам неприятна эта тема? – сообразила Антонина Борисовна.
– Предпочитаю жить сегодняшним днем, – уклончиво ответил Владислав Олегович.
– Простите, – стушевалась Антонина Борисовна, – я несколько увлекаюсь и слишком живо реагирую, когда разговор заходит о нашем интернате и наших детках. Это профессиональная деформация, как классифицирует столь сильную вовлеченность в работу мой муж.
– А в свете сегодняшних реалий, – быстро перевел разговор Гарандин, – хотелось бы узнать, как чувствует себя пострадавшая.
– Хреново, – тут же отозвалась пострадавшая и пожаловалась: – К тому же мне запрещено читать, смотреть телевизор, пользоваться телефоном и Интернетом и вообще что-либо делать. Нужно просто тупо лежать, желательно не двигаясь. Это ужасно. Я никогда даже представить себе не могла, что ничего не делать – это такая жесть невозможная. – И усмехнулась: – Наоборот, долгие годы уставала и выматывалась так, что мечтала только об одном: полежать, ничего вообще не делая, даже не шевелиться и только отдыхать. Как-то все же надо осторожней со своими желаниями, а то мечты, оказывается, сбываются.
– А общаться вам разрешено? – улыбнулся Влад.
– Ограниченное количество времени, – жалобно вздохнула она.
– Ох ты господи! – Антонина Борисовна торопливо поднялась со стула, засобиралась, засуетилась. – Я-то что сижу? Мне же на работу. – И, наклонившись к Дине, расцеловала дочь. – Вечерком приду. – И выпрямилась, повернувшись к Гарандину: – Очень рада личному знакомству, Владислав Олегович, и благодарю за то, что сумели не убить Дину.
Гарандин поднялся из кресла, когда женщина обратилась к нему.
– Я не делал этого осознанно или намеренно, – отказывался он от неуместной, как ему казалось, благодарности, – а действовал исключительно интуитивно.
