bannerbannerbanner
Запутанные отношения

Татьяна Алюшина
Запутанные отношения

Полная версия

Впрочем, не только жильцы их подъезда, а весь дом трепетал перед ней, боясь до дрожи и уважая до спертости дыхания, и шли к ней на поклон с просьбами помочь в чиновничьих разборках, когда подпадали под таковые.

Товарищ Александрова выслушивала, придирчиво изучала документы и бралась помочь – «королевство» ей было маловато, а повоевать по привычке хотелось. Не всем и не всегда, правда, помогала, но, если бралась, выигрывала всегда, любые дела.

Единственное, с чем не удалось справиться, это выселение из дома потомственных алкоголиков. Вот не заладилось что-то в верхах, у тех обнаружились свои родственные связи в администрациях, и Ксении Петровне, как ни просили жильцы дома, пришлось отступиться.

Впрочем, ее это мало касалось, самой рядом с ними жить не приходилось.

Естественно и разумеется, что дети из этих семей стремительно шли по стопам родителей, являя собой самых отъявленных хулиганов в районе, в компании с отпрысками таких же родителей из соседних домов.

Вот на одного из них Катерина и наткнулась в подъезде, возвращаясь с вечерней «прогулки».

Она теперь стала уходить со двора не в девять вечера, а на полчаса раньше, чтобы успеть перед вечерней проверкой навести идеальный порядок. Специально с собой маленький будильничек брала, не забывая его заводить каждый день.

На площадке между третьим и ее, последним, четвертым, этажами возле батареи, свернувшись калачиком, лежал мальчишка. Рубашка на нем была порвана в нескольких местах и заляпана какими-то красными пятнами.

Катерина и не испугалась вовсе, присела возле него на корточки и потрясла за плечо.

– Ты чего? – спросила она.

Тот резко дернул плечом, сбрасывая ее руку, застонал сквозь зубы от сделанного движения и зло, грубо ответил:

– Не трогай меня! Отойди! – и тихо, самому себе, уговаривая, что ли: – Мне только отлежаться, отлежаться… у меня там нельзя, там отец найдет…

Не отошла и не отстала, быстро соображая, что сейчас, вот совсем скоро, Евгения Ивановна поднимется по лестнице, направляясь с проверкой в их квартиру, и наткнется на мальчишку. Конечно, прогонит его из подъезда, или милицию вызовет, или «детскую комнату милиции», о которой подробно, старательно и часто рассказывала бабушка.

Катерина снова тряхнула его за плечо.

– Нельзя тебе здесь лежать, прогонят!

– Мне бы в подвал… на свое место, – не поворачиваясь и не меняя позы, ответил он, – да не доберусь… там спускаться нужно. Сюда еле дополз, через черную дверь.

– Ты же смог почти на четвертый этаж подняться? – удивилась девочка непоследовательности размышлений.

– Наверх ползти легко. На первом и втором нельзя, там в глазок чуть что смотрят, на третьем эта «подписка» Евгения живет, на четвертый тоже нельзя, там стерва Александрова, но она вроде как уехала.

Столь длинная речь далась ему с трудом, это она поняла.

– Уехала, – подтвердила Катерина и даже кивнула головой, хоть он и не мог этого видеть. – Но Евгения каждый вечер проверяет квартиру, сейчас, совсем скоро пойдет! Вставай, надо уходить!

И затрясла его за плечо со всей силы.

– Да не тряси меня! – прикрикнул он – Не могу я встать! А в ментовку нельзя!

И втянул воздух с хрипом и сипением, как в порванный футбольный мяч.

– Что же нам делать? – спросила озадаченно Катька.

– Тебе ничего! Вали отсюда! Сам разберусь!

– Как, если встать не можешь? – уточнила любопытная девочка.

– Слушай, иди на хрен! Отстань!

Ни на какой такой загадочный «хрен» она не пошла, а приняла решение иного рода. Странное, непонятно как пробившееся через полную затюканность и безропотную подчиненность. Первое и самое главное решение в ее жизни, раз и навсегда изменившее всю эту самую жизнь, изменившее ее саму, раскрыв настоящую, спрятанную до поры под замком страхов Катерину Воронцову!

Откуда что взялось?!

– Ты сможешь еще по лестнице пройти? Всего пол-этажа? – спросила она.

Мальчик медленно, экономя силы и сдерживая боль, повернул голову и посмотрел на нее.

Катька аж пискнула, рассмотрев незнакомца – его так сильно избили, что на лице не было живого места, нет, может, оно и было, но все залила уже подсыхающая кровь, только яркие-преяркие голубые глаза зло смотрели в упор.

Глаза никогда не сдающегося щенка, волчонка. Этот не будет, как «Тотошка» из клетки, жалостливо-просяще смотреть на людей, этот вцепится зубами в руку врага на последнем дыхании, собрав запредельным усилием все силенки для мести!

– А ну, вали отсюда, писявка! – совсем по-взрослому громко гаркнул он.

Катя снова не испугалась, подвинулась ближе и стала просовывать ладошки ему под мышки, чтобы помочь двигаться.

– Давай скорей! – торопила она. – Скорей! Надо очень быстро!

Он рассматривал ее совершенно взрослым взглядом, как дикобраза какого-то, который по определению здесь не может быть, а вот поди ж ты, образовался незнамо как.

– Сдурела? Тебе ж влетит!

– Быстрее! – пыхтела девочка, тщетно стараясь его приподнять.

Будильничек, лежавший в кармане «прогулочного» серого, как безысходность, платьица, пребольно стукал по коленке, но она не обращала внимания, занятая самым важным в жизни делом.

Мальчик сдался под таким напором решительной незнакомки и прохрипел:

– Отодвинься.

Катька отскочила пулей. Тот перевернулся на другой бок, быстро-быстро задышал, закрыв глаза, полежал так пару секунд и встал на четвереньки.

– Отойди… – просипел придушенно.

Катька шагнула в сторону, освобождая дорогу.

И он пополз…

Она пару раз пыталась помочь, поднимаясь по лестнице рядом с раненым, но тот останавливал ее порывы фронтовой медсестрички:

– Не надо…

Смог добраться до площадки четвертого этажа и упал.

До двери ее квартиры оставалось всего три метра, но именно на них у мальчишки не осталось никаких сил.

И неожиданно у Катюшки стали так быстро и четко соображать мозги, как далеко не у каждого взрослого! Она метнулась к двери, отперла и распахнула настежь, подбежала назад к пареньку, подхватила его под мышки, попробовала тащить, но не смогла даже с места сдвинуть.

– Помогай! – прокричала приказ. – Я одна не втащу!

Он тихо стонал, совсем уж не открывая глаз, но крик услышал и стал отталкиваться от пола ногами. Девочка напрягла все свои маломощные силенки и подивилась, что им удалось довольно проворно переползти через порог.

Во всей квартире имелось только одно место, которое не подвергалось тщательному ежевечернему досмотру.

Запрет из запретов! «Не входи – убьет!»

Крамольнее придумать ничего уже невозможно – покушение на жизнь вождя, бунт на корабле, революция среди аборигенов!

Тем же порядком – она тащит, он отталкивается ногами – ребята быстро добрались до места, намеченного Катериной, а именно: бабушкиной кровати.

Бунтарка, перевернув мальчика на спину, затолкала его под кровать и строго-настрого предупредила:

– Лежи тихо! Сейчас Евгения придет с проверкой!

– Мне только отлежаться… – прошептал тот еле-еле.

Но она уже не слушала – поскакала быстрой белочкой убирать следы варварского вторжения. Перво-наперво надо смыть все на лестнице!

Возле батареи, где он лежал, остались кровавые лужицы, от которых протянулся след до самой квартиры – не ручьи-реки, но отчетливо заметные дорожки. Девочка по-деловому достала будильничек и посмотрела на циферблат – без семнадцати минут девять!

На все про все у нее семнадцать минут! Нет, сообразила она, – пятнадцать! Две минуты Евгения Ивановна потратит на подъем по лестнице! Так! Даже если сейчас все смыть, останутся мокрые отпечатки до самой квартиры, высохнуть не успеет!

Тогда надо вымыть кровавые дорожки только на площадке этажа, здесь и следа-то совсем чуть-чуть, значит, мочить сильно не придется!

Подставив тряпку под струю воды в ванной, она рассуждала вслух:

– А что там, на лестнице, я не знаю! Я хорошая девочка, дома сижу, книжку читаю, а что там, на лестнице, не знаю!

Вытерла еле заметные следы от верхней ступеньки до двери, присмотрелась: ничего не видно и сохнет быстро. Теперь навести полный порядок в квартире!

Здесь быстро управилась – во всех подотчетных ей помещениях чистота и порядок присутствовали изначально, а от входной двери и до самой бабушкиной кровати справилась моментально!

Подняв длинное, до самого пола, покрывало с висюшками по краям, проверила мальчика. Он лежал на боку, спиной к ней, как его перекатила, и часто, но тихо дышал.

– Подожди немного, я скоро, – пообещала девочка. – Ты только тихо совсем лежи!

Катюшка, находясь в новом для себя, незнакомом состоянии – быстро думать все-все важное и действовать – сообразила перевернуть странички в книжке, которая лежала на письменном столе в ее комнате, эта Евгения Ивановна заметит, на какой странице она остановилась! На улице-то Катерина другую книжку читала, разрешенную к выносу из квартиры, не то, что эта!

Сегодняшняя вечерняя поверка отличалась небольшим разнообразием от предыдущих в том, что Евгения Ивановна, открыв дверь своим ключом, сразу спросила:

– Что это за кровь на лестнице?

– Я не знаю, – спокойно и предельно честно ответила девочка.

– А ты, когда по лестнице поднималась, следы видела?

– Нет, ничего не было, – тем же тоном отрапортовал ребенок.

– Странно, – рассуждала соседка. – Что это? Может, собака какая бездомная приблудилась? И, главное, до площадки след есть – и все!

– Я не знаю, – повторила Катенька.

– Ну, конечно! – смягчила тон Евгения Ивановна, обратив взор на ребенка. – Откуда тебе знать, ты небось читала как обычно?

Та утвердительно кивнула – «небось»!

– А если бы что-то случилось или ты бы услышала что непонятное, сразу бы мне сказала, – выдала проверяющая.

– Конечно, – подтвердила готовность к сотрудничеству подопечная.

– Ладно, разберусь! Опрошу всех соседей! Не хватало, чтобы у нас собаки всякие драные в подъезде прятались! Ну, идем, деточка, посмотрим, как у тебя тут дела?

 

Дела у деточки оказались в полном казарменном порядке, соседка осталась удовлетворена проведенной проверкой. У Катюшки сильно-сильно стучало от страха сердечко, и она все переживала, как там мальчик, но ходила по пятам за Евгенией Ивановной и напоминала себе, что надо очень стараться выглядеть как обычно – то есть никак, серо.

Именно сейчас происходил первый в ее жизни реальный урок бытового лицедейства и появилась первая страшная тайна. Небольшие, маленькие, у Катеньки имелись, а вот большая…

Эта черствая, ограниченная, пресмыкающаяся перед Ксенией Петровной женщина ни разу за весь месяц не спросила у девятилетнего ребенка, предоставленного самому себе, ела ли она сегодня и что, хватает ли у нее денег, как себя чувствует, не болит ли что, да, в конце концов, – не боится ли оставаться одна! С удовольствием и наслаждением исполняя роль требовательной надзирательницы, предложенной старшей и уважаемой до благоговения и бздения подругой, во всем стараясь подражать ей!

Разве могла она заметить испуг маленькой девочки, ее напряженность или что-то указывающее на непорядок у «личного состава» вверенного ей подразделения?

И не заметила!

И не замечала ни черта еще много дней!

Закрыв дверь на все замки за Евгенией Ивановной, Катерина не побежала стремглав к мальчику, а стояла и размышляла.

Ему нужна помощь. Медицинская, и срочно!

Вызвать «Скорую» по телефону, по-взрослому, не могла, не потому, что не умела – умела, и еще как! – это проходило отдельным бабушкиным уроком: вызов экстренных служб в случае необходимости и при первых признаках непорядка! Но имевший место в данный момент непорядок – особый случай. Вызови она ему врачей – можно вот прямо сейчас, без лишних вопросов начинать собирать чемодан и – «здравствуй, интернат!», а мальчику – милиция, или что там еще для неблагополучных подростков!

Значит, на помощь взрослых рассчитывать не приходится. Но она об этом знала, когда принимала решение спрятать его у себя.

Таблетки, бинты, вата, йод, зеленка, перекись водорода – все имелось в доме на случай травм, но стояло на таком суперстрогом учете у Ксении Петровны, что пользование чем-то из препаратов будет замечено обязательно, и потребуется отчет. То же касалось и продуктов питания, и денег, оставленных на них, – отчет о любом перерасходе!

То, что никуда не отпустит этого мальчика, пока тот полностью не поправится, девочка решила, как взрослая, с самого начала, и то, что его надо чем-то кормить и лечить за это время, – тоже. Имеющиеся в доме крупы, макаронные изделия, мука, чай-сахар – все состояло на том же учете.

Но был у нее маленький секретик!

Каждый день бабушка давала деньги в школу на полдник, одну и ту же сумму: на стакан кефира или сока, булку или пирожок. Катерина не всегда полдничала, когда все места за столиками в буфете были заняты детьми – не ходила. И скопила капиталец тайный, который прятала – додумалась же! – в углубление под подоконником в своей комнате, случайно обнаруженное во время недозволенного занятия – глядения в окошко.

Она отмерит все до капельки, потраченные на лечение медикаменты запишет в выдернутый из тетрадки листочек, а завтра пойдет в аптеку и купит, что надо! А еще хлеба, молока и яиц, если хватит денежек.

И пойдет в другой магазин, где ее не знают и где не встретятся знакомые соседские бабульки.

Год, прожитый в постоянной муштре и требованиях к исполнению, не прошел даром!

Ксения Петровна в лице внучки заполучила аудиторию для лекционно-назидательной передачи житейского опыта, свода собственных законов и видения жизни. Она вдалбливала в одного безропотного слушателя правила планового ведения хозяйства каждый день: во время совместной уборки помещений, готовки еды, приборки в кухне, стирки, глажки белья, мытья посуды. Вещала со своей лекторской трибуны безапелляционно, монотонно-поучительно, переходя к практическим занятиям.

Что и пригодилось сейчас!

Катя сняла со своей солдатской коечки покрывало, одеяло, принесла в бабушкину комнату. Поставив стул к окну, задернула плотные шторы на окнах, старательно проверив, не осталось ли предательской щелочки – свет не должен проникать наружу, у нее по расписанию сон! И все соседские партизанки об этом знают и донесут куда надо о непорядке!

Спрыгнув с высокого стула, убрала его на место, в кромешной темноте переставила ночник с тумбочки на пол возле кровати и только тогда включила.

Но это еще не все. Сообразительное дитя принесло из кухни, с нижней полки кухонного буфета, большой кусок полиэтилена, которым прикрывали мебель во время обметания потолков от пыли два раза в год.

Она старательно расстелила покрывало, на него одеяло, накрыла сверху полиэтиленом и только тогда, откинув свисающее до пола покрывало, подлезла под кровать.

Мальчик все так и лежал, не поменяв позы, и не дышал совсем, как почудилось ей.

Катька струхнула!

– Эй! – девочка толкнула его кулачком в плечо.

– Это соседка приходила? – отозвался он вопросом.

– Да, уже ушла, – успокоила Катька. – Переползай сюда.

Тот повиновался и кое-как переполз из-под кровати на расстеленный полиэтилен.

– Тебя надо осмотреть, но сначала помыть, – распорядилась Катерина с неизвестно откуда взявшейся уверенностью в себе и в своих решениях.

– В больницу играть будешь? – усмехнулся пацан разбитыми губами.

– Играть не буду! – твердо пообещала она. – Сейчас принесу таз с водой и губку. А ты раздевайся!

– Ух ты! – слабо выказал удивление мальчишка. – Командуешь? Сам до ванной дойду.

– Ты же еле ползаешь! – всплеснула командирша ручками, по-старушечьи.

– Отлежался немного, пока у тебя тут Евгения шарилась.

И медленно, передыхая, кое-как доплелся до ванной комнаты, даже вытолкал ее за дверь, не разрешая помогать, и умудрился помыться под душем. Одеваться в рваную и всю в крови одежду не стал, остался в одних трусах, самостоятельно сходил в туалет, но на этом последние силы кончились – свалился на пороге комнаты как тряпичная безвольная кукла.

Спасительница присела рядом, гладила его ладошкой по спине и плакала от бессилия. Ничего, отлежался, отдышался и дополз до «больничной» половой койки.

– Тебя как зовут? – спросила она.

– Тимофей, – представился пацан, не открывая глаз. – А ты Катька, внучка бабки Александровой, я знаю.

– Не Катька. Катерина, – возразила та.

– Это одно и то же.

– Нет, не одно, – очень твердо и уверенно еще раз возразила она.

– Значит, будешь Катериной, – согласился мальчик.

И это были его последние вразумительные слова в ту ночь.

Самую страшную ночь в жизни девятилетней Катерины Воронцовой.

Он был очень сильно, зверски избит. Синяки различной интенсивности и глубины покрывали весь его торс, ноги, но больше всего пострадали лицо и голова. Рассечены обе брови, разбит и, скорее всего, переломан нос, разбиты все губы, на затылке в нескольких местах рваные раны. Катюшка старательно и осторожно обработала все сначала перекисью водорода, затем, не жалея, йодом, забинтовала разбитый в кровь локоть правой руки. И как-то умудрилась затолкать в него, потерявшего сознание, две таблетки аспирина и анальгина.

Он метался всю ночь, стонал, дрался с кем-то во сне, кричал, а она закрывала его рот ладошкой, чтобы не услышали соседи. Порой впадал в забытье, порой начинал бредить непонятными, незнакомыми ей словами.

Девочка не отходила всю ночь, поила крепким чаем, когда мальчик приходил в себя, отдав свой многодневный рассчитанный паек заварки. Засыпала, проваливаясь в сон, когда он затихал, просыпалась, когда начинал метаться, и плакала от бессилия, оттого, что не знает, как помочь, вылечить, и что делать.

Лишь под самое утро пострадавший успокоился и заснул не тревожным обморочным сном. Катюшка осталась с ним, укрыла его и себя запасным покрывальцем из шкафа, поставила рядом будильник – распорядок надо соблюдать – подъем в семь утра! И провалилась в сон-омут.

Когда заорал будильник, открыла глаза и увидела Тимофея: тот лежал на спине, повернув голову, и внимательно ее рассматривал.

– Ты похожа на кошку, – изрек потерпевший.

– И вовсе не похожа! – обиделась девочка.

– Похожа, похожа! Волосы рыжие, а глаза зеленущие. Такого цвета глаза только у кошек и бывают, да и то у редких. Только худая очень. Такая худая, рыжая кошка.

– Ну и пусть! – перестала обижаться Катька.

А зачем? Он совсем не обидно говорит.

– Почему с бабкой живешь? Родители померли, что ли?

– Нет, – она не стала развивать тему подробностями и поднялась с импровизированного ложа.

За время сна полиэтилен прилип к телу и теперь, издавая малоприятные звуки, неохотно отлипал от ручек-ножек.

– Надо идти умываться и завтракать. Завтрак в семь тридцать.

– Что, прямо так точно, в семь тридцать? – удивился он.

– Да.

– Зачем?

– Таков распорядок дня, – заученной фразой пояснила девочка.

– И тебе нравится так? По часам?

– Не знаю, – призадумалась вероотступница от святынь. – Так надо. И все.

– А… – понял Тимофей. – Бабка заставляет.

– Не заставляет. Просто сказала, что так надо.

– На фига тебе сейчас все по часам делать, если никто не проверяет?

Катерина призадумалась совсем уж всерьез над загадочным, но смутно понятным «на фига». Бунт в душе ребенка крепчал обоснованностью доводов и подозрением о возможности другого устройства жизни. Вот что случится, если позавтракает, скажем, не в семь тридцать, а в семь сорок пять? В это время она обязана выйти из дома для двухчасовой прогулки – сидения на скамейке и чтения книжки.

А если не выходить?..

На сем свободолюбивые вредные порывы Катерины притормозились.

– Нам надо быть очень, очень осторожными, – рассудительно пояснила Тимофею. – Все бабушки во дворе привыкли, что я живу по расписанию, значит, меня должны видеть во дворе вовремя. И еще у меня программа по чтению и музеям, не могу пропустить, еще бабушке отчитываться. Понимаешь?

– Я сегодня уйду, – сказал он, подумал и уточнил, – вечером. Сейчас не смогу. Отлежаться пару дней надо. Доберусь до своего места в подвале, там и отлежусь.

– Нет, – твердо, по-взрослому, возразила девочка. – Ни в какой подвал ты не пойдешь! Тебе лежать надо, за тобой уход нужен, горячую еду надо кушать, в туалет ходить и мыться. Здесь останешься! Справимся!

– Ладно. Тогда завтра уйду, – согласился на небольшую отсрочку.

– Кто тебя так побил?

– Как кто? – удивился необычайно Тимофей. – Отец, конечно! Кто ж еще? Пацаны, что ли, с другого района? Так пусть попробуют – зубов не соберут, сопливы!

– Как отец?! – ахнула Катька, никогда не сталкивавшаяся с такого рода жестокостью.

– Да сам виноват! – вздохнул пацан. – Нельзя ему под руку попадаться, когда он градус перебрал! Не успел свалить, мать прятал, вот и…

Он пробыл у нее четыре дня.

Катерининых сэкономленных денежек хватило на скудные медикаменты, обезболивающий анальгин, на продукты, самые простые и дешевые. И на запретное всеми строжайшими запретами расточительство – мороженое!

Правда, одно на двоих.

Она старательно демонстрировала бдительным соседкам неукоснительное соблюдение распорядка дня, покупая конспиративно необходимое им с Тимофеем на обратной дороге из планового посещения музеев. Положенные на день страницы обязательной литературы читала мальчику вслух.

А еще они разговаривали!

Чудо из чудес!! Неведомое доселе девочке Кате!

Никто. Никогда. С ней. Не разговаривал.

Вот не знала, что можно кому-то рассказывать о себе и слушать, что он расскажет о себе, своей жизни, интересах, делах, не ведала, что вот просто так можно рассказать, что думаешь, о своих мыслях!

Формулировки такой не знала и не владела: «Я думаю…»

А он научил!

Он был старше на три года.

Он был старше на целую взрослую жизнь!

Он был старше на знание нескольких взрослых жизней!

Уходил через четыре дня по всем правилам конспирации для нелегалов: в момент выхода Катерины на вечерний моцион. Тимофей повернулся к ней перед дверью и очень серьезно сказал:

– Кошка, ты теперь мне сестра. Думай, как разобраться со своим расписанием так, чтобы мы могли видеться каждый день. Тебя надо очень многому научить, иначе пропадешь. Я теперь за тебя отвечаю.

Чему научить? Почему пропадет? Куда пропадет?

Этого Катерина тогда не понимала ни близко, ни рядом, ни отдаленно.

Он единственный называет ее «Кошка», единственный, кому она стала нужна по-настоящему, единственный, кто стал для нее семьей, единственный, кто спас ее и заставил стать настоящей Катериной Воронцовой!

«Он просто единственный во всей моей распоганой и странной жизни», – подумала Катерина Анатольевна Воронцова, наконец засыпая, умаявшись за день трудами праведными и докучливыми неприятностями.

 

– Софья, не пугай отца! – возроптал Кирилл Степанович на неожиданное заявление дочери. – Я пребываю в умиротворяющей уверенности, что мы прекрасно обходимся без подростковых выкрутасов и поведенческих ужасов переходного возраста!

– Это не выкрутас, а осмысленное решение, – деловито заявила та, откусывая с аппетитом от бутерброда.

– О как! – подивился отец. – Значит, ты как бы между прочим, за завтраком, заявляешь, что не хочешь ехать к матери, и утверждаешь, что это осмысленное решение?

– Ты меня неправильно понял. Я не сказала, что не хочу ехать к маме, я сказала, что сейчас не могу ехать.

– Главное своевременно, – «похвалил» отец. – Завтра у вас самолет, билеты и визы на руках. Чего бы не передумать!

– Пап, – перешла на серьезный тон нарушительница отцовского спокойствия. – Мне надо остаться, а билет как раз успеем сдать! Макс пусть летит, а я приеду через месяц. Объясняю: мама Гарика предложила ему и мне поработать три недели во французской булочной продавцами и официантами. Это кафе находится рядом с французским посольством и туда в основном приходят французы. Вот я и попрактикуюсь в языке, а заодно пора учиться зарабатывать.

– А это за каким лядом, позволь узнать? – выказал первые зачатки раздражения Кирилл.

– Ну не вечно же буду сидеть на твоей шее! – аргументировала девочка.

– Тебе пятнадцать лет, и ты не сирота казанская, и не единственная надежда больных родителей на денежное обеспечение, чтобы учиться зарабатывать в этом возрасте! Твоя основная задача – получать образование! – закипал понемногу возмущением любящий отец.

– Па! Ну пусть идет поработает, – вступился за сестру Максим. – Я вот, например, не хочу, меня твоя шея вполне устраивает. Гарик там уже работал прошлым летом, ему понравилось, у него, между прочим, тоже предки упакованные, и он там не ради денег парится, а как Сонька – «практикуется в языке». И потом, работать-то будут по четыре часа в день, подростки же.

Гарик – это одноклассник Макса и друг его и младшей брата на год Сони. Кирилл хорошо знал и его самого, и родителей, так что, в принципе, рекомендации его матери о хорошей работе Бойцова немного успокоили.

– А разрешение родителей для трудовой деятельности разве не требуется? – «проникновенно» поинтересовался он.

– Требуется! – радостно кивнула Соня. – Ты же мне его дашь? Ну, как мудрый отец и все такое.

«Мудрый отец» расхохотался, позабыв о необходимости воспитательного возмущения поведением не в меру самостоятельной дочери.

– Напор и лесть! Ты осваиваешь азы делового общения! – со смехом выговорил Кирилл.

– Папенька, – девочка изобразила «нежную незабудку» и послушную дочь. – Сие неизбежно, ты же гений бизнеса, невольно научишься!

– А вот грубая лесть – это уже перегиб, Софья Кирилловна, – попенял папенька «незабудке». – Излагай план летних мероприятий.

– Значит так, – рапортовала та, – завтра иду в поликлинику, прохожу необходимое обследование для санитарной книжки. Через неделю с твоим письменным невозражением по поводу моей работы и санитарной книжкой выхожу трудиться. Через месяц полечу к маме. Кстати, хотела с тобой об этом поговорить!

– О чем? – Кирилл посмотрел на часы.

Завтрак затягивался неожиданным заявлением, и время потихоньку поджимало.

– О том, что мы с Максом все каникулы проводим у мамы. Нам уже совсем не интересно торчать в Англии по два месяца, хотим и с тобой отдыхать!

– Я не отдыхаю, – машинально возразил отец, мысленно переключаясь на работу.

– Вот именно! – обменявшись с братом заговорщицкими взглядами, с нажимом произнесла она. – Мы, конечно, скучаем по маме и рады с ней встретиться, но хотим хоть раз съездить куда-нибудь с тобой! Скажем, зимой на горные лыжи на курорт какой-нибудь!

– Я не катаюсь на лыжах, Соня, ты же знаешь, – заставил себя вернуться в разговор с детьми Бойцов.

– Ну, не на лыжах! Вот сейчас лето, могли бы махнуть втроем на море.

– Дети, по-моему, вы больше всех в курсе, что летом у меня самая запарка.

– Тогда зимой, в Египет, да хоть куда к морю! Но вместе!

Он возражал весело, так, для проформы, воспитательной направленности.

Неожиданно почувствовал приятное, странное тепло в груди, окатившее мягкой волной от Сониных настойчивых уговоров.

Он ни разу, никогда не проводил с детьми отпуск. Да какой отпуск, мало-мальскую неделю отдыха вместе! Каждые каникулы, от самых маленьких, в недельный срок, до больших летних, дети, по обоюдному уговору с Лилей, проводили с ней. Сначала возил сам, передавая с рук на руки матери, а когда подросли, стали летать самостоятельно. И никто до поры не спорил с такой жизненной установкой.

А тут вдруг…

– Па, мы давно об этом думаем, – подхватил инициативу разговора Максим. – К маме, ясный перец, летать будем. Но то, что я сейчас на два месяца, последний раз!

– Ультиматум? – улыбнулся отец.

Брат с сестрицей переглянулись, и мальчик кивнул утвердительно.

– Ну, что-то типа. Нам там неинтересно. У мамы своя жизнь, Костя, конечно, классный мужик, но они в делах, заморочках, у них работа и разговоры только о ней. Они же не перестают трудиться, когда мы приезжаем. И Лена с Лариской нормальные девчонки, но старше нас, со своими понтами. Когда пересекаемся, все время пытаются нами руководить. А нам неинтересно. Мы с тобой хотим. И тебе, вот сто пудово, давным-давно пора научиться отдыхать, хоть иногда! И мы научим! Вместе классно будет, вот увидишь!

Дети всегда так действовали – долго обсуждали что-то, шушукались, а решив, приступали к моральному штурму отца. Начинала младшая, Соня, Макс поддакивал, они переглядывались, поддерживая друг друга, окончательный вердикт подводил сын, излагая полную версию совместно придуманных и принятых решений.

– Так, – перешел к начальственному тону Кирилл. – С аргументами согласен, где, как и когда можем отдохнуть вместе, обсудим потом. Соня, разрешение на работу дам, но только после того, как вместе съездим в эту булочную и я лично поговорю с администратором. Все! Я на работу!

И встав из-за стола, отец коротко поцеловал детей по очереди в макушки.

– Так вы не доели, – искренне расстроилась домработница.

– А вот скажи мне, Валентина, ты-то чего затихорилась? Слова не вставила и почему не проболталась раньше? Ты ж наверняка знала про Сонино: «в народ – работать»? – вкрадчиво-пугающе поинтересовался господин Бойцов.

– Кудась? – уточнила спрашиваемая.

– Куда! – хором поправили дети.

– В народ! – засмеялся Кирилл – Ну, во французский народ! Работать!

– Так Соня сказала, что наваляет, если проболтаюсь! – отрапортовала женщина.

– Что-что?

И расхохотался вовсю, до слез.

Валентина являла собой чудо природы, оду былинной русской богатырше – имела рост под метр девяносто, монументальное телосложение – широкая кость, сплошные мышцы и выдающийся, вызывающий трепетное уважение бюст впечатляющего размера. С такими «дарами» природы совершенно диссонировало кристальной воды простодушие, навевающее подозрение в идиотизме. Она патологически не умела хитрить, изворачиваться, говорить неправду, понимая все буквально, или просто умалчивать что-либо. Но Кирилл давно убедился, что внутренняя народная мудрость у нее врожденная, и, когда дело касалось чего-то серьезного, Валентина умела вовремя вмешаться, выслушать, промолчать до поры. А вот детские секреты сдавала враз, искренне не понимая: «А чо такого? Так от отца-то какие секреты!» Не действовали никакие страшные предупреждения и обещания последствий не менее «страшных».

Как в этот раз удержалась?

Ах да! Дочка обещала «навалять», еще наверняка страшные глаза делала.

Субтильную Соню, пятнадцати годов, росточком метр пятьдесят пять, Валентина в легкую могла проносить весь день на одной руке и не запариться. Посему заявка на применение физических действий имела гротескный характер, но понимавшая почти все буквально домработница к угрозе прислушалась.

– Она пошутила, – успокоил Кирилл.

– Та, я тоже так думаю, – призналась Валентина, с сомнением посмотрев на девочку Соню, изобразившую невинный взгляд.

Бойцов ехал на работу, думал о детях и улыбался.

Он обожал их, любил до щемящей, физически ощущаемой нежности. То, что они поставили сегодня ультиматум, явилось неожиданным и самым большим подарком и оттого невероятно значимым.

Они договорились с Лилей, когда та собралась замуж за Константина, что дети остаются с ним, с отцом, но все каникулы проводят у нее. Каждый раз, когда он отправлял детей к матери, улыбался, шутил, подбадривал их, а больше себя, стараясь придать легкость и непринужденность расставанию. Но чувствовал такую тоску, стискивающую сердце, и немного обиду, что они так легко и радостно торопятся улететь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru