Татьяна Арбузова
Три незваных мертвеца на диване
Пролог
Он бежал по заснеженным улицам города, то и дело озираясь по сторонам. На дворе свирепствовала жестокая и страшная зима 1942 года. Ленинград медленно умирал, зажатый в тисках блокады, и он, сотрудник милиции, как никто другой знал об опасностях, подстерегавших путника на каждом углу.
Серый усталый город стал пустым, словно утратил душу. И только сердце едва слышно и упрямо билось в груди, не давая смерти окончательно накрыть его своим саваном. На пути молодого человека то и дело попадались прохожие. Словно тени, они брели в никуда, не осознавая цели своей дороги. Голод безжалостно господствовал в городе на Неве, стремясь сломить и подмять его под себя.
Иван Андреевич Крылов, подкидыш, получивший в детском доме такие же имя и фамилию, как у знаменитого баснописца (очевидно, от большого почитателя его таланта), сейчас бежал навстречу своей удаче. Он был молод, но труслив, и потому между двух зол, фронтом и службой в милиции, Иван Андреевич, как ему казалось, предпочел меньшую тяжесть, избрав второе.
Поначалу он пожалел о сделанном выборе, поскольку с того момента, как фашисты подступили к городу, в нем началась такая чехарда, что служители закона едва поспевали восстанавливать порядок. Как из-под земли вырастали новые банды, резко возросло число воров-одиночек, соседи убивали и грабили соседей. В преступники подались девчонки и мальчишки, оставшиеся без родителей. Из самых глубин душ голод вытеснил столько грязи, что страх наказания утратил свою силу.
Тогда Иван Андреевич и пожалел, что не ушел со своими ровесниками на фронт, потому что рядовому сотруднику милиции приходилось каждый день рисковать жизнью ради обывателей, а умирать он не планировал. Но со временем молодой служитель закона приспособился к службе, пытаясь хитростью избегать участия в опасных служебных операциях, а пайка хлеба, смекалка и милицейская форма позволяли выжить в это трудное время. Он знал, что однажды все изменится. В конце концов, рано или поздно или Красная Армия прорвет блокаду либо немцы войдут в город. Ивану Андреевичу было все равно, он смог бы прожить при любой власти, лишь бы сейчас, именно сейчас запастись капиталом для дальнейшего, где угодно и с кем угодно, существования. Грабежи и убийства, расползающиеся по Ленинграду, как зараза чумы, были тем необходимым прикрытием, которым решил воспользоваться юный милиционер.
Уже в конце ноября – начале декабря 1941 года люди без раздумья за банку тушенки отдавали золотые украшения, драгоценные камни и произведения искусства. Это и породило в уме еще молодого человека, но уже с подернутым черным туманом нутром, план по обогащению.
Черты лица славянина средней полосы России, голубые глаза, полные наивности и добросердечности, статус служителя порядка и осведомленность дворников не только обеспечивали Ивану Андреевичу беспрепятственный вход в любую квартиру или дом, но и вызывали в собеседниках чувство доверия. А продуктовые карточки, пусть и фальшивые (а кто это знает?), волей случая оказавшиеся в его руках, открывали не только двери, но и запасники отчаявшихся и ослабевших от голода их обладателей. Никто из обманутых владельцев не подозревал о жестокости и черствости сердца, бьющегося в груди молодого человека. И чем сильнее и туже лапа смерти сжималась на горле города, тем легче промышлялось Ивану Андреевичу. И только одно удручало молодого милиционера. Нет, не страх быть разоблаченным и пойманным (он был очень аккуратен), а то, что добыча эта воспринималась им как капля в море. Рисковать свободой за одно-два колечка уже не хотелось, а мечталось о деле, где за один раз он смог бы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Например, о старинных семейных драгоценностях, которые наверняка где-то лежат и ждут своего часа. И видимо, какие-то только его боги услышали молитвы Ивана Андреевича, потому что вскоре молодому человеку представился такой случай.
Как-то, охраняя памятник «Медного всадника», который предусмотрительно был обшит досками на случай бомбардировок, Иван Андреевич познакомился с одинокой старушкой, приходившей к памятнику, как и многие жители города, чтобы поживиться дровами (если удавалось). Она сразу показалась ему необыкновенной. Своим наметанным глазом Иван Андреевич определил, что перед ним не просто старушка с пожелтевшей и сморщенной от старости и недоедания кожей на лице и руках, а ни много ни мало, представительница дворянского сословия. Актерским талантом молодой человек обделен не был, поэтому изобразить заботу и сострадание для него труда не составило, и он позволил ей стянуть парочку досок и даже помог донести их до квартиры, где растопил ими остывшую буржуйку. В благодарность старушка угостила его кофе, который берегла для особого случая. С тех пор Иван Андреевич стал дорогим гостем в доме новой знакомой, и ему были рады и ждали в любой час дня и ночи. А совпадение его имени, фамилии и отчества с именем знаменитого писателя вызвали в старушке такую бурю эмоций, что она готова была расцеловать молодого милиционера еще при первой встрече. Оказалось, что сама она, к сожалению, родилась гораздо позже, и узнать лично баснописца ей счастья не выпало. Но ее деду, Иллариону Григорьевичу, такой шанс выдался. Крылов, ленивый на различные рауты и путешествия, к ним же в усадьбу заезжал частенько, наведывая приятеля.
И молодой милиционер, который, не жалея себя и своих сил, носил дрова, делился своей пайкой, однажды был вознагражден. Через два месяца после знакомства Кира Владимировна (так звали старушку), полюбившая Ивана Андреевича как родного внука, наконец раскрыла ему тайну фамильных драгоценностей, спрятанных в доме.
Когда-то, до революции, квартира полностью принадлежала ее семье. Отец Киры Владимировны был ювелиром, не знаменитым, но неплохим и знающим свое дело. Его работы ценились, и к ним ездил весь Петербург. Считалось непостыдным обратиться к ювелиру как к знающему свое дело мастеру, потому что представитель любого сословия и класса за приемлемую цену мог получить желаемое. Этим своим качеством отец Киры Владимировны привлекал многих, и отбоя от заказов у него не было, благодаря чему жили они более чем достойно, не зная горестей и печалей. Мать Киры Владимировны была из обедневшего дворянского рода, проклятая своим отцом за то, что посмела выйти замуж за ремесленника. Но со временем, получив от нелюбимого зятя выгоду в качестве восстановленного родового поместья, он был вынужден смириться и принять зятя (с распростертыми объятиями) в семью. А зять и отец Киры Владимировны из года в год только богатели, открывая все больше магазинов и мастерских. И когда случилась революция, отец к тому времени уже покоился на родовом кладбище в усадьбе, а дела семьи вел старший брат Киры Владимировны, ярый монархист, который новую власть не признал и сбежал за границу, успев перевезти туда часть состояния. Но основная часть богатства была изъята победившей стороной и пошла на нужды построения светлого будущего новоиспеченной страны. Муж Киры Владимировны и младший брат были офицерами и достойно служили царю и отечеству, но, поддавшись идеям всеобщего равенства и свободы, перешли в ряды Красной Армии. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы оба не сложили головы в бою с белогвардейцами. Может, поэтому в страшном 1937 году Киру Владимировну не арестовали и не расстреляли как врага народа, хотя на основании доносов дело заводилось не раз. Но каждый раз женщину отпускали. И необъяснимо, то ли из жалости, что было маловероятным, то ли из неверия к самой возможности причинения ею вреда кому-либо, по причине ее возрастной немощи.
Кто писал эти доносы, Кира Владимировна догадывалась. Соседка никак не могла смириться с тем, что живет и дышит одним воздухом с «недобитой контрой». Но добрая старушка не обижалась на нее, понимая, что та делает это от скудности ума, а не по причине классовых распрей. Она вообще никогда ни на кого не обижалась, поэтому, когда их дом заселили, оставив ей маленькую комнату, она только обрадовалась: «Все не одной век доживать, с людьми веселее».
К сожалению, с приближением немцев к городу соседи разъехались кто куда, оставив ее в громадной квартире одну. Ей же бежать было некуда, да и незачем, жить ей оставалось не так уж много, а умереть все же хотелось в родных, пропитанных воспоминаниями стенах.
И вот он, Крылов Иван Андреевич, бежит по ночному Ленинграду навстречу долгожданному счастью. Сегодня ему раскроется тайна шкатулки с драгоценностями, и он станет их властителем, единственным на всем белом свете. Что будет со старушкой, он не думал. Впервые ему стало страшно от собственных мыслей, поэтому он гнал их прочь, надеясь на судьбу.
Войдя в квартиру, молодой человек не услышал привычного звука кашля. Кира Владимировна очень простудилась, и те лекарства и снадобья, что имелись в доме, и те, что смог достать он, не помогали – старушка угасала на глазах. Иван Андреевич переживал и старался каждый день ее навещать.
Кира Владимировна лежала на кровати с закрытыми глазами. И как бы ни уговаривал себя Иван Андреевич, но уже стоя в дверях комнаты, он понял, что старушка мертва. Молодой человек медленно подошел к ее постели, потому что ноги вдруг стали ватными и не слушались его, не желая двигаться. Зажав ее руку в своих ладонях, Иван Андреевич заплакал, уткнувшись лицом в одеяло, которым была укутана Кира Владимировна.
Он рыдал как ребенок, долго и навзрыд. Осознание, как молния, прошило его с головы до пяток, осев холодным потом на спине: «Он навсегда потерял самого дорогого и близкого человека, ведь никто и никогда так не относился к нему, как эта тихая, ничем не приметная старушка». Что его подвигло к слезам, льющимся из его глаз каким-то неудержимым потоком, до конца не понимал он сам, но сердце сдавливалось по-особому, причиняя небывалую и неведомую до этого дня боль. И боль эта приносила не физические страдания, а иные, еще незнакомые ему по своим ощущениям. Душа, которой, как он думал, Всевышний обделил его, сейчас стискивалась невидимой рукой, выдавливая из нее последние силы и лишая желания жить дальше.
Сколько времени он простоял на коленях у изголовья кровати, Иван Андреевич не помнил и собрался было уже уходить, чтобы вернуться позже и похоронить Киру Владимировну, как заметил в ее зажатой руке кончик бумаги. С трудом разжав кулак, милиционер достал смятый листок.
На нем рукой старушки было написано прощальное письмо, которое она адресовала ему:
«Милый мой мальчик, – писала старушка. – Я чувствую, что сегодня не дождусь тебя, поэтому с большим трудом вывожу эти строки. Я очень полюбила тебя, как сына или внука, которых мне не дал Господь. Ты умный мальчик, но душа твоя запачкана. Я поняла это по твоему нездоровому блеску в глазах, когда открыла тайну клада. Но, узнав о твоей нелегкой судьбе, детдоме, я многое поняла. Я так хотела помочь тебе стать лучше, чище, добрее, но не успела, хотя видела, как ты меняешься, и это приносило мне радость. Но несмотря ни на что ты стал украшением, надеждой и опорой в трудностях, которые выпали на мою долю в последние дни моей жизни. Прости, что не рассказала всего сразу, не хотела навести тебя на грех. Пусть Бог простит мне эти мысли, и ты прости, мой мальчик. Я оставляю тебе подробное описание места, где ты найдешь шкатулку с нашими фамильными драгоценностями. Я завещаю их тебе. Надеюсь, они принесут пользу и счастье в твоей жизни. Я благословляю тебя, мой милый. Прощай и не поминай лихом».
Прочитав письмо несколько раз, Иван Андреевич аккуратно свернул послание и, положив его во внутренний карман, вышел из комнаты.
Через два дня, похоронив Киру Владимировну, он вновь вернулся в теперь совсем пустой дом. Чего он хотел, не понимал сам, но дело следовало довести до конца. Пошагово следуя инструкции, Иван Андреевич нашел место, указанное в письме. Выломав несколько кирпичей и достав шкатулку, он открыл ее. Блеск золота и камней ослепили его, но эмоции, которые вызвало это великолепие, были противоположны тем чувствам, которые накрывали его в прошлом при виде золота. Все стало ненужным, неправильным и даже тошнотворным. Равнодушно запихнув шкатулку в грязный мешок, он навсегда покинул этот дом. Через пять дней Иван Андреевич Крылов ушел добровольцем на фронт.
Глава 1
Утро началось как обычно. Точнее, под «обычно» подразумевалось то, что кто-то, проснувшись первым, перебудит всех остальных. Вот и сегодня, встав первой, Ирина, возвращаясь с улицы, разбудила всех фразой «Не спи, замерзнешь», при этом громко хлопнув дверью. Я, перепуганная оглушительным звуком, от неожиданности села на кровати и бессмысленным взглядом уставилась в точку на противоположной стене. Ирина, стоя спиной, налила в кружку воды и повернулась ко мне. В этот момент наши взгляды пересеклись. Глаза Ирины отчего-то и вдруг стали большими и круглыми, а рука с кружкой застыла у самого рта.
– Что? – испугавшись теперь, что со мной что-то не так, спросила я.
– Ты здесь? – вопросом на вопрос ответила она и добавила. – Вы все здесь.
Рука с кружкой рухнула вниз, расплескав воду по полу.
– А кто тогда там? – указала она, помолчав секунды три, на дверь, ведущую на веранду.
– Где-где? – не поняла я, машинально поворачивая голову в сторону, указанную Ириной.
– На диване. Я думала это ты, – кивком она показала теперь на меня. – Ты же любишь спать на холоде. Вернее, только ты можешь так, в теплой куртке и на улице. Бр-р-р. Из нас никто на такое не решится.
Не совсем соображая, с чего это ко мне такие претензии, я тем не менее нашла в себе силы ответить.
– Ну почему же, – обидчиво заметила я. – Нам вчера всем жарко было. Может, кто-нибудь и кроме меня рискнул.
Я оглядела комнату и заметила, что наш диалог привлек внимание всех присутствующих. В молчаливом согласии мы как по команде кто в чем, совершенно забыв о том, что на дворе уже два месяца как не лето, выбежали на веранду. И то, что предстало нашему взору, полностью соответствовало словам Ирины.
На диване действительно кто-то лежал, укрывшись с головой курткой. Одет он был не только в брюки, но и в сапоги, что вызвало особенное беспокойство.
– Кто это? – прозвучал вопрос из уст Алексея, моего двоюродного брата, хозяина дачи, где мы все и пребывали в этот момент, стоя босиком на холодном полу веранды.
Ответа не последовало, поэтому Алексей, потянув незваного гостя за ногу, почти закричал:
– Эй! Ты кто? Вставай!
Но гость не отозвался. Молчали и мы все, наблюдая за сценой изгнания неизвестного почивателя. Приближаться к нему вплотную никто никак не решался, видимо, из чувства самосохранения, которое пробудилось у всех разом.
– Кто это? – снова повторил брат, обращаясь к нам.
Не глядя ему в глаза, все ограничились лишь пожатием плеч, и только Ирина, чье чувство юмора оставляло желать лучшего, с интонацией превосходства произнесла:
– Я знаю, кто это!
Мы резко обернулись к ней, и мне послышалось, что кто-то в толпе облегченно выдохнул.
– Это, – она сделала паузу, – труп!
Словно по команде, мы застыли как вкопанные. Я же почувствовала, что в области солнечного сплетения ожил страх и запустил свои тонкие ниточки-паутинки во все стороны, по которым тут же рванул холод, намереваясь окутать и обездвижить и без того многострадальное мое тело.
– Не неси чушь, – отреагировала Наталья, одна из гостей и друзей хозяев. – Сейчас все узнаем.
Наташа была у нас человеком решительным и трудно переубеждаемым, поэтому противоречить ей никто не стал. И, судя по общему гулу одобрения, сделано это было с умыслом. Никто не хотел быть первым и брать роль первопроходца на себя.
Наташа подошла к лежащему гостю и резко дернула за край куртки. Та слетела на пол, а мы замерли в позах, напоминающих каменные изваяния, с одинаковым выражением ужаса на лицах и остекленевшими взглядами (последствия влияния все того же ужаса). И причиной тому послужило то, что на диване разлегся (вполне даже вальяжно и с комфортом) неизвестный мужчина, у которого из шеи торчала изготовленная из дерева рукоятка ножа. Лезвие, по всей видимости, таилось в теле.
Его широко открытые глаза таращились в потолок, а обездвиженное тело, казалось, окостенело, утратив гибкость. И если кто-то из нас и не закричал в тот момент, то только по одной причине, ИРИНА. С гордостью и радостью в голосе она возвестила:
– Ну! Что я говорила? ТРУП!!!
Ирина, излучая всем своим видом чувство превосходства, обвела нашу компанию взглядом, в котором дополнительно к ее реплике читалось явное презрение к поразившей нас, словно напасть, глупости. Возразить на это было нечем. Ни у кого не нашлось аргумента, чтобы оспорить эту истину о трупе. Не в силах пошевелиться, я думала только о том, что на диван, на котором так комфортно разместился мертвец, теперь вряд ли кто решится присесть, а уж относительно прилечь вообще речи быть не может. Забыв о холоде как пола под ногами, так и воздушного пространства, безмолвствовали и друзья. И я готова была дать руку на отсечение, что догадывалась, о чем думает каждый из них. Вне сомнения, всех терзал один и тот же вопрос, а если быть точнее, два: «Кто это?» и «За что его?»
Причиной, по которой нас собрал Алексей, как я уже упоминала, мой двоюродный брат, был его день рождения. Праздновали мы его всегда весело и в непринужденной обстановке, со всеми прилагающимися атрибутами, присущими такому торжеству: песнями и плясками. Брата я своего считала парнем видным и даже не раз подчеркивала его внешнее сходство с актером Дмитрием Харатьяном. Светловолосый и голубоглазый, он и улыбкой обладал такой же, как знаменитый актер. Но что больше всего меня в нем ужасало и в то же время восхищало, это то, что брат, умудряясь за зиму нагулять пивной животик, в летнее время легко избавлялся от него, становясь худым и поджарым. Характером Алексей обладал легким, но с годами, правда, нет-нет да проскальзывала в нем такая неприятность, как сварливость. Смешливый и иногда казавшийся несерьезным, он выглядел противоположностью своей жене Марине. Сноха, этакая чернявая казачка с карими глазами и гордой статью, выделялась среди нас немногословностью. Вынудить Марину на разговор было делом непростым и требовало от собеседника либо достаточно продолжительного времени знакомства с ней, либо темы разговора, которая вызвала бы у снохи интерес. Со стороны они казались красивой парой, в которой Марина играла незримую ведущую роль, но брата моего она любила и поддерживала во всех начинаниях. И как бы трудно им ни приходилось, они всегда и везде были вместе. Шли по жизни рука об руку, плечо в плечо и всем остальным, чем там принято в народе описывать взаимную любовь и уважение в семейной паре.
Дачу, где состоялось празднование, брат очень любил. Далась она им с Мариной нелегко и до сих пор находилась в процессе стройки. Но народу погостить там перебывало уже видимо-невидимо. И друзья, и друзья друзей, и друзья уже тех друзей. В общем, если начать считать и вспоминать всех, можно просто запутаться в именах и родственных связях. Алексей был гостеприимным малым и не мог отказать никому, а желающих с каждым годом становилось все больше и больше.
Но на этот раз многие из многочисленной братии знакомых приехать по различным причинам не смогли. Из всех приглашенных прибыли только я, моя сноха Люда, жена родного брата, ее двоюродная сестра Наталья с мужем Вячеславом, сам Алексей с Мариной и Ирина, странная и до сегодняшнего дня незнакомая мне особа.
Возраста Ирина была неопределенного, и я не понимала, как она оказалась в друзьях Алексея. Впрочем, Марина позже поведала нам ее душещипательную историю, но я ее не запомнила. Ростом Ирина была невысокого, с короткой стрижкой, которую я охарактеризовала бы, как легкую взлохмаченность типа взъерошенного пса, только-только выбравшегося из воды и стряхнувшего с себя лишнюю влагу. При обследовании всех и всего глаза Ирины бегали с непринятой для этого органа скоростью, сводя всех с ума, потому что возникало ощущение, что с тебя считывают информацию. Одеяние ее тоже вызвало у меня массу вопросов, так как мне было непонятно, основываясь на каких параметрах подбиралась цветовая гамма отдельно взятых вещей. И все это приводило в такое недоумение, что просто слов не хватало, чтобы описать эту вакханалию вкуса. Но Ирина, надо отдать ей должное, оказалась человеком компанейским и свойским, и на сближение с нами пошла без раздумий и какого бы то ни было франтовства и фанфаронства.
Так вот, о даче. Домик был небольшой и пока состоял из комнаты с печкой, где помещались многочисленные спальные места, плита для приготовления пищи, пара шкафов, холодильник, вешалка для одежды и большой стол. Гордостью же брата был громадный телевизор, который висел на стене и виден был с любого угла комнаты. Но изюминкой дома я считала веранду. Ее площадь позволяла вместить два дивана, кухонный гарнитур, несколько шкафчиков и окно на всю стену, через которое созерцался такой обалденный вид на лес, что сердце замирало в экстазе. Место под дачу Алексей искал долго, и выбор в конце концов пал на глухую деревеньку глубоко в горах, куда добираться приходилось по два с половиной часа. Но никто ни разу не пожалел об этом, потому как, окунувшись в эту тишину, благодать и частично первобытность живой природы, мысль о сожалении отпадала сама собой. Сам дом стоял на пригорке и именно на этом основании вид из окна веранды и был таким волнующим и навечно забирающим душу в плен. Двор был огорожен дощатым забором, одна сторона которого упиралась в сосновый лес, где сосны были такой высоты, что при попытке разглядеть их верхушки кружилась голова. А целительный запах, разливающийся в воздухе после дождя, описать было невыполнимо! Пахло хвоей, смолой и всеми травами одновременно, кружа голову неведомым до этого времени благоуханием. Утренние туманы, сползающие на землю, пробуждали ощущение, что ты находишься над облаками. И только тихое позвякивание колокольчиков где-то внизу говорило, что мы не одни в этом мире под названием рай. Тут тоже живут простые люди, а не небожители, со своими заботами и проблемами. И им чужды и, может, даже смешны наши восторженные эпитеты, описывающие всего лишь их быт и монотонную повседневность.
Дом стоял на самом краю деревни и иногда ночью было жутковато выходить во двор, чтобы справить нужду, благо удобства находились неподалеку. Но и это препятствие не могло удержать нас в стенах городских жилищ, и в один из последних октябрьских дней мы собрались, чтобы поднять бокалы за здоровье, удачу и материальное благополучие Алексея. Поздравлять мы его планировали и в субботу, а в воскресенье с чувством выполненного долга разъехаться по домам. Но утро субботы развалило наши планы, сведя их на нет.
– Да-а-а, Леш. Не думала я, что тебе подарок настолько не понравится, – выпала я первой из транса, пытаясь свести все к шутке и выдернуть из комы присутствующих. – Ты его за это того?
И я показала короткую пантомиму, фантазируя на тему убиения Алексеем гостя, рискнувшего явиться без подношения.
Друзья, не отреагировав, словно под гипнозом, продолжали разглядывать покойника. Алексей же, икнув и дернувшись всем телом, будто по нему ударила и пробежалась одна большая судорога, посмотрел на меня испуганными глазами:
– Это не я. Честное пионерское!
С чего это вдруг ему на ум пришла пионерия, я вникать не стала из боязни, что подобные размышления уведут меня не в ту сторону. А это сейчас абсолютно ни к чему.
Марина пихнула брата под бок локтем:
– Танюха шутит, Лёха. Какой из тебя, блин, убийца, тем более вчера. Ты же «му» сказать не мог.
После высказывания Марины я тут же про себя отметила, что жена брата в трудных ситуациях проявляет себя как человек разумный и мыслящий.
Вслед за Марининой фразой начался процесс возвращения разума к другим: кто-то вздохнул, кто-то почесался, кто-то чихнул, и все разом сообразили, что уже достаточно провели времени на холоде. Не сговариваясь, мы заспешили в тепло, вежливо пропуская друг друга сквозь дверной проем в комнату. Каждый начал заниматься тем, что посчитал первостепенным в такой обстановке. Марина поставила чайник на плиту, Лёша фыркал и сморкался возле умывальника, остальные, забыв про стеснение, переодевались. И тут меня осенило одно воспоминание, от которого я даже подпрыгнула на стуле.
– Погодите, – резко развернулась я к Ирине. – А с чего это ты решила, что это именно я? По какому такому признаку? Или я что, всегда в сапогах сплю?
– Да нет, – спокойно ответила наша новая знакомая, не прекращая своих дел. – Просто чего вы только вчера на себя не натягивали, весь местный гардероб перемерили, когда фотографировались. Вот я и подумала, что ты после от усталости сразу отдохнуть на диванчик и прилегла. Ну и уснула. Я-то раньше спать ушла, не видела, чем у вас, – девушка подумала, – этот «Модный приговор» закончился. Еще эти ваши танцы бабуинов чуть с ума не свели. Грохотали так, я боялась, дом по бревнам разнесете. Но, слава богу, обошлось.
Я, Люда и Наталья переглянулись.
– А мы сюда для этого и ехали, – не сдержалась Наташа. – Чтобы танцы бабуинов исполнять. Или ты думала, что мы здесь на лекцию по теме «Этика поведения в общественных местах» собрались?
Наталья с Вячеславом в моем понимании были особенной парой. Она более волевая, всегда сдержанная и рациональная; он взрывной, импульсивный и добрый. О таком противостоянии в характерах еще Александр Сергеевич Пушкин когда-то замечательно высказался: «Сошлись волна и камень, стихи и проза, лед и пламень». К тому же и ученые-физики внесли свою лепту в описание подобного казуса, во обнародовав открытие о том, что противоположно заряженные частицы притягиваются, что, естественно, в сфере человеческих отношений было принято как лекало, по которому и стали мерить взаимоотношения разных по характеру людей, назло всем сумевших найти друг друга.
– Мало того что пляски до упаду, – невозмутимо и не обращая внимания на Наталью, продолжила Ирина, – так еще и в карты взялись играть. Разбудили меня своими спорами, я потом еле заснула.
Я подпрыгнула на месте, так как Ирина неожиданно озвучила мои претензии. Я тоже намеревалась высказать их, потому что, как и она, просыпалась ночью от голосов на веранде. И голоса эти говорили именно о картах. Мне, само собой, в тот момент ничто иное в голову не пришло, как подумать о том же, о чем, опередив меня, сообщила Ирина. И наши притязания с ней, должна добавить, имели под собой основания, потому что я, зная свою родню и друзей, ни капельки не удивлюсь, если им среди ночи вздумалось разыграть пару партеек в «Дурака».
– Точно, – вскрикнула я. – Я тоже слышала. А ну, признавайтесь, кто играл в карты?
Реакция окружения не стала для меня неожиданной: перебивая друг друга, все начали возмущаться. Тут же выяснилось, что Люда с Натальей, оказывается, легли самыми последними. Лёша и Вячеслав к тому времени уже заполняли воздушное пространство храпом, а я и Марина еще не спали, но усиленно притворялись спящими и на провокационные диалоги не велись. Ирина тоже уже часа три как без задних ног пребывала в царстве Морфея.
– Мы с Наташей с полчасика на улице посидели, там такие звезды… – мечтательно прокомментировала Люда. – И домой зашли. Да же, Наташ?
– Да, – поддержала ее сестра. – И когда возвращались, на диване никого не было. Мы бы заметили.
– Еще бы, – хмыкнула Люда. – Такое нельзя не заметить.
– Так, – стукнула я по столу ладошкой. – Что получается? Когда все спали, на веранду кто-то вероломно вломился. И было их не меньше чем двое, раз я и Ирина слышали разговор. Не может же один человек сам с собой беседовать?
– Ну почему? – отреагировала на мой вывод Ирина. – Может, он больной, из психушки сбежал.
– Ага. И нож себе в шею сам воткнул, а потом курткой сам себя укрыл, чтобы теплее умирать было, – снова поразила меня своими четкими умозаключениями Марина.
– Девчонки! – мы оглянулись, потому что заговорил Слава. – Девчонки, давайте чайку попьем. И так хреново, а тут еще этот крендель нарисовался.
И действительно, чего это мы так распереживались. Мы, что ли, его на тот свет отправили? Нет, ни за кем из нас не значится такого греха, в этом я была уверена. Тогда откуда взялся мертвец и почему у нас? Я решила во что бы то ни стало разобраться. Не зря же я перечитала столько детективов.
Мы стали рассаживаться за стол. Из-за печки вышел Алексей, который наконец отстал от умывальника.
– Я за полицией, – громко сказал он, натягивая штаны. – Ничего не трогайте и никуда не отлучайтесь.
– О как, – съязвила Марина. – Мент проснулся.
– Не проснулся, а так положено, – огрызнулся в ответ Алексей. – Просто если вы там по разу пройдетесь, криминалистам там после вас работать не с чем будет, вы все следы уничтожите.
Мой брат уже около года числился бывшим полицейским на пенсии, но с подобными делами когда-то сталкивался не один раз, поэтому перечить ему никто не решился, ограничившись кивками голов в согласии. Алексей ушел, мы же приступили к чаепитию.
Этот волшебный напиток подействовал умиротворяюще, и даже наличие мертвеца в доме уже не воспринималась нами как божья кара за отлично проведенный вечер пятницы. Прихлебывая и причмокивая (это уж кто на что горазд), мы разговорились, пытаясь восстановить события с самого приезда. Ну не может же не существовать причины, должна быть хоть какая-то, заставившая и убитого, и убийцу залезть в наш дом? Но с самым своеобразным мышлением, конечно же, оказалась Ирина.
– Слушайте, а получается, мы спали с незакрытыми дверьми?
– Ну почему, – демонстрируя спокойствие, ответила Марина. – Мы ворота во дворе закрыли.
– А двери? – продолжила пытать нас Ирина. – Хоть одну-то закрываете?
– Нет, а зачем? Все в уборную на улицу выходят, и закрывать и открывать двери постоянно – дело шумное и долгое.
– Вы только подумайте. Всегда двери открытые. Всегда, – то ли удивлялась, то ли размышляла Ирина. – Заходи кто хошь, бери кого хошь. Этак ляжешь вечером спать девственницей, а утром, бац, проснулась беременная. И ведь не узнать от кого. Проходной двор, честное слово!
Мы засмеялись над шуткой Ирины, она же, отхлебнув чай, смолкла. Из чего я сделала вывод, что Ирина на полном серьезе допускает такой исход. И даже вполне возможно, что именно сейчас в своих мыслях она прокручивает сцены родов и воспитания ребенка. Учит, женит или выдает подросшее чадо замуж. Не удивлюсь, если там, в своих умозаключениях, она уже и до внуков дошла.
– И правда, Марин, ну хоть какой-то крючок должен быть, – вступилась за Ирину Люда. – Нет, это не мое дело, конечно, но пусть он лучше будет. На всякий случай.
