Татьяна Корсакова
Цербер-Хранитель
На самом деле это и был весомый аргумент. Человек, большую часть своей жизни посвятивший служению смерти, не мог ошибаться в такого рода вещах. Но все равно ошибся. Почти.
– Она должна была быть мертва. – Харон снова побрел по дорожке.
– Ты поэтому привез ее в контору? Ты думал, что ей уже ничем не помочь?
– Я думал, что она умрет с минуты на минуту.
– А она все не умирала и не умирала.
– Ошибка мироздания. – Харон пожал плечами. – До сих пор не могу понять, как такое возможно.
– Слушай! – Мирон нырнул в темноту вслед за Хароном. – А расскажи-ка мне, где все это случилось!
– Зачем? – Харон обернулся.
– Ну, тебе ж еще с полицией беседовать. Так?
Харон молча кивнул.
– А я уже свободен. Могу проявить инициативу.
– Ты хочешь осмотреть место преступления? – спросил Харон равнодушным тоном.
– Почему сразу место преступления? Возможно, место происшествия.
– Зачем тебе?
– Интересно.
– Там нет ничего интересного. Там тьма. – Харон обвел тусклым взглядом дорожку и подступающие к ней кусты пузыреплодника.
– Тьма в фигуральном смысле или буквальном? – спросил Мирон.
– Во всех смыслах.
– Тогда я возьму с собой фонарик. Ну же, расскажи, где ты нашел нашу Джейн Доу!
…Заброшенная дорога была не такой уж и заброшенной. Пользовались ей хоть и редко, но достаточно регулярно, даже несмотря на то, что дорожные службы уже давно махнули на нее рукой, не ремонтировали, не укрепляли подмываемый дождями склон, не вырезали подступившие к самому асфальту деревья. Дорогу эту Мирон знал неплохо, потому что именно по ней кратчайшим способом можно было добраться до дома Харона. И дальний свет он врубил безо всякого зазрения совести. Свет фар в этой глуши мог распугать разве что дикое зверье, которого в местном лесу водилось в избытке. Опасаться, что на дороге в этот час может оказаться другой автомобиль, не стоило, а с тьмой, хоть фигуральной, хоть буквальной, нужно было как-то бороться.
Описанный Хароном участок, Мирон нашел быстро. Остановил машину, не доезжая нескольких метров до предполагаемого места происшествия и, не выключая фары, выбрался из салона. Снаружи пахло лесом, асфальтом, дорожной пылью и приближающейся грозой. Небо еще полчаса назад затянуло тучами так, что исчезли и звезды, и луна. Оттого тьма теперь казалась кромешной. Даже свет фар с ней едва справлялся.
Мирон вытащил из кармана фонарик, направил острый белый луч на асфальт. Сначала ему показалось, что Харон ошибся, описывая место, но вскоре он увидел на дороге следы от протекторов. Джейн, очевидно, была за рулем байка. Вот в этом самом месте байк пошел юзом и упал. А этот размазанный по обочине след – явное тому подтверждение. Байк упал вот здесь, и тут же Джейн вылетела из седла. Мирон присел на корточки, посветил фонариком перед собой и, чертыхнувшись, отшатнулся. На дорогое что-то копошилось. Что-то черное, бесформенное и определенно живое. От его вскрика это черное и копошащееся взмыло в небо, рассекая застывший воздух кожистыми крыльями. Летучие мыши! Чертова туча нетопырей сейчас с негодующим визгом кружила у Мирона над головой. А у его ног тускло поблескивала черная лужа.
Не нужно было быть врачом, чтобы понять, что это за лужа. Харон и тут не ошибся! В этом месте девчонка упала и приложилась головой об асфальт. В этом месте она должна была умереть либо от кровопотери, либо от нарастающего внутричерепного давления. Но не умерла. Мирон поводил лучом фонарика по дороге и в холодном электрическом свете увидел другой след…
Похоже, Харон и на этот раз оказался прав. Джейн не просто по пьяни слетела с байка. Джейн сбили с байка каким-то другим транспортным средством. Ну, так бы выразился Харон, а Мирон видел очевидное: девчонку столкнул с дороги автомобиль. Случайно ли? Нарочно ли? Это еще предстояло выяснить, но в душе уже рождались недобрые предчувствия. Во всем случившемся ему отчетливо виделась злонамеренность. Даже если кто-то сбил байк по неосторожности, то первое, что должен был сделать нормальный человек – это выйти из машины и осмотреть пострадавшую. Осмотреть, отвезти в больницу. Позвонить в «Скорую», на худой конец! Но в больницу Джейн отвез Харон, а не тот, кто едва не отправил ее на тот свет. Или потому и не отвез? Решил, что девчонка мертва? Испугался последствий и ответственности? И что тогда?
А тогда этот ублюдок просто столкнул Джейн в овраг, как сбитую на дороге лису. Столкнул Джейн, а следом столкнул байк. Зачем? Ответ казался очевидным. Чтобы тело не сразу нашли!
Где-то высоко в небе громыхнуло, и по-прежнему кружащие над Мироновой головой нетопыри разлетелись в разные стороны. Он снова чертыхнулся и, подсвечивая себе путь фонариком, принялся спускаться вниз. Спуск оказался крутым, он заканчивался у подножья старого дуба, основание и извитые корни которого тоже были испачканы в крови. Значит, выродок не спустился вниз с девчонкой на руках, а в самом деле столкнул ее вниз, туда, где ее голова уже во второй раз встретилась с чем-то опасно-твердым. Вот с этим вековым дубом встретилась. Кости уцелели лишь чудом. Мирон окинул задумчивым взглядом траекторию полета и встречающиеся на пути кусты. Да, определенно, случившееся можно было считать чудом. Он снова поводил вокруг себя фонариком, втянул в ноздри сгустившийся воздух. Пахло гарью.
Байк, а вернее, то, что от него осталось, нашелся в стороне, метрах в ста от дуба. Он выгорел до самого своего железного остова и сейчас был похож на скелет какого-то доисторического монстра. От него несло горелой резиной и оплавившимся пластиком. Взорваться от падения и удара он никак не мог, такое случается только в дешевых боевиках, а в обычной жизни нет места спецэффектам. Зато в обычной жизни есть место уродам, готовым ради спасения собственной шкуры столкнуть еще живого человека в овраг и сжечь его байк.
Мирон постоял перед оплавившимся мотоциклетным скелетом. Абрисы даже у мертвого, безнадежно испорченного байка были хищно-изящные, намекающие на породистость и немалую стоимость. Но тот, кто не пожалел девчонку, не пожалел и ее железного коня. Вот такой холодной и расчетливой скотиной он был!
Над головой снова громыхнуло, черное небо прочертил белый клинок молнии, и на лицо Мирона упала первая дождевая капля. К тому моменту, как он выбрался из оврага, одежда на нем промокла насквозь, а с дороги вниз по склону стекали уже не ручьи, а реки холодной воды. К утру от улик не останется и следа. Да и станет ли кто-то искать улики? Обычное ДТП всегда предпочтительнее покушения на убийство. Дело – в сейф, а девчонке – штраф с лишением прав. Если она вдруг выживет…
Глава 4
Предположения Мирона оправдались той же ночью. Вернувшись домой и стащив с себя мокрую одежду, он первым делом позвонил в реанимацию Сёме, а вторым – Харону.
Сёма звонку, по всей видимости, был не рад, отвечал вяло, борясь с зевотой. Мирону снова захотелось его придушить. Но желаемого от Сёмы он все-таки добился. Состояние пациентки оставалось стабильно-тяжелым, болталась Джейн между небом и землей, все никак не могла определиться с выбором.
Харон, в отличие от Сёмы, был бодр, но звонку Мирона тоже не обрадовался.
– Ну, как прошло? – спросил Мирон, засыпая в турку кофе.
– Хорошо. – Харон был образцом лаконичности. Иногда это страшно бесило.
– Что ты сказал полиции?
– То, что и планировал.
Мирон мысленно застонал, а вслух сказал:
– И что они?
– Составили протокол.
– Прелестно. Дальше что?
– Собирались осмотреть место аварии.
– И?.. – Мирон бухнул турку на плиту.
– И началась гроза.
– Это значит?..
– Это значит, что осматривать будут после грозы. Место я им описал, не промахнутся.
Мирон отбросил назад лезущие в глаза мокрые волосы. Одна капля упала в огонь, зашипела и испарилась.
– После грозы они хрен там что найдут, – сказал он зло.
Харон ничего не ответил. Еще одна из его дурных привычек – обрывать диалог на полуслове, превращая его в бессмысленный монолог. Про Джейн он тоже не спросил, хотя прекрасно понимал, что Мирон обязательно позвонит в больницу, чтобы справиться о ее самочувствии. Поздно выяснять, что это такое: бесчувствие или особенность психики. Мирон очень надеялся, что второе. Наверняка, у Харона не было подтвержденного диагноза, но синдром Аспергера казался Мирону вполне очевидным. Он никогда не углублялся в природу странностей своего друга, потому что странности эти его не особо напрягали. До сегодняшней ночи. Сегодняшняя ночь вскрыла нечто большее, чем безобидную странность. Сегодняшней ночью Харон терпеливо дожидался смерти человека, не предпринимая попытки хоть чем-то ему помочь. И ему, Мирону, он позвонил лишь тогда, когда потерял терпение. Позвонил не по зову сердца и не по велению совести. Вот это было страшно. Вот это наводило на недобрые мысли. Мирон не выдержал и спросил:
– Тебе ее совсем не жаль?
– Кого? – голос Харона звучал по-механически глухо.
– Девчонку. Она могла умереть, пока ты медитировал над ее телом.
– Она не умерла.
– Но могла! – Мирон и сам не заметил, как сорвался на крик. Наверное, с криком из него выходило напряжение минувших часов.
– Не могла. Она не умрет.
– Откуда тебе знать? – Кричать он перестал, перешел на шепот.
– Я чувствую такие вещи.
– Какие вещи?
– Дыхание смерти.
И ведь Харон не шутил. Шутить он не умел по определению. Впрочем, как не умел он врать и хитрить.
– И что там было не так с этим дыханием?
Кофе вскипел, и Мирон едва успел снять турку с огня.
– Я его сначала чувствовал, а потом перестал чувствовать, – ответил Харон.
Бесполезно было спрашивать, каким образом он чувствует дыхание смерти, и что это вообще за дыхание такое, но Мирона вдруг отпустило, появилась надежда, что его друг не совсем безнадежен и не совсем бесчеловечен.
– Она будет жить, – продолжил вдруг Харон, хотя Мирон уже не ожидал продолжения. – Она будет жить, потому что она особенная. Я жалею, что не взял образец ее крови. – Харон немного помолчал, а потом продолжил: – Ты мне в этом поможешь?
– В чем?
– Мне нужна ее кровь. С кровью что-то не то.
– Нет, – сказал Мирон твердо. – Я тебе в этом не помогу. Я тебе уже и так достаточно помог.
А с ее кровью в самом деле что-то не то, в ней алкоголь и, вероятно, наркотики. Вот такая шальная кровь у нее!
– Ладно. – Голос Харона по-прежнему звучал ровно. – Но было бы любопытно.
– Она ездила на байке, – сказал Мирон неожиданно для самого себя. – Я нашел его на дне оврага. Он выгорел до самого остова. VIN-код уничтожен, номерного знака нет.
Харон ничего не ответил, и Мирон продолжил:
– У нее были при себе какие-нибудь документы? Паспорт? Водительские права?
– Нет, – сказал Харон, не задумываясь.
– А телефон? Телефон есть у каждого. Даже у тебя.
– Мне телефон нужен для работы. А при ней телефона не было.
Можно было бы предположить, что телефон выпал, пока Джейн кубарем катилась по склону оврага, но Мирон почему-то был почти уверен, что телефон забрал тот самый урод, который столкнул ее с дороги. Очень расчетливый получался урод. Расчетливый и методичный. Почти как Харон… Мысль эта была настолько дикой, что Мирон тут же прогнал ее прочь. Харон может быть и бесчувственный, но он не убийца. Да и такой ли уж он бесчувственный? Ведь однажды много лет назад он проявил участие к одному беспомощному и затравленному пацану. Тогда проявил и сейчас проявляет. Как умеет, так и проявляет…
– Ладно, – сказал Мирон устало, – я спать. Утро вечера мудренее.
– Утром ничего не изменится, – пробубнил Харон и отключил связь.
– Вот и поговорили… – Мирон отложил мобильник и перелил кофе в чашку.
Работа реаниматологом и постоянные ночные дежурства приучили его к кофе, но не сделали зависимым. Вот сейчас он выпьет эту чашку до дна и спокойно пойдет спать. И даже уснет почти мгновенно. Это тоже издержки профессии, когда ты можешь моментально засыпать в любых условиях и при любых обстоятельствах и так же моментально просыпаться.
Этой ночью все было иначе. Мирон ворочался с боку на бок, несколько раз взбивал подушку, сбрасывал, а потом снова натягивал на себя одеяло – маялся. Уснул он лишь под утро, чтобы вскочить под бодрые трели будильника. Вскочил, помотал тяжелой, словно с бодуна головой, сполз с кровати и распахнул окно, впуская в спальню солнечные лучи и свежий после недавней грозы воздух, постоял перед распахнутым окном, медленно вдыхая и выдыхая, возвращая организм к привычному ритму. Организм возвращаться не желал, и Мирону пришлось тащиться в ванную, становиться под ледяной душ.
Холодная вода помогла почти мгновенно. Вот еще одно эффективное, хоть и радикальное средство приведения себя в боевую готовность. Можно было бы еще отжаться, разогнать, так сказать, кровь, но Мирон не стал, оставляя на полу мокрые следы босых ног, побрел на кухню. Заступать на дежурство ему только вечером, но вчерашнее происшествие и учиненное вслед за ним расследование не давали ему покоя. Наскоро перекусив бутербродом и запив его чашкой кофе, Мирон вышел из квартиры.
Больница привычно встретила его запахом страданий, дезсредств и невкусной казенной еды. А еще низким гулом множества голосов, словно бы она была не лечебным учреждением, а растревоженным ульем. Мирон поднялся на четвертый этаж, толкнул дверь ординаторской. Сёма привычно дремал в своем кресле, благостно скрестив руки на объемном пузе. В отличие от Мирона, просыпаться от малейшего шороха он еще не научился, лишь недовольно причмокнул во сне губами. Мирон прошел к шкафу, переоделся в медицинский костюм, надел сменку и, нарочно громко хлопнув дверью, вышел из ординаторской.
Этой ночью в отделении дежурила Ольга Станиславовна. Опыта и боевого задора в ней было в разы больше, чем в Сёме. Ни многочисленные внуки, ни домашнее хозяйство, ни запойный муж не сумели погасить в ней этот задор. Работу свою Ольга Станиславовна знала, в отделении считалась незаменимой медсестрой. Мирон с куда большей готовностью оставил бы Джейн под ее опекой, чем под Сёминой. И в отличие от Сёмы, Ольга Станиславовна не спала.
– Ну, как тут? – спросил Мирон шепотом.
– Все живы. – Ольга Станиславовна посмотрела на него поверх узких очков. В очках этих она была похожа на строгую училку. – А ты чего явился? Тебе ж в ночь?
Помимо того, что Ольга Станиславовна была высококлассной медсестрой, она была еще и лучшей подругой Мироновой бабушки, оттого и позволяла себе некоторые вольности. Разумеется, лишь в отсутствие свидетелей.
– А я проведать. – Мирон взял со стола историю болезни Джейн, бегло изучил записи, просмотрел анализы. – Как она, тетя Оля?
В отсутствие свидетелей он тоже позволял себе фамильярность.
– Ну как она?.. – Ольга Станиславовна пожала плечами. – Без динамики. Всю ночь капали и мониторили. Сёма аж три раза заглядывал. Это ты его заставил?
– Это я. – Мирон кивнул и шагнул к ширме, за которой лежала Джейн Доу.
С прошлой встречи она изрядно подурнела. Кожа истончилась, кажется, до состояния пергамента и цветом сравнялась с цветом застиранных больничных простыней. Пепельно-серой была ее кожа. Это если не считать синих теней под глазами и багровых кровоподтеков, которые утром расцвели буйным цветом. Ну и бритая голова ее явно не красила. Волос Мирону было почему-то особенно жалко. Волосы у Джейн были красивые. Когда-то. Но дышала она сама, без аппарата. И жизненные показатели у нее были стабильные, хоть завтра на выписку. Вот только выписка Джейн светила еще очень нескоро. Если вообще светила с таким-то диагнозом.
Мирон в очередной раз подумал, как бы все сложилось, если бы Харон привез девчонку сразу в больницу, если бы не отсиживался в конторе. Или думать нужно было о другом? О том, что Харон запросто мог проехать мимо, что нашел он девчонку просто чудом, и если бы не он, этим утром она бы была мертва окончательно и бесповоротно.
О том, что лучше, смерть или вегетативное состояние, которое никак нельзя было сбрасывать со счетов, Мирон старался не думать. Он был оптимистом, несмотря на выбранную профессию. А может быть благодаря выбранной профессии. Тут уж с какой стороны посмотреть.
– Говорят, ее этот твой дружок привез?
Задумавшись над будущим Джейн, Мирон не сразу заметил, что Ольга Станиславовна выбралась из-за своего стола и встала за его спиной.
– У этого дружка, тетя Оля, есть имя, – сказал он, не оборачиваясь.
– Харон? – Он не мог видеть, но мог представить, как взлетают вверх тонко выщипанные брови Ольги Станиславовны. – Не смеши людей, Мирон! Это не имя и даже не фамилия, это фарс какой-то. Заигрывание со смертью, если хочешь знать.
– Не хочу. – Он легонько мотнул головой.
– А настоящая его фамилия Арон. – Ольга Станиславовна не унималась. – Я точно знаю, мы с ним росли в одном дворе. Всю жизнь был Ванька Арон, а тут, поди ж ты, Хароном заделался! Так это он, да? Динка из приемного сказала, что девочку привез такой странный лысый мужик с тростью.
Мирон ничего не ответил, подошел к Джейн, зачем-то потрогал ее руку. Рука была ледяной, как у покойницы.
– Странный и лысый у нас в городе один. – Ольга Станиславовна шагнула следом, заботливо подоткнула простыню под босые девчонкины ноги, пробормотала: – Не пойму, в палате тепло, а она как ледышка.
Мирон убрал руку, сунул в карман.
– Так это он ее привез? – повторила Ольга Станиславовна.
– Он. – Мирон кивнул.
– А потом сразу ты прилетел. Не в свое дежурство. Это из-за него ты прилетел?
– Это из-за нее я прилетел, – сказал Мирон, отходя от больничной койки, на которой не жила и не умирала Джейн Доу.
– Знакомая твоя? – В голосе Ольги Станиславовны почудилось удивление пополам с любопытством.
– Нет. – Мирон покачал головой. – Просто Джейн Доу.
– Ничего себе имечко! – Ольга Сергеевна неодобрительно поморщилась. – Один Харон, вторая Джейн.
– И только у меня чудесное православное имя, – усмехнулся Мирон. – Ладно, теть Оль, – он обернулся, – вы присматривайте тут за ней. Если что…
– Если что, я вам сразу же сообщу, Мирон Сергеевич, – сказала Ольга Станиславовна официальным тоном, из чего Мирон сделал вывод, что в палате они больше не одни.
В дверном проеме маячил Сёма. Ольгу Станиславовну он побаивался еще со времен интернатуры, поэтому заходить не спешил.
– Ну, как она? – Он тянул короткую шею в сторону Джейн.
– Это ты мне расскажи, Сёма, – буркнул Мирон. – Твое ж было дежурство.
– Так хреновое дежурство, – огрызнулся Сёма. – Всю ночь валили и валили. Не успевал разгребать. – Он с просительным видом глянул на Ольгу Станиславовну, призывая ее в свидетели, но та уже не смотрела в их сторону, проверяла, надежно ли установлена в вене Джейн канюля.
Не получивший поддержки Сёма тяжко вздохнул и сказал:
– Полторы промилле у нее в крови.
– Полторы? – удивился Мирон. Ему казалось, что алкоголя в крови у девчонки будет больше. Впрочем, сколько бы ни было, за руль она уселась пьяная. Вот такая идиотка.
– И этот ваш звонил сегодня. – Сёма зевнул во всю пасть. – Еще шести не было, а он наяривает. Никакого понимания нет у человека.
– Кто звонил? – спросил Мирон, подходя к Сёме.
– Этот, который с божественной фамилией.
– Божественной… – хмыкнула Ольга Станиславовна.
– Мифической, – тут же поправил себя Сёма. – Так и сказал, я Харон, желаю знать, жива ли доставленная этой ночью пациентка с черепно-мозговой.
– А ты что? – спросил Мирон заинтригованно.
– А я сказал, что информацию о пациентах мы предоставляем только родственникам.
– А он?
– А он спросил, соглашусь ли я предоставить информацию о пациентке главному врачу. – Сёма обиженно засопел.
– Шантажировал, значит, – констатировала Ольга Станиславовна и неодобрительно посмотрела на Мирона. Вот, мол, какие у тебя дружки, Миронушка!
Тот в ответ виновато развел руками, мол, какие есть, а вслух сказал:
– Так ты о состоянии пациентки доложил, Семен?
– Доложил. Лучше уж божеству, чем главному. – Сёма снова зевнул.
– А божество что же?
– А ничего, повесило трубку божество. Даже спасибо не сказало.
– Там у них в царстве мертвых все такие, – сказал Мирон, протискиваясь мимо Сёмы. – Никаких тебе понятий о приличиях.
Глава 5
Весь день Мирон боролся с желанием позвонить Харону, выяснить, как у того обстоят дела, но в конце концов решил не звонить. День прошел в мелких бытовых хлопотах, перемежающихся мыслями о Джейн и о том, что же на самом деле с ней случилось на заброшенной дороге. Мысли эти к вечеру вымотали Мирона окончательно, поэтому на работу он отправился с почти забытым студенческим энтузиазмом.
Милочка сидела с папироской в зубах на той самой скамейке, под той самой липой, что не давала покоя начмеду Горовому. Сидела, не таясь, гордо и независимо откинувшись на спинку скамейки.
– Здрасьте, – сказал Мирон, намереваясь прошмыгнуть мимо Милочки, если не незамеченным, то хотя бы нетронутым.
Не вышло…
– Мирон Сергеевич! – Милочка многозначительно похлопала по скамейке рядом с собой. – Присядьте!
– Не могу, Людмила Васильевна, спешу на работу служить Минздраву и Гиппократу!
– Минздрав с Гиппократом подождут. – Милочка снова похлопала по скамейке. – Ногти на ее пальцах были длиннющие, покрытые кроваво-красным лаком. И никто не смел попенять ей за этакое непотребство: ни начмед Горовой, ни главврач, ни вредные тетки из санстанции. Милочка позволяла себе многое, и это многое всегда сходило ей с рук. Злые языки шептались, что причина Милочкиной неуязвимости кроется в близких отношениях с главврачом, но Мирон сомневался.
– Ну как там? – спросила Милочка, когда он не без опаски плюхнулся на скамейку рядом с ней.
– Там – это где? – спросил он осторожно.
Ругаться с Милочкой ему было не с руки. Милочка была полновластной хозяйкой аппарата МРТ, и ее хорошее отношение дорогого стоило. Одного ее слова было достаточно, чтобы бесконечная очередь жаждущих и страждущих чуть-чуть сместилась или чуть-чуть раздвинулась, принимая в свои плотные ряды еще одного счастливчика. Мирон не был в числе Милочкиных любимчиков, но и в опалу к ней пока умудрялся не попадать. Сохранял разумный нейтралитет, держал дистанцию, добивался заветных талончиков на МРТ окольными путями.
– Там – это у вашего друга Харона, – сказала Милочка каким-то странным, мурлыкающим голосом. – Он же ваш друг, я правильно поняла?
– Правильно, – ответил Мирон не слишком уверенно, – в какой-то мере мы друзья.
– В какой мере? – уточнила Милочка, затягиваясь папироской.
– В той, какая вообще возможна в случае с Хароном.
– Он очень любопытный персонаж.
– Примерно то же самое он сказал про вас.
– Правда? – Милочка иронично усмехнулась.
– Немного другими словами. Мне кажется, вы его… заинтриговали.
– Интриговать я умею. – Милочка задумчиво покачала носком туфельки. Каблук у туфельки был высоченный, сантиметров десять. Еще одно нарушение, сходившее ей с рук. – Мирон Сергеевич, – она подалась вперед, пристальным взглядом посмотрела Мирону в глаза.
– Да, Людмила Васильевна. – Собрав волю в кулак, он постарался не отмахнуться от томного облака Милочкиных духов. Третье нарушение, между прочим.
– А хотите абонемент? – спросила она все тем же мурлыкающим голосом.
– Абонемент на что? – осторожно уточнил Мирон.
– Абонемент на МРТ. Ваши пациенты, друзья и родственники по абонементу. В разумных пределах, разумеется. Вы же разумный молодой человек?
– Я очень разумный молодой человек, – согласился Мирон и тут же спросил: – А что взамен?
– Вы не только разумный, вы еще и весьма деловой молодой человек. – Милочка игриво царапнула его по колену алыми коготками. – Как это я вас сразу не разглядела? – Она сощурила ярко подведенные очи. Четвертое нарушение, на секундочку!
– Я старался не отсвечивать, – сказал Мирон скромно, мысленно уже прикидывая, что сможет сделать с Милочкиным абонементом.
– У вас хорошо получалось. Мне нужен Харон. – Вот так сразу, без перехода и прелюдий. Мне нужен Харон…
– В каком смысле? – поинтересовался Мирон, мысленно готовясь потерять абонемент и попасть в опалу.
Милочка расхохоталась, снова царапнула его когтями по колену.
– Я увлекаюсь масками, – сказала, отсмеявшись. – Венецианские маски. Слыхали о таких?
– И слыхал, и даже видал. – Мирон поскреб колено в том месте, где его царапнули когти Милочки.
– Отлично! Тем проще мне будет донести до вас свою мысль. Я их делаю! – сказала Милочка торжественно.
– Маски?
– Венецианские маски!
– И?..
– И они у меня получаются весьма недурственными. Их даже готовы покупать. – Милочка взмахнула рукой. – Но я знаю правду.
– Какую правду? – Мирон украдкой глянул на часы, времени до начала смены оставалось в обрез.
– Я никудышний творец, я ничто в сравнении с вашим Хароном. Я видела его маски. Вы, наверное, тоже? – Она посмотрела на Мирона не просто внимательно, а требовательно.
– Было дело, – ответил тот без особого энтузиазма и тут же взмолился: – Людмила Васильевна, я опоздаю на работу!
– Экскурсия! – отчеканила Милочка, гася сигарету.
– Что?
– Я вам – абонемент, а вы мне экскурсию. То есть не вы лично, а господин Харон. Я хочу, чтобы он провел для меня экскурсию по тому закрытому залу. Это программа «минимум».
– Даже боюсь спрашивать о программе «максимум». – Мирон попытался встать, но Милочка вцепилась в его запястье, потянула обратно.
– Программа «максимум» – это мастер-класс от Харона по созданию масок.
– Охренеть… – Мирон обреченно плюхнулся на скамейку. – Людмила Васильевна, вы, наверное, что-то не понимаете. Это посмертные маски.
– Я понимаю. – Она невозмутимо кивнула. – Посмертные маски. Что вас смущает, Мирон Сергеевич? То, что их снимают с лиц покойников? Вы мало видели в своей жизни покойников? Вы их боитесь? У вас какие-то религиозные предрассудки?
– Я не боюсь покойников, и у меня нет предрассудков. – Мирон мотнул головой. – Я просто не представляю, как уговорить Харона. – Он на мгновение задумался, а потом сказал: – Хорошо! Но я хочу аванс, Людмила Васильевна!
– Я в вас не ошиблась! – сказала Милочка с восторгом. – Разумный и хваткий! Ну, чего хотим?
– Повторное МРТ для вчерашней пациентки. МРТ с контрастированием. Она мне не нравится…
– Ого! – Милочка окинула его задумчивым взглядом, а потом кивнула. – Подозреваете аневризму? В столь юном возрасте?
Мирон молча пожал плечами. Он всякое подозревал, аневризму в том числе. Милочка кивнула.
– Сделаю, – сказала она. – Считайте это авансом за программу «минимум». Не хотите спросить, что я могу сделать за программу «максимум»?
– Хочу, но боюсь, – признался Мирон.
– Я организую вашей протеже консультацию Вышегородцева. Прямо здесь, в больнице. Ну, что скажете? Надеюсь, вы знаете, кто такой Вышегородцев?
– Кто же не знает, кто такой Вышегородцев! – Мирон не верил своим ушам. Затащить светило отечественной нейрохирургии в заштатную районную больницу! Едва ли кому-то такое под силу. Даже Милочке.
– Вижу сомнение в ваших глазах, Мирон Сергеевич. – Милочка усмехнулась. – Саня Вышегородцев – мой однокурсник. Нас с ним когда-то связывали… – она прищелкнула пальцами, – некоторые отношения. Он мне должен.
– Он должен вам настолько, что согласится приехать в нашу Тмутаракань?
– Он мне должен настолько, что согласится провести операцию вашей протеже, если для того будут показания. А мы ведь с вами понимаем, что показания непременно появятся. После МРТ с контрастированием. Ну так что, Мирон Сергеевич? Какую из программ вы готовы осуществить?
– Максимум, – сказал Мирон, мысленно прикидывая, что ему будет стоить уговорить Харона на авантюру с мастер-классом для Милочки.
– Да, – Милочка удовлетворенно кивнула, – я в вас не ошиблась. – Она с поразительной для своей комплекции легкостью вспорхнула со скамейки. – Привозите свою протеже сегодня к девяти вечера.
– Вы остаетесь еще на одни сутки? – удивился Мирон.
– Ради программы «максимум» я готова неделю ночевать в этой богадельне. – Милочка одернула белоснежный халат. – К тому же, мы ведь должны выяснить, стоит ли вообще беспокоить Вышегородцева.
МРТ с контрастированием показало, что светило отечественной нейрохирургии побеспокоить все-таки придется. И как можно скорее.
– Хреновые дела… – сказала Милочка, тыча алым ногтем в монитор компьютера. – Смотрите, Мирон Сергеевич, вот сюда и вот сюда. Надо объяснять, что это может значить? – Она обернулась к стоящему за ее спиной Мирону.
– Не надо, – буркнул Мирон. – Я, знаете ли, тоже в меде учился.
– Значит, звоню Вышегородцеву. – Она не спрашивала, она информировала о почти свершившемся факте. – Мирон Сергеевич, прогуляйтесь-ка пока под луной. Результаты переговоров я вам сообщу.
Мирон молча покинул Милочкин кабинет, постоял в раздумьях в коридоре, а потом вышел на балкон под луну. На балконе висела грозная табличка с надписью «Не курить» и вторая фаталистическая с надписью от руки «Балкон находится в аварийно-опасном состоянии! Больше трех не собираться!» Вторую табличку написал начмед Горовой. Помимо «туечек» и «кипарисиков» он питал слабость к бумажкам, объявкам и табличкам со всяческими запретами. Мирон оперся локтями о перила, запрокинул лицо к небу. В том, что светило Вышегородцев явится по первому Милочкиному зову, он сильно сомневался, зато он не сомневался в исходе, который неминуемо ждет Джейн Доу в том случае, если в самое ближайшее время ей не будет проведена операция. Не то, чтобы он успел привязаться к девчонке, но считал случившееся с ней несправедливым. В аварию она попала не по своей вине. Могла, конечно, попасть и по своей. Вина за полторы промилле алкоголя в крови лежала исключительно на ней, но на дне оврага Джейн оказалась не по собственной воле. И это злило Мирона неимоверно. Как злила его и почти железобетонная уверенность, что расследовать случившееся никто не станет, все спишут на несчастный случай. Так ведь удобнее и бесхлопотнее, чем заводить уголовное дело из-за покушения на убийство какой-то залетной пьяной девицы.
Вот и сыграли полторы промилле свою роковую роль в судьбе Джейн Доу! Возможно, если бы в ее крови не оказалось следов алкоголя, полиция проявила бы чуть больше рвения в поисках того, кто столкнул ее байк с дороги.
– Ну, все! – послышался за его спиной хриплый голос Милочки. – Как думаете, Мирон Сергеевич, в глазах Горового я тяну на одного или сразу на двух человек? – Она многозначительно посмотрела на табличку с надписью «Больше трех не собираться».
– Я думаю, наш начмед сильно переоценивает собственные инженерные познания, – сказал Мирон. – Этот балкон переживет нас всех.
– Согласна! – Милочка сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой и встала рядом с Мироном. – Я договорилась, – сказала, глубоко затянувшись. – Саня приедет завтра утренним дилижансом. Вашей протеже несказанно повезло. Как раз сейчас Вышегородцев с гастролями в областной больнице. Так сказать, дает мастер-классы тамошним нейрохирургам. С двумя из них, разумеется, самыми одаренными, он и приедет. Девочка послужит науке! Вы же не возражаете? – Она покосилась на Мирона.
