Татьяна Корсакова
Шепот Гремучей лощины
2 глава
– Нам нужно вернуться в Гремучий ручей. – Габи шла быстро и уверенно, несмотря на окружившую их тьму. – Пешком до города нам не добраться. В деревне я никого не знаю, а в усадьбе есть лошади. Ты ведь умеешь ездить верхом, нянюшка?
Это был хороший план. Приемлемый. Конюшня располагалась у внешней границы поместья, они могут добраться до лошадей незамеченными. Где-то в глубине души теплилась надежда, что по пути к конюшне они встретят Дмитрия и ей не придется делать этот страшный выбор между безопасностью дочери и любовью к мужу. Наверное, нянюшка это чувствовала, потому что ничего не ответила, лишь проворчала что-то себе под нос.
Возражала дочка. Как только они пересекли границу усадьбы, ее маленькая девочка снова заплакала. Пока еще тихо, но в лощине каждый звук сейчас, казалось, усиливался многократно.
– Голодная она, – сказала нянюшка. – Покорми, пока она тут всех не перебудила.
Голодная… А Габи и не подумала, не догадалась. Вот такая она непутевая мать.
Они остановились у водонапорной башни, которую по заказу Дмитрия спроектировал инженер из Москвы, Габи села на землю, прислонилась спиной к еще не отдавшей дневное тепло стене. Нянюшка осталась стоять. Пока Габи кормила дочь, она сторожко оглядывалась по сторонам. Со стороны дома доносились крики и выстрелы. От каждого звука Габи вздрагивала, испуганно поглядывала на дочку. Саму ее бил озноб. Казалось, из нее ушли не только силы, но и те крохи тепла, что еще оставались. И лишь решимость спасти свое дитя любой ценой была в ней нерушима и незыблема.
Первой это услышала нянюшка. Вскинулась, половчее перехватила осиновый кол, встала перед Габи и девочкой, закрывая их своим телом.
От кого закрывая?..
Шаги были едва различимы. Тихие, по-стариковски шаркающие шаги. Может быть, кто-то из слуг решил сбежать из усадьбы через тайную калитку? Сколько их было – этих слуг? Габи не знала. Никогда не задавалась таким вопросом.
Наверное, им удалось бы остаться незамеченными, спрятаться в густой тени водонапорной башни, если бы не луна. Луна растолкала тучи и выкатилась на ночное небо во всей своей предательской яркости. В ее жемчужном свете мир вокруг сделался вдруг резким и отчетливым, как рисунок углем. Черная громада башни. Черная фигура нянюшки. Черная тень на парковой дорожке. Высокая, из стороны в сторону раскачивающаяся тень.
Запахло кровью. Остро, горько, невыносимо. Габи замутило от отвращения. Не верилось, что совсем недавно запах этот сводил ее с ума, превращал в животное. Очевидным было лишь одно: тот, кто стоял на дорожке, истекал кровью. Или искупался в крови…
К горлу подкатил колючий ком, и Габи покрепче прижала к себе дочку.
– Кто здесь?.. – спросил человек сиплым, но все равно узнаваемым голосом. – Нянюшка?..
– Дима?.. – Габи вскочила на ноги, позабыв и про холод, и про слабость. Потревоженная дочка протестующе захныкала. – Димочка…
Она уже бросилась было к мужу, но нянюшка с неожиданной ловкостью и силой схватила ее за руку, толкнула обратно в тень башни.
– Погоди, Габи, – велела свистящим шепотом, а потом спросила уже в полный голос:
– Хозяин?
Тот, к кому она обращалась и к кому не пускала Габи, сделал шаг им навстречу, покачнулся и остановился, ухватившись рукой за дерево.
– Нянюшка, где моя жена? Она в безопасности?
– Все хорошо, миленький. – В голосе нянюшки послышались странные, пугающие нотки. – Она сделала, как ты велел, она ушла.
– Хорошо. – Он говорил, а слова клокотали в его горле. – Хорошо, что она в безопасности. А ты чего же?..
Он не договорил, рухнул на колени, и Габи с криком бросилась к нему. Нянюшка не смогла ее удержать, но смогла опередить. В мгновение ока она оказалась между Габи и Дмитрием. Высокая и тощая, она вдруг сделалась широкой, почти огромной. Это происки тумана? Или морок, который нянюшка умеет наводить?
– Пусти! – Габи рвалась вперед, силясь обойти эту необъятную темную тень. – Пусти меня к моему мужу!
– Не пускай… – Голос Дмитрия уже не клокотал, в нем, едва различимом, слышался свист. Словно бы воздух с силой выходил сквозь узкую прореху. – Габи, любимая… не подходи, не приближайся ко мне.
И тут же уже не ей, а нянюшке:
– Ты видишь это?
– Вижу, миленький.
– Ты понимаешь?
– Понимаю.
– Хорошо… – Дмитрий замолчал, и в эти долгие секунды тишины Габи попыталась обойти нянюшку. Не вышло. Раньше она бы легко справилась с мороком. Раньше, но не сейчас. – Тогда ты знаешь, что нужно сделать.
– Знаю, миленький.
Никогда! Никогда раньше нянюшка не называла Дмитрия так ласково, словно маленького. А сейчас почему же? Отчего так сильно пахнет кровью?! Чья это кровь?!
– Только ее уведи. Не хочу, чтобы видела, чтобы знала… – Уже и не свист, а едва различимый шепот. – Я их видел, нянюшка… Тех, кто вернулся…
– Димочка! – Она кружила и кружила вокруг этой черной необъятной тени, но никак не могла прорваться к мужу. – Пусти меня к нему!!! – Закричала что есть мочи. Дочка сначала захныкала, а потом громко расплакалась.
– Что это? – На мгновение его голос окреп, стал почти нормальным, почти человеческим. – Это ребенок?
– Девочка, – ответила нянюшка ласково. – Доченька у вас. Крепенькая, горластенькая. Вся в мать. С ней все будет хорошо, миленький. Я позабочусь, костьми лягу, но спасу.
– Спаси. Спаси, нянюшка. Сначала меня, а потом их. Не хочу я так, как те… не хочу вернуться за Габи и малышкой…
– Димочка… – Она уже знала правду. Еще отказывалась верить, но уже знала. – Димочка, родненький, не надо! Мы справимся! Нянюшка тебя вылечит! У нянюшки травы… все будет хорошо.
– Все будет хорошо. – Голос нянюшки полон спокойствия и решимости. – Тебе не будет больно, миленький. Обещаю…
Нянюшка обманула! Было больно! Им всем было больно! Это не в сердце ее мужа, это в ее собственное сердце вошел осиновый кол! Это ее сердце перестало биться! Это ее жизнь оборвалась в одночасье! Это не из его горла вырвался тихий вздох, это она завыла диким, нечеловеческим голосом.
Перед этим напором, перед яростью и отчаянием морок отступил. Габи упала на колени перед мужем.
– Дай ее мне, миленькая. Дай ее мне и попрощайся.
Нянюшка ласково, но решительно разжала ее окаменевшие пальцы, забрала плачущую девочку. Наверное, ее доченьке в этот момент тоже было больно. Наверное, ей лучше быть как можно дальше от такой матери.
Дмитрий лежал на спине, запрокинув к ночному небу бледное лицо. В его широко раскрытых глазах отражалась луна, а на шее зияла рана. Черные края, обуглившаяся плоть.
Не взбунтовавшиеся, напуганные мужики убили ее мужа. Не нянюшка, одной рукой прижимающая к груди младенца, а второй сжимающая осиновый кол. Ее мужа убил монстр. Алекс фон Клейст наказывал Габи за неповиновение, резал по живому, забирал самое дорогое. Ее дочку, ее маленькую синеглазую девочку он тоже заберет. И нянюшка не сумеет его остановить. Не хватит на то ее сил.
– …Габриэла… – шепот со змеиной вкрадчивостью вполз в уши, и Габи зажала их перепачканными в мужниной крови ладонями. – Вот я и нашел тебя, моя прекрасная Габриэла…
Не шепот, а голос в ее голове. От голоса этого вибрируют кости черепа, а зубы хочется сцепить до хруста, до скрежета.
– Я долго тебя искал…
– Убирайся! – Она замотала головой в отчаянной попытке вышибить из нее этот ненавистный голос. Ничего не вышло…
– Я искал тебя, а нашел это удивительное место. Ты ведь чувствуешь его силу, моя прекрасная Габриэла? Если ты до сих пор жива, если разум тебя не покинул, значит я не ошибся.
– Пошел вон!!!
– Ты вела себя плохо, моя неукротимая Габриэла. Ты предала меня. А знаешь, что бывает за предательство? – Голос ворочался в ее голове, рвал на клочки, расшвыривал в стороны остатки разума. – Я не хотел его убивать. Твоего мужчину. Это слишком легкое наказание за то, что он посмел перейти мне дорогу. Он сопротивлялся, он даже ранил меня, моя коварная Габриэла, но это особенное место… оно дарит невероятную силу. Он бы стал хорошим рабом – сильным, послушным, голодным. Я бы посадил его на цепь у входа в твои покои, чтобы он охранял тебя, чтобы служил вечным укором…
– Ненавижу… – Она больше не кричала, она рвала на себе волосы. Прядь за прядью. Боль физическая заглушала боль душевную. Хоть на время…
– Миленькая… – Голос нянюшки снаружи – не у нее в голове. В голосе этом отчаяние и беспомощность.
– Ненавижу!
– Я больше не чувствую нашей с ним связи. Что ты сделала, Габриэла? Ты убила своего мужчину?
– Это ты его убил! – Если прочертить ногтем кровавую борозду на щеке, боль становится сильнее, а мысли перестают биться о кости черепа.
– А ты сходишь с ума, моя прекрасная Габриэла. Моя безумная Габриэла. Я чувствую это.
Да, она тоже чувствует. Слишком долго ее разум сидел на цепи, слишком долго не видел света. И сейчас, когда невидимые ледяные пальцы перелистывают ее воспоминания, словно стопку старых журналов, собственное грядущее безумие кажется ей неотвратимым. Ее доченька, синеглазая девочка из воздушного замка, дала ей отсрочку, позволила продержаться, дождаться их встречи. Но фон Клейст прав, она больше не прекрасная Габриэла, она безумная Габриэла, место которой в высокой белокаменной башне, которую он для нее построит.
– Обойдемся без сантиментов! – Голос больше не в ее голове, а за ее спиной. И фон Клейст за ее спиной. Насмешливый, надменный, с головы до ног залитый кровью. – Без сантиментов и белокаменной башни. Отдай мне ребенка, старуха!
– Не приближайся! – Голос нянюшки загремел, и сама она сделалась вдруг высокой, высокой и грозной.
– Ловко. – Фон Клейст хохотнул, вытер лицо тылом руки. – Я слышал про колдунов, но никогда не встречался лично. Что это? Гипноз? Какие еще ярморочные трюки ты мне покажешь, старуха?
Высокая фигура, в которой уже не узнать человека, замахнулась, осиновый кол со свистом пролетел мимо фон Клейста. Тот снова хохотнул.
– И где твои силы, ведьма? На что еще ты способна? Ради чего? Скажи мне, старая, зачем рисковать своей жизнью ради жизни той, которая уже и так на краю пропасти? Отдай мне ребенка!
Он говорил и медленно приближался. Движения его были по-змеиному плавные. Все кроме одного, самого последнего. Быстрый выпад, яркий всполох лунного света на клинке – и та, что всего мгновение назад была огромной и грозной, с тихим стоном упала на колени, превращаясь в смертельно уставшую и, кажется, смертельно раненную старуху.
Нянюшка до последнего цеплялась за сверток с ребенком, но пинок сапога отшвырнул ее к Габи, обеих повалил на землю, как фигурки на шахматной доске. И обе они зарычали. Ничего человеческого больше не осталось ни в одной из них. Их человечность, закутанную в черный вдовий платок, уносили прочь.
Габи бросилась следом, ослепленная яростью и страхом. Бросилась и напоролась на стальное жало. Теперь только это жало, острое и беспощадное, удерживало ее на ногах. Оно и холодный взгляд фон Клейста.
– Очень жаль, – сказал он, слизывая кровь с уголка ее губ. – Очень жаль, что ты не справилась, моя прекрасная Габриэла. Черная книга не врала, ни одна смертная не сможет сохранить разум, родив удивительное дитя. Но я надеюсь, что моя дочь будет такой же красавицей, как и ты. Может быть, я даже когда-нибудь расскажу ей, как убил ее мать. Не волнуйся, она не станет переживать из-за такого пустяка, я об этом позабочусь.
– Не смей… – Теперь уже ее слова клокотали и пузырились на губах горькой пеной. – Не трогай…
– Прощай, моя глупая Габриэла! – Пинок сапогом отшвырнул ее назад, на нянюшку. – А ты, моя прекрасная малышка, здравствуй! – Фон Клейст положил свою ношу на землю, принялся разворачивать платок.
Было больно… В голове вспыхивали молнии. В груди разгоралось невыносимо яркое солнце, а в запястье впивались чьи-то острые зубы.
Нет, не зубы – зубья! Серебряный ошейник, позабытый и потерянный в этой неравной битве, напомнил о себе.
– …Темный зверь. Только женщин он чует, Габриэла. Только женскую руку слушается. Триста лет он спал. Может, от тебя зависит, когда он проснется…
Темный зверь, защитник рода Бартане, защитник женщин рода Бартане. Зверь, который умер, но может вернуться, если его позвать, если напоить своей кровью…
Откуда она знает? Знает и все! Голос рода. Голос крови криком кричит, выплескивается горячим на сырую землю, прорастает. И земля отзывается пока еще тихим не то стоном, не то рыком. Или не земля, а тот, кто рвется в этот мир из мира иного. Темный зверь услышал голос крови, услышал ее безмолвный крик.
Крик… Кто-то кричит с отчаянной яростью. Кто-то опасный и ненавистный. Кто-то, кто должен заплатить за все!
– Воровка! Мерзкая обманщица! – Фон Клейст смотрит на сверток у своих ног, но обращается к ней, к Габи. – Кого ты родила, презренная? Что это за тварь?!
«Тварь» – это ее дочка, ее маленькая синеглазая девочка. В ней есть черная кровь рода фон Клейстов, но серебряной крови Бартане в ней больше. Ее тоже чует темный пес, чует и уже признает своей хозяйкой. Земля под Габи вздыбливается, выдавливая из себя кости, одну за другой. Черные кости Темного зверя, текучие, как ртуть, собирающиеся воедино, как огромный конструктор. Когда-то у маленькой Габи был деревянный конструктор. А теперь вот у нее есть костяной…
– Мертворожденная! – Голос фон Клейста срывается на истеричный визг. – Мертворожденное дитя в нашем роду! В моем роду, проклятая Габриэла!
Кости обрастают горячей плотью, плоть – колючей шерстью. Одна собачья голова упирается лбом в плечо Габи, вторая преданно заглядывает в лицо красными, огнем полыхающими глазами, а третья зорко следит за фон Клейстом.
– Надень ошейник… – шепчет нянюшка едва различимо. – Надень ошейник. Утверди свою власть. Спаси нашу девочку.
Ошейник тяжелый. Или это сил не осталось? Все ее силы ушли вместе с кровью в сырую землю, чтобы разбудить Темного пса. Силы ушли, осталась только надежда.
– Я умираю, нянюшка.
– Умираешь, миленькая. Так пусть смерть твоя будет ненапрасной, надень ошейник…
Шея мощная, словно лошадиная. Габи обхватывает ее обеими руками, и три черных языка ласково слизывают слезы и кровь с ее щек, приветствуют и прощаются.
– Это ты виновата! – Фон Клейст уже не визжит, а сипит. Его лицо искажено ненавистью, а в руке он сжимает саблю. Пока только сжимает, но очень скоро занесет над ее маленькой девочкой. Потому что ее дочь никогда не будет и его дочерью тоже, потому что она особенная. И кровь ее особенная. Габи она излечила, а упыря? Что сделает с упырем кровь ее маленькой девочки?
– Спаси ее, миленькая, – шепчет нянюшка. – Ты спаси, а я дальше… уберегу.
И три пары красных глаз смотрят преданно, ждут приказа. Нужно торопиться, нужно все рассказать. Кто враг, а кто друг. За кого жизнь отдать, а кого стереть с лица земли.
– Слушай меня… – Голос едва различим, но Темный зверь уже навострил уши, и Габи спешит, тратит остатки сил на слова. Попрощаться она уже не успеет. Ни с дочкой, ни с нянюшкой. Попрощаться не успеет, а спасти сможет. Прав был дед: Темный зверь – это оберег женщин рода Бартане. Так уж вышло, что в роду снова остается только одна женщина.
– Давай! – Остатки сил уходят на требовательный крик, и Темный пес с яростным рычанием бросается вперед. Рука с саблей взлетает вверх, чтобы обрушиться на одну из голов, но челюсти второй уже сжимают запястье фон Клейста, крошат в труху кости, вырывают из глотки крик отчаяния. Уже стоя на границе между мирами, Габи видит, как длинный и гибкий, точно кнут, хвост бережно обвивает ее маленькую девочку, обвивает, передает в раскрытые ладони нянюшки.
3 глава
Младенец больше не кричал. Младенец – удивительное, мертворожденное, но восставшее из мертвых дитя – смотрел на Гарпину синими-синими глазами.
– Все хорошо, миленькая, – сказала она, укутывая девочку в платок. – Все будет хорошо.
Хорошо уже не будет. Обмануть можно вот это маленькое и неразумное дитя, но себя не обманешь. Габи больше нет. У ее любимой девочки хватило сил, чтобы спасти их с ребенком, но не хватило, чтобы удержаться в этой жизни. Не хватило сил? Или Габи просто не захотела?
У упырей не бывает жен. И упырицы не родят детей. Мертвое душой, не может породить живое. Детей рожают обычные женщины. Рожают, чтобы сойти с ума или умереть в муках во время родов. Таков закон. Ей ли, старой Гарпии, столько всего повидавшей на своем веку, этого не знать! Но надежда, глупая человеческая надежда все эти дни заставляла ее верить, что они могут все исправить, что любовь, обычная земная любовь, сметет все преграды, спасет от неизбежного.
Не спасла… Ни Габи, ни Дмитрия… В живых осталась лишь вот эта маленькая синеглазая девочка – надежда рода Бартане, проклятье рода фон Клейстов. Мертворожденное дитя… Ей ли, старой Гарпии, не знать, что такое мертворожденное дитя! Слыхала от бабки, видела в темных книгах Стефана Бартане. Да, он и не знал, что верная Гарпия может что-то уразуметь в древних манускриптах. Нет, она не умела читать, но она умела видеть. Из завитков и закорючек мертвых языков для нее складывались удивительные картинки. Стефан многого о ней не знал. Ему было достаточно ее собачьей преданности, ее любви. Да, когда-то очень давно молодая и красивая, она любила его беззаветно. Она любила его так сильно, что впустила в свою жизнь сначала его жену, потом дочь, а потом и внучку.
Была ли в смерти двух первых ее вина? Отчасти была! Что ж врать-то самой себе?! Вина, замешанная на ненависти и ревности, горькая, как осиновый сок, как яд, который Гарпина подливала жене Стефана. Вот ее вина, вот ее грех. А дальше… дальше она остановилась, не переступила черту, окончательно превращающую ее в чудовище. Гарпия – имя ей под стать. Злое, коварное и смертоносное.
Девочку, дочку овдовевшего Стефана, она если не любила, то берегла. И обереги делала для нее особенные, охранные.
Не помогли обереги… Мать Габи умерла в родах, у нее на руках. Стефан был безутешен. Гарпии так казалось. Тогда она еще верила, что у этого мужчины есть сердце. Тогда она поклялась, что будет защищать его внучку, как свою собственную. Если потребуется, ценой собственной жизни защищать. И вот как оно вышло… Габи мертва, а у нее, у старой Гарпии, на руках снова младенец. Очень особенный, ни на кого не похожий младенец, в жилах которого смешались две силы: мертвая упыриная и живая колдовская. Не потому ли и родилось это дите мертвым? Вынести такое, вынести и принести в этот мир дано не всякому взрослому, не то что младенчику, маленькой синеглазой девочке, которая осиротела, едва успев родиться.
– Сдюжим, миленькая, – сказала Гарпия шепотом и поцеловала девочку в лоб. – Как-нибудь…
И девочка, которой от роду было не больше часа, улыбнулась ей смешной беззубой улыбкой. Гарпия вытерла слезы. Не время плакать! Время наказывать врага!
Врага рвал на части Темный пес. Враг больше не кричал, и это означало, что конец его близок. Кровопийцы не чувствуют ничего, кроме голода. Даже боли они почти не чувствуют. Но клыки Темного пса могли причинить невыносимую боль любому живому существу. Гарпия подозревала, что и неживому тоже. Темный пес исполнял свой долг – мстил за смерть одной хозяйки, защищал другую. Его ярости хватит на то, чтобы уничтожить любого на их пути, но довольно смертей! Им с девочкой предстоит научиться жить в мире, который родится с рассветом. И чтобы управиться, нужно спешить.
Гарпия еще успела заглянуть в гаснущие глаза фон Клейста, еще успела плюнуть в его обезображенное лицо до того, как он испустил дух. Не смогла удержаться, не устояла перед клокочущей внутри яростью.
Темный пес щелкнул челюстями, переламывая хребет упыря, уставился на Гарпию тремя парами красных глаз. Одна из голов уже теряла плоть. В ошметках черной шерсти проступала кость. Но взгляд ее был по-прежнему острый и пристальный. Мертвое умереть не может.
Был ли Темный пес по-настоящему мертвым? Гарпия не знала, не нашла объяснений в старых книгах Стефана Бартане. Но три запасных жизни у него все-таки имелись. Три жизни, а потом триста лет забвения. Триста лет прошли, и одна жизнь уже истрачена. Осталось еще две.
– Помоги мне. – Гарпия положила ладонь на одну из голов, и Темный пес оскалился. Оскалился, но не укусил. Помнил слова своей мертвой хозяйки, помнил, кто свой, а кто чужой. Поэтому терпел – клацал зубами, но не трогал.
Гарпия кивнула, прижала девочку к груди, побрела к раскинувшейся на земле Габи, встала перед ней на колени, свободной рукой закрыла невидящие глаза.
– Я сдержу обещание, миленькая, – сказала ласково. – С нашей девочкой все будет хорошо, никто, ни одна живая душа не узнает, чья она дочь. Я изменю ее прошлое, чтобы изменить ее будущее. Я сделаю так, чтобы она не знала этого горя, чтобы силы, которые станут рвать ее на части, спали как можно дольше. Может быть, бог милует, может быть, и не понадобятся они ей.
Темный зверь лег рядом с Габи, заскулил. Гарпия его понимала, ей тоже хотелось выть. Но нельзя! Времени нет. И сил почти не осталось.
– Я сделаю так, чтобы она жила обычной человеческой жизнью, но всему, что сама знаю, что ты умела, научу. Научу, а потом запру дверцу на замок. Ключик спрячу, но недалеко, чтобы смогла отыскать, если понадобится. Вот что я сделаю, миленькая, для нашей девочки. А теперь позволь помочь тебе.
Темный пес нес тело хозяйки бережно, двигался по-кошачьи мягко. Не хрустнуло ни единой ветки под огромными лапами. Этими же лапами он вырыл могилу. В оранжерее, у розового куста. Габи понравится каждую весну прорастать молодыми побегами, распускаться белоснежными бутонами, радовать тех, кто остановится, чтобы полюбоваться на эту красоту.
– Покойся с миром, миленькая, – сказала Гарпия и потерла сухие, словно песком присыпанные глаза. Не осталось больше слез, выплакала. – Ты покойся, а мы пойдем.
Она хотела вернуться за Дмитрием, но не успела. Мужики, разгоряченные, смертельно напуганные и оттого смертельно опасные, уже окружили лежащее у подножья башни тело. Этой ночью мужики видели такое, что еще долго будет сниться им в кошмарных снах. Темный пес, который уже припал к земле, готовый броситься в бой по первой же команде, расправился бы с ними в мгновение ока. Он уже внимательно и требовательно заглядывал в глаза Гарпии, ждал приказа.
Темный пес мог. И она могла. Но что дальше? Что будет с этим удивительным местом после учиненного зверства? Что станет с ней и девочкой? Да, они могли сменить имена, могли уехать далеко-далеко из Гремучей лощины. На то у Гарпии хватило бы и сил, и средств. О деньгах Дмитрий позаботился загодя, словно чувствовал свой близкий конец. Их с Габи дочь никогда не познает нужды. Но Гарпия знала, что уезжать далеко от усадьбы нельзя. Особое место. Упырь это чуял. Они с Габи чуяли. И даже Дмитрий, кажется, неслучайно выбрал именно Гремучую лощину. Особое место. Место силы для тех, кто не такие, как все.
– Мы будем рядом, миленькая. – Она снова коснулась губами лба девочки. – Мы будем рядом, но не здесь. Пока не здесь, а там видно будет.
А разъяренная толпа уже терзала мертвое тело своего бывшего хозяина. Гарпия видела вилы, видела колья. Гарпии хотелось позволить Темному псу убивать. Хотелось убивать самой. Если бы не девочка… Только ради этого дитя она продолжала оставаться человеком и отринула планы мести. Стиснув зубы, вцепившись в серебряный ошейник Темного пса, она наблюдала, как парит в рассветных сумерках бездыханное тело Дмитрия. Толпе было мало убить единожды. Толпе хотелось подтверждения своей победы.
– …Бабу, бабу ихнюю надо поймать! – Кричал осипшим, пьяным от крови и безнаказанности голосом молодой мужик. Тот самый, которого пощадила Габи. Габи пощадила, а он щадить не собирался. – В башне она прячется! Я точно знаю, что в башне!
И толпа, точно живое существо, отхлынула от дуба, с болтающимся на нем телом, чтобы устремиться к башне. В толпе вспыхивали факелы – предвестники грядущей катастрофы.
– Заваливайте вход, мужики! Заколачивайте окна! Не позволим больше упырям пить нашу кровушку!
Значит, поняли, кем стали те, кто вернулся с погоста. Значит, поверили. Ну что ж, они поверили, а Гарпия запомнила. Каждого из тех, кто измывался над телом Дмитрия, каждого из тех, в чьей руке был факел.
– Я их запомнила, миленькая, – шепнула она уснувшей девочке. – Им не уйти от наказания. Обещаю. А ты ступай! – Она посмотрела на Темного пса. – Ступай, огнеглазый. Не нужна мне больше твоя помощь, дальше я сама справлюсь. Иди-ка сюда. Ну, иди же!
Темный пес подошел, покорно вытянул шею, покорно ждал, пока она снимет серебряный ошейник. Хотелось ли ему уходить обратно в небытие? Гарпия не знала, знала она лишь одно: если понадобится, если потребуется, Темный пес рода Бартане снова восстанет из небытия.
– Вот и все, – сказала она, пряча серебряный ошейник в складках юбки. – Спасибо за помощь, – добавила, наблюдая, как на глазах разваливается рассыпается прахом огромный зверь. Вспыхнула синим огнем черная шерсть, обуглилась плоть, а кости с тихим щелканьем упали на землю. Упали, но пролежали так недолго. Земля быстро прибрала себе свое. Вот и нет больше даже костей, а на месте, где они лежали, прорастает мох, красный, как кровь.
