Татьяна Мастрюкова
Приходи вчера. Жуткие былички
Исследователь заброшек
Люблю смотреть у бабушки в деревне видео про заброшенные деревни. Может быть, такая заброшка окажется недалеко от нас, и я сам смогу туда съездить.
Любители полазить по брошенным домам в мертвых деревнях называют себя исследователями, в домах только снимают на камеру и, по их словам, никогда ничего из заброшек себе на память не берут принципиально. По-настоящему интересные места стараются не расшифровывать, не давать ни названий, ни координат, чтобы не привлекать черных копателей и прочих мародеров.
Приехал к бабушке после долгого отсутствия и даже убедил родителей не появляться здесь, пока гощу я. Бабушка по-прежнему относилась ко мне как к десятилетнему мальчишке. Где еще меня будут так встречать и лелеять? По вечерам в деревне делать ну абсолютно нечего, так что я заваливался в своей комнате с ноутбуком и смотрел все подряд, пока меня не вырубал сон.
Так вот, заброшки.
Ролик профессионального любителя покинутых деревень, выложенный в сеть два месяца назад, появился у меня в предложке. Куча комментариев и довольно большое количество просмотров – хорошая рекомендация для такого рода видео, так что я начал смотреть.
Буквально на первых кадрах дороги, ведущей к давно заброшенной деревне, я так и подпрыгнул, поняв, что знаю, что будет дальше: вот здесь, у сломанной березы, разбитая дорога делает такую петельку, а за ней – выворотень, его еще с дороги оттащили, когда дерево рухнуло прошлым летом во время урагана.
Наша деревня – бабушкина, в которой вот я прямо сейчас и нахожусь. Не могут же быть такие совпадения! Или могут?
Понятно, что я полностью сосредоточился на том, что происходило на мониторе. Видео было представлено как путешествие в мертвую деревню, так что у меня, кажется, наконец появился шанс самому совершить вылазку в заброшку. Если автор видео проезжал сквозь бабушкину деревню, то, уж конечно, искомое – рядом. Правда, я ни разу не слышал ни от бабушки, ни от местных жителей об оставленных деревнях поблизости. Но они могли не упоминать об этом, потому что тема эта совсем им не интересна.
Однако вопреки моим ожиданиям машина на видео остановилась на знакомой полянке у дома нашего соседа, дяди Паши.
– Деревня вымерла почти десять лет назад, когда ее покинули последние жители, – безапелляционно заявил исследователь, проведя камерой вдоль покосившихся заборов.
Да что ты врешь?! Наша деревня жилая!
Я сначала хотел написать гневный комментарий, а потом передумал. Во-первых, на видео – совершенно точно заброшенная деревня. Просто похожая деревня. Просто похожие дома.
Несмотря на день, никто не копошился в огородах, соседки не перекрикивались через забор. Не слышно было никаких привычных деревенских звуков. Хотя вот дом дяди Паши, вот бабушкин дом, вот тут живет вредная баба Света…
У меня сразу нашлось логичное объяснение происходящему на экране, но я все же непроизвольно сжался, когда исследователь, слегка поколебавшись между «домом дяди Паши» и «домом моей бабушки», направился прямиком к «нашей» калитке.
Согласитесь, напряжешься тут, когда на как бы чужом заборе торчит сапог, который для просушки и последующей починки насадил на штакетник твой дедушка, не зная, что буквально через две недели прямо посреди двора его сразит сердечный приступ и ему уже больше никогда не понадобятся сапоги… И ты этот сапог знаешь до мельчайших деталей, до малейших потертостей. Бабушка оставила его на том же самом месте, как некий символ присутствия мужа. Понятно, что я могу отличить чужой сапог на заборе от дедушкиного. Так вот сейчас на мониторе я видел именно дедушкин сапог…
Замка на двери, разумеется, не было. Не помню, чтобы в деревне кто-то запирался. Зато у бабушки был коварный порожек, о который все впервые пришедшие в гости спотыкались. Уж и не знаю, для чего порожек был сделан так неудобно, но бабушка упорно сопротивлялась любым переделкам в доме.
Исследователь тоже споткнулся, я радостно хмыкнул, а потом опять замер.
Это не наш дом, не наш!
Вот печка, любовно вышитый бабушкой рушник, уже изрядно потрепанный временем. Исследователь тоже на него внимание обратил. Потом зашел в большую комнату.
– Вот известная картина, – говорит. – Где-то я ее видел.
Ему сразу сто тысяч комментариев, что это не просто известная картина, а «Незнакомка» Крамского. В советские времена репродукции классических картин массово завозили в сельпо, чтобы народ культурно украшал свои избы. У всех, кажется, висела либо «Незнакомка», либо «Охотники на привале», либо «Девочка с персиками». Иногда как раз репродукции, иногда вырезанные из журнала «Огонек».
Я обернулся на картину великого художника в уже основательно засиженной мухами раме – ее было отлично видно через открытую дверь. Даже полосатые обои, когда-то ярко-салатовые, а теперь изрядно потускневшие (за столько лет салат имел право несколько увянуть), были точь-в-точь как на экране планшета.
Да, обстановка в доме на видео была жутко знакомая, но я уже посмотрел достаточно видео про заброшенные деревенские дома, чтобы сделать вывод: наша собственная домашняя обстановка совсем не оригинальна. Все то же, что у всех. У большинства, точнее.
Но камера выхватывала все больше и больше уникальных деталей именно бабушкиного дома, или, может, это я думал, что уникальных…
Вот мой пластмассовый коник, с незапамятных времен засунутый между рамами. Конь-огонь, как его соседский дед Назар называл. Коник уже выцвел на солнце, а правое заднее колесо погрыз бабушкин щенок Тимка. Я очень любил с ним играть, озорной был пес. Потом, жалко, задрал забредшего на бабушкин участок ежа, заразился от него чумкой и умер.
Рядом с коником лежал скелетированный уже трупик птицы, объеденный муравьями. Бедняга не смогла выбраться, да так и закончила печально свои дни в компании с забытой игрушкой.
У меня опять тревожно засосало под ложечкой. Я встал, дошел до окна и облегченно выдохнул: вот он, коник. Колесо погрызено, но ничего больше между рамами нет.
Ну разумеется, нет!
Да, куча совпадений, начиная с обстановки дома, кончая доро́гой в деревню. Но мало ли однотипных деревень, мало ли погрызенных дворовым щенком пластмассовых игрушек, купленных в том же сельпо, что и репродукции музейных картин…
Подумал, не вытащить ли коня-огня, но не стал.
Бабушка спала в своей комнате, и уж точно отреагировала бы, зайди к ней незнакомый мужик с камерой. Ему бы несладко пришлось.
Но он зашел.
Неприятно было, когда он открыл бабушкин шкаф и выставил на всеобщее обозрение ее платья и парадный костюм, в котором она отправлялась во всякие государственные учреждения и на торжественные мероприятия, приуроченные к майским и подобным им праздникам.
Да что там неприятно, это было возмутительно! Кто ему давал право рыться в чужих вещах?! С каждой минутой все труднее было абстрагироваться и думать, что это чужой дом, чужая деревня. Заброшенная деревня!
– Видите, сюда не добрались мародеры и охотники за цветным металлом. Здесь очень хорошая сохранность. Вещи, техника… прямо заходи и живи, – сообщил исследователь.
Я аж задохнулся от возмущения. Иди ты на фиг! Здесь я живу, бабушка. Ну не хамство ли? Техника ему хорошо сохранилась, ишь.
– Давайте посмотрим следующую комнату…
Здесь я судорожным движением поставил видео на паузу. Сердце колотилось у самого горла, и мне пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы начать более-менее спокойно дышать.
Я тихонько вышел из комнаты, стараясь не шуметь и не будить бабушку, и остановился на крыльце, не включая свет, прислушиваясь к ночным деревенским звукам. Было очень темно, собственно, как и должно быть ночью в маленькой деревеньке.
Удобства находились в конце двора, и до деревянного домика нужно было пройти привычным маршрутом мимо грядок с овощами и ягодных кустов. Иногда мне было лень далеко идти, к тому же обязательно промочишь ноги в росе, и я без зазрения совести облегчался в ближайших кустах.
Но сейчас я боялся даже со ступенек крыльца сойти, стоял, слушал и напряженно всматривался в темноту.
Не слишком ли тихо у нас ночью? Даже сверчков не слышно, только под моими ногами чуть скрипнула доска и, кажется, ветер прошелестел по верхушкам деревьев.
Почему-то эта мирная тишина вовсе не внушала спокойствия. Наоборот, из-за нее хотелось постоянно прислушиваться, ожидая чего-то неприятного. В доме однозначно было безопаснее, – по крайней мере, так ощущалось.
Следующая комната, которую собирался показать исследователь, была моя. Та, в которой я сидел и смотрел на планшете видео. Совпадения совпадениями, но мне стало реально страшно.
Я ткнул на «продолжить воспроизведение» и тут же трусливо закрыл глаза. Глупо, знаю. Послышались скрипы, шелест. И наконец слегка разочарованный голос исследователя заброшек произнес:
– Ну, сюда не зайти. Видите, потолок обвалился. Хотя остальная часть дома совершенно целая.
На этом месте я открыл глаза. Конечно, это была моя комната.
Непонятно, что именно произошло, то ли дерево упало, то ли ураган какой пронесся, но обвалился чердак прямо над моей комнатой. Удивительно, насколько все в доме отлично сохранилось, и внезапно такое…
Под рухнувшими досками и бревнами перекрытий виднелись части мебели, моей мебели: решетчатая спинка старой, с панцирной сеткой, кровати (дед называл ее койкой), часть столика и поваленное набок кресло со стесанными ножками. И под креслом валялась, вся в пыли и штукатурке, моя кроссовка.
Я посмотрел на свои ноги. Вот они, мои кроссовки. Бабушка очень ругалась, что я ленюсь их снимать после улицы, и заставляла тщательно вытирать при входе ноги о влажную тряпку. Я вытирал. Я и сейчас по инерции вытер, хотя даже с крыльца не спускался.
Глаза сильно защипало. В детстве я часто плакал от сильных эмоций или бессилия и дико этого стеснялся. Поэтому даже сейчас, хотя никто не узнал бы, изо всех сил напрягся, чтобы не зареветь. Хотелось заорать, но страшно было разбудить бабушку.
Просто было страшно.
Захлопнул ноутбук, прошел в большую комнату и, не включая свет, осмотрел хорошо знакомые предметы обстановки, все эти вещицы, шкафы, салфеточки, выцветшие картинки и фотографии. Представлял, как все выглядит, если шарить по стенам фонариком, – так обычно даже днем делал, заходя в исследуемый дом, автор видео. Изменится ли дом тогда, станет ли чьим-то другим?
Включил свет и осмотрелся, как в последний раз, стараясь запомнить хорошенько, будто прощаясь. Вспоминал какие-то детали, зажмурив глаза, а потом проверял – на том ли они месте или нет. Хорошо я все помню. Все привычное, на своих местах. В доме у бабушки никогда не было страшно или тревожно, никакой мистики. Просто обычный деревенский дом.
Я потом вернулся к себе, досмотрел видео до конца. Про наш двор, про дяди-Пашин сарай, на который он приколотил ради смеха табличку с черепом и перекрещенными костями «Не влезай – убьет!».
Но перед глазами все было будто в тумане. Рухнувший потолок в комнате, кроссовка, коник с погрызенным колесом…
Комментарий под видео я оставлять не стал, но написал владельцу канала в личку. Так, мол, и так, не деревня ли это Ча́сомы, в которой я в данный момент проживаю? И координаты прибавил, чтобы уж точно было.
Он потом выложил видео другой своей поездки, активно отвечал на комментарии под роликами, но мое письмо так и не открыл и не прочитал.
Я первый раз задумался, откуда бабушка регулярно берет свежие продукты, не те, что привожу я. Мне даже нет нужды ездить в местное сельпо в соседнее село, бабушка каждый раз руками машет: «Не утруждайся, отдыхай, все есть!» И действительно все есть.
Раньше, в моем детстве, раз в неделю – иногда чаще, иногда реже – приезжал грузовик с необходимыми товарами: хлебом, молоком, сахаром, мукой, макаронами, колбасой и разными конфетами. Могли по заказу привезти что-то определенное, даже мебель или вот репродукции картин. Но за все время моего пребывания у бабушки такой грузовик ни разу ни приезжал. Я как-то не задумывался, а теперь удивился. Откуда свежий хлеб? Откуда молочные продукты, если крупный скот, ни коров, ни коз, никто в деревне не держит? И печет бабушка регулярно всякие пирожки да булки, как всегда пекла мне маленькому. Ладно, мясо – я лично привез ей с хорошим запасом, хотя в основном сам ем, бабушка клюет как птичка, говорит, зубы уже не те – мясо грызть.
О каких глупостях я думаю! Конечно, на видео – чужая, заброшенная деревня. Чужой сапог, чужая кроссовка, чужой коник. А я живой. В живой деревне. У живой бабушки. Дядя Паша, сосед, – вполне себе живой.
Я боюсь возвращаться домой, в город. Хочу, чтобы и дальше здесь все было живым.
По народным представлениям, бывает, что души людей, умерших внезапной смертью, не понимают, что мертвы, и пытаются существовать так же, как и при жизни.
За стеной
Рассказывал мне парень, сокурсник. Когда он в родительской квартире жил, часто слышал, как сумасшедшая бабушка-соседка по вечерам шлепает ладонью по стене. Как раз там, где у него кровать стояла. Только, конечно, со своей стороны. Не каждый день, но с завидной регулярностью, и делала это довольно громко. Звонко так. Парень даже привык к этим шлепкам и ради прикола пару раз перестукивался с ней. Где стукнет – с той стороны бабка шлепнет. Развлекался так. Подросток, ему это казалось забавным. Нашел как-то в интернете азбуку Морзе и простучал «привет». Неизвестно, почему ему пришло в голову внести хоть какой-то смысл в эту игру. А представлялось все именно как игра.
И тут из-за стены ему в ответ, представляешь, бабка прошлепала: «Выпусти меня отсюда». Парень, понятно, обалдел от этого, и так его проняло, что решил больше не издеваться над больной женщиной. Все ладони ведь отобьет.
На самом деле неприятно резануло его. Он не мог уже перестать слышать, что она теперь все время шлепала ему: «Выпусти меня!» И место ведь всегда выбирала прямо рядом с ухом.
Но все равно это воспринималось как некая развлекуха, пока однажды он не узнал, что между стеной соседской квартиры и его стеной проходит что-то типа вентиляционной трубы или технического шкафа. И кто оттуда ему шлепал?.. Там человек не поместится, разве что ребенок. Совсем маленький ребенок.
А ведь бабка, оказывается, тоже жаловалась на шлепки в стену, но ей никто не верил, конечно. Она же сумасшедшая, реальность неадекватно воспринимает.
А вот каково быть этим самым, кто с той стороны шлепал?
3 декабря (20 ноября по старому стилю), день Прокла и Проклы, называют Проклинатели нечисти. «На Прокла проклинай нечисть», – говорят в народе, чтобы она подольше не вылезала из своего мира и не баламутила жизнь человеку. Ведь, по поверью, темные силы зимой, прежде всего ночью, пытались попасть в дом через трубу, вентиляционные отверстия, окно или дверь, если оставляли их открытыми и не осеняли крестным знамением.
Дом у железной дороги
У моей подруги детства Нюты Богдановой дедушка работал бригадиром железнодорожных путей. Нюта рассказывала, что он следит, чтобы поезд не сошел с рельсов и не погибло из-за этого множество народу.
Его маленький, но очень уютный домик, в котором Нюта проводила каждое лето, стоял рядом с железной дорогой, отгороженный от нее только невысоким забором. Нютина мама говорила, что бабушка с дедушкой живут «на будке», а Нютин дедушка иногда называл свое жилище «казармой».
С другой стороны домика, сразу за палисадником и огородиком, буйно плодоносящим благодаря стараниям Нютиной бабушки, начинался лес. И по ту сторону железки тоже был лес. Настоящий, там даже волки и медведи водились. И будто бы одной суровой зимой волки даже подходили к самому дому, не боясь ни запаха железной дороги, ни проносящихся поездов.
Никакой станции или там платформы поблизости от домика не было. Местный поезд останавливался, насколько я понимаю сейчас, по требованию, буквально на минуту, чтобы высадить или забрать пассажиров. Называлось это «остановочный пункт».
А в остальное время поезда пролетали мимо, и в сумерках мелькающие вагоны со светящимися квадратиками окон, где, как на экране, виднелись пассажиры, даже не подозревавшие о чьем-то присутствии, выглядели таинственно и волшебно. К шуму поездов и стуку колес довольно быстро привыкаешь, да и направление это было не самым ходовым, поэтому поезда можно было наблюдать только несколько раз в день, ночью же жизнь вообще замирала.
Чтобы добраться до настоящей станции, нужно было пройти приличное расстояние вдоль рельсов. Во всяком случае, нам с Нютой казалось, что это очень далеко и долго.
Сейчас уже Нютины дедушка с бабушкой умерли, домик их заколотили. Как-то пару лет назад я проезжала мимо на поезде и с грустью увидела остатки забора, то есть даже не остатки, а пару покосившихся гнилых досок с петлей для калитки, прохудившуюся крышу и тусклые грязные окошки, в которые уже никто никогда не будет с замиранием сердца наблюдать за жизнью пассажиров.
В то лето, когда я упросила родителей отпустить меня пожить вместе с Нютой у ее бабушки с дедушкой, все было иначе.
Нютин дедушка встретил нас на станции, и всю дорогу до домика Нюта рассказывала мне, как надо себя вести, чтобы не попасть под поезд, не повредить рельсы, не пропасть в лесу, не отравиться ядовитыми ягодами и избежать прочих замечательных опасностей, которые нас могли подстерегать. Ее дедушка пыхтел, увешанный нашими сумками, и только посмеивался над Нютиным учительским тоном. В моем детстве все было проще, само собой разумелось, что особо цацкаться с тобой никто не будет и чем раньше ты примешь на себя ответственность, тем лучше.
Домик у железной дороги мне сразу понравился. И Нютины бабушка с дедушкой – тоже. Места в комнатках было мало, поэтому нам стелили железную кровать, на которой мы с Нютой спали валетом. На стене для тепла висел гобеленовый коврик с изображением мультяшной сценки. Медведь с вытянутой мордой и круглыми ушами, сидя на пеньке, играл на гармошке, а два веселых зайца отплясывали, помахивая платочками.
Больше всего мне запомнилось, как дедушка брал нас с собой на работу: он обходил пути на своем участке. Мы понятия не имели, что именно он делал, но было интересно.
Мы целыми днями качались на качелях, собирали малину и ежевику, ловили бабочек и играли в куколок, сделанных из одуванчиков. Ели бабушкино варенье, помогали ей в саду и на огороде. Висли на заборе и махали проезжавшим мимо составам. Иногда машинисты специально гудели нам, и тогда Нютин дедушка говорил бабушке, кивая на нас: «Так это ж потому как начальство приехало!»
В непогодицу бабушка ставила нам на проигрывателе пластинки: «Бременских музыкантов», «Приключения Буратино», «Незнайку». А вечером мы играли в лото и смотрели телевизор, если из-за грозы не отключалось электричество. Без электричества, по нашему с Нютой мнению, было даже лучше. Бабушка зажигала повсюду свечи, дедушка приносил керосинку, и все казалось каким-то сказочным. Нам с Нютой и дела не было до оханья бабушки из-за потекшего холодильника.
В один из таких ненастных дней, когда периодически начинал моросить противный дождик, а тропинки между грядками раскисли и наполнились водой, мы с Нютой, нацепив бабушкины резиновые сапоги, в которые она натолкала газет, чтобы не сваливались с наших маленьких ног, отправились с ведерками собирать малину. Кусты росли сразу от забора и до самого леса. И рядом с ними на размокшей земле мы заметили следы от мужских сапог, которые шли из леса до забора, а потом возвращались обратно. Следы были свежие и точно не принадлежали Нютиному дедушке.
Почему-то дедушка очень заинтересовался этими следами, пошел проверять сам, и после его возвращения бабушка быстро загнала нас с Нютой на крылечко, поручив перебирать сначала ягоды, потом яблоки, потом огурцы, а потом и вовсе отправила в дом под предлогом плохой погоды. Мол, от гуляния насморк будет, а так мы полезным делом займемся. Вы́сыпала на стол пакет гречки, чтобы мы перебрали зерно от мусора, а затем разрешила смотреть телевизор без перерыва.
Так продолжалось несколько дней, пока не выглянуло солнце. Мы опять начали пропадать на улице, разве что за забор в лес нам ходить больше не разрешалось. Дедушка сказал, новые правила, и этого нам было достаточно. Мы тогда решили, что это какое-то новое распоряжение для работников железной дороги, а такие распоряжения выполнялись неукоснительно и без лишних вопросов. Да мы и не задавали никаких вопросов, наслаждаясь отдыхом до самого отъезда.
Больше я к Нютиным дедушке с бабушкой не ездила. Мои родители вскорости сами купили дачу, и теперь уже Нюта приезжала ко мне в гости, с удовольствием помогая облагораживать участок и радуясь, что правила поведения, установленные моими родителями, такие пустячные.
И только потом, много позже, я узнала от Нюты, а она, в свою очередь, от дедушки, что за история произошла с теми следами за забором.
Дедушка очень серьезно отнесся к нашей находке. Он нес ответственность за свой участок и, конечно, за нас с Нютой. То, что рядом ошивается неизвестный с непонятными намерениями, настораживало. Ночью поезда не ходят, но бродить по путям все равно небезопасно – можно ноги переломать, да к тому же густой лес кругом, мало ли что. Если бы незнакомцу требовалась помощь, он получил бы ее сразу, постучав в дом смотрителя. Знакомые тем более зашли бы не церемонясь.
Значит, тот, кто приходил, не хотел быть обнаруженным. Про маньяков тогда особо не думали, а вот порча железнодорожного имущества и грабеж – это было более реально и серьезно.
Однако то, что обнаружил Нютин дедушка, было совсем уж странным. Вот человек в сапогах пришел со стороны леса, бо́льшую часть пути проделав, очевидно, по траве. Остановился у забора лицом к домику там, где разрослась сирень.
Дедушка встал на это место, прямо на следы, и увидел перед собой окно комнатки, где все собирались по вечерам и днем в плохую погоду, смотрели телевизор, играли в настольные игры, читали. Здесь Нютина бабушка накрывала стол, когда приезжали гости. Хотя на всех окнах висели занавески, их редко задергивали с той стороны, которая выходила во двор, на огороды и лес.
Легко было представить, что в темноте через освещенное окно, как на экране телевизора, видно абсолютно все, что творится в гостиной. Теоретически сюда мог забрести какой-нибудь охотник или турист, посмотреть и решить, что обитателей избушки не стоит беспокоить. Можно было бы на этих умозаключениях остановиться, если бы следы сапог, удалявшиеся обратно в лес, не переходили в отпечатки медвежьих лап. Вот только что человек в сапогах шел, и сразу медведь…
– Ну мы его прижучим! – пообещал дедушка обеспокоенной супруге.
С наступлением темноты дедушка взял мощный фонарь, с которым всегда отправлялся на обход вверенного ему участка, и затаился в засаде. Хотелось курить, но он терпел, глубоко вдыхая влажный воздух, смешанный с дымком от растопленной печки.
Иногда со стороны железки доносилась настолько привычная вонь креозота, что уже не выделялась носом среди других запахов.
Нютин дедушка пропустил момент, когда незнакомец подошел к забору. Он увидел какого-то человека в телогрейке, несуразно широкого, когда тот уже наблюдал из-за кустов через светящееся окошко, что делается в доме. Точно так же мы рассматривали пассажиров пролетавших мимо поездов. Только в этом было нечто другое. Жуткое и явно недоброе.
Вот мы с Нютой сидим голова к голове, разрисовываем раскраску. Вот громко расхохотались над какой-то шуткой, которую отпустила бабушка. Вот она что-то вспомнила и задернула занавески.
Человек проворчал что-то, развернулся и пошел, переваливаясь с ноги на ногу, к лесу. Там, где тропинка начинала виться между деревьями, он нагнулся и стал стягивать что-то с ног.
Ага, вот и попался! Дедушка собирался взять его с поличным, поэтому выскочил из укрытия, на ходу включив фонарь. Первое, что дедушка увидел в ярком луче света, были сапоги, которые подозрительный наблюдатель держал в руках, упрятанных в шерстяные варежки. Погодите-ка, он что, снимал сапоги? Нютин дедушка переместил луч фонаря незнакомцу на ноги, а там… Вместо человеческих ступней он увидел самые настоящие медвежьи лапы! Мохнатые, с кривыми когтями. Что за фокусы? Что за маскарад?
Незнакомец недовольно заворчал, дедушка инстинктивно посветил ему в лицо, и… Это было вовсе не лицо. Длинная звериная морда, поросшая бурым мехом, с маленькими глазками, блеснувшими в свете фонаря, черным кожаным носом. Существо сгорбилось и попыталось прикрыть морду сапогами.
Дедушка не нашел ничего умнее, как зычно крикнуть:
– Кто таков? Отвечай, а то стрелять буду!
Про стрелять – это он так, интуитивно сказал, потому что никакого ружья у него не было. Но жуткий незнакомец дедушке поверил. Отшвырнул сапоги, пал на четвереньки и бросился в лес, с шумом ломая кусты.
Возможно, это был розыгрыш. Кто-то нацепил маску, варежки, чтобы припугнуть семью железнодорожника. Оставим вопрос, зачем это делать. Только вот человек, даже если будет очень долго тренироваться, не сможет бегать на четвереньках по-звериному. Не то строение тела. Тем более ломиться в сумерках сквозь кусты в лес.
Нютин дедушка, конечно, не стал его преследовать, да и невозможно это было. Только сапоги подобрал и домой поспешил. Но Нютина бабушка сразу попросила эти сапоги выкинуть за забор. Они страшно воняли зверем, будто долгое время валялись где-нибудь в берлоге, хотя внешне выглядели совершенно обыкновенно.
Утром дедушка первым делом пошел осматривать место встречи с незнакомцем, надеясь вычислить шутника и как следует наказать. То, что это не простой прохожий, не грабитель и не беглый преступник, сомнений не возникало. Пришедший по делу сразу бы себя обозначил, как уже говорилось. А ни один из злоумышленников не стал бы надевать маскарадный костюм, и пустые угрозы его не остановили бы, не заставили обратиться в бегство.
Дедушка гнал от себя тревожные догадки, выходившие за границы реального мира, и пытался сосредоточиться на более прозаических вещах: как будет писать докладную, как этого шута горохового пропесочат на собрании и лишат премии в назидание другим.
В грязи хорошо отпечатались подошвы сапог, следующие от забора к лесу. Дедушка нашел и свои собственные следы. Вот здесь шутник топтался, снял сапоги… А дальше было странное: пошли только медвежьи следы, которые ни с чьими не спутаешь. Совершенно очевидно, что это передвигался зверь: прыгал на передние лапы, отталкивался задними. Лапами, а не руками-ногами. Вот на поломанных кустах застрял клочок медвежьей шерсти.
Ни один шутник не станет в темноте передвигаться на четвереньках, к тому же прыжками, да еще в лесу, не разбирая дороги. Главное, что и незачем далеко убегать в таком виде, никто ведь не преследовал. Переоденься в ближайших кустах да и возвращайся тихонько к железной дороге, к протоптанной дорожке. А мчаться в медвежьем прикиде, с маской на голове неудобно – не видно же ничего. Эдак покалечиться можно!
Дедушка довольно далеко зашел по следам в лес, а потом вспомнил, как при свете фонаря влажно блеснули глаза на медвежьей морде незнакомца, как шевельнулся в пасти язык. А смрад звериный – его-то ни с чем не спутаешь. И дедушка решительно повернул назад. Ничего не объясняя бабушке, развел костер по ту сторону рельсов и сжег сапоги. Докладную, разумеется, писать не стал. Зато взял за привычку делать обход вокруг домика, как стемнеет.
Но больше никто их с бабушкой не беспокоил.
В славянском фольклоре оборотнем становится после смерти вероотступник или умершее некрещеным дитя, колдун или ведьма с помощью нечистой силы, а иногда и про́клятый злым ведуном человек. Знающиеся с нечистой силой могут оборачиваться по своему желанию любой вещью – хоть колесом от телеги, хоть стогом сена, а также животными – свиньей, кошкой, коровой. У каждого вида оборотней есть свое название: волкодлак превращается в волка, берендей – в медведя, жабалака – в жабу, кошкалачень – в кошку. А вот те, кого насильно оборотили, или принявшие другой облик уже после смерти вынуждены существовать в обличье животного, чаще всего волка или медведя, пока их не расколдует или не успокоит сильный колдун. Укушенный или убитый оборотнем человек не становится таким же, но раны, нанесенные оборотнем, редко заживают без помощи какого-нибудь опытного знахаря. Чаще всего колдун превращает человека в животное на какой-то определенный срок (бывало – навсегда), при этом оборотни сохраняют человеческое сознание и чувства. Оборотень ведет себя как дикое животное, рыщет по лесу, дерет коров и овец, но иногда приходит к своему дому, надеясь, что когда-нибудь его переворотит обратно более сильный колдун.
