Татьяна Минасян
Мир без границ
– …если ты думаешь, что мне понравилось выслушивать, что у меня заурядная внешность, которую никто не запоминает!.. – возмущенно шипела на своего спутника Веденеева.
– Но ты же знаешь, что красота – не главное, – мягким тоном увещевал ее тот. – Главное, каков человек изнутри, честный он, порядочный или наоборот… Те парни, кому важнее всего красота, ничего не понимают в жизни, и равняться на них… Плюнь, Эмма, ты же умная девушка, ты же понимаешь, что гораздо лучше, когда тебя любят за твои душевные качества! Мне вот на красоту наплевать, честное слово!
Последняя фраза прозвучала слишком торжественно, и Аркадий, видимо, сам это понял, потому что внезапно со смущенным видом отвернулся от девушки и стал смотреть куда-то в сторону. Эмма же наградила его испепеляющим взглядом и, высвободив свою руку из его ладони, принялась искать что-то в сумочке. Любим решил, что пора вмешаться.
– Привет всем! – громко поздоровался он, обгоняя сокурсников и занимая место с другой стороны от Веденеевой.
– Салют! – раздраженно бросила девушка, злясь на весь свет, а заодно и на обоих своих спутников. Светильников, все еще смущенный, и вовсе ограничился рассеянным кивком.
– О чем спорим, о красоте? – непринужденно поинтересовался Маевский и, увидев, что в глазах Эммы снова вспыхивают молнии, торопливо добавил: – По-моему, под красотой уже давно понимают то, что на самом деле ею вовсе не является. Сейчас внимание обращают на тех, у кого лица необычные, с какими-нибудь неожиданными особенностями – всякими там «изюминками», тем, что сразу бросается в глаза. Но, если подумать, что такое «изюминка»? Это же какое-то искажение, что-то неправильное, то есть, по-хорошему говоря, не очень красивое. А настоящая красота, классическая, когда все черты лица гармоничны, – он махнул рукой в сторону лица Эммы, словно лектор, указывающий слушателям на какую-нибудь иллюстрацию к своей лекции, – сейчас как будто забыта, хотя на самом деле только такие лица, где гармония не нарушена, красивыми и являются!
Молнии в глазах Веденеевой погасли, так никого и не поразив. Она явно не ожидала такого горячего выступления в защиту своей ничем не примечательной внешности.
– Да ладно… – пробормотала она немного растерянно, но в то же время и кокетливо. – Скажешь тоже…
– Смотрите-ка, что у нас там перед институтом за народные гуляния? – резко сменил тему разговора Аркадий, за время пламенной речи Любима становившийся все мрачнее. Они подошли уже достаточно близко к зданию, чтобы толпу можно было рассмотреть более внимательно. Несколько человек находились на верхней ступеньке высокого крыльца института между широкими колоннами, а основная часть собравшихся сгрудилась перед самой нижней ступенью и стояла, повернувшись к ним лицом. Чуть дальше разбрелись небольшими группками еще человек двадцать – они о чем-то разговаривали, лишь время от времени поглядывая на верхнюю ступень.
Трое первокурсников чуть замедлили шаг, не сводя глаз с этих людей и пытаясь понять, чем те заняты. Неожиданно один из торчавших наверху мужчин взмахнул рукой и начал говорить, а толпа внизу зашевелилась и подалась вперед. До Любима и его приятелей долетел шум многочисленных гомонящих голосов.
– Мальчики, похоже, опять митинг против нас! – догадалась Веденеева. – Только что ж их так много теперь? Со всего города, что ли, сбежались?!
Еще зимой перед главным корпусом ИХИ несколько раз собирались пикеты недовольных, требовавших не то закрыть Хроноспасательную службу, не то вообще прекратить все исследования прошлых эпох, вернуть всех спасенных из прошлого людей обратно и «очистить XXIII век от дикарей». Но тогда митингующих приходило немного, всего по несколько человек, и выступали они недолго – покричав немного, все начинали приплясывать от холода и расходились греться по ближайшим кофейням и забегаловкам.
Теперь же противники хроноисследований, похоже, подготовились к своей акции более серьезно. Да и на улице стало теплее, так что погода вряд ли помешала бы им провести возле института весь день.
– …вмешательство в природу, вмешательство в человеческие судьбы, наконец! – донес ветер слова оратора до все больше замедлявших ход Эммы и ее друзей. Толпа зааплодировала – даже те, кто тусовался чуть в стороне и не следил за каждым словом выступающего, оторвались от своей болтовни и тоже принялись хлопать в ладоши.
– Пошли через запасной вход, он наверняка открыт по такому случаю, – предложил своим спутникам Аркадий. Эмма посмотрела на него с сомнением, а потом оглянулась на Любима.
– Может, лучше прикинемся зеваками и послушаем, о чем они говорят? – предложила она неуверенно. – Надо же быть в курсе, против чего они протестуют…
– А то мы не знаем! – фыркнул Маевский. – Тем более что мы и так услышим все, что они говорят, вместо лекций – вон, они микрофоны притащили!
На верхнюю ступеньку крыльца и правда взбежала какая-то женщина, прижимавшая к груди целую охапку микрофонов с торчащими из них длинными антеннами. Она вручила один микрофон оратору, и тот схватил его, не удостоив помощницу даже кивком, после чего продолжил свою речь – теперь она стала разноситься по всему институтскому комплексу и скверу вокруг него:
– Они пугают нас тем, что почти все люди не могут больше иметь детей и поэтому без приемышей из прошлого человечество скоро вымрет! И считают это чем-то ужасным, самым страшным, что только может с нами произойти! Но кто сказал, что это так страшно?
Искусственный разум, безжалостно уничтоженный людьми, считал иначе. И почему никто не думает, что он был прав? Искины все делали лучше людей. Компьютеры быстрее считали, роботы лучше делали тяжелую работу – так почему же мы не хотим признать, что они лучше знали, как должно закончить человечество? Мы все вымрем – и что? Подумаешь, трагедия! Вымрут те, кто загадил все на планете, кто испортил жизнь и себе, и вообще всему живому! Да для всей природы, для всей нашей Земли это станет не трагедией, а самым лучшим вариантом!!! Ее перестанут загрязнять, никто не будет уничтожать животных и растения! Без нас природа восстановится, и Земля снова станет нормальной, чистой и красивой!!!
– Да!!! – взревела толпа перед крыльцом, и несколько человек в ней даже запрыгали, размахивая руками.
Эмма, Аркадий и Любим снова переглянулись.
– Что-то никого из наших нигде не видно… – пробормотала девушка. – Наверняка через черный ход идут.
– И правильно делают, эти фанатики и побить могут, – буркнул Светильников. – Пошли тоже к тому входу, только осторожно…
– Ребята, нет! – остановил его Маевский. – Давайте по-другому сделаем. Давайте пойдем через главный вход – молча, не обращая на них внимания, как будто мы их ни видеть, ни знать не хотим. Это лучшее, что мы можем сделать, чтобы показать им свое отношение!
– Ты думаешь? – вскинулась Эмма.
– Ну, ты же видишь, спорить с ними точно бесполезно, а прятаться… – Любим поморщился. – Они ведь тогда решат, что их боится весь институт, и будут каждый день здесь собираться!
– Ага, а если мы пройдем мимо них, задрав нос, они сами испугаются и никогда больше ничего не будут от нас требовать, – хмыкнул Аркадий. – Пошли лучше через черный, пока кто-нибудь нас не заметил и не догадался, что мы студенты.
Словно подтверждая его слова, на одной из ведущих к ИХИ боковых дорожек показалась еще одна небольшая группка парней и девушек. Остановившись на секунду и послушав вопли еще сильнее разошедшегося оратора, они попятились назад, а потом двинулись в обход здания и скрылись за его углом.
– Вы идите через черный, а я все-таки покажу этим… – Любим мотнул головой в сторону крыльца. – Нельзя же совсем ничего не делать!
С этими словами он направился прямо на толпу митингующих, шагая достаточно быстро, но без видимой спешки и суеты. Плечи его расправились, и он, казалось, стал еще немного выше и стройнее. Налетевший порыв ветра взъерошил его черные как смоль волосы.
Устоять перед таким соблазном Эмма не смогла, да она и не пыталась.
– Любим, я с тобой! – крикнула девушка, догоняя сокурсника. Поравнявшись с ним, она взяла его под руку и зашагала рядом в том же темпе, глядя, как и он, поверх беснующейся толпы на стеклянные двери главного институтского корпуса. Аркадию понадобилось несколько секунд, чтобы принять решение и, махнув рукой и пробормотав что-то мало подходящее к такому торжественному моменту, подбежать к ним обоим и взять Эмму под руку с другой стороны.
Оставшиеся метров пятьдесят до толпы у крыльца все трое прошли не проронив ни слова и с каменными лицами. Друг на друга они не смотрели, но Веденеева крепко сжимала руки своих друзей, и все трое шагали почти в ногу, как военные на параде – как-то само так получилось. Дышали они, как им казалось, тоже синхронно.
Поначалу митингующие не обратили на них особого внимания – первый оратор к тому времени уступил место другому, и тот начал кричать в микрофон зарифмованные слоганы, смысл сводился к тому же, о чем говорил его товарищ. Но по мере того, как троица первокурсников приближалась к ступенькам, на них начали оглядываться те, кто стоял в последних рядах толпы, и некоторые из собравшихся машинально посторонились, давая им дорогу.
– Не сворачиваем! – вполголоса бросил своим спутникам Любим. – Идем напролом, пусть они сами расступаются.
Эмма и Аркадий молча кивнули. Не сбавляя скорости, трое студентов продолжили надвигаться на толпу, по-прежнему глядя поверх голов стоявших у них на пути людей. Еще несколько протестующих отступили в стороны, давая им дорогу и хлопая по спине и плечам своих товарищей, стоявших лицом к оратору и не видевших Маевского и его друзей. Двое мужчин, подпрыгивающих в такт читающему стишки оратору, заметили первокурсников, когда те подошли к ним вплотную и Любим натолкнулся на одного из них плечом – они бросили на троицу недоуменный взгляд, но все-таки тоже шагнули в сторону. После этого на студентов, прущих вперед через толпу, стали оглядываться и остальные митингующие, многие, как им показалось, отступили в стороны, чтобы получше рассмотреть юных нахалов.
Все трое одновременно шагнули на первую ступеньку, потом на вторую, третью… Испуганное выражение на их лицах стало постепенно сменяться торжествующим, прищуренные в ожидании ударов глаза широко раскрылись. Толпы перед ними больше не было – все протестующие остались теперь позади или разошлись вправо и влево. Впереди поднимающихся все выше по лестнице двух парней и девушки оставалась только широкая прозрачная дверь.
Оратор, развлекавший толпу стишками, опустил микрофон и проводил прошествовавшую мимо тройку растерянным взглядом – на него студенты даже не посмотрели. Стеклянные створки двери разъехались в разные стороны, реагируя на их приближение.
– Не оглядываемся, – еле слышно велел своим спутникам Любим, но они прекрасно расслышали его слова – к тому времени, как тройка оказалась на верхней ступеньке, возле института стояла мертвая тишина. Все пришедшие на митинг и несколько подходивших в тот момент к главному корпусу студентов молча следили глазами за их шествием сквозь толпу.
В звенящей тишине трое друзей подошли к дверям и шагнули внутрь здания. В этой же тишине за их спинами начали смыкаться блестящие прозрачные створки. И только когда двери соединились, а дерзкие студенты сделали еще один шаг вглубь вестибюля, тишина вдруг взорвалась неожиданно-громким звоном, и на всех троих градом посыпались сотни мелких осколков стекла, на которые разлетелась автоматическая дверь.
Глава IV
В медпункте Института хроноисследований нечасто бывало сразу несколько пострадавших, так что поначалу дежурившая в нем медсестра даже немного растерялась. Впрочем, она быстро поняла, что из всей ввалившейся туда толпы помощь требуется только троим. Остальные просто прибежали вместе с ними, потому что беспокоились за сокурсников, и медичка выгнала их в коридор, оставив только пару девушек, чтобы те помогли ей, и вручив им бинты и спиртовые салфетки.
– Девчонки! Займитесь сначала вот ею, – пытался командовать ими осторожно выбирающий стекла из волос Любим, кивая на лежавшую на кушетке Эмму с окровавленными руками. Рядом с ней, зажимая ладонью глубокий порез на плече, сидел на стуле и бросал на Маевского полные праведного гнева взгляды Аркадий. Сам же Любим занял место медсестры, отодвинувшись подальше от ее стола, чтобы не капать кровью на клавиатуру стоявшего там компьютера.
– Мы уж как-нибудь сами разберемся, кому первому помогать, – беззлобно огрызнулась на Маевского хозяйка медпункта и наклонилась над ним с пинцетом в руках. – Руки убери!
– Обычно мне девушки так говорят при других обстоятельствах! – не удержался от шутки Любим, и помощницы медсестры наградили его очередной порцией восхищенных взглядов.
Медичка осторожно запустила пинцет в его блестящую от крови густую черную шевелюру.
– Не вздумай дернуться, герой! – предупредила она Любима, и тот, немного посерьезнев, схватился руками за край стола:
– Постараюсь не дергаться… А вы от моих волос хоть что-нибудь оставите? Ой!
– А это уж как повезет, – кровожадно прищурилась медсестра, бросая на металлический поднос крошечный кусочек стекла. – Чуть-чуть, может, и оставим…
Одна из студенток в то же самое время аккуратно извлекала осколки, впившиеся в запястья и пальцы Эммы. Та поначалу переносила эту процедуру с завидной стойкостью, но внезапно встретилась взглядом с Любимом, и ей тут же стало нехорошо.
– Как же больно… – простонала девушка томным голосом, чуть запрокинув голову и полуприкрыв глаза. – Можно мне… воды… Голова кружится…
Аркадий, с которого вторая студентка осторожно стаскивала пропитавшуюся кровью рубашку, крякнул от возмущения.
– Переигрываешь, – шепнул он Веденеевой, выбрав момент, когда медсестра начала доставать из головы Маевского очередной осколок и тот скривился от боли.
Эмма бросила на друга детства взгляд оскорбленного в лучших чувствах и ни в чем не повинного человека, однако стонать стала тише.
– Марина Михайловна! – вбежал в медпункт еще один студент-первокурсник – Скорая приехала, спрашивают, нужно кого-нибудь на носилках нести или они сами дойдут?
– Аркадий, дойдешь до первого этажа? – повернулась медичка к Светильникову. – Судя по тому, что сюда ты бегом прибежал, с этим проблем не должно возникнуть…
– Дойду, конечно! – усмехнулся Аркадий. – Только почему я один? А как же?.. – он кивнул сначала на все еще изображающую полуобморочное состояние Веденееву, а потом на нетерпеливо ерзавшего на стуле Любима.
– Им швы накладывать не нужно, так все заживет, – отозвалась медсестра, а потом, оглянувшись на Эмму, ехидно добавила: – Только вот девушка пусть немного у нас тут полежит, в себя придет. А ты, – вновь наклонилась она над Маевским, – через пару минут будешь свободен.
– Отлично, Любим, мы тебя проводим! – тут же оживились помогавшие ей студентки.
Эмма снова издала громкий стон – на сей раз раздосадованный и совершенно не притворный.
Из медпункта Аркадия вывели первым, но когда он, заботливо поддерживаемый двумя однокурсниками под руки, уже выходил через разбитую дверь на улицу, его догнал все такой же взбудораженный и, как показалось Светильникову, на редкость счастливый Любим.
– Слушай, ты мне позвони потом из больницы, скажи, что и как! – попросил он, машинально проводя рукой по своим изрядно поредевшим волосам, в которых белели куски пластыря.
Аркадий обернулся, с трудом сдерживая растущую в нем ярость.
– Ты нас с Эмкой едва не угробил, а теперь волнуешься, «как у нас и что»?! – вспыхнул он, не обращая внимания на выглядывающие из вестибюля любопытные лица студентов. – Только не говори, что будешь сильно переживать, если у нас все будет плохо!
– Да ты чего?! – опешил ожидавший от приятеля какой угодно, но только не такой реакции Маевский. – Ничего же страшного не случилось! Говорят, эти психи, когда увидели, что стекло на нас посыпалось, мигом разбежались – поняли, что это уже тянет на полноценный криминал, и…
– Плевать мне на психов! Эмка могла покалечиться! – рявкнул на него Светильников еще громче. – И виноват был бы ты!
– Я?! – изумился Любим. – А ничего, что я вообще-то предложил вам с ней через задний ход идти?! Вы же сами со мной захотели…
– Я захотел?! – с еще более сильным удивлением воскликнул Аркадий. – Да я в гробу видел все твое геройство, если бы эта дура за тобой не побежала, задрав хвост!!!
– Так. Понятно, – лицо Маевского внезапно стало серьезным, а в его темно-карих глазах тоже блеснула злость. – Предлагаю обсудить этот вопрос наедине, когда тебя выпишут из больницы.
– С удовольствием! – вскинулся Аркадий, заставив себя успокоиться и держаться с таким же достоинством. – Сразу же, как только выпишусь. Найдем какую-нибудь пустую аудиторию – и побеседуем.
– Можно и в аудитории, – согласился Любим, но окончательно договориться о месте «мужского разговора» молодым людям не удалось, к ним решительно подошел врач из стоявшей возле крыльца кареты скорой помощи.
– Кого из вас мы должны забрать? – сурово взглянул он на обмотанных бинтами студентов.
– Меня, – мрачно проворчал Светильников и, ни на кого не глядя, зашагал следом за медиком к машине. Любим проводил его немного растерянным взглядом, после чего развернулся и медленно двинулся в вестибюль. Там уже никого не осталось – началась вторая пара, а кроме того, из разбитой двери тянуло слишком холодным ветром, так что даже самые любопытные учащиеся предпочли уйти в какое-нибудь более теплое место. Маевский тоже прошел через холл и свернул на лестницу, решив снова подняться в медпункт – ему вдруг пришло в голову, что Эмма может тоже сердиться на него, как и ее друг детства, и молодой человек подумал, что стоит прояснить этот вопрос сразу, пока сам Аркадий отсутствует. Однако стоило ему подняться на второй этаж, как на лестницу ему наперерез вышла сурового вида женщина лет тридцати в черном деловом костюме.
– Маевский! – удивленно воскликнула она, преграждая ему путь. – Ты что же, не в больнице и не дома?
– Здравствуйте, Виолетта Екимовна, – вежливо улыбнулся Любим. Он впервые видел эту даму, но ее голос узнал бы даже в самой шумной толпе – тот голос, что уже несколько раз отдавал ему команды во время вылазок в прошлое.
Женщина удивленно приподняла брови, но потом тоже сообразила, каким образом ее узнали, и улыбнулась:
– У тебя еще и память отличная, это в нашем деле тоже большой плюс. Но все-таки, чего не поехал домой отдыхать? Имеешь право вообще-то!
– Да я нормально себя чувствую, – пожал плечами Любим.
– Точно? – прищурилась его собеседница. – Что же тогда на лекцию не идешь?
– Ммм… – затруднился с ответом молодой человек, и диспетчер укоризненно покачала головой:
– Ладно, раз уж ты здесь и ничем не занят, пойдем со мной в буфет. Есть разговор. А потом все-таки езжай домой и отдыхай – ты мне нужен будешь здоровым и полным сил.
– Для чего нужен? – удивился студент.
– Вот об этом я тебе сейчас и расскажу! – пообещала Виолетта и зацокала каблуками вниз по лестнице, не проверяя, идет ли за ней собеседник или нет.
В буфете тоже никого не оказалось, кроме уткнувшейся в «читалку» продавщицы. Она бросила на вошедших лишь мимолетный взгляд и снова погрузилась в чтение. Диспетчер прошла мимо нее к большому кофейному автомату в углу и принялась нажимать на кнопки, программируя его на не очень крепкий и сладкий напиток. Любим остановился рядом, пытаясь вспомнить, сколько у него денег и хватит ли их хотя бы на чашку чая без сахара. Доставать из кармана мелочь и пересчитывать ее в присутствии дамы, пусть даже и преподавателя, было для него делом, невозможным в принципе.
Виолетта тем временем засунула в автомат пустую чашку, убедилась, что в нее полился кофе, и подошла к буфетчице:
– Будьте добры, чашку чая и два пирожка с мясом.
Девушка за стойкой неохотно оторвалась от чтения и потянулась за одной из чашек, где уже лежали чайные пакетики. Расплатившись, диспетчер забрала чашку и пирожки и отнесла их на самый дальний столик в углу, после чего поставила туда и свою чашку кофе.
– Ешь, – велела она окончательно растерявшемуся Любиму. – Студент по определению – существо бедное, голодное и слишком закомплексованное, чтобы в этом признаться.
– Спасибо, – заливаясь краской, сел за столик Маевский, только теперь почувствовавший, что ему и правда страшно хочется есть.
– Не благодари, я тебя кормлю с корыстными целями, говорю же, ты мне нужен здоровым, – Виолетта поднесла к губам чашку кофе. – Через две недели у нас планируется одна очень сложная акция, в ней примут участие как минимум пять человек. А скорее всего, даже больше.
Пирожки, лежавшие на тарелке перед Любимом, мгновенно были забыты. Парень во все глаза уставился на преподавательницу, уже догадываясь, что она скажет дальше. Если для какого-то задания нужно сразу несколько путешественников в прошлое, значит, дело планируется непростое. Не такое, как на практике у студентов, где нужно нырнуть в другую эпоху на несколько минут, пробежать несколько метров, схватить брошенного ребенка и тут же вернуться в свое время, а гораздо сложнее. И если об этом заговорили с ним, обычным первокурсником, значит…
– На одном из этапов акции мне потребуются три человека, которые смогли бы действовать вместе, одной командой, – продолжила между тем Виолетта. – Конечно, в ХС достаточно таких специалистов, но, во-первых, у многих из них будут другие задания, а во-вторых, нам вообще нужно расширяться, нужно, чтобы у нас появилось больше опытных сотрудников, – и тогда нам дадут больше средств на исследования. А значит, как ты понимаешь, больше нырков и больше спасенных детей…
– Я все понимаю, разумеется! – заверил диспетчера студент. – Значит, вы хотите привлечь к этому заданию…
– …тебя и твоих друзей, Светильникова и Веденееву, – закончила его фразу женщина. – Ваша сегодняшняя выходка – конечно, полная глупость. Но я увидела, как синхронно вы действовали. Как раз то, что нам нужно.
– Но мы ведь просто шли вместе… – с трудом сдерживая радостное волнение, возразил Любим. – Это не так уж и трудно. А вот работать вместе мы пока не пробовали…
– Естественно, работать вместе мы вас сперва натренируем, – нетерпеливо кивнула его собеседница. – Но у вас уже есть потенциал, вам не нужно привыкать друг к другу, учиться чувствовать друг друга. Вы давно дружите?
– Аркадий и Эмма – с детства. А я с ними только перед поступлением познакомился, год назад.
– И за год так крепко с ними сдружился?
– Ну… – до сегодняшнего дня Маевский и сам думал, что они с Веденеевой и Светильниковым стали довольно близкими друзьями, но только что случившаяся ссора с Аркадием явно говорила в пользу обратного. Однако узнать об их ссоре диспетчер не должна ни в коем случае.
– В общем, так, Любим, – Виолетта сделала еще глоток кофе и улыбнулась. – Езжай сейчас домой, отдыхай и выздоравливай. И друзья твои пусть в норму приходят. А через неделю приходите все трое ко мне, в здание ХС, и начнем тренировки.
– Можете считать, что я уже дома в постели! – заверил ее молодой человек. – Только я ведь могу рассказать им обо всем?
– Расскажи, конечно, но по телефону, – велела женщина. – И для начала поешь, не сиди голодным! – она вдруг посмотрела на часы и охнула. – А мне ведь уже бежать надо, у меня сегодня еще двое ныряют…
– Да-да, конечно! – Маевский торопливо откусил от одного из пирожков. Его собеседница тем временем быстро допила кофе и встала, собираясь уходить.
– Виолетта Екимовна! – спохватился вдруг Любим. – А куда вы хотите нас отправить? В какой год, что за событие?
– Ах да! Начало двадцатого века, большой затонувший пароход, – отозвалась диспетчер. – Позвони мне на рабочий телефон после четырех, я тебе расскажу все подробно.
Она устремилась к двери, а Маевский принялся так же поспешно дожевывать пирожок, почти не чувствуя его вкуса. Ехать домой и отдыхать он не собирался, следовало как можно скорее сообщить о том, что он только что узнал, Эмме. И, как это ни сложно, Аркадию. Впрочем, сначала в любом случае стоило зайти к Эмме, а потом уже думать, как построить разговор с ее другом детства, чтобы тот не прогнал Любима прочь.
Залпом допив чай, Маевский завернул второй пирожок в салфетку, сунул его в карман и выбежал из буфета. На сей раз по дороге в медпункт ему никто не встретился, и через пару минут он уже стоял у двери, из-за которой доносились женские голоса и хихиканье. Любиму даже показалось, что он уловил свое имя, но парень лишь пожал плечами и, не пытаясь прислушаться к ведущимся внутри разговорам, постучал в дверь. Что могли говорить о нем Эмма с медсестрой, Маевского совершенно не интересовало, наверняка какие-нибудь глупости.
– Войдите! – откликнулся из-за двери женский голос, и Маевский заглянул в медицинский кабинет. Несколько первокурсниц, забежавших навестить Веденееву, встретили его дружным аханьем.
– Любим, ты тоже не на лекции! – подмигнула ему Эмма.
– Да я вообще удивляюсь, что здесь еще не собрался весь ваш курс! – хмыкнула сидевшая за компьютером медсестра, безуспешно пытаясь придать своему лицу строгое выражение. Ее выдавали глаза, широко распахнутые и бросающие на обоих своих недавних пациентов восхищенные взгляды. В другое время Маевский получил бы от этого массу удовольствия, но сейчас в его планы не входило купаться в женском внимании.
– Нас с Эммой отпустили домой, – объяснил он медичке. – Я как раз за ней пришел. Эм, ты как, в состоянии до дома доехать?
Веденеева сидела на топчане закинув ногу на ногу, разрумянившаяся и тоже упивающаяся всеобщим восторгом. В том, что она нормально себя чувствует, никто не сомневался, но, посмотрев на Любима, девушка на мгновение заколебалась.
– Доеду, наверное… – проговорила она неуверенно, покосившись на сидевших рядом приятельниц, и Любим поспешил подыграть ей:
– Я тебя провожу. А потом заеду к Аркадию, узнаю, как у него дела.
– Ой, а может, мы вместе к нему заедем? – Веденеева вскочила с топчана и завертела головой в поисках своей сумочки.
Такой поворот в планы Маевского уже не входил, и он поспешил увести подругу из медпункта, пока к ним не надумали присоединиться еще и остальные девушки.
– Пошли, по дороге обсудим, – махнул он рукой в сторону двери.
– Правильно, идите отсюда, пока вас всех тут никто из начальства не увидел, – поддакнула медсестра.
Любим торопливо вышел в коридор, и однокурсницы потянулись следом за ним. Эмма что-то тихо зашептала другим девушкам, и те, к удивлению Маевского, первыми зашагали к лестнице, оставив их одних и даже не попытавшись напроситься в попутчицы. Молодой человек с любопытством посмотрел им вслед, но затем снова переключился на свою главную проблему.
– Эмма, я только что разговаривал с Виолеттой. С диспетчершей нашей. Она хочет отправить нас на какое-то сложное задание – всех троих, нас с тобой и Аркадия! – принялся он пересказывать беседу в буфете. Девушка слушала его затаив дыхание и, казалось, забыв обо всем на свете.
– Так тем более давай пойдем к Аркадию вместе и все ему расскажем! – воскликнула она, когда ее друг закончил.
– Лучше я схожу к нему один, – покачал головой Любим, проходя через разбитую дверь. Рядом с ней уже что-то измеряли двое ремонтников. Осколков стекла на полу видно не было, но под ногами у Маевского что-то хрустнуло, видимо, подмели их не очень тщательно.
Эмма вопросительно посмотрела на своего спутника, и он начал объяснять ей свою мысль, тщательно подбирая слова:
– Понимаешь, я опасаюсь, что Аркадий может не захотеть туда идти и тебя попробует отговорить. Погоди, не перебивай! – взмахнул он рукой, видя, что девушка собирается возразить. – Он очень сильно за тебя волнуется. Помнишь, он не хотел, чтобы ты вместе со мной шла мимо тех придурков! Если он сейчас, сразу после всего случившегося, еще раз увидит тебя всю в бинтах, его это еще больше расстроит, и он решит, что лучше тебе в новое опасное дело пока не соваться…
– Хм… – Эмма посмотрела на свои руки – бинты охватывали их, словно модные четыре века назад длинные перчатки без пальцев. – Вообще, да, с него станется…
– Ну вот, ты ведь его знаешь! Причем гораздо лучше, чем я, – поддакнул Маевский, радуясь, что подруга правильно поняла его мысль и что ему, в принципе, почти не пришлось ее обманывать. – Так что я сам с ним поговорю, меня ему не так жалко, и мне будет легче убедить его согласиться. А потом ему уже будет неудобно идти на попятную, да к тому же вам обоим станет лучше…
– Да, ты прав, давай так сделаем! – согласилась Эмма. – Тогда езжай к нему прямо сейчас, а я домой и сама доберусь. Поговоришь с ним, объяснишь ему все, а если он все-таки заартачится, позвони потом мне, и тогда я с ним поговорю. По телефону, бодрым и здоровым голосом. Тут он против меня будет бессилен!
– Не сомневаюсь! – улыбнулся Любим. – Но сначала все-таки я с ним поговорю и отзвонюсь тебе. А ты сама ему не звони.
– Хорошо, договорились! – просияла Веденеева и, махнув ему перебинтованной рукой, заспешила к переходу через дорогу. Маевский же отправился к другой остановке, расположенной напротив, достав телефон и на ходу отыскивая в сети адрес больницы, куда отправили Светильникова. Вскоре он уже ехал туда, лихорадочно пытаясь составить достаточно убедительную речь и отгоняя назойливо лезущие в голову мысли о вполне возможной неудаче. Еще ни разу в жизни ему не приходилось ни с кем мириться, если не считать, конечно, постоянно обижавшуюся на него прабабушку. Но с ней-то Любим давно научился вести себя так, чтобы дело не доходило до ссоры! И те приемы, что срабатывали со старой женщиной, точно не подошли бы при разговоре с ровесником…
– Аркадий, здравствуй еще раз, – вежливо заговорил Маевский, когда его проводили к однокурснику. К его огромной радости, больше в четырехместной палате никого не оказалось: все койки, кроме той, что досталась Светильникову, были аккуратно застелены. Аркадий же полулежал на самой дальней от двери кровати, с кислым видом уставившись в «читалку», а на подошедшего к нему гостя посмотрел еще более мрачно.
– У меня для тебя две новости, – тихо заговорил Любим, прилагая кучу усилий, чтобы казаться спокойным и даже равнодушным.
Светильников напрягся, оставаясь все в том же полусидячем положении – выпрямиться, действуя только одной рукой, было сложно, а показывать сопернику свою беспомощность он не собирался.
– Первая – плохая, – продолжил Маевский. – Нашу с тобой… дружескую встречу придется отложить примерно на три недели.
