Татьяна Первушина
Монастырские тайны
Монастырские тайны
Не все персонажи выдуманы, да и совпадения не случайны…
"Истинная Церковь не та, что гонит, а та, которая терпит гонения". Св. Иоанн Златоуст
Пролог
Весна в тот год выдалась суровая…
25 марта (по-новому стилю, 7апреля) 1925 г., в Благовещение Пресвятой Богородицы на улицах Москвы было неприветливо и сыро. Природа, словно предчувствуя какое-то еще неведомое, но, увы, уже неизбежное несчастье, не сдержалась, расплакалась навзрыд и теперь никак не могла остановиться. В окна Бакунинской больницы хлестал косой дождь, гулко барабанил по крыше и пузырился в черных лужах на земле.
Мимо больницы изредка проходили хмурые люди, подняв воротники пальто и курток и засунув руки в карманы. Иногда кто-то, нечаянно ступив ногой в лужу и, промочив при этом и без того хлипкую обувь, разряжал серый застывший воздух проклятиями.
Придерживая на груди платок, по улице торопливо пробегали кумушки: в сторону близлежащей аптеки в Зачатьевском переулке, чтобы купить микстуру ребенку от простуды, или по направлению к церкви Спаса Нерукотворного Образа на Божедомке, что близ Пречистенки – поставить свечку за упокой души новопреставившегося родственника. И те и другие молча радовались при этом, что не все еще церкви в Москве были закрыты большевиками.
Так, в суете этого серого, ничем особым не приметного дня, москвичи, увлеченные своими заботами, не смогли разглядеть надвигающееся на Россию печальное событие… Пришло оно поздно вечером и по силе своей было колоссально.
…Без четверти двенадцать ночи Патриарх всея Руси, узнав, который час, у хмурого и настырного человека, сидевшего у его постели и надоевшего, словно осенняя муха, казенными расспросами, тяжело вздохнул:
– Так и не подвязали мне челюсть. Как я ни просил вас об этом…
– Святейший, – прервал настырный человек слабый голос умирающего, – скажите, не держите груз на душе, кому вы все-таки отдали жезл?
Патриарх ничего не ответил и лишь тяжело вздохнул:
– Скоро наступит ночь, темная и длинная.
Дважды перекрестившись, святитель Тихон поднял руку для третьего крестного знамения – и… его земной путь завершился.
***
Два дня назад одиннадцатый Патриарх, ослабевший и измученный болезнью, вернулся из храма Большого Вознесения на Никитской, в Бакунинскую частную клинику на Остоженке, куда был перемещен из своей «поднадзорной» кельи в Донском монастыре еще в январе на так называемое «лечение», под неусыпный надзор «товарищей» из ГПУ.
В «Большом Вознесении» он, несмотря на сильнейшие боли в опухшем горле (сказывалось неудачное удаление двух зубных корней стоматологом накануне), несколько часов служил праздничную литургию, последнюю в своей жизни, а также проводил официальную хиротонию.
И теперь, тяжело ступая и с трудом преодолевая все усиливающуюся боль и головокружение, Патриарх Тихон наконец-то взошел на больничный порог.
В просторной светлой палате с видом на сад Зачатьевского монастыря все оставалось по-прежнему, как и до его отъезда в «Большое Вознесение»: мрачный человек у двери, в белом халате, небрежно накинутом на штатское; необыкновенная чистота простынь, запах лекарств и ладана; иконы, привезенные Святейшим из монастыря, которые в свете теплившейся лампады бросали таинственные блики на стены; удобное кожаное кресло, высившееся в углу; маленькая тумбочка с медикаментами, на которую Патриарх старался не смотреть; небольшой письменный стол, за которым он работал, когда силы позволяли. А сил у него оставалось уже слишком мало.
Гонения на церковный мир, невиданная травля «красными сатанистами» самого Тихона в начале. Потом арест, тюрьма, иссушающая душу неизвестность, беспрестанные допросы, судебные разбирательства, ожидание расстрела…И наконец, когда его выпустили из-под ареста по требованию мировой общественности, больное сердце Святейшего продолжали ранить частые посещения «товарищей» из ГПУ, их нелепые требования о сотрудничестве и отречении от своих убеждений, несколько попыток покушения, гибель при одной из таких верного и преданного помощника.
Патриарх, сняв клобук*, грузно опустился на кровать, взял в руки небольшое зеркальце с прикроватной тумбочки и печально поглядел в него. С зеркальной поверхности на него смотрел глубокий старик, в глазах которого отражались физические и душевные муки. «Эх, Вася, Вася, что же с тобою стало. А ведь тебе всего-то шестьдесят, – устало подумал Тихон, – совсем еще ведь не старый, а жизнь уж кончена.
____________
* Клобук – головной убор православного монашества: камилавка с креповым покрывалом; черный у всех монахов, белый у митрополита.
Жаль, многое не успел, что задумал…»*
Перед глазами словно промелькнула вся его непростая, полная опасностей и духовного напряжения жизнь.
Вот он еще мальчик, сын сельского священника, играет со сверстниками на лугу, но при этом зорко следит, чтобы не обижали маленьких ростом и слабых; вот Василий самозабвенно учится в семинарии и мечтает о всеобщем благоденствии.
После, в духовной академии, мечты его принимают более серьезный характер и превращаются в конкретные планы… Сокурсники в шутку придумывают ему уважительные прозвища: сначала «архиерей», а потом и «патриарх», как бы предугадавшие его особенную планиду.
И все вокруг считают его безусловным любимчиком судьбы, который идет по жизни легко и споро**
Когда ему исполняется двадцать шесть лет, Василий принимает обеты девства, нищеты и послушания, чуть позже принимает постриг с именем Тихон, в честь Тихона Задонского и самоотверженно служит на благо православного христианства там, где приказывает ему судьба: в России, Польше, Америке, Канаде.
Проводит службы на церковно-славянском и английском, спасает от истребления святые мощи, пресекает церковные распри на корню, закладывает камни для новых соборов, преодолевая при этом тысячи километров на лошадях, лодках или просто пешком.
– Господи, как быстро пролетела жизнь, – вздохнул Тихон, – словно приснилось все мне…Взгляд его задержался на клобуке, украшенном бриллиантовым крестом, подарком Николая II за героическое служение Церкви Господней.
«Нет, пожалуй, не приснилось, – сам себя поправил Патриарх и вздохнул, – Господи, я готов к тому, чтобы было замарано и погибло имя мое, только бы Церкви и России была от этого польза».
Условный стук в дверь заставил его отвлечься от грустных и тяжелых дум. Сердце Тихона радостно забилось: у порога стояли отец Серафим Поздеев, на которого Патриарх возлагал большие надежды, а вместе с ним и Сергий (Никольский), хиротонисанный Тихоном во епископа всего несколько часов назад в храме Большого Вознесения.
_____________________________________
*Патриарх Тихон. Настоящее имя – Василий Иванович Белавин, род. в 1865 г.
** В Россию имя «Тихон» пришло из Византии. Со словом «тихий» это имя не имеет ничего общего. В переводе с древнегреческого Тихон означает «счастье», «удача», то есть человеку с таким именем все удается, у него все получается. За какое бы дело он ни взялся – ему всегда будет улыбаться удача.
– Это ко мне, – открывая дверь, коротко бросил Святейший человеку-истукану в штатском, сидевшему у больничной палаты на стуле.
Удивленно вскинув брови, человек в «бело-штатском» насторожился, особенно, когда понял, что «пациент» ждал гостей и не может скрыть своей радости по поводу их прихода. Но все-таки пропустил посетителей в рясах к больному. Когда дверь закрылась, полнейшей неожиданностью для него, бывалого чекиста, стал вдруг звук защелкивающегося изнутри дверного замка.
– Э-эй, святейший! – непочтительно рванул было на себя дверь человек-истукан, но та не поддалась, – зачем это вы там закрылись? Не положено! Откройте! – Не мешайте мне молиться, – был негромкий, но четкий ответ с той стороны двери.
Чекист заметался, почуяв неладное. Выбежал в коридор, позвал медсестру. Коротко объяснил ей, в чем дело, и они вместе вернулись к запертой больничной палате. Прислушались… И вправду молится.
Из-за двери слышались распевные слова молитвы. Плохо разбираясь в церковных службах, человек в штатском и медсестра даже не догадывались, что за таинство совершается там, за белой, плотно закрытой дверью. А если бы догадались, то давно бы уж позвонили товарищу Тучкову или еще кому поважнее.
Лишь услыхав слова «Каюсь пред Господом, что сотрудничал с коммунистами», человек-истукан, снова запаниковав, толкнул в плечо медсестру, и та, словно по команде, бешено заколотила кулачком в дверь и крикнула несколько раз визгливо: «Откройте, укол!»
Но в ответ все та же спокойно-равнодушная фраза: «Не мешайте. Дайте помолиться».
Медсестра побежала за «подмогой», а человек в штатском, согнувшись в три погибели и приложив ухо к замочной скважине, стал улавливать отдельные обрывки фраз. Пару раз он даже делал пометки в блокноте… Особенно не понравилась ему фраза: «Передаю тебе тайный жезл и вверяю судьбу церкви…» Насторожила и реплика о красном драконе, гонениях и славе мученичества. Потом вдруг в палате стало тихо-тихо ***
… После была ненужная суета. Допросы, угрозы ни к чему не привели… И хотя никакого «тайного жезла» при обыске двух священников, выходивших из больничной палаты Патриарха, найдено не было, но подозрения все же остались сильнейшие. Были приняты «особые» меры. До последней минуты, до последнего вздоха у больничной койки, на которой умирал Святейший, прилежно сидел специальный человек, дознаватель…Он всячески пытался разговорить умирающего, чтобы составить отчет о проделанной работе. Но все его усилия оказались напрасными.
***
… И отошел с Земли Великий Человек, Великое Сердце, скорбевшее о судьбе своего народа и России.
… И на долгие десятилетия так и остался всеми непонятым одиннадцатый Патриарх Руси…
… Принеся в жертву свое достоинство, честь и доброе имя, не дал он пролиться широкой реке народной крови…
… Совершивший в один день два рукоположения: официальное и катакомбное*, он оставил тайну своей последней хиротонии нераскрытой…
… После смерти Тихона для России настало смутное время…
Часть первая. 1976 год
"Кровь мучеников – семя христианства". Тертуллиан
Глава 1. Непредвиденное…
Высоко в небе птичьим многоголосьем звенел июнь. Солнечные лучи наскоро разогнали утренний туман и, под неумолкаемый стрекот кузнечиков, начали наступление на редкие полупрозрачные облачка.
Время приближалось к полудню, но жара еще окончательно не победила оставшуюся с ночи прохладу. И легкий свежий ветерок изредка обдувал личико юной девчушки, которая, вскарабкавшись на огромный стог сена посреди поля, обозревала раскинувшиеся просторы – извилистую пыльную деревенскую дорогу, лесную речушку, тихо шуршащую в густом ивняке, роскошные луга за ней, березовые рощицы, дубравы и темневшие вдали ельники.
_________________________________________________
* Само название «катакомбный» берет начало у римских подземелий, в которых собирались для молитв первые христиане. В те древние времена усопших христиан в Риме погребали именно в катакомбах, там же проводили и первые Богослужения. Поэтому римские законы призывали граждан не только уважать кладбища, но и считать священными любые места захоронения кого бы то ни было.
В Советской России катакомбное движение Истинно-Православной Церкви начало формироваться почти сразу же после революции 1917 г. Название «Катакомбная Церковь» условно, её также называли и называют «Тихоновской», «Не поминающей» (безбожные власти и их ставленников), «Истинно-Православной» Церковью.
Насте Михайловой было всего 12 лет. Она, как и ее родители, была городской жительницей. Но каждое лето девочку отправляли «подышать кислородом» к тетке, в деревню со смешным названием «Зайчатинка». Откуда взялось столь нелепое название, никто не знал, массовых скоплений зайцев здесь не помнили даже старожилы, да и некогда было местным крестьянам тратить драгоценное время на этимологию: надо было и дров запасти, и огород вскопать, да и картошку посадить, чтобы «зиму перезимовать». А зимой, как водится, и других хлопот у крестьянина хватает.
Настина тетя пару лет назад по счастливому случаю купила дом в этой богом забытой деревеньке, и теперь каждое лето «погибала» на огороде, выращивая на зависть деревенским отличные урожаи помидоров, огурцов и картофеля.
Родители Насти, «сгружая» летом дитятко к ней, не забывали вовремя подвозить и продукты. В выходные дни они помогали тетке «сражаться за урожай» и всячески призывали дочку помогать им в этом.
Но Настюха не поддавалась на уговоры. Обладая мальчишеским озорным характером, она предпочитала день-деньской лазить по деревьям, строить шалаши, играть в индейцев, ловить в деревенском пруду «бычков» и иногда даже спорить со взрослыми.
К сожалению, этим летом все «важные дела» она переделала уже за неделю. И целых два дня девочка томилась от скуки.
Свернувшись на стогу калачиком и подставляя для прогрева под солнце то один бочок, то другой, Настя в полудреме представляла себя то разведчиком, заброшенным в чужой край, то путешественником. В который раз уже перечитанный ею за этот месяц роман «Последний из могикан» лежал рядом. Отважная натура жаждала настоящих приключений.
Покусывая соломинку, Настена пыталась представить себе, что бы она сделала, скажем, если вдруг прямо сейчас на пустынное поле приземлилось бы НЛО с пришельцами. Или с боевыми криками выскочили бы из леса каманчи. Затуманенными воображением глазами девочка оглядывала раскинувшиеся вдали лесные просторы и мечтала. Постепенно ощущение нереальности захватывало ее.
Внезапно Настя увидела, что по краю одного из соседних полей движется какая-то черная точка. Глаза моментально «поймали фокус». Точка продолжала расти и постепенно превратилась в человека.
Кто бы это мог быть? Может быть, «горе-грибник», решивший сначала как следует выспаться, а потом уж сходить в лес, несмотря на начинающуюся жару? По мере приближения человека его очертания становились все явственней, и девочка, чувствуя себя совершенной песчинкой на стогу в зеленом море свежей травы, испугалась.
Высокий человек с бородкой, лица которого девочке не позволяло разглядеть довольно большое расстояние между ними, был одет в длиннополую рясу! Монах! На голове у монаха была плоская черная шапочка, а на плече висел большой холщовый мешок; в руке путник сжимал длинную палку, на которую иногда опирался при ходьбе. Шел он быстро, временами озираясь по сторонам и оглядываясь назад.
Девочка втянула голову в плечи и, затаив дыхание, продолжила наблюдение за стремительно двигающейся фигурой в черном. Человек тем временем пересек пшеничное поле, миновал перелесок, прошагал по небольшому лугу, и наконец исчез в дальней чаще… Туда, куда он скрылся, никто никогда из деревенских не ходил. Грибы можно было найти и гораздо ближе, а дети никогда так далеко не забегали в своих играх.
Настена лихорадочно соображала, что бы этакое предпринять
Как же так?! Откуда здесь может быть монах? Ближайшие «церковные» города находятся в 30-40 километрах! Правда, недалеко от «Зайчатинки» есть село «Воздвиженское». В нем стоит старая полуразвалившаяся церковь, которую, как рассказывала ей мама, в начале 19 века построил знаменитый француз Бове. В годы советской власти церковь подвергалась всяческим разрушениям и вандализму (деревенские мальчишки дали себе слово разбирать ее «каждый день по кирпичику»), взрослые, подхватив «соц.соревнование», завалили церковь вокруг мусором. Кончилось тем, что в храм уже нельзя было войти – строение в любой момент могло обрушиться.
«Значит, монах шел не из церкви», – решила Настя. – «Она же не действует, стоит всеми заброшенная».
Девочка вспомнила, что несколько лет назад, когда они были еще «дачниками», местная детвора наперебой рассказывала легенды об этой церкви, передававшиеся из поколения в поколение.
В 30-е годы крестьяне трактором тянули крест – думали, золотой… Но осилить божественную мощь трактор так и не смог, да и крест оказался лишь позолоченный. И с тех самых пор перекошенный крест на страдалице вызывал жутковатые ощущения у случайных прохожих.
Во времена Великой Отечественной войны 1941-45 гг. эта церковь, построенная на холме, была эпицентром боев с фашистами и несколько раз переходила «из рук в руки».
Но самое яркое и таинственное воспоминание об этой церкви было связано у Насти с легендами о скрытых подземных ходах, растекающихся во всех направлениях от церкви.
Старики о них говорили так: «кто спускался в лабиринт за кладом, обратно уже не возвращался…» Дети рассказывали друг другу об этом почему-то шепотом. Им очень хотелось найти потайные ходы и самим попробовать отыскать клад, но страх брал всегда верх, и никто не решался спуститься в один из заросших полынью люков на холме перед церковью.
Внезапная мысль ошеломила Настю. А вдруг человек, одетый в монашескую рясу, вылез из потайного входа у церкви или, наоборот, собирается проникнуть в подземелье через какой-нибудь скрытый лаз в лесу?
Девочка огляделась вокруг. Неужели никто ничего не видел, и лишь она стала незримым свидетелем столь странного путника? С кем бы посоветоваться? Может, побежать рассказать тетке – нет, скорее всего, не поверит, засмеет или, что еще хуже, поверит, но перестанет отпускать гулять одну.
Настена съехала «кулем» вниз со стога и снова призадумалась. Вопросы кружились в ее голове, словно маленькие травяные мушки, которые, разбуженные ею, злобно зудели у нее прямо перед лицом, норовя попасть в нос.
Кто это и куда так спешил? Почему боялся, что его заметят? Девочке очень нравилась книга «Бронзовая птица» А.Рыбакова, но она прекрасно понимала, что сейчас не время «контрреволюционных заговоров».
Ее папа говорил, что в стране уже давно построили социализм. Это знали абсолютно все (и если это не слишком ощущалось по убогим магазинным прилавкам, заваленным консервированной килькой в томате и морской капустой, то, по крайне мере, в школьных учебниках это было обозначено довольно четко).
«Тогда, может быть, это переодетый шпион?» – развивала мысль дальше Настя. – «Как интересно! А вдруг он спешил в свое диверсантское логово? Или убил кого-то и пытается скрыться?»
Еще немного поломав голову, Настена расстроилась, поняв, что ей все равно не удастся проверить ни одну из версий, поскольку так далеко в лес она пойти не сможет, даже со взрослыми, а ее рассказам вряд ли кто поверит.
Постояв еще с минуту возле стога и сердито топнув ножкой, Настя медленно побрела домой.
Шел непростой для страны 1976 год…
Глава 2. Инок Владимир
Если бы юная Настя имела возможность и далее следить взором за странным человеком, скрывшимся в чаще, она наверняка обрадовалась бы, узнав, что была недалека от истины и, возможно, стала случайной свидетельницей весьма интересных и таинственных событий.
И уж, конечно, она бы не поверила, если бы ей сказали, что через много лет ей придется вспомнить и этот далекий июньский день, и этого странного одинокого путника, идущего с посохом через поля.
Человек, спешивший пройти через поля мимо деревни «Зайчатинка» незамеченным, был действительно лицом духовным. Инок Владимир, в миру Андрей Гаврилович Паньшин, молодой крепкий мужчина лет тридцати, приехал в эти места с весьма важной и ответственной миссией: он был связником (связным) готовящегося в великой тайне Соборика* 1976 года Катакомбной Церкви.
Работа связника очень нравилась Владимиру, который, несмотря на монашеский образ жизни, сохранил в душе интерес к путешествиям, полным опасностей, приключениям и борьбе с трудностями.
Его отец, кадровый офицер КГБ, считал, что после школы Андрей должен был пойти по его стопам. Но жизнь расставила свои акценты.
Сразу же после сдачи выпускных экзаменов с Андреем приключилось странное и пугающее недомогание – вроде бы и не болезнь вовсе, но слабость в теле была невероятная, иногда внезапно поднималась температура, ломило спину. Бывали и дни, когда юноша даже не мог подняться с постели – голова кружилась, руки и ноги холодели, в глазах мерцали яркие звездочки.
Мама Андрея сначала испугалась до крайности. Потом посоветовалась с подругами и вскоре «поумнела», подсуетилась и «выбила» у врачей справку о недееспособности сына, несмотря на попреки разгневанного отца в «попустительстве лентяя».
Как бы то ни было, но, хотя через некоторое время недуг прошел сам собой, служить в армию Андрей не пошел. И на вербовку КГБ ответил также отказом.
Некоторое время он находился безвылазно дома, со сверстниками не общался, и в _______________________________________
*Соборики – так называемые «малые Соборы». В 70-е гг.20 в., в связи с усилением борьбы советских спецслужб против Катакомбной Церкви, крупные Соборы, на которых присутствие почти всех православных архиереев, а также их представителей было обязательным, не созывались. В основном проходили тайные малые Соборы, причем места их проведения в целях конспирации становились известны немногочисленным участникам (всего 4-5 архиереев) буквально накануне мероприятия. И здесь огромная роль отводилась связникам, которым поручалось подготовить необходимые условия проведения Собориков, обеспечить предсоборную переписку архиереев, а иногда и охрану участников.
основном, пользуясь маминой добротой, полеживал с историческими романами или
детективами на диване, часто, иногда даже днем, засыпал.
И вот однажды, в один из таких однообразных по своему содержанию дней, ему приснился странный сон.
Будто бы сидит он на берегу тихой лесной речки. Сквозь камыш и осоку хорошо видно, как маленькие рыбешки греются на солнышке. Насладившись теплом и умильно взмахнув хвостиками, они юрко проскальзывают между камнями на песчаном дне и уплывают вдаль.
Внезапно Андрей ощутил чье-то присутствие, поднял глаза и явственно различил на противоположном берегу окутанную белым туманом фигуру.
Инстинктивно он отвел глаза и посмотрел назад, стараясь понять, что происходит.
– Не оборачивайся! – раздался вдруг громкий, раскатистый, словно эхо, голос.
Оцепенев от неожиданности, Андрей не смог повернуться, как будто кто-то крепко держал его за плечи.
– Запомни! – продолжал Голос, – если ты не найдешь то, что ищешь внутри себя, то ты никогда не найдешь его вне себя. Если ты не знаешь превосходства твоего собственного дома, зачем ты ищешь превосходства других вещей?.. О человек, познай самого себя! В тебе самом сокрыто сокровище сокровищ.
– Кто Вы? – вскрикнул испугавшийся чего-то Андрей.
Обратись к Богу, сын мой! – продолжил странный голос. – Ведь Бог в душе каждого из нас. Самое страшное – ничегонеделание. Ты должен отдать жизнь служению Богу, помогая людям обрести духовное счастье.
Внезапно стало тихо-тихо, а сверху повсюду стал разливаться мощным потоком яркий свет.
От его силы у Андрея даже заболели глаза, он инстинктивно зажмурился и… проснулся.
Еще долго Андрей не мог прийти в себя после того странного сна. Но постепенно в его голове прояснилось, и все стало на свои места. Теперь он знал, для чего появился на свет! Служить Господу! Мысль эта просветлила лицо Андрея, укрепила его душу, он даже внешне как-то преобразился – стал словно выше ростом. Когда его умные карие глаза останавливались на ком-нибудь, многие опускали взор, как будто взгляд Андрея прожигал их насквозь.
Андрей, как мог, объяснил свое решение родителям; плачущая мать и притихший отец не смогли воспротивиться его уходу от мирской жизни.
Решение Андрея было
непреклонным. Так он стал иноком* Владимиром.
Андрей был пострижен** (с именем Владимир) Великим постом епископом Антонием и был направлен им же в Астафьевский скит. Там приучился он читать совсем иные книги, чем в юности: Библию, Молитвослов, жизнеописания Святых. Владимира-Андрея с детства мучила кажущаяся несправедливость существования. Он нередко задавался вопросом: почему некоторые люди живут долго и счастливо и при этом воруют, обижают других, совершают множество грехов, даже убивают? И дети их продолжают жить в роскоши и праздности. А некоторые – честные, трудолюбивые и богобоязненные – всю жизнь проводят в бедности и лишениях, а дети их болеют и часто умирают маленькими.
И вот теперь Владимир старался найти в церковных книгах ответ на свои вопросы. И наконец ему повезло. Изучая житие Святого Антония, он узнал, что и Антоний искал справедливости на земле… Словно золотой нитью вплелись в жизнь Владимира строчки из жития: «обратился святой Антоний Великий ко Господу, и после долгой молитвы ангел отвечал ему: «Антоний, это суды Божии, нельзя человеку постичь их, ты себе внимай».
Так и Владимир старался внимать себе. Очень старался. Хотел быть полезным Богу и людям и заметно преуспел в этом. В скиту его все любили за доброту, отзывчивость и мягкость характера.
По прошествии некоторых лет, он, уже будучи монахом малой схимы***, заслужил право стать «связником» при подготовке тайного Соборика.
__________________________________________________________
* Инок – монах, келейник, отшельник, послушник, постриженик, скитник, старец, схимник, мних, чернец. Монах (греч. один) – человек, посвятивший себя Богу через принятие обетов.
** Постриг – богослужение, совершаемое при принятии монашества. Пострижение волос существовало в античном мире как символ рабства или служения и с этим значением вошло в христианское богослужение: а) пострижение волос совершается над новокрещенным после крещения в знак служения Христу; б) пострижение волос совершается во время посвящения над новопоставленным чтецом в знак служения церкви.
***Малая схима. Монашество делится на три последовательные степени в соответствии с принятыми обетами: рясофорный монах (рясофор) – подготовительная степень к принятию малой схимы; монах малой схимы – принимает обет целомудрия, нестяжательства и послушания; монах великой схимы или ангельского образа (схимонах) – принимает обет отречения от мира и всего мирского. Готовящийся к постригу в рясофорные монахи и проходящий испытание в монастыре называется послушником.
Владимир бодро шагал через раскинувшиеся луга и поля. Душа его пела и трепетала от важности и ответственности поставленной перед ним задачи.
Он не только обеспечил предсоборную переписку архиереев (поскольку обстановка была тревожной, и духовные пастыри, опасаясь репрессий силовых структур СССР, не доверяли свои послания почтовым ведомствам), но и должен был гарантировать
безопасную доставку на место проведения Соборика приглашенных участников.
Войдя в лес, Владимир остановился, чтобы перевести дух и прислушаться. Несколько мгновений в ушах гулко отдавался только стук его собственного сердца. Когда же дыхание его выровнялось, услышал он неторопливое щебетание птиц.
Совсем рядом, в розовых цветах кипрея (в народе – Иван-чая), жужжали трудолюбивые пчелы, в воздухе, просыпаясь, зло и по-деловому зудели мухи, прерывая писк назойливых комаров. И где-то высоко-высоко невидимая в густой кроне деревьев птичка настойчиво спрашивала: «Ты Витю видел? Ты Витю видел?» Владимир улыбнулся. Надо же, как похоже на человеческую речь! «Ку-ку. Ку-ку!» – вторила ищущей «Витю» птичке кукушка, соглашаясь.
На высокой раскидистой ели стучал молоточком дятел, не обращая никакого внимания на путника, осторожно ступавшего по нежному ковру из шелковистой травы.
Проходя вдоль молодых стройных березок и пушистых елок, Владимир неожиданно пришел в полнейшее восхищение, увидав, как кое-где, на траве и листьях, роса посверкивает бриллиантами. «Господи! До чего же красиво!»
Иногда он смахивал рукой случайно попавшие в лицо паутинки, которыми невидимые лесные ткачи – пауки – неутомимо заполняли пустоты между деревьями.
Постепенно молодняк сменился еловой чащей. Неслышно шагая по мягкой хвое, Владимир любовался изредка встречающимися цветами дикой гвоздики, змеиного горца, а на одной из полянок, увидав «царицу леса» – белую фиалку, не удержался, сорвал волшебно пахнущий цветок и сунул за ворот рясы.
Ни с чем не сравнимое благоухание июньского леса заполняло душу Владимира. Радость ощущения бытия заставляла его сердце трепетать и ликовать одновременно.
По одному ему знакомым приметам (кое-где отломанной ветке, особой зарубке на дереве) келейник уверенно продвигался в самое сердце чащи. Скоро впереди засветлело – хвойный лес заканчивался и начиналась невысокая, но довольно плотная березово-осиновая рощица, местами переходящая в густые высокие травостои.
Владимир остановился и крикнул иволгой: «Фиу-лиу. Фиу-лиу». Спустя пару секунд откуда-то издалека послышалось, словно эхо, точно такое же «Фиу-лиу».
«Слава тебе, Господи, – подумал Владимир. – Ферапонт на месте. Значит, все хорошо, я дошел».
Впереди раскинулся довольно большой овраг, сплошь заросший кустарником. Владимир, ловко пролезая сквозь кусты ивняка и жимолости, по едва заметной тропинке, сворачивая то направо, то налево, довольно быстро спустился на самое дно балки, покрытое осокой и лимонно-желтой купавницей. В нескольких шагах от идущего, тихо журча, змеился лесной ручеек, и Владимир, встав на колени, с наслаждением умыл разгоряченное ходьбой лицо и утолил жажду прозрачной холодной водой.
– Приветствую тебя, брат Владимир! – послышался негромкий басок.
Владимир непроизвольно вздрогнул, но, узнав голос, расслабился.
Из кустов бересклета выглядывал, улыбаясь, широкоплечий мужчина средних лет, с окладистой рыжеватой бородой и небольшими, тоже рыжими, усиками, две бороздки от которых плавно спускались к подбородку и переходили в бороду. Так же, как и Владимир, одет он был в черную рясу, а на голове его плотно сидела черная шапочка, видимо, заменявшая в «полевых условиях» камилавку*. На груди чернеца, на большой серебряной цепочке висел массивный наперсный крест.
Это был второй «связник», иеромонах** Ферапонт Зотов. Его добродушное, слегка полноватое, загорелое лицо, изрезанное лучиками мелких морщинок, буквально светилось. А светло-серые глаза сияли спокойной, ровной радостью. С виду Ферапонт казался немного старше Владимира, хотя на самом деле они были почти ровесниками.
– Здравствуй, Ферапонт.
– Здравствуй, здравствуй. Наконец-то ты пришел, Владимир. Я уж начал было волноваться. За тобой никто не следил? – в светло-серых глазах мелькнула тревога.
– Да, вроде бы, никого не встретил по дороге, – пожал плечами Владимир. – Ну, рассказывай, как ты тут один? Не боязно? Ночами в лесу, небось, жутковато одному-то?
– Да как сказать, – задумчиво ответил Ферапонт, – днем тружусь, потому и бояться некогда. А вечерами молюсь истово, потом сразу же и засыпаю милостию Божией. Да тут вроде тихо, спокойно. Хотя, знаешь, – словно вспомнив что-то, произнес он уже другим голосом, – вчера вечером было что-то, от чего мне не по себе вдруг стало. Я прочитал уже все молитвы, но сон все никак не шел. Ветра не было, и тишина стояла просто
