Мой одесский язык – Татьяна Соломатина

Я чувствую себя старым ворчуном, который сейчас всем испортит настроение. Беру себя в руки. Это нелегко.

Т. Соломатина

Когда природа оставляет прореху в чьём-нибудь уме, она обычно замазывает её толстым слоем самодовольства.

Г. Лонгфелло

Книга-недоразумение.Во-первых, моё личное недоразумение: по названию я решила, что это очередной экземпляр для моей лелеемой и возмутительно медленно пополняющейся коллекции книг под тегом «приключения русского языка». Не вышло. Обидно.Во-вторых, оценка этой книги – три звезды – вовсе не «мне параллельно», не «ни то, ни сё», не «посредственно» и даже не «нормально так»: это среднее арифметическое между двумя и четырьмя, с периодическими выбросами в одну и пять звёзд по мере чтения.«Известный российский писатель»™ Татьяна Соломатина (количество упоминаний этого бренда в книге скрупулёзно посчитала в своей рецензии Neznat , за что ей отдельное спасибо) спроворила эту книжку по рецепту ирландского рагу: всё, что осталось в авторском холодильнике после ухода гостей (издателей) очередного пира духа, было порублено мелкими шматочками, перемешано и разогрето на медленном огне читательского спроса.Кстати, не могу не отметить: Соломатина исправно заключает эти три слова в кавычки, из коих открывающие, очевидно, должны символизировать скромность, а закрывающие – самоиронию.Любовь «известного российского писателя»™ к себе не знает границ. Спортсменка, комсомолка и просто красавица, интеллектуалка, до которой нам с вами – как до финско-китайской границы пешком, кладезь юмора и бесчисленных талантов… Нет, братцы, самовлюблённость хороша и вызывает лично у меня умиление (а не раздражение) всего в двух персонах: это Владимир Гиляровский и… ну, один из читателей/писателей ЛайвЛиба (не скажу, кто).Остроумие Татьяна С. почерпнула непосредственно из народных масс (которые, судя по многим ремаркам в книге, искренне презирает), поэтому страницы пестрят следующими перлами: «наивная чукотская девушка», «сидеть на попе ровно», «цирк с конями», «здравствуй, ёлка, новый год» и т.п. Я уж не говорю о тех словечках, которые, действуй на самом деле в нашем книгоиздании цензура, о чём саркастично упоминает «известный российский писатель»™, были бы запиканы звёздочками.Автор снисходительно объясняет нам, несмышлёнышам, что такое «парторг», «кульман» и – внимание! – «подзаголовок». Последнее пришлось объяснить два раза, а то вдруг кто-нибудь с первого раза не понял. Автор, смирив свою хвалёную гордыню, приводит в книге огромными кусками интервью с собой любимой, ядовито комментируя его явную неудачность, непрофессионализм, обилие штампов… Всё может быть. Но, друзья мои, когда я дочитала до этой строчки:

Беседовала Инна – что характерно – Кац

– у меня в глазах потемнело от ненависти.

Я толерантна, я предельно толерантна. Даже мой внутренний злобный граммар-наци за последние год-полтора (это когда я уже обжилась на ЛайвЛибе) обленился, покрылся жирком и только добродушно фыркает, завидев очередное издевательство над орфографией и пунктуацией. И единственное, что я по-прежнему ненавижу – это вот такие выходки, свидетельствующие о полном отсутствии вышеупомянутой толерантности. Этого «что характерно» я Соломатиной никогда не прощу. Поверьте на слово: в книге подобных загибов предостаточно.Но есть же там и что-то хорошее, раз оценка претерпевала такие колебания? – спросите вы.

Конечно, есть. Это Одесса.

Это город, в котором я была счастлива в далёком-предалёком детстве и теперь уже почти такой же далёкой юности. Город, который до сих пор считаю лучшим на Земле, кто бы и что бы мне ни говорил о том, какова Одесса сейчас. Поэтому от полных любви описаний Одессы, от её пейзажей, названий, словечек, звуков и запахов в горле щекотно шевелится сладковатое царапанье, имя которому – ностальгия…Вот за это – спасибо. И не буду я ничего больше говорить о тебе, Татьяна Юрьевна. Гуляй себе по Аркадии, Фонтану, Шестнадцатой – вся в белом, с бубенчиками по краю.

За считанные годы писательница доросла до мемуаров. Книга «Мой одесский язык» начинается с рассказа-предисловия (страниц на 20) о том, как Т. Соломатину пригласили в книжный магазин «Москва» провести «Урок одесского языка» в рамках программы «Литературные столицы мира». Урок удался, и решено было написать целую книгу.

В том вошли воспоминания Соломатиной о детстве – часть, которую испортить сложнее всего (и которая, в принципе, не требует писательского таланта). И рассказ о поездке в Одессу уже в образе «известного российского писателя». Для объема в книгу вставлены любимые стихи автора и несколько интервью, в том числе и те, что Соломатина считает неудачными.Ну, перейдем к самому интересному, цитатам.С. 7. «… (не очень тактично поминать Бунина и Маяковского рядом, ну да их проблемы уже иные)». В книге Соломатиной их вообще не стоит поминать.

С. 8. «Или же потому, что любая моя книга, поступающая в продажу в книжный магазин „Москва“, медленно, но уверенно каждый раз оказывается в топ-20, а то и в топ-10 продаж русской прозы, а „Приемный покой“ даже целых четыре часа был книгой месяца, после чего руководство магазина резко сменило политику на правильную и духовную…»

С. 9. Здесь Т. Соломатина использует выражение «на полном серьезе», потом поясняет его, потом дает сноску о том, что в пояснениях оно не нуждается.

С. 10. «Да я Власа Дорошевича читала уже тогда, когда эти маркетологи с пиарщиками комбинации из трех пальцев (в одесском языке – дуля, в русском – кукиш или фига, хотя где сейчас дуля не дуля?) своим родителям из колыбельки показывали». И талант к раздуванию текста уже тогда проявился, наверное.

С. 12. «Я подрастаю, и в моем бездумном акациевом соленом языке появляется акцент цветущих свечек». (Это про каштаны).

С. 17. «Мой одесский язык хорош настолько, что позволяет мне свободно общаться в среде носителей. Никогда на одесском Привозе во мне не вычислят москвичку». Да и в Москве тоже.

С. 22. "– Круто! Обалдеть. Ты – талант!

– Надо же! – скептически заметила я человеку, издавшему – на тот момент – уже пять книг моего авторства".

…

– Напиши книгу.

– Здравствуй, елка, новый год! (Оригинальная реплика не прошла цензуру, – Прим. автора) Я только тем и занимаюсь, что пишу книгу. Как только заканчиваю предыдущую, так сразу же начинаю следующую. И каждый раз – книгу".

Издатель у Соломатиной вообще на коротком поводке бегает, судя по тексту.

С. 36. «Слева была улица Богатого, справа – улица Московская. Если стоять спиной к фасаду родильного дома. Если лицом, то справа – Богатого, слева – Московская». Удивительно!

С. 41. «Первым делом мы с менеджером поинтересовались, а где же дамская комната, она же – санузел, она же – туалет, клозет, рест-рум, гальюн и прочее». Почему же не «мы поинтересовались, спросили, а также выяснили и осведомились?»

С. 44. "…въезд в родной Город «известным российским писателем». Раз.

С. 47. «Рассказывать о том, как мы с мужем однажды попали в гостиницу „Красная“ в состоянии полного и окончательного дежавю – не хотелось». И она так об этом и не рассказала.

С. 48. "… первое интервью в родном Городе, данное уже «известным российским писателем». Два.

Там же. «… иду, простите за очевидную и явную банальную пошлость, некоторым образом победительницей». Чувствуется, что автор еще очень хотел наставить смайликов. Лишь бы выдать все это за самоиронию.

С. 49. «… и перечисления давно забытых на антресолях ВАКовских дипломов». И скромность.

С. 64. «Возможно, это не самое лучшее мое интервью. И уж точно – не самое, мягко говоря, профессионально обработанное журналистом». Но вы все равно его прочитаете, жалкие хомячки.

С. 75. "… когда я уже «известный российский писатель». Три.

С. 86. "… я там была почетным гостем – «известным российским писателем». Четыре. НЛП?

С. 89 «.... тетя Люба, была красивая, отменно сохранившаяся (генетически это у нас) славянка».

С. 98. «И почему до сих пор я вспоминаю Сашку, стоит моему обонятельному тракту проанализировать пару молекул, испускаемых прелой листвой…» Супервумен. Видит и подсчитывает молекулы.

С. 104. «– Я – да! – задрал голову официант. (Не транспонируемая в письменную версию интонация)».

С. 105. «Муж подмигнул мне, незаметно заправил за ворот футболки выбившееся белоснежное крупное перо и, затянувшись подкуренной мной сигаретой, тихо сказал…»

С. 110. «Обломок дворянского генофонда, он легко подбирал и транспонировал в любую тональность романсы, коих знал бесчисленное множество». Ну любит она слово «транспонировать».

С. 122. «И если вы все еще полагаете, что юность заканчивается с белыми песками Шестнадцатой, с сиятельными грандами аншлагов иноземного синематографа в по-провинциальному помпезных золотых берегах вашего детства или с чем-то подобным, то это значит, что вы пока путаете пеший ход с пешеходной экскурсией, а божью искру с пьезоэлементом». Не, мы детство с юностью не путаем.

С. 123. "Ну вот, теперь… придется объяснять, что такое «кульман». Не надо! Стой!

С. 127. «А в нашем – в те времена глубоко феодальном – государстве всего прогресса-то было, что ДнепроГЭС (простите за фонетику), атомная бомба, да „Победа“». Мы-то простим…

С. 127-128. Потому что мой муж, хоть и владеет графическими редакторами, но частенько рисует от руки, как и поныне рисуют все уважающие себе инженеры, архитекторы и дизайнеры – профессионалы, а не те, что трехмесячные курсы по почте, организованные журналом «Дом, построенный никем из ничего» проходят". А я-то по «Приемному покою» решила, что он непризнанный писатель и философ. А он еще и художник.

С. 133. «Ужас объял все мое естество, простите за непозволительный приличному прозаику оборот. Но из гаммы C-dur „до“ не выкинуть. Ужас объял все мое пятилетнее естество». Да простили мы уже, простили.

С. 139. «Он – как всегда. Я – стараясь не расплескать радость, чей уровень уже возле глаз».

С. 154. "Надо же – во мне, одесситке, нет ни капли украинской крови, но я знаю, что такое «Будь ласка!» Надо же, я тоже знаю. Бля, я – Соломатина!!!

С. 155. «… а я почувствовала себя не „известной российской писательницей“…». Пять.

С. 159. "Я ему, издателю, и читаю из списка Main Dishes, а он не понимает ни фига, хотя только-только соловьем про «Дорчестер» заливался. Спрашиваю: мол, а как же ты в том дрочестере ел, что хотел, бедняга? А он мне: «Не в „Дрочестере“, а в „Дорчестере“, – ах я, сирота казанская, не знаю особенностей Russian-English фонетики, ха! – и ел, что хотел». Так его, издателя, дурака неграмотного!

С. 161. «… как умудряется дряхлый, морщинистый, скованный в движениях мосье Ерофеев выглядеть на экране пристойным , почти годным к употреблению мужчиной поздних лет, а я – красавица и умница – тем чем я сейчас выгляжу…».

Там же. «Считается что в среднем объектив плюсует семь-десять килограммов, но это в среднем. Мне он добавляет семнадцать-двадцать. В том числе лет». Но я не комплексую, вот нисколечки.

С. 169. «Но объектив камер испаряет мою красоту. Живость моя летуча, как молекулярные слои C2H5OH, пусть даже и разбавленного до сорокапроцентной потребительской нормы. Только in real time, только мгновенно-неуловимо есть она – любая живая красота, когда со звоном соприкасается стеклотара…» Да не комплексую я, черти! И вообще, химию знаю, по английски шпарю, а уж если кто со мной водки выпьет, тому и мгновенно-неуловимо красивой покажусь.

С. 189. «В случае обыкновенном – „известный российский писатель“… мелькаю в быдлоящике». Шесть. Привет уважаемым телезрителям.

С. 190. «Всплывают откуда-то из надпочечников слова, которые я вставлю в рукопись». Раскрыт секрет писательского мастерства.

С. 209-210 – Соломатина пародирует Жванецкого. Больно цитировать.

С. 222. «… встреча читателей с известной российской писательницей». Cемь.

С. 226. "… приносят «известной российской писательнице». Восемь.

С. 234. «По сей день я прекрасно „читаю с листа“. Вещи любой сложности. Я беру своими „глупыми негнущимися“ пальцами любые аккорды».

С. 235. «А еще я прекрасно знаю музыкальную литературу. У меня хороший вкус к чтению».

С. 236. «Я точно не гений законченного осмысленного результата. Я – талант бездумного бесстрашия процесса».

С. 238. «… журналистка немного не уверена в том, что я достаточно известный писатель… простая разговорчивая тетка. Явно без стигм „звезданутости“… Если ты немного талантлив, и много работаешь, и сверх меры веришь в себя…» И никаких стигм.

С. 239. «Раз уж „и такие“ добиваются четверти полосы в глянце, то уж… Я люблю дарить людям радость».

С. 242. «„известный московский писатель“». Девять.

С. 246. «… как в такой уютной и домашней мне может жить такой яростный азартный победитель?»

С. 260. «Училась я на „отлично“. Не скажу, что мне стоило это каких-то колоссальных усилий… Я должна была быть девочкой-паинькой, гордостью мамы и папы, а также школы, ДЮСШ, музыкальной школы и шахматного клуба. Должна и была. Никаких проблем. Мне было приятно быть лучшей. Такой вот паскудный характер».

С. 262. «Обучаешь внутреннюю бешеную собака повадкам внутреннего лиса».

С. 265. «Дрессирую внутреннего лиса.... Песня, написанная мною, побеждает на конкурсе политической песни. Дурачье! Рецепт: берете одно стихотворение Гарсиа Лорки и перепираете так, что ни один член жюри не заметит. Плюс три аккорда. Плюс два пафосно декламирующих отличника по бокам. „А судьи кто?!“ Простите, это не гордыня и не высокомерие. Это объективная реальность, данная мне в ощущениях вашей убогостью». Да мы уже два раза простили.И, наконец, финал:

С. 281. «И полного выздоровления от „одесского синдрома“ у тех, у кого в паспорте, в графе „место рождения“ написано: „ГОР. ОДЕССА“, не наступит никогда. Ну что ж, боишься дифференцирования личности? Интегрируй пространство!»Дальше процитировано стихотворение Э. Дзюбина.

Это книга-ощущение, книга-воспоминание, книга-осознание и книга-щемящая грусть. Редко человеку удаётся детально запомнить события своего совсем раннего детства. У Татьяны Соломатиной это получилось. Более того все воспоминания переданы так явственно и так чувственно, что кажется, ты вместе с ней гуляешь по улицам Одессы, смотришь представление в Оперном театре, получаешь по лбу старой телефонной трубкой зелёного Пыр-Пыра или испытываешь ужас перед «рогатой козой». А эти слова будто про тебя сказаны: «В такой большой семье, как у меня, всегда кто-то есть в море, кто-то в горе, кто-то в радости, кто-то в гадости.»Удивительно добрый и светлый рассказ о своём любимом городе детства, о самых замечательных людях, о потерях и надеждах. Эта книга и меня заставила вернуться на улицы далёкого прошлого, прогуляться по местам"боевой славы", многое уже кануло в Лету, но ощущение радости и трепет воспоминаний дорогого стоят. Замечательное чтение!