Татьяна Устинова
Призрак Канта
Разговаривали двое.
Голоса – тонкий и погуще – звучали взволнованно.
– Если дома не станет, – пищал один, – нас не станет тоже!.. Куда мы денемся? Мы не можем…
– Не можем, не можем! – передразнивал второй. – А что делать?! Что предпринять?…
– Раньше нужно было думать!
– О чём?! Ничего не должно было случиться! Триста лет и три года ничего не менялось, а тут такое!..
– Если бы пораньше, если бы сразу, – сокрушался писклявый, – мы бы подготовились! Что угодно можно отдать, лишь бы время вернуть!
– Пустая болтовня! Что отдать?! Да и что мы можем сделать, отравы ему подмешать?
– Да хоть бы отравы, – воинственно пищал первый. – За этот дом ничего не жалко.
Собеседники помолчали.
– А если не жалко, – осторожно начал второй, – то я тут кое-что измыслил.
– Что, что?…
– Погоди, расскажу. Нам же не просто так!.. Нам надо, чтобы никто, ни одна живая душа не заподозрила, что мы в этом… замешаны.
– Это да, это чистая правда.
– Так вот. Мы сделаем всё чужими руками.
– А как, как?…
– Да погоди ты!.. Надобно всё обставить так, словно нас нет и не было.
Первый тоненько захихикал:
– Так нас ведь и вправду нет. А были, нет ли… Какая уж теперь разница!
Василий Васильевич Меркурьев из окна машины смотрел, как ноябрьская Балтика катит тяжелые, ртутные, волны – до самого горизонта, до неба. Песчаные пляжи залиты серым дождём. Должно быть, летом этот песок бывает весёлым, солнечным, горячим!.. Должно быть, на нём приятно валяться и ходить, загребая его босыми ногами. Сейчас он был весь исхлёстан дождём и ветром, и трудно вообразить, что на этих берегах возможны лето и солнце.
Василий Васильевич вздохнул.
Дорога всё время шла по берегу моря, лишь иногда разросшиеся деревья скрывали его от глаз, но гул – тревожный, неумолчный гул осеннего моря – никуда не исчезал, заполнял собой весь мир, и в голове у Василия Васильевича тоже шумело море.
– В первый раз у нас? – спросил водитель, поглядывая на пассажира в зеркало заднего вида. – Время уж больно неподходящее для отпускников-то!..
– Не первый, – сказал Меркурьев. – Я каждый год тут.
– И всё в ноябре?… – удивился водитель.
– Осенью, да, – подтвердил пассажир. – Я летом отпуск не беру.
– Чего это?!
Пассажир опять уставился в окно.
– Я работаю в Бухаре на газовой станции. Газопровод через пустыню тянем, – пояснил он. – Так от жары этой окочуриться можно, веришь, нет?… Как в апреле начинается каждый день сорок градусов, так жарит до октября. И ни одного дождя! В октябре двадцать пять, это уже подарок судьбы! Поэтому я в отпуск только по осени и только на холодное море езжу, отдохнуть малость.
– Да, – сказал водитель с сочувствием, – тогда понятно. Ну, у нас тут дожди каждый день, наслаждайся!..
Бухарец кивнул.
– А чего в глухомань такую? Твоя гостиница – это ж дыра захолустная!.. Полтора часа едем, никак не доедем. Вроде нефтяники – народ не бедный, можно себе позволить!..
– Да какой я нефтяник? – возразил бухарец. – Я инженер на газопроводе!
– И чего? Нормальную гостиницу не мог снять, вон хоть в Светлогорске! Там по крайней мере культурно, есть где пивка попить, есть где пройтись с барышней под ручку. Чего тебя в самый глухой угол-то несёт?…
Василий Васильевич опять вздохнул. Оправдываться перед водителем ему не хотелось, но он чувствовал, что… должен.
– Я картинки в интернете посмотрел, мне понравилось, – сказал он. – И море прямо под окнами, и маяк, и буковая роща.
– Маяк не действует уже сто лет.
– Так ведь и я не пароход! Какая мне разница, действует, не действует!.. Главное – красиво.
– Красоту, значит, любишь, – заключил водитель.
– Люблю красоту, – покаялся Василий Васильевич. – И пустыня надоела. Хочу, чтоб море и лес. И дождь.
Водитель покрутил головой – чудно!
– Ну, получай свой лес и дождь. Вон гостиница твоя.
Трёхэтажный, узкий, как готический собор, старый немецкий дом с двумя круглыми башенками и черепичной крышей почти терялся на фоне буйных красок осеннего леса. К нему вела узкая дорожка, засыпанная красным гравием. Дорожка петляла по лугу, обходя ручей, и у самой решётки пересекала его по горбатому каменному мостику. Ворота стояли настежь, и похоже было, что они никогда не закрываются.
– Посёлок с той стороны, – продолжал водитель. – На тот случай, если в лесу сидеть надоест!.. Там и кафешка есть, и ресторан «Беккер» приличный, и продовольственный – водочки взять.
Василий Васильевич смотрел в окно и кивал.
– Остановка автобусная в километре, можно и до Калининграда доехать. А хочешь, меня вызывай, я тебе телефончик оставлю! Слышь, бурильщик?
– Оставь, – согласился Меркурьев.
Шурша шинами по красному гравию, машина подъехала к островерхому дому и остановилась. Водитель заглушил мотор, и сразу стало слышно, как дождь барабанит по крыше, как шумит лес, и гул моря тоже надвинулся, словно расширился.
Василий Васильевич вылез из салона, накинул капюшон и выудил из заднего кармана джинсов кошелёк. Водитель уже поставил под чугунный козырёк две его сумки.
– Ну, бывай, бурильщик! Соскучишься, звони, не стесняйся! Покатаю!..
Василию Васильевичу хотелось, чтоб он поскорее уехал.
– День добрый, – пробасили у него за спиной, и бабахнула тяжёлая дверь. – Мы вас ожидаем. Самолёт опоздал?
– Ехали долго, – Меркурьев повернулся.
Крепкий краснолицый старик в вельветовых брюках и твидовой куртке с кожаными заплатами на локтях протягивал руку, вид у него был приветливый.
– Виктор Захарович, хозяин гостиницы. Вы, стало быть, мой гость. Добро пожаловать.
– Меркурьев Василий Васильевич. – Гость тоже протянул руку. Твидовая куртка и вельветовые брюки его поразили – хозяин выглядел точь-в-точь как английский помещик. – Из Бухары.
– Живёте там?
– Работаю. Уже два года.
– Ну, расскажете, – неожиданно заключил хозяин. – Пойдёмте под крышу, холодно сегодня. Того гляди, снег пойдёт.
И взялся за сумки.
– Да я сам!..
Одну сумку Меркурьев отбил, а вторая осталась у старика, который всё повторял, что обслуживание у них на высоте.
Двойная тяжелая дверь открывалась в вестибюль, где было полутемно из-за деревянных стенных панелей и закопчённых балок на потолке. Возле единственного узкого и высокого окна с витражом помещались два кресла и столик, на столике лежали какие-то журналы и книжка страницами вниз. Широкая чугунная лестница с поворотом вела на второй этаж, под лестницей стояла цветочная подставка, в ней разноцветный лохматый букет – астры. По левой стене зияла огромная пасть камина с наборной полкой разноцветного мрамора. Василий Васильевич вновь удивился – как и твидовой куртке. Он никогда не видал каминов в прихожих!..
Лестница неожиданно загудела, вздрогнула, и по чугунным ступенькам скатилась девица. И гость, и хозяин, задрав головы, уставились на неё.
Красивая девушка, подумал Меркурьев.
– Виктор Захарович, – закричала девица. – Интернета опять нет! Что такое, а?
– Должен быть, Кристина.
– Должен, а нету!.. Где Стас?
Хозяин подтолкнул Меркурьева к лестнице.
– Познакомьтесь, молодые люди. Кристина, это Василий Меркурьев, приехал к нам погостить из Бухары.
Девица уставилась на гостя. Глаза у неё были тёмные и любопытные, как у мыши.
– А Кристиночка здесь, в Калининграде учится в университете. Будущий историк!..
– Фу, как вы скучно говорите, Виктор Захарович! – фыркнула девица и с лестницы протянула Меркурьеву руку, как для поцелуя. Он подошёл и осторожно ее пожал, удивившись перстню. На безымянном пальце у девицы было диковинное кольцо с огромным зелёным камнем. – А что вы там делаете, в Бухаре? Работаете в медресе?
– На газопроводе, – сказал Меркурьев и отступил от лестницы на безопасное расстояние. Девица показалась ему очень бойкой.
– Все, кто работает на газопроводе, – провозгласила девица, – должны отдыхать в казино Монте-Карло! А интернета нету, Виктор Захарович! И Стаса тоже нет?
– Я точно не знаю, Кристиночка, но, по-моему, он катается на велосипеде.
– В такую дождину?! – ужаснулась Кристиночка. – Ну, бог ему судья. Тогда я сервер сама посмотрю. Может, его просто перезагрузить надо. А?…
– Сколько хотите, – разрешил хозяин. – Пойдёмте, Василий Васильевич, провожу вас в комнату.
Узкий коридор привёл их в просторную гостиную, окнами смотревшую на море. Стеклянные двери с чугунными запорами выходили на залитую дождём лужайку. Меркурьев подошёл и посмотрел. Слева был мокрый буковый лес, о котором он так мечтал в пустыне, справа, далеко на мысу, старый маяк. Волны подкатывали к самому его подножию, выхлёстывали вверх, почти до стен, отступали, собираясь с силами, и снова накатывали.
– Здесь можно выйти к морю, – сказал хозяин и подвигал чугунную задвижку. – Мы двери на зиму не запираем. Да вы не думайте! У нас тоже погодка бывает прекрасная, не то что сейчас.
– Сейчас как раз прекрасно, – пробормотал Меркурьев.
Створка распахнулась, ворвался солёный и плотный ветер, отбросил лёгкую занавеску, растрепал волосы.
– Шу-уф, – очень близко сказало море. – Шу-уф!..
Меркурьев зажмурился.
– По пляжу променад идёт, – продолжал Виктор Захарович, закрывая дверь. – Пять километров, для прогулок отличнейше!.. Мимо маяка и дальше, к посёлку. Вы непременно воспользуйтесь, Василий Васильевич. Ну, здесь у нас завтраки, – хозяин распахнул дверь в следующую комнату.
Меркурьев заглянул.
Тут стояли столы, четыре или пять, все разные и потому интересные, старинные кресла, лампы с фарфоровыми пастушками и охотничьими собаками, буфет, на нём тарелки, за резными стёклами бутылки и хрусталь. На отдельном столике – кофемашина, новенькая, сверкающая, самодовольная. Меркурьеву немедленно захотелось кофе.
– Это всегда пожалуйста, – проговорил хозяин. – В смысле кофейку попить!.. Приходите в любой момент, мы за это денег не берём. А завтрак каждый день с семи до одиннадцати часов. Обед с часу до трёх, а ужинаем с семи.
– То, что нужно, – одобрил Меркурьев.
– Там библиотека, вы сами заглянете. Это дело небыстрое – книги смотреть. Небольшая, но вполне приемлемая. Ещё отец мой в своё время начал собирать, а я продолжил. А вам сюда. По этой лестнице на второй этаж.
«Эта» лестница оказалась деревянной, со скрипом, как положено. Истоптанные ступени были широкими, пологими, перила отполированы, начищены медные завитки.
– Нинель Федоровна старается, – заметил Виктор Захарович, когда Меркурьев сказал, что дом у него превосходный. – Её усилиями и молитвами держимся. Она здесь всем хозяйством управляет, никому спуску не даёт!.. Если б не она, давно бы дом развалился.
Меркурьев не понял, всерьёз говорит хозяин или нет.
В коридоре на втором этаже было всего три или четыре двери. Виктор Захарович отпер ближайшую, пропустил Меркурьева вперёд, зашёл и поставил сумку.
Василий Васильевич тоже скинул с плеча надоевшую ношу, вошёл и огляделся.
Комната оказалась большой – ничего подобного гость не ожидал. Одним окном она смотрела на лес, а двумя другими – на море. На море выходила и балконная дверь. Пол был деревянный, ничем не застланный, только небольшой коврик перед камином.
– Если совсем похолодает, затопим, – сказал про камин Виктор Захарович. – Вот здесь рукоятка, видите? Это заслонка. На себя – открыть, от себя – закрыть. Если замёрзнете, закроете. Дует из него, из камина, сильно. Так раньше строили!..
Меркурьев кивнул.
– Ну, располагайтесь, располагайтесь!.. Народу у нас немного, живём мы дружно, я вас со всеми познакомлю.
Должно быть, Василий Васильевич слегка дрогнул лицом, потому что хозяин засмеялся и похлопал его по плечу.
– Живём, – повторил он, – но друг дружке стараемся не мешать! Вот только сейчас спиритические сеансы практикуем, а так…
– Что такое?…
Хозяин махнул рукой.
– Сами всё увидите. Велосипеды, если хотите кататься, в подвале. Скажете, я достану. Отдыхайте.
Вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Василий Васильевич прислушался.
Ничего не было слышно за толстыми стенами старого дома, да и море шумело прямо за окном – шу-уф! Шу-уф!..
Первым делом он в разные стороны отдёрнул шторы – сразу стало светлее, – открыл дверь на балкон и вышел.
Дождь перешёл в мелкую морось, и непонятно было, сыплется эта морось с небес или летит от волн. Ветер немного улёгся, и буковый лес шелестел спокойно, легко. Внизу по деревянным доскам настила кто-то шёл – в длинном плаще и островерхом капюшоне, Меркурьев подумал рассеянно: должно быть, монах из близлежащего монастыря отправился на пристань встречать рыбацкую лодку. Или таможенную!.. Может, настоятель велел передать письмо для епископа.
И засмеялся с удовольствием.
Монах, епископ, таможенная лодка под дождём, ныряющая носом в волну, – всё это так легко и приятно придумывать в старом немецком доме на взморье!
Какие же тут ещё гости, о которых Виктор Захарович сказал, что они – дружные?… Кто ещё здесь наслаждается холодом и ненастьем?…
Островерхая тень исчезла из виду, и снова никого.
Нужно будет непременно сходить на маяк. И в лес!.. Наверняка в траве и опавших листьях ещё можно разыскать увесистые, крепкие осенние грибы!..
Обеими руками он стряхнул влагу с волос, зашел в комнату и плюхнулся в кресло. Дверь на балкон закрывать не стал, с наслаждением вытянул ноги, один о другой стащил кроссовки, повозился немного и закрыл глаза.
Перелёты всегда давались ему с трудом. Спать в самолётах он не мог, сильно уставал, мечтал побыстрее добраться.
На паспортном контроле в Бухаре он проторчал часа полтора – среди полосатых тюков, ящиков, замотанных плёнкой баулов и громогласных людей, обливающихся потом. Дети и женщины в отдельной очереди – как положено на Востоке – кричали и гомонили, мужчин из его очереди всех пропустили, а Меркурьев застрял. Он всегда застревал на этом проклятом контроле!.. Усатый пограничник сначала в одиночку, а потом, призвав на помощь сотоварищей, всё что-то искал в его ноутбуке, телефоне, паспорте.
– Запрэщённое вэзёшь? – спрашивал по очереди каждый из стражей, Меркурьев честно отвечал, что ничего запрещённого у него нет, но они не отвязались, пока не открыли и не просмотрели все папки, все файлы с фотографиями и даже книжку Богомолова «Момент истины», скачанную из интернета.
Почему-то книжку смотрели особенно тщательно, чуть не каждую страницу.
Меркурьев знал, что ищут они «порнографию» – сколько раз он летал, столько раз искали!..
От поисков «порнографии» Василий Васильевич совершенно изнемог, но на борту всё равно не спал. Попутчики, объединившись с женщинами и детьми, шумели и кричали по-узбекски, хохотали и переговаривались из одного конца салона в другой.
Потом переезд из Внукова в Шереметьево, снова самолёт, и вот, наконец, – можно открыть дверь в осень, вытянуть ноги, дремать, никуда не спешить и ни о чём не думать.
Ветер теребил штору, тихонько позвякивали деревянные кольца, море вздыхало, и время от времени шелестели деревья.
Хорошо бы накрыться. На диване лежало свёрнутое лоскутное одеяло, совершенно здесь неуместное, но Меркурьеву было лень вставать.
Кажется, он заснул и проснулся от того, что кто-то разговаривал совсем близко.
– …чем меньше, тем лучше, – сердито говорил один. – А они всё прибывают!
– Никакой разницы, – возражал второй. – Наоборот, чем их больше, тем удобней! Нам удобней! Никто не должен догадаться.
– Кольцо нужно забрать сразу. Чтоб его не было, и всё тут.
– Кольцо заберём. Это я сам сделаю. Поручать никому не буду.
Меркурьев открыл глаза. Ему вдруг показалось, что разговаривают у него в комнате.
Что за ерунда? Никого здесь нет и быть не может.
Сумерки сгустились, окна и распахнутая балконная дверь светлели в предвечерней мгле, будто немного светились.
– Времени мало, – продолжал сердиться первый голос. – А тут и кольцо, и… всё остальное! А отсчёт уже начался.
– Успеем, – говорил второй. – Вот увидишь.
Меркурьев приподнялся и огляделся с изумлением.
Ну нет никого! Кто здесь может быть?!..
Он встал, нашарил кроссовки и вышел на балкон.
На улице было светлей, чем в комнате, и море почти успокоилось, на нём лежал ровный жемчужный свет. Лес, наоборот, потемнел и надвинулся. Меркурьеву показалось, что в глубине, за деревьями, возится и двигается что-то большое.
По брусчатке со стороны моря поднимался человек. Он вёл велосипед и, заметив на балконе Меркурьева, приостановился, поздоровался и прошёл дальше, к дому.
– Добрый вечер, – сказал с балкона Василий Васильевич.
А что ещё сказать-то?… Это не вы тут сейчас разговаривали о делах?
Он постоял немного, вернулся в комнату, задёрнул штору, но дверь закрывать не стал – пусть пахнет дождём и морем!.. Сумки, набитые вещами, стояли одна под дверью, другая возле столика, но Василию Васильевичу скучно было думать о вещах.
Обустраиваться – раскладывать барахло, вытаскивать зарядники, рассовывать их по розеткам, выставлять к двери башмаки – он будет завтра.
Отпуск только начинается, сегодня даже не первый день. Отсчёт начнётся с завтрашнего!..
Кажется, те двое тоже говорили что-то про отсчёт.
Василий Васильевич с трудом выпростал из тугого брюха сумки чистую рубаху и безразмерные полотняные штаны с карманами на всевозможных местах – очень удобная штука! – босиком прошлёпал в ванную и долго стоял под душем, отогреваясь. Он и не подозревал, что сильно замёрз, пока не влез под горячую воду!..
Потом, пытаясь разглядеть себя в запотевшем зеркале, прикинул, бриться или не бриться. По-хорошему стоило бы, тем более… девушка Кристина, будущий историк из Калининграда, присутствует!.. Но лень страшно!..
С одной стороны – будущий историк, с другой – лень. И что делать?
Меркурьев решил ничего не делать.
Не буду бриться. Отсчёт начинается с завтрашнего дня.
Он сунул босые ноги в кроссовки – холодные и слегка влажные внутри, – и это доставило ему удовольствие.
В пустыне никто не ходит на босу ногу. В пустыне надевают длинные носки и ещё заправляют штаны в высокие ботинки, завязывают их и зашнуровывают!.. В пустыне в самую жару сидят в брезентовых куртках и панамах с жёсткими полями, непременно прикрывающими шею. Местные умеют наматывать платки и тряпки, и так защищаются от зноя, а приезжие европейцы изнемогают, истекают потом, безостановочно пьют воду, и всё равно ничего не помогает. Сохнет во рту, сохнут глаза, в уши и в нос набивается мелкий песок и потом долго, месяцами, не вымывается. Меркурьев пробовал принимать какие-то американские таблетки, которые продавали контрабандисты. Таблетки эти вроде бы выдавали морским пехотинцам, воюющим на Ближнем Востоке, для «восстановления водно-солевого баланса», но «баланс» и от таблеток не восстанавливался.
Э-эх, я же в отпуске!.. И мои окна выходят на море, в комнате темно и влажно, блестит под балконом в свете фонарей мокрая брусчатка, что может быть лучше!..
Василий Васильевич пригладил волосы, торчавшие в разные стороны и, прихорошившись таким образом, вышел в коридор.
Снизу слышалось звяканье посуды и тянуло запахом вкусной еды.
Оказывается, есть хочется!.. И уже давно хочется!.. Что там Виктор Захарович говорил про кофе? Может, выпить до ужина, чтобы с голоду не перекинуться?…
– Вы кто? – спросили из угла.
Меркурьев вздрогнул от неожиданности.
Темнота в углу коридора, куда не доставал свет торшеров, зашевелилась, и из нее выступила темная фигура.
– Вы не из наших, – продолжала фигура, не приближаясь. – Зачем вы приехали?
Василий Васильевич слегка откашлялся.
– Добрый вечер, – сказал он громко.
– Здесь скоро начнутся серьёзные события, – продолжала фигура. – Вы хотите был свидетелем?…
– Я поужинать хочу, – признался Василий Васильевич. – Разрешите представиться, Меркурьев. Инженер.
Фигура колыхнулась, тёмное пятно поплыло ему навстречу.
– Антипия, – произнесла фигура.
– Где? – не понял инженер Меркурьев.
– Перед вами. Антипия – это я. Заклинательница потусторонних сил. Духовная дочь учителя Сантаны, последовательница Пуришты.
– М-м-м, – промычал Василий Васильевич, не зная, как нужно приветствовать последовательниц Пуришты и духовных дочерей Сантаны. – Я рад…
Она выступила на свет и оказалась молодой женщиной, облачённой в яркие шелка. На лбу у неё, разумеется, была точка. Меркурьев посмотрел на точку, перевёл взгляд и опять посмотрел, не удержался.
– Вы приглашены на шабаш?
– Нет, – быстро сказал Меркурьев. – Я вообще-то в отпуске.
– Здесь?! – поразилась духовная дочь Сантаны. – Вот в этом месте?
– Я пойду? – полувопросительно сказал Василий Васильевич. – Поужинаю?
И не дожидаясь ответа, скатился по ступеням.
Может, она уедет, подумал он жалобно. Может, шабаш назначен на завтра, а послезавтра её уже здесь не будет?… А завтра я гулять пойду – с самого утра и до самого вечера.
А вдруг их тут… много? Духовных дочерей и сынов самого Сантаны?! Вдруг у них тут гнездо? И шабаш будет происходить в гостиной? Тогда придётся искать, куда уехать и уезжать, а не хочется!.. Меркурьев здесь уже прижился – всего за несколько часов, и ему радостно было, что дом соответствует его настроению и желаниям!..
Из ярко освещённой гостиной слышались голоса, и Василий Васильевич, воровато оглянувшись на лестницу и убедившись, что погони нет, направился туда.
Как только он вошёл, все оглянулись, и хозяин воскликнул с излишним энтузиазмом:
– Ну наконец-то! Заждались, заждались. Разрешите представить, Василий Васильевич из Бухары. Сегодня приехал.
– Василий Васильевич – хорошее узбекское имя, – сказала молодая дама в обтягивающих джинсах и с распущенными чёрными волосами. – Главное, запомнить легко.
Меркурьев обвёл взглядом общество.
Кристина, разложив на старинном столе пластмассовые штуки, что-то делала с телефоном, то ли ломала, то ли чинила. Молодой человек с окладистой ухоженной бородой сидел в кресле нога на ногу и смотрел, как она чинит или ломает. Черноволосая и обтянутая пила из высокого бокала какой-то коктейль и усмехалась довольно язвительно. Меркурьев понял, что усмехается она на его счёт.
– Ну-с, с Кристиной вы знакомы!.. – бодро продолжал Виктор Захарович. Кристина мельком улыбнулась, не выпуская из рук пластмассок. – Софья, – он показал на брюнетку, – из Москвы, у нас впервые, как и вы, Василий Васильевич. Стас тоже из Москвы, занимается компьютерами, наш постоянный гость.
Бородатый весело пожал плечами, как будто сознаваясь в том, что это странно, конечно, но – да, он постоянный гость.
– Занимается компьютерами, а роутер то и дело висит, – пробормотала Кристина. – В сеть не выйдешь.
– Нужно вместо воздушки нормальную линию тянуть, – сказал бородатый. – Я Виктору Захаровичу уже десять раз говорил.
– И как оно там, в Бухаре? – спросила черноволосая Софья у Меркурьева. – Абрикосов много?
– Абрикосов много и жарко, – согласился Василий Васильевич. – А где дают то, что вы пьёте? Я тоже хочу.
– В буфете! – вскричал Виктор Захарович. – Вот я, голова садовая, даже не предложил!
Василий Васильевич был торжественно и со всяческими извинениями препровождён к буфету, где из множества бутылок можно было выбрать любую и налить из неё. Всевозможные бокалы, фужеры, стаканы и рюмки стояли тут же.
Меркурьев прикинул, чего ему хочется, и вышло, что хочется джина с тоником. В настольном холодильничке были наставлены всякие банки и бутылочки, и тоник среди них нашёлся. И лимон был приготовлен, и лёд в запотевшем ведёрке-термосе.
Таксист сказал про это место – дыра или глухомань, как-то так. Но на дыру вовсе не было похоже!..
Сейчас, когда горел свет и были задёрнуты шторы, гостиная казалась самым уютным местом на Земле. Цветы в старинных вазах, вышитые салфетки, диван с подушками – всё очень мило, но ничего лишнего. Ни нагромождения пыльных безделушек, бессовестно выдающих себя за украшение интерьера, ни полиэстеровых ковров, прикидывающихся натуральными, ни дерматиновых кресел «под кожу».
Меркурьеву здесь нравилось.
Ему даже стаканы в буфете нравились, и он с удовольствием думал о том, что не ошибся с выбором, что Виктор Захарович большой молодец и хорошо бы ещё заклинательница потусторонних сил побыстрее выехала на шабаш и больше не возвращалась.
– У нас тут скучновато, ничего не скажешь, – говорил в гостиной Виктор Захарович. Меркурьев, наливая джин, прислушивался. – Специфическое место. Но у каждого свой вкус.
– У меня дело, – объявила Кристина. – Я не просто так приехала. Мне летом диплом писать, а тут рядом форт и замок семнадцатого века! У меня тема как раз «Прусская культура семнадцатого-восемнадцатого веков». Я фотографий поднаберу. Может, с краеведами повстречаюсь. Тут муж и жена Туссен работают. Говорят, они ещё из тех немцев, ну, которые настоящие, после войны остались.
– А мне ничего не нужно, – сказал бородатый Стас. – Только на велосипеде кататься и на диване лежать. У меня в Москве работа ответственная, а здесь я отдыхать хочу!..
Меркурьев сделал глоток – вкусно! – и со стаканом в руке вернулся в гостиную.
– Если заскучаю, сразу уеду, – мельком оглянувшись на него, промолвила Софья. – Я никогда не бываю в таких местах!.. Вот первый вопрос, который нужно себе задать, когда в отпуск собираешься: что там делать? И если ответа нет, ехать не стоит. А у вас, дорогой Виктор Захарович, делать, прямо скажем, совсем нечего.
Хозяин картинно развёл руками.
– На вкус и цвет, как говорится! Летом у нас не протолкнуться, любители морских купаний и прогулок приезжают и живут подолгу. Море в двух шагах, вокруг ни души, лес и ручей. Тишина опять же!.. Кто веселье любит, а кто тишину, спокойствие.
– Вы что любите? – неожиданно перебила его Софья, обращаясь к Меркурьеву. – Тишину или веселье?
– Веселюсь я на работе, – сказал Меркурьев. – У нас совместный проект с китайцами. Сплошное веселье.
– А что? – заинтересовался Стас.
Василий Васильевич пожал плечами:
– Народ они… своеобразный. И язык у них своеобразный. Там, где разговаривают трое китайцев, находиться невозможно!.. А где десять, вообще!..
– Древняя раса, – заметила Кристина. – Язык тоже древний, тоновый. Нашему уху кажется, что они всё время общаются на повышенных тонах, а это совсем не так. Просто особенность такая.
– Нашему уху кажется, что они вот-вот подерутся, – подтвердил Меркурьев и подсел к ней. – Что это такое? Что вы делаете?
– Починяю Виктору Захаровичу телефон, – Кристина снова принялась за свои пластмасски. – У него всё время аккумулятор вываливается.
Она соединяла какие-то части, которые то и дело снова разваливались. На левой руке у неё был всё тот же перстень – огромный зелёный глаз. У Меркурьева он почему-то вызывал тревогу.
– Выбросить надо телефон вместе с аккумулятором, – высказался Стас. – Я Виктору Захаровичу сто раз говорил. Ты всё равно его не починишь, Крис.
– Если телефон произвели китайцы, – сказал Василий Васильевич и поставил стакан с джином на стол, – точно не почините.
– Почему это?!
– Можно я взгляну? Потому что у них всё одноразовое, у китайцев. Телефоны одноразовые, ботинки одноразовые, машины и то одноразовые. Починке не подлежат.
– В двадцать первом веке живём, – протянула Софья, пристраиваясь на диван, – и всё про какую-то починку разговоры ведём! Уж в новом тысячелетии, наверное, можно со старьём не возиться?! Выбросить его на помойку, а новое купить.
Меркурьев прикладывал друг к другу пластмасски и мельком взглянул на Софью.
– Пробросаемся, – сказал он, – если продолжим выбрасывать.
– В каком смысле?!
– Так ведь мир в тупик зашёл, – объяснил Василий Васильевич. Он много раз об этом думал. – Ничего не делается надолго, с гарантией. Всё, что приходит в негодность, немедленно выбрасывается! Где разместить свалки, чтобы они вмещали всё выброшенное? Где взять ресурсы на новое? Землю, воду, лес, железную руду?… Мне на день рождения подарили дрель, – тут Меркурьев подумал и добавил, – китайского производства. При первой попытке просверлить дырку дрель сломалась. Я даже подумал, что она нужна, должно быть, не для того, чтобы дырки сверлить, а чтобы она была. Просто у меня есть дрель, а сверлить ею необязательно! Я попытался ее починить, но она так устроена, что из-за пустяка – привод полетел – починить её нельзя, только выбросить. Весь механизм выбросить, с мотором, со всем металлом, из которого она сделана!..
– Чистую правду говорите, – поддержал его Виктор Захарович. – Как хозяин подтверждаю!
– Мы в наших установках целые секции вырезаем, потому что клапаны летят, но поменять их нельзя, и всё тут!.. Выбрасывай весь блок! И так везде. Это называется – стимуляция спроса. Чем больше выбрасывают, тем больше покупают, следовательно, больше производят.
– Скукота какая! – зевнула Софья.
– Есть клей? – спросил Меркурьев у хозяина. – Любой! Сейчас вот сюда капнем, и какое-то время продержится.
– Спасибо, Василий Васильевич!..
– А вы прям разбираетесь, да? Во всех этих штуках?
Меркурьев допил джин, посмотрел в стакан и подумал, что ещё хочет. Надо налить.
– Руками умеете работать? Гайки крутить? – Софья непонятно улыбалась.
– Умею, – признался Меркурьев. – И люблю.
– Я-ясненько, – протянула она. – Вы модель прошлого – человек ухватистый. Эта модель была в моде, когда считалось, что работать руками не только полезно, но и необходимо. Женщина должна была уметь шить и вязать, а мужчина ремонтировать машину и менять раковину!.. Сейчас это смешно!
Виктор Захарович сбоку взглянул на неё и спросил осторожно:
– Отчего же… смешно?
– Ну, глупо! – пожала плечами Софья. – Ну кому может понадобиться то, что сшито своими руками?! Или кому придёт в голову раковину менять?! Ну, сами-то подумайте! Для этого есть отдельные люди, специалисты, они всё за вас сделают.
– Где взять клей? – спросил Меркурьев, которому надоел этот разговор.
Виктор Захарович радостно сказал, что в мастерской, он сейчас принесёт, Меркурьев возразил, что лучше сам сходит, и они ушли вместе.
– Нет, вообще он прав, – задумчиво сказала Кристина. – Починить на самом деле ничего нельзя.
Софья махнула рукой.
– Ну и что?… Это всё такая ерунда, подумаешь! Просто он хочет, чтоб его считали умным.
– Кто считал? Мы?! – удивилась Кристина, и Софья покровительственно ей улыбнулась.
– Вы ещё девчушка совсем, – и Софья сделала некое движение, словно намеревалась потрепать студентку по щёчке, но в последний момент передумала. – Многого не знаете. Особенно про мужчин. А мужчина от всех остальных разумных существ отличается тем, что должен постоянно производить впечатление!
– Это от каких же – остальных разумных? – осведомился Стас лениво. – Ну, женщины, допустим, тоже разумные! Заметьте, я сказал – допустим! А остальные кто?
Софья махнула на него рукой.
– Я недавно прочитала в интернете, что на десять женщин приходится девять мужчин, это научный факт! Из этих девяти трое вполне пригодные в жизни особи, трое страдают интимофобией и оставшиеся трое непременно алкоголики или ещё что… похуже. Так вот эти три особи, которые нормальные, имеют огромный выбор – аж из девяти женщин!
