Татьяна Устинова
Расследования в отпуске
Раздумывая на этим, Сомов и не заметил, как оказался на Нижней Набережной.
С этого места был хорошо виден двор Сырцовых.
Интересно, дома или гуляет где-нибудь?
Не успел подумать, как Алиса вышла с ведром воды, взболтала и вылила под куст.
Прибирается, значит. Ну, не стоит мешать.
Тут она обернулась и посмотрела прямо в его сторону. Заметила.
Придется идти, а то решит: он заявился, чтобы на нее полюбоваться.
Поведя плечами, чтобы хоть как-то расслабиться, Павел направился прямиком к дому. Она все смотрела, не двигаясь.
Не ушла, дверью перед носом не хлопнула. Уже хорошо.
– Привет, Алиса.
– Здравствуйте, – как с посторонним поздоровалась она, и вдохновившийся было Сомов сник.
– Мне поговорить с тобой надо. Насчет расследования.
– Говорите.
– В доме, если можно.
– Можно, – пожала она плечами и повела рукой, приглашая.
Заходя в дом, он все гадал, предложит сесть или нет. Предложила. Но снова, как чужому. Сама осталась стоять у порога.
Ладно. Будем исходить из этого.
– Алиса, твои предки были связаны с нашим монастырем.
Она удивилась.
– И что?
– Есть версия, что в тайнике, который вскрыл преступник, хранилась…
Ему вдруг стало неловко. Глупости какие-то. Какая икона?
Он стряхнул с плеча невидимую соринку и все же закончил:
– Пропавшая икона Макарьевской Божией Матери.
Алиса вдруг подошла и села напротив. Глаза стали, как две плошки. Когда-то ему нравилось в них смотреть. Словно в летнее небо окунаешься. Такие голубые-голубые.
– Да ты что? Неужели такое возможно?
Ого! Как быстро из роли равнодушной выскочила!
– Березин – помнишь его? – такое предположение высказал. А он много лет в областном музее работает. Знает, что говорит.
– Господи! Это же… Даже не знаю, что сказать.
– Нужна твоя помощь.
Она посмотрела внимательно и вдруг усмехнулась:
– Не пойму: я под подозрением или уже нет?
Он решил, что резать правду-матку в данном случае ни к чему.
– Ты не была под подозрением. У следствия есть обычные процедуры. Только и всего.
Она кивнула. Поверила, значит. Это хорошо.
– Так чем я могу помочь?
– У тебя остались какие-то знакомства в этой… среде?
– Имеешь в виду священнослужителей? Батюшка Алексий. Была вчера на службе. Узнал меня, хотя и старенький совсем.
– Он может рассказать о том, что случилось с иконой?
– Больше, чем известно всем? Не знаю. Но попробовать стоит. Вдруг и правда узнаем что-нибудь.
Это «узнаем» снова вернуло ему надежду. Значит, собирается с ним пойти.
Он предложил не откладывать визит. Алиса взглянула на часы.
– Утренняя служба уже закончилась, так что он, скорей всего, свободен. А мы можем рассказать все, как есть? О версии с иконой?
– Придется, хотя пока это тайна следствия, – продолжил Сомов играть роль доверчивого следователя.
Если она в деле, то выдаст себя. Взглядом. Словом.
Внимательно глядя на нее, он продолжил:
– Преступник не должен знать, что мы догадались, зачем он в библиотеку полез. Однако священники – народ не болтливый. Надеюсь, раньше времени информация по городу не разлетится.
– В этом можешь быть уверен.
Она встала и сняла с вешалки платок.
– Пошли.
Терзаемый сомнениями Сомов двинулся следом, хмуро глядя в ее прямую спину, по которой из стороны в сторону болтался хвост из темных блестящих волос.
Когда-то он обожал расплетать ее волосы и пропускать через пальцы. Ему нравилось, что они мягкие и послушные.
Отца Алексия нашли в храме.
Услышав, с чем они пожаловали, батюшка поразился настолько, что несколько минут был не в состоянии говорить. Алисе даже показалось, что придется бежать за водой. Отпаивать.
Однако отец Алексий справился сам.
– Простите. Потрясение слишком велико. Не совладал с собой. Чем же я могу посодействовать благому делу?
– Расскажите все, что вам известно. Любая информация важна, – произнесла Алиса, взглянув на Сомова.
Отец Алексий перекрестился на образ Спасителя, возле которого они стояли.
– Икона Макарьевской Божией Матери не была написана или, как вы выразились, нарисована. Она была явлена. А это совсем другое дело. Явленных икон мало, поэтому отношение к ним иное, чем к прочим.
– Вы серьезно сейчас говорите? – не сдержался Сомов, вспомнив бабусек Сочневых. Те тоже про явленную толковали.
Алиса больно ткнула его в бок.
– Простите нас, батюшка.
– Бог простит. Я понимаю, трудно в это поверить. Мы вторгаемся в сферу, где действуют иные законы. Вам они кажутся невероятными, потому что вы живете мирскими понятиями.
– Это просто как сказка звучит.
– Можно и так сказать. Дело не в терминах. Икона, она живая, понимаете? У нее есть плоть – это дерево, из которого она создана, и дух. Она сама определяет свою судьбу. Та, о которой ведется речь, выбрала преподобного Макария Унженского, чтобы явиться миру. Случилось это в середине пятнадцатого века, в сорок втором году, если быть точным. Преподобный просто увидел ее. Сначала икона называлась келейной, потому что преподобный хранил ее в своей келье. Позже его ученики дали ей наименование Макарьевской. По типу икона – Одигитрия, что в переводе с греческого означает «Указующая Путь».
– Я видел. У нас в Рождественской церкви.
– В настоящее время в храме находится один из сохранившихся списков. Самый первый список, кстати, также считался чудотворным, как и сама икона. Какое-то время явленный образ со списком находились в одном месте.
– Он не сохранился?
– Представьте, тоже пропал. В том же тысяча девятьсот двадцать девятом году, когда начались гонения.
– Его не нашли? Тот список?
– Понимаю, чем вызван ваш вопрос. Пока реликвия не найдена, никто не скажет точно: какой из двух образов мог находиться в тайнике. Но в любом случае это бесценная реликвия. Если она найдется…
Отец Алексий на секунду закрыл глаза, а когда снова взглянул на собеседников, в них стояли слезы.
Алиса поняла, что пора прощаться.
– Спасибо, батюшка. Вы нам очень помогли.
– Да ничем я вам не помог, к сожалению. Но уверен: тот, кто вынул образ, знал, где именно он находится. Следовательно, каким-то образом связан с тем, кто убрал икону в тайник.
– Хотите сказать, вора надо искать среди потомков свидетелей событий двадцать девятого года? Другими словами, двух воров.
– Поосторожнее с обвинениями, Павел. Кто сказал, что сто лет назад икону украли? А может, хотели спасти? Для того и спрятали подальше от безбожных глаз.
– Не буду спорить, но того, кто убил библиотекаршу, уж точно праведником не назовешь.
– К сожалению, так и есть. Поэтому судьба образа висит на волоске. Однако…
Батюшка строго взглянул на Сомова из-под нависших бровей.
– Знаю, вы не верите, но все, что случилось, произошло по воле Божьей. Раз образ захотел объявиться именно сейчас, значит, так надо.
– Только у убийцы на него другие планы. Продать за границу да подороже.
– На это одно могу сказать: мы не ведаем, какие планы у Богородицы. В конце концов, это ее образ.
– Думаете, она сможет защитить икону от преступника?
– Образ сам способен себя защитить, я уже говорил.
– Да, конечно.
Сомов поднялся и, попрощавшись, пошел прочь.
Алиса дождалась, когда за ним закроется дверь, и подошла за благословением.
– Я рад, что ты помогаешь ему.
Она покачала головой.
– Не уверена, что он нуждается в моей помощи.
– Еще как нуждается! Иди, девочка, и помни: каждому воздастся по вере его.
– А если он совсем не верит?
– Верит. Только пока не знает об этом.
Она взглянула пристально, хотела что-то спросить, но батюшка уже повернулся к иконостасу и стал молиться.
Всю дорогу до ее дома Сомов молчал. Алиса поглядывала искоса, осторожно, гадая, о чем он думает.
У самой калитки он вдруг спросил:
– Твой прадед никаких записей о тех событиях не оставил?
– Нет, конечно. Что он мог написать? И без записей пострадал. Но, знаешь, когда-то давно бабушка показывала мне фотографии, кажется, того времени. Советская власть любила запечатлевать свои великие деяния. В Макарьеве был фотограф, еще до революции держал ателье. Потом работал где-то в исполкоме. Фотографировал демонстрации, коммунистические праздники. Я не очень помню, что было на снимках, но точно много людей.
– Где сейчас эти фотки?
– Наверное, в шкафу, среди бабушкиных вещей.
– Сможешь найти? Или, если хочешь, поищем вместе?
Вместе? Это еще с какой стати?
– Не хочу, – отрезала она и холодно уточнила: – Если найду, позвоню.
Сомов молча кивнул, развернулся и пошел в сторону школы.
Она озадаченно посмотрела вслед.
Странно, но он ведет себя так, словно это она перед ним виновата.
Интересно, в чем?
До конца дня Алиса рылась в старых альбомах. Молодец все же бабушка. Не раскидывала снимки, не совала, как попало, поэтому и сохранила так много. Перебирая их, она старалась не отвлекаться на другие фото, искала те, что относились к событиям столетней давности.
И нашла. Всего три. На первом был запечатлен момент, когда с куполов одного из храмов Макарьевского монастыря стаскивали кресты. Снимок запечатлел жителей, с тоской – как показалось Алисе – глядевших на деяния власти. На другом – субботник по разбору монастырской стены. Веселые молодые ребята – наверное, комсомольцы – передавали друг другу выкорчеванные кирпичи, из которых мечтали построить баню.
Был и еще один.
«Братия Свято-Троицкого Макариево-Унженского монастыря», – прочла она на обратной стороне фотографии. И дата. Тысяча девятьсот семнадцатый год от Рождества Христова.
– Накануне революции, – прошептала Алиса, разглядывая пышные красно-желтые кусты за спинами священников.
Какие лица! И светлые, и скорбные одновременно.
Почти час она внимательно изучала снимки, пытаясь понять, смогут ли они помочь найти преступника. Устала даже.
А потом взглянула на часы и удивилась. Почти полночь. Сомов, наверное, десятый сон видит. Как узнать? Семь лет назад она заблокировала его телефон, но удалять номер не стала. Можно посмотреть в соцсетях, когда он последний раз туда заходил. Глупо, конечно. И номер наверняка давно сменил.
Но любопытство уже так разобрало, что, не удержавшись, она стала заходить в популярные соцсети.
Надо же! Телефон тот же самый. Хотя фотка в профиле старая. Значит, бывает тут нечасто. Уже хотела оставить эту идиотскую затею, как вдруг увидела, что в этот самый момент он находится онлайн в одном из мессенджеров.
Почти не сознавая, что делает, Алиса разблокировала контакт и написала: «Нашла несколько снимков. Интересно?»
Она даже выдохнуть не успела.
«Присылай», – написал Сомов.
Она выслала фото, уже жалея, что проявила инициативу. Теперь он в курсе, что она сохранила его номер. Может сделать неправильные выводы.
Пришло сообщение. Она прочла и поняла: неправильные выводы он уже сделал.
«Есть мысли. Хочешь обсудить?»
«Не хочу», – решила ответить она, но вместо этого написала: «Звони».
И конечно же, он позвонил через секунду. Тон был деловой.
– Что, если показать снимки старожилам? Вдруг узнают тех, у кого родственники живы. Неважно, где живут, в Макарьеве или в другом месте. Нам нужна любая ниточка, за которую можно потянуть. Кое с кем я уже встречался. С сестрами Сочневыми, например. Есть и другие.
– К музейщикам надо в первую очередь. Они же собирают материал по истории Макарьева.
– Предлагаю разделиться. Березин уже занимается музейщиками, пусть роет дальше. А мы с тобой пройдемся по жителям.
– Ты и без меня прекрасно справишься.
– На полицейских не все правильно реагируют. Ты – дело другое.
Оба понимали, что он врет. Ни один здравомыслящий следователь не будет проводить опрос жителей в рамках ведения уголовного дела с привлечением посторонних. Это и ежу понятно. Есть полицейские, участковый, в конце концов. Она тут зачем?
Он понял.
– Кое к кому ты можешь сходить одна. Просто покажешь фотки и расспросишь. Никаких специальных умений тебе не потребуется. Мне надо будет… поработать по другому направлению.
Алиса молчала, и он занервничал.
– Только не упоминай, что это связано с убийством в школе. Просто скажи, что пытаешься восстановить историю своей семьи. Из интереса.
Алиса молчала, и Сомов в конце концов разозлился. На нее – за молчание. На себя – за то, что так откровенно лезет обратно в ее жизнь.
– Так что? Согласна или нет?
Нет!
– Да. Согласна. К Сочневым заходить?
– С них начнешь. Если что-то узнаешь, звони.
Алиса молчала, и он добавил:
– Спокойной ночи.
– И тебе.
Утром Сомов созвонился с директрисой школы и назначил встречу. Решил, что лучше всего поговорить в парке. И в это время там обычно никого не бывает.
Почему-то директрису подозревать у него не получалось. Тетка вся издергалась и переживала настолько, что спала с лица. Другой бы сразу зацепился: нервничает, значит, виновата. Он так не мог. Собственно, не только с ней. С Березой, с Алисой – тоже. Хотел же их подозревать! Прямо из кожи лез! Даже усилия приложил! Хитрил в разговоре! Наблюдал! И что? Да ничего! В результате привлек обоих к расследованию. И не потому, что они для него не чужие. И не потому, что доверчив до глупости.
Причина в чем-то другом. Может, это называется профессиональным чутьем?
К делу его, конечно, не пришьешь. Но сколько бы он ни пытался настойчиво подозревать тех, кого не хотелось, в итоге все равно оказывалось: люди ни при чем.
Вот и сейчас, глядя на директрису, он решил довериться своей чуйке.
– Расскажите о тех, кто был в школе накануне и в то утро. Все, что знаете.
Директриса ждала вопроса, поэтому, кивнув, принялась рассказывать.
Сомов слушал и пытался уловить фальшивую ноту.
– Постойте! Вы сказали, что Александра Сергеевна Шишова добилась замены оборудования на кухне?
– Она вообще очень активная! И за дело болеет. У меня не всегда руки доходят, так тетя Саша сама по инстанциям ходит! Долбает начальство, пока не додолбает! Настойчивая!
– А давно ли меняли оборудование?
– Полгода назад. Мы все аж плакали от счастья!
– А сантехнику? Краны? Тоже меняли?
– Так конечно! Все теперь новенькое и замечательное! Раньше то одно из строя выйдет, то другое! Нынче можно спать спокойно!
– А почему Шишова сказала, что пришла проверить, не течет ли кран?
– Не знаю. Может, по старой памяти распереживалась. Она же за дело болеет!
– А вам она говорила про кран?
– Мне? Может, и говорила, но я сейчас в такой запарке! Могла и забыть.
– Забыли так забыли. Пойдем дальше. Что скажете про охранника вашего?
– Про Василия Игнатьевича? Замечательный человек и ответственный работник! Он в Афганистане ногу потерял. Но сейчас уже все нормально. Ходит и даже бегает. Вы не подумайте!
– Он давно у вас работает?
– Два года. До этого трудился на лесопилке за городом. А жил здесь. Он одинокий. Ни жены, ни родных. Хорошо работает. Я очень им довольна. Как узнал про… убийство, его чуть инфаркт не хватил! Виноватился сильно, да и сейчас еще в себя не пришел. В больнице ведь лежит!
Распрощались они через час.
– Вы только не уезжайте никуда.
– Да куда мы уедем? Подписку о невыезде от участкового все получили. И потом, мы все понимаем. Если чего надо, сразу мне говорите, Павел Васильевич. Я во всем вам помогу!
Сомов вернулся в отдел и зашел в базу МВД. В строке «Фамилия» набрал «Шишова» и стал искать.
Через час он уже знал, что сын Александры Сергеевны Шишовой недавно вышел после отсидки. А срок был немаленький: девять лет. А главное, по очень неприятной статье: вооруженный грабеж. УДО не заслужил. Срок отмотал полностью. К матери не вернулся, хотя семьи не имел. Осел в деревне в соседнем Кадыйском районе. Поселился у дружка старинного, работать устроился на лесопилку.
И было это три месяца назад.
Березина Павел застал в музее. Увидев друга, тот кивнул, но от дел оторвался не сразу. Наконец выключил компьютер и внимательно посмотрел на озабоченную физиономию сотрудника следственного отдела.
– Ты чего пришел? Есть что-нибудь?
– А у тебя?
– Пока ничего конкретного. Мы ведь не знаем, в какую сторону смотреть.
– Не попадалась в каких-нибудь бумагах фамилия Шишов?
Березин, собравшийся уже уходить, скинул ветровку и вернулся за рабочий стол.
– Шишов, Шишов… А ведь был какой-то Шишов! Погоди-ка.
Березин долго крутил колесико мыши, а потом с сожалением произнес:
– Нет. Перепутал. Шаров был, не Шишов. А что? Нащупал чего-нибудь?
– Подожди. А посмотри еще – Простов.
– Простов? Я и так тебе скажу. Служил в одном из наших храмов. Я запомнил, потому что он был среди тех священников, которые перешли на сторону новой власти и отказались от веры.
– Что? И такие были?
– Были, конечно. Но мало. Скажи, наконец, что ты узнал?
– Заведующая столовой Александра Шишова в девичестве носила фамилию Простова. Ее сынок три месяца назад с зоны откинулся.
– Ну и жаргончик у вас, товарищ капитан, – поморщился Березин.
– Так с кем поведешься. Короче, в данный момент Шишов проживает в соседнем районе.
– Думаешь, он?
– Пока не знаю, но собираюсь наведаться в Кадый. А ты пока уточни все, что сможешь, про этого расстригу-отщепенца. Что, где, когда, в общем.
– Понял. Ты прямо сейчас туда?
– Да. Время против нас работает. Надо спешить, пока он краденое не пристроил в… хорошие руки.
– Все еще не веришь, что это икона?
– Вот именно, что верю. Потому и тороплюсь.
С собой он взял двоих полицейских.
Они уже были на полпути, когда позвонила Алиса.
– Привет. Ты в отделе?
– Нет. Еду в Кадый по делу.
– Жаль. Хотела рассказать о том, что удалось выяснить.
– Рассказывай.
– Тебе удобно?
– Вполне.
– Помнишь, я показывала тебе фото с субботника? Представляешь, у бабусек Сочневых есть точно такое же! Так вот. Они рассказали кое-что об одном из участников. Фамилия его – Простов. Он раньше священником был, а потом переквалифицировался в сторонника новой власти. Отступник, одним словом. Бабушки его Иудой называли и ругали последними словами. После разорения монастыря он долго работал директором той самой бани, которую построили из монастырских кирпичей, – аж до шестидесятых годов. Потом в ремонтную бригаду устроился. Будто бы там платили больше. Умер в начале семидесятых. Своей смертью. В Макарьеве остался его сын. А у него дочка была. Не поверишь кто.
– Тетя Саша Шишова.
– Господи! Почему мне не сказал?
– Узнал только что.
– Бабуськи Сочневы в один голос заявили, что всегда чуяли: икону из храма спер Простов. А потом продал барыгам.
– Надо же. Мне они об этом не сказали.
– Ты – власть. А власти не все говорить можно. Они, кстати, сами разговор завели. Видно, и до них дошли слухи.
– Какие слухи?
– Что в школе икона была спрятана.
Тут Сомов не выдержал:
– Да что у нас за люди такие! Вода в жопе не удержится! Ведь велел же никому не говорить!
– Ты что, на меня думаешь?
– Да какая разница, на кого! – в бешенстве заорал Сомов. – Теперь преступнику известно, что мы в курсе.
– И что?
– Да то, что теперь он может икону уничтожить!
В трубке вдруг стало тихо. Он решил, что Алиса обиделась и отключилась, но неожиданно она тихо сказала:
– Ты не дашь ему этого сделать, правда?
– Не дам, – ответил Сомов и долго слушал короткие гудки, стараясь унять сердцебиение.
– Измучил вас мент этот?
– Даже не знаю, что сказать.
– А про что спрашивал-то?
– Про разное. Мелочами всякими интересовался. Для протокола. Про столовую нашу ему рассказала. Про то, какая вы энтузиастка.
– А с чего он столовой интересовался? Убийство ведь не там случилось.
– Уточнял, когда оборудование меняли, когда кран сломался. Кстати, не помню, чтобы вы мне об этом докладывали.
– Да как же не помните? Накануне вечером специально заходила сказать!
– Да? Ой, что-то я совсем забывчивая стала.
– Это все от нагрузки! Не мудрено с такими заботами!
– И правда. Жду не дождусь, когда же отпуск. Так что кран? Починили?
– Починили, не волнуйтесь. Вам о таких мелочах даже беспокоиться не след. Мы уж сами.
– Я вам очень за это благодарна, тетя Саша.
– А уж мы как вам благодарны за премию к отпуску! Вот и рады для вас стараться!
Лесопилка находилась далеко от районного центра, почти на границе с Макарьевским районом, на реке со странным названием Водгань. Поэтому в Кадый Сомов заезжать не стал. Предупредил начальника полиции, и все. Тот не возражал, даже на присутствии местного участкового не настаивал. Лишь просил доложить по итогу.
– Доложим! А то как же! – не по уставу ответил Сомов.
Звонить хозяину Павел не стал. Не был уверен, что тот не предупредит работника о визите полиции. Однако Шишова на месте не оказалось. Как, впрочем, и хозяина. Рабочие на вопрос, куда подевался коллега, только плечами пожали. Но двоих Сомов все же с собой прихватил. Вдруг понятые понадобятся.
Пришлось возвращаться в поселок и искать дом, в котором квартировал Шишов.
Домик, впрочем, нашли быстро. Их во всем поселке было шесть.
Дверь открыл старый дед.
– Гражданин Шишов здесь проживает? – начальственным голосом спросил Сомов, сунув в нос удостоверение.
– Нету его. Выходной взял.
– Давно?
– Чего давно?
– Давно выходной взял?
– Да я почем знаю.
– Когда уехал?
– Да я почем знаю. Не видел. Спал.
– То есть утром еще?
– Да я почем знаю. Я только проснулся! От вашего стука!
– Ладно, Почемучка. Веди в его комнату.
– Да, пожалуйста. Мне-то что.
Комнату осмотрели быстро, потому что осматривать было особо нечего. Койка, шкаф с немудреными пожитками, стол и табуретка.
– Едем обратно, товарищ капитан? – поинтересовался сержант. – В отдел по вашему приказанию я уже позвонил. Сейчас проверят автовокзал и частников.
Кивнув, Сомов двинулся к машине и вдруг остановился.
Что-то мешало уйти.
Что?
Он оглядел двор.
– Сарай проверили?
– Так точно. В конуру и ту заглянули.
Сомов постоял, глядя на унылый памятник бесхозяйственности. Сарай как сарай.
– Подождите здесь.
– Да были мы там, товарищ капитан, – недовольным тоном бросил ему вслед сержант.
В сарае он начал осмотр заново. И уже почти убедился, что ничего интересного не найдет, как вдруг от его неловкого движения за сложенными в углу старыми кирпичами поехала и развалилась куча досок.
Сомов подошел и увидел край металлического короба.
– Так. Иди-ка сюда, голубчик.
Раскидав доски, он достал короб и, повозившись, – тот закрывался плотно – открыл.
Иконы внутри не было. Зато обнаружился кусок бархата, расшитый золочеными крестами, несколько пропитанных чем-то холстин и маленький нательный крест на шнурке.
Сам не понимая, с чего вдруг, Павел перекрестился и прошептал:
– Господи, прости мя грешного.
Оглянулся – не слышал ли кто – и уже громко крикнул:
– Понятых ведите!
Вместе с понятыми в сарай вбежал дед.
– Это вы чего тут? Ты куда свои пащелки совать надумал? А ну, брось, не твое!
Полицейские едва успели перехватить разбушевавшегося хозяина.
Сомов подошел к нему.
– Так ты знал, старый хрыч? А ну говори, где Шишов, а то сам по статье пойдешь!
– По какой еще статье?
– За соучастие в убийстве. Или ты не знал, что дружок твой библиотекаршу порешил, когда икону доставал?
– Не знаю я ничего ни про какую библиотекаршу!
– А про икону, следовательно, знаешь?
– Нет!
Сомов повернулся к полицейским:
– Пакуй его, ребята.
– Да подожди ты! Шишову утром мать позвонила. После этого он собрался и деру дал. Куда – не сказал. Сукой буду – не сказал.
– Икону с собой унес или спрятал понадежнее?
– Забрал. В сумку такую, ну… в каких на базаре барахло держат, положил, сверху покидал тряпье и уехал.
– В Кадый повезем или к себе? – спросил сержант, когда они, отпустив понятых, тронулись с места.
Сомов ответил не сразу.
– Как ты думаешь, где он быстрее всего исчезнет из нашего поля зрения?
Сержант призадумался.
– Товарищ капитан, – вступил водитель Гоша. – Отсюда напрямки по просеке можно на проселок выехать, а там до Красногорья и моста через Унжу недалеко. На той стороне Горчуха, а за ней тайга начинается. Легко можно найти, где отсидеться. Там охотничьих домиков до фига. Я с батей охотился не раз. Эти места знаю.
– На машине точно проедем?
– Лето же. Можно рискнуть.
– Сворачивай к проселку, – приказал Сомов.
После разговора с Павлом Алиса вернулась домой, но и там не находила себе места. И злилась, и обижалась, и – сама не знала, чего именно – боялась.
Бесцельно походив по дому, она сменила влажную от пота футболку и вышла на улицу.
Надо пройтись.
Подумав, решила дойти до пляжа. Далековато, зато можно будет полюбоваться Унжей. Река очень красивая летом.
Алиса неторопливо шагала по родному городу, размышляя о своей непутевой личной жизни. В Питере она несколько раз пыталась выстроить отношения с мужчинами, и что-то вроде бы даже получалось. Но как только заходила речь о замужестве, все разваливалось. Теперь понятно почему. Все из-за Сомова.
– Вот гад! – сказала она вслух.
Старушка, идущая навстречу, покосилась.
– Гад! Гад! – упрямо повторила Алиса и, завидев среди деревьев Унжу, зашагала быстрее.
– Сырцова! Ты, что ли? – вдруг услышала она смутно знакомый голос и обернулась.
У машины возле магазина стоял и лыбился во весь рот Вовка Смирнов.
– Привет, Вовка!
– А я все думаю: ты или не ты! Сто лет не виделись!
– И не говори!
– Вот так встреча! Я сам в Макарьеве нечасто бываю. Мы с женой теперь в Красногорье обитаем. Пасеку завели, мед продаем. Сегодня за запчастями в город заскочил. Ну а ты как?
– В отпуск приехала.
– Ты, слышал, в Питере теперь?
– Ну да.
– Деловая, что ли?
– Ну, какая деловая! Просто работаю.
– Да не скромничай, Алиска! Недавно вот так же, как тебя, Наташку Горину встретил. Она свою мелюзгу к нам в храм приводила. В Красногорье, я имею в виду. Она ж теперь в Горчухе учительствует. Вспоминали тебя. Так Натаха сказала, что ты теперь крутая! Начальница, типа!
– Господи, сто лет Наташку не видела!
– Так в чем же дело? Прыгай в машину и всего делов! До Горчухи не довезу, времени нет, а к мосту подкину! От него до школы всего ничего идти. Или ты занятая?
Алиса посмотрела с сомнением. А в самом деле, она занятая или нет? Вроде как задание есть, только, кажется, все ее усилия никому не нужны.
Она вспомнила, как Сомов орал на нее по телефону, и неожиданно махнула рукой.
– А давай! Только сейчас каникулы. Наташка уехать могла.
– Да куда она поедет! У нее второй карапуз на подходе. Месяца через три родит!
– Вот это да! Тогда и говорить не о чем! Поехали!
И она смело направилась к Вовкиной машине.
Пока ехали, успели наболтаться. Вернее, болтал Вовка, а она слушала и лелеяла обиду на Сомова.
Так ему и надо! Она найдет Наташку, напросится к ней в гости и останется ночевать. Телефон отключит. Пусть Сомов ищет ее до морковкина заговенья!
Вовка высадил ее недалеко от моста, взяв слово, что на обратном пути она зайдет к ним с женой медком угоститься.
– Для тебя достану майский, наисвежайший! Язык проглотишь!
Они обнялись и разошлись.
На пригорок Алиса взобралась резво, но наверху перед самым спуском к переправе остановилась. Решимость ее несколько поугасла.
А надо ли исчезать из поля зрения Сомова? По-детски как-то!
На мосту не было ни машин, ни пешеходов. Только какой-то мужик с хозяйственной сумкой торопливо шагал в сторону Горчухи. Вот зачем-то остановился, достал из сумки холщовый шопер с чем-то тяжелым и, оглянувшись по сторонам, ногой столкнул сумку в воду.
Алиса замерла.
Ее мужик не видел. То ли потому, что стояла далеко и против солнца, то ли не разглядел среди деревьев.
И тут ее словно толкнуло. Стремительно спустившись, Алиса вбежала на мост и кинулась за уходящим человеком, не спуская глаз с шопера.
Мужик был уже на середине моста, когда она почти догнала его. Бежать боялась: сразу поймет, что за ним. Просто быстро шла, как будто торопилась на ту сторону. Старалась не топать, но мужик все равно услышал шаги за спиной и оглянулся.
Она сделала равнодушное лицо и для верности даже не взглянула на него. Увидев, что его догоняет девушка, мужик, как видно, успокоился, но дальше не пошел. Остановился и прижался к перилам, пропуская.
Алиса поравнялась с ним, сделала еще шаг… и, резко обернувшись, схватила и дернула на себя шопер.
Если бы мужик выпустил его, Алиса, наверное, не удержалась бы на ногах, потому что сразу почувствовала, насколько тот тяжелый.
Но мужик сумки не выпустил.
– Отдай! – крикнула Алиса, дергая шопер на себя.
– Сука! – оскалился он.
– Пусти!
Тут мужик, сообразив, выпустил сумку, и она вместе с Алисой отлетела к перилам.
– Ааааа! – закричала она.
– Алиса! – закричал кто-то внизу, с берега.
Мужик кинулся к ней, схватил. Совершенно не понимая, что делает, Алиса вырвалась, отскочила, перегнулась через перила и…
Летела она долго. Подумала обо всем, о чем не успела при жизни.
Ушла под воду, держа шопер в руках. Уже ничего не видела и не слышала, но знала: отпускать сумку нельзя.
И тут случилось неожиданное.
Кто-то бухнулся в воду рядом с ней, подплыл и схватился за сумку.
Не отдам!
Она хотела крикнуть. Не смогла.
А шопер вдруг вырвало из рук.
В ужасе она смотрела, как он идет ко дну, хотела отправиться за ним, но тот, кто нырнул следом, не позволил. Обхватил ее за шею и потащил вверх.
Очнулась она от того, что ее начало трясти. Просто колотило от холода. Кто-то – она не поняла, кто именно, – крепко прижал ее к себе и вдруг зашептал в самое ухо:
– Алиса, прости меня. Я идиот. Прости. Я просто дурак был. Решил, что ты все равно меня бросишь с этим своим университетом. А тут Ирка. Да я ее не виню. Сам во всем виноват. Дурацкая гордость. Да нет, не гордость. Глупость. Даже хуже. Прости. Я ведь ни дня после этого счастлив не был. День и ночь только о тебе и думал. Учиться пошел, чтоб тебя вернуть. Глупо звучит, но так и есть. Видишь, следователем стал, капитана получил. А ты все не ехала и не ехала. В Интернете тебя искал. Все хотел понять, счастлива ли ты. Да неважно!
Пока Сомов нес весь этот бред, к Алисе окончательно вернулось сознание.
Она открыла глаза и, глядя в его бледно-синее лицо, прошептала:
– Да замолчи уже, Сомов. Заткнись. Не хочу ничего знать. Просто… поцелуй меня, и все. Можешь?
– Спасибо, что откликнулись, ребята.
Батюшка жестом пригласил их войти в келью.
– Я должен кое-что поведать. Насчет иконы и того, каким образом она нас покинула.
Сомов с Алисой переглянулись.
– Так… а стоит ли теперь? Следствие закончено. Шишов получил свое, а икона…
– Знаю. И все же. Уверен, что мои слова имеют значение. Присядьте.
Алиса с Павлом сели на скамью и взялись за руки.
– Мы тоже без дела не сидели, – начал батюшка. – Кое-что выяснили. Простов был служителем церкви. Келейником при игумене. Это вам наверняка известно. Но не все. Постриг он не принимал, поэтому монахом не был. Однако именно ему выпало то, что мог совершить отнюдь не каждый. Ему было доверено спасение образа Богородицы.
– Как? Он же отрекся от веры! В комсомол вступил! – не выдержал Сомов.
Алиса сжала его ладонь.
– В этом и заключался его духовный подвиг. Он должен был войти в доверие к власти и сделать то, на что был благословлен. Ему даже пришлось снять с себя крест.
