Татьяна Устинова
Роковой подарок
© Устинова Т. В., 2022
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022
Знаменитая писательница Марина Покровская – в миру Мария Алексеевна Поливанова – стояла посреди комнаты, оглядывалась по сторонам, подслеповато щурилась и часто моргала.
– Что такое? – пробормотала она наконец. – Почему ничего не видно, ты не знаешь?
Вопрос был адресован небольшой белой собаке. Порода называлась «мини-бультерьер», очень напоминала свинью, и писательнице Поливановой нравилось это сходство.
Пес задрал остроухую башку и пристально посмотрел на хозяйку.
– Ах, да! – спохватилась Маня, то есть Мария Алексеевна Поливанова, нашарила в коротких волосах скособоченные очки и водрузила на нос.
– Теперь видно, – удовлетворённо сообщила она бультерьеру.
Комната показалось ей огромной, и было полутемно – жалюзи на окнах опущены, из тонких щелей длинными стрелами бьёт солнце, в лучах танцуют редкие пылинки. Стены до потолка увешаны картинами в золотых и серебряных рамах, вдоль стен витрины.
Маня подошла к стене, посмотрела и хмыкнула в изумлении.
Картины оказались… иконами.
Огромная комната была сплошь завешана иконами. Лики на всех иконах одинаковые – Серафим Саровский.
Маня нагнулась над витриной: внутри были разложены нательные и настольные иконы, кресты с эмалевыми вставками, панагии – всё во славу Батюшки Серафима.
Маня двинулась вдоль витрин, пёс настороженно последовал за ней.
Вдруг в комнате зажёгся свет, и тяжёлый голос произнёс отчётливо:
– Добрый день.
Она оглянулась, почему-то перепугавшись.
– Я Максим Андреевич, – продолжал человек как будто с досадой и двинулся к ней. – А вы, оказывается, молодая, в телевизоре выглядите старше.
– В телевизоре все выглядят старше и толще, – пробормотала Маня. – За это я отдельно его люблю.
Он подошёл, протянул руку, она пожала.
– Здесь только часть коллекции. – Максим Андреевич обвёл глазами стены. – На самом деле я собрал гораздо больше списков.
– Зачем? – выпалила Маня. – Зачем вы их собрали столько?
И тут же выругала себя: человек совсем посторонний, а она так бестактна!
Но он засмеялся.
– Вы хотите и обо мне написать роман?
Маня пожала плечами.
…Почему-то все думают, что она, писательница Покровская, хочет написать о них роман! Водители, продавцы, пилоты самолётов, случайные попутчики в поездах, стоматолог, у которого Маня просидела в кресле полтора часа, до отказа разинув рот, а стоматолог всё это время ковырялся у неё в зубах и безостановочно говорил о своей судьбине.
Как правило, это звучало так: «Сейчас я расскажу вам свою историю, вам обязательно пригодится для романа!»
– Вообще-то, – сказала Маня, рассматривая хозяина, – я собираюсь писать роман о пропавшей иконе. Ну, вот есть знаменитая история о том, как в тысяча девятьсот четвёртом году какие-то прохиндеи украли Казанскую Божью Матерь, и ведь до сих пор не нашли!
Максим Андреевич посмотрел на неё с интересом.
– Это правда знаменитая история! – протянул он. – Вот об этом бы и написали.
…Почему-то все думают, что лучше неё, Мани, знают, о чем ей писать! Знает издатель Анна Иосифовна: «Манечка, голубчик, напиши о краже картины из музея, главное, побыстрее, к четвёртому уложишься?» Знает редактор Катька Митрофанова: «Мань, послушай, что я тебе скажу. Напиши о том, как обманывают дольщиков, нас с Володькой почти надули!!» Знает Александр Шан-Гирей, мужчина Маниной жизни и на самом деле великий прозаик: «Маня, брось ты свои детективы, напиши уже что-нибудь приличное, ты сможешь!»
И этот дядька тоже знает, оказывается!
– Я бы написала о Казанской, – сказала Маня наконец, – да боюсь, не потяну, там столько архивных материалов и всяких версий! Я для начала хочу о чём-то… менее известном. Вы ведь всё знаете об иконах Серафима Саровского, ну, по крайней мере, мне о вас именно так рассказывали! Была какая-то загадочная история с его прижизненным списком, да?
Вместо ответа Максим Андреевич спросил:
– Хотите посмотреть? Вот здесь иконы начала двадцатого века, а дальше по возрастающей, всё ближе к нашему времени. Я расскажу.
Маня ждала захватывающей истории о чудесах, но Максим Андреевич говорил как-то на редкость скучно и всё больше о том, в какой мастерской был написан тот или иной лик, где изготовлен оклад, а где краски.
Они продвигались вдоль стены очень медленно. У Мани устали ноги, и время от времени она украдкой зевала, не разжимая челюстей. Во время одного такого зевка у неё пискнуло в горле, и она с испугом посмотрела на рассказчика: вдруг заметит?…
Но он ничего не замечал, всё говорил и говорил.
Манин приятель Рома Сорокалетов уверял, что его партнёр по бизнесу, вот этот самый Максим Андреевич, знает о Серафиме Саровском и его изображениях всё, но Маня и предположить не могла, что это самое «всё» обернётся таким занудством!
Зря она попросила Рому их познакомить, ничего из этого дела не выйдет, придётся искать какие-то другие источники.
Хотя!..
Может, если его разговорить, он что-нибудь интересное расскажет?…
Манин бультерьер Волька, утомившись, брякнулся на бок с гулким звуком, как пустая бочка.
– Вам неинтересно?
– Ну что вы! – фальшиво вскричала Маня. – Страшно интересно! Мне просто немного трудно стоять, я на той неделе с велосипеда упала, нога болит…
– Тогда, может быть, присядем?
Маня с восторгом согласилась присесть.
Максим Андреевич повёл её по просторным залам, обставленным словно музейные – экспозиция «Жизнь и быт дворянской усадьбы на рубеже веков», – мимо лестниц красного дерева, картин и ваз с сухими цветами, и вдруг они оказались на улице!.. Солнце ударило в глаза, Маня прищурилась, а Волька принялся изо всех сил крутить обрубком хвоста – им сразу стало весело, будто их со скучного урока отпустили!..
Пологие ступени вели прямо в сад, видимо задуманный и воплощённый как регулярный парк, – дорожки, засыпанные розовым гравием, ровно, словно по линейке подстриженные кусты, липы с идеально круглыми кронами, купы пионов и ещё каких-то роскошных цветов, названия которых Маня не знала.
…Неужели есть люди, которые так живут? Во всей этой красоте?
Маня покосилась на Максима Андреевича, шагавшего рядом. Каждый день он приезжает сюда с работы – это же его дом! Идёт по дорожкам, поднимается до лестницам морёного дуба, смотрит на воду – вдалеке между деревьями сверкала река, – привычно ничего этого не замечая!
– Как красиво, – сказала она с чувством. – Вот просто восторг!
Максим Андреевич улыбнулся.
– Садом жена занимается. Я в цветах ничего не понимаю.
Ромка Сорокалетов говорил, конечно, что его компаньон и сотоварищ – человек не бедный, но чтоб вот так!..
Маня вздохнула и подумала с некоторым сарказмом, что хорошо бы на даче водосточную трубу переложить, а то из неё льёт прямо под фундамент.
И никакого регулярного парка!..
Мужа, и того нету!
А как бы хорошо и красиво говорить: «Садом муж занимается, я в цветах ничего не понимаю! Я больше по водосточным трубам!»
Маня фыркнула, мысль про трубы её развеселила.
– Присаживайтесь.
Посреди лужайки в пятнистой весёлой тени стояли плетёные кресла, деревянный стол, качалка, садовый диван – всё добротное, ладное, ухоженное.
Маня плюхнулась на диван и глубоко вздохнула от счастья.
– Хотите чаю? Или, может быть, шампанского?
Маня с удовольствием выпила бы глоток ледяного шампанского, но признаться в этом постеснялась и согласилась на чай.
Максим Андреевич ушёл в дом, а она порассматривала липы, понюхала кисть сирени, качавшуюся у неё за головой, закатила глаза и стала совать сирень Вольке, чтоб тот тоже понюхал. Волька сунул нос в кисть, нюхнул и, как показалось Мане, поморщился.
Вернулся Максим Андреевич с подносом.
– Я сегодня один, – объяснил он. – Женя, моя жена, ещё не вернулась, а домоправительницу я отпустил.
Мане понравилось, что он сказал «домоправительница», а не «прислуга» или «домработница»! Она как-то сразу к нему расположилась. Барин, а чай сам принёс, так трогательно!
Хозяин подал ей чашку, а перед Волькой поставил пиалу с водой – тут Маня окончательно его полюбила.
Не станет она искать никаких других источников, этот вполне подходящий, только рассказывать не умеет, но в принципе мало кто умеет рассказывать!
– Ну, а вы? – спросил Максим Андреевич, когда Маня сделала первый глоток превосходного чаю. – Как оказались в нашей глуши?
– Ничего себе глушь! – удивилась Маня. – Беловодск – большой город!
– И всё же совсем не Москва. – Максим улыбнулся. – И потом, Рома мне говорил, вы в деревне живёте.
– Да-а-а, в заповеднике. – Маня махнула рукой, словно показывая, что где-то там, в стороне, есть заповедник. – Я приехала роман писать. Не могу в Москве. Меня всё время куда-то тянет, надо не надо!.. То на съёмку, то на радио, то вдруг в Пушкинском Египетский зал открыли после реставрации! И я совершенно не могу сосредоточиться.
– Не представляю вашей работы. Я бы не смог. Часами сидеть и писать. Сдохнуть можно.
– Не, не, не, – энергично возразила Маня и ещё глотнула чаю, очень вкусного, – нельзя сдохнуть. Это страшно интересно – сидеть и писать. Понимаете, я в любую минуту могу оказаться где угодно! Вот мне захочется на яхту – бац, и я уже на яхте! И вода плещется, и палуба качается, и мачта скрипит, и солнце слепит. А потом вдруг мне захотелось на бал – раз, готово дело: люстра отражается в паркете, бриллианты сверкают, оркестр играет, а в соседней зале накрывается стол и снуют лакеи!
Максим засмеялся.
– Мне все говорят, – продолжала Маня, вдохновившись, – чтоб я бросила детективы и стала бы писать концептуальную прозу. Но там же ничего нельзя! Вообще ничего! Там есть законы, каноны, там должно быть всё только настоящее и подлинное! А мне хочется… придумывать! Это же самое интересное!
– Вот это я, наверное, понимаю, – сказал Максим с уважением, – мне нравятся люди, способные придумывать. А вы в заповеднике дом купили?
– Я живу в доме моей подруги Марины. У неё в Москве на Тверской огромный книжный магазин, знаменитый. И дача под Звенигородом, а сюда она почти не приезжает. Вот и пустила меня пожить.
– Я думал, знаменитости вроде вас живут в Питере на Дворцовой набережной, а отдыхать ездят в особняк в Сочи!..
– Тётя оставила мне квартиру в Питере, – призналась Маня, – только, конечно, не на Дворцовой, а на Мойке. А особняка у меня нету нигде, Максим Андреевич, ни в Сочи, ни в Москве.
– Почему вы хотите написать детектив об иконе? Странно, на самом деле!
– Но не писать же постоянно о том, как жена укокошила мужа, чтоб получить наследство, или племянник отравил дядю, чтобы въехать в его квартиру!
– А у вас есть детективы про жену и племянника?
– Нет, – честно сказала Маня, и Максим засмеялся.
– Пойдёмте к реке, – предложил он, когда Маня поставила чашку. – Там есть где посидеть, я помню про велосипед и вашу ногу.
Максим нравился писательнице Поливановой всё больше и больше!
– С той стороны у нас лес, – показывал он, пока они медленно шли по дорожке, выложенной розовым кирпичом, как в сказке. – Там есть калитка, можно выйти, и сразу начинается бор – сосны, черника. А за деревьями пристань, небольшая, правда, но пара катеров помещается. Я каждый вечер хожу к реке, и зимой и летом. Мне нравится.
– Да у вас тут вообще рай, – искренне сказала Маня. – Красота!
– Здесь был непролазный бурелом. Мы год только лес чистили, он был заброшен, гнил. Но ничего, расчистили.
– А почему вы не в Москве живете? – Маня посмотрела на него. – Все деловые и оборотистые должны жить в Москве. Ну, как знаменитые в Сочи!..
– В Москве скучно очень, – ответил Максим, и это было неожиданно. – И бестолково. Вся жизнь – пробки и скачки из одного места в другое. Машину не поставить, толпы, люди.
– Ну, на Остоженке всё хорошо, – заметила Маня. – Никаких особенных толп, машины все по дворам, за шлагбаумами.
– Так на Остоженке живут как у нас в Беловодске. – Максим пожал плечами. – Далеко от дома не уезжают, всех соседей и рестораны знают, по чужим местам не ходят.
Маня засмеялась:
– Я никогда об этом так не думала. А вы, должно быть, правы, Максим Андреевич!
Деревья потихоньку расступались, река сверкала всё ближе. Боковым зрением Маня заметила, что слева, у кромки леса кусты качаются из стороны в сторону, словно через них пробирается медведь.
– У вас на усадьбе медведи водятся?…
– Что? Какие медведи, где?
Максим приставил ладонь козырьком к глазам: солнце слепило – посмотрел и широким шагом двинул к лесу.
– Кто там ходит? – зычным голосом вопросил он. – Паша, это ты, что ли?…
Волька вдруг зарычал, кинулся было в высокую траву, вернулся и заметался.
– Что такое? – изумилась Маня. – Что за пляски?
Со стороны кустов раздались подряд два негромких сухих хлопка. Волька рванулся и нырнул в траву, Маня за ним. Какой-то человек убегал в лес, собака никак не могла его догнать, мешала высокая густая трава.
– Стой, стой! – кричала Маня то ли убегавшему, то ли своей собаке.
Наконец она выдохлась и остановилась. Из леса донёсся сдавленный вскрик и затрещали ветки.
– Волька, ко мне! Ко мне! Что за безобразие!
И тут Маня увидела Максима. Он почему-то ничком лежал в траве, раскинув руки.
– Максим Андреевич, зачем вы легли?! Вы что, упали?! Вам плохо?!
И как-то в одну секунду Маня вдруг поняла: зачем.
У неё потемнело в глазах, стало трудно дышать, и ноги сделались ватными. Она взялась рукой за какой-то куст.
«То берёза, то рябина, – пропел кто-то у неё в голове, – куст ракиты над рекой»[1].
– Максим, – жалобно позвала Маня. – Вставай.
Она наклонилась над ним – в спине, прямо посередине, были два аккуратных отверстия, вокруг них белая рубашка потихоньку становилась красной.
– На помощь, – очень тихо проговорила Маня. – Кто-нибудь, помогите!..
– Нет, я не понял, зачем вы его застрелили.
Маня, усталая и несчастная, наклонилась вперёд, задрала на лоб очки и потёрла глаза.
– Я никого не убивала, – в десятый раз повторила она с отчаянием. До этого она плакала, потом сердилась, а теперь пришла в отчаяние. – Вы что, не слышите меня?
– Нет, это вы меня не слышите, Мария Алексеевна, – с нажимом сказал молодой оперативник. – Мой вам совет – признайтесь сразу, вам же лучше! Сотрудничество со следствием всегда только на пользу! Мы ведь вас всё равно посадим, вы должны понимать.
– Господи, – пробормотала Маня. – Да что ж это такое?
«…То берёза, то рябина, куст ракиты над рекой…»
– Рассказывайте, рассказывайте, – дружелюбно предложил оперативник, и Маня поморщилась от явной фальши, которая слышалась в его голосе. – В каких отношениях вы состояли с потерпевшим? Вы ему кто? Близкая подруга? Или просто знакомая?
Они сидели в одной из комнат роскошного дома, который только что потерял хозяина, – Мане казалось, что сидели целую вечность, а разговор не двигался с места, крутился, как воронка, засасывал до головной боли.
– Я не подруга и не знакомая, – забубнила Маня в одиннадцатый раз. – Я дружу с Романом Сорокалетовым, а он дружит с… Максимом Андреевичем, они партнёры по работе. Я собиралась писать роман об иконе Серафима Саровского, и Ромка, то есть, Роман Сорокалетов, сказал, что Максим как раз увлекается такими иконами и всё о них знает. Ну, они договорились, я приехала, Максим Андреевич показал мне свою коллекцию, а потом…
– На чем?
Маня не поняла:
– Что – на чем?
– На чем приехали?
– А, на такси, я говорила уже.
– Почему вы его отпустили?
– Кого?
Оперативник посмотрела на неё с отвращением:
– Таксиста, кого! Как вы собирались возвращаться, здесь не центр города!
– Понятия не имею, – честно призналась Маня. – Я об этом не думала.
– Всё наоборот, вы подумали! Вы застрелили хозяина и собирались скрыться через лес. Такси вам только помешало бы.
– А зачем я тогда вас вызвала? – устало спросила Маня.
Оперативник немного подумал:
– Нервишки, видать, сдали. Дамские у вас нервишки, вот и сдали. Ну? Будем признаваться или будем следствию голову морочить? Где орудие убийства?! – вдруг рявкнул он, поднялся и навис над Маней. Маня отшатнулась. – Куда вы его дели, ну?!
Волька у неё в ногах весь напрягся, зашёлся лаем и стал бросаться.
– Уберите собаку, а то пристрелю!
– Волька, нельзя! Ко мне!
Пёс оглянулся на хозяйку – глаза у него были налиты кровью, а хищная пасть скалилась, – всё же совладал с собой, отошёл и сел рядом. Короткая шерсть на загривке дыбилась.
– Мы ведь найдём ствол-то, – продолжал оперативник как ни в чем не бывало. – Вы его, небось, в кусты кинули? Или в реку?
– Я никого не убивала, и пистолета у меня нет и не было.
– Значит, будем продолжать голову морочить. Так и запишем. Откуда вы знали, что в доме никого не будет? Когда готовили преступление? Кто вам сказал?
Маня опять потёрла глаза.
– Я в этом доме в первый раз в жизни. С хозяином познакомилась только сегодня. О том, что в доме никого, кроме нас, не будет, я не знала и знать не могла.
– Да ведь всё это легко проверяется, – сообщил оперативник.
– Ну, так проверяйте!
– Да это лишняя работа! Вот вы подумайте сами, выгодно вам лишние задачи нам задавать или выгодней содействовать.
– Да в чем содействовать-то?!
– Признались бы давно, и поехали в камеру.
– Я не хочу в камеру! – завопила Маня. – Я никого не убивала! Вдоль опушки кто-то шёл, я подумала – медведь! Максим посмотрел и пошёл туда, он ещё какое-то имя назвал! Спросил, это ты? Моя собака кого-то погнала, я побежала за собакой, а потом два раза хрустнуло. Или сначала хрустнуло, а потом собака бросилась в лес, я не помню точно! Я подошла, а он лежит ничком, и руки раскинуты!.. Я его позвала, но сразу поняла, что он мёртвый. И я позвонила вам! Вы приехали и накинулись на меня!
– Разве ж я накинулся, – добрым голосом сказал оперативник, – когда я накинусь, вам мало не покажется, дамочка!.. Пожалеете, что на свет родились. Мне ведь вас уговаривать некогда, мне раскрытие нужно, а тут и раскрывать нечего, всё ясно.
– Зачем мне его убивать?
– Да почём я знаю. Вот обыщут вас в отделении, может, найдут всяко, золотишко, камушки. Дом-то богатый! Мало ли чего вам захотелось, чего у вас нет, а тут есть. Прихватили хозяина убили, чтоб шум не поднял, но тут нервы сдали вы и позвонили в полицию! Между прочим, звонок вам зачтётся. И добровольное признание тоже, вы головой-то подумайте, что вам выгодней!..
«…То берёза, то рябина, куст ракиты над рекой…»
Бедный Максим!.. Должно быть, утром, собираясь на работу, он и подумать не мог, что к вечеру его не будет в живых. Всё останется – и дом, и сад, и река, – а его не будет…
– А жена? – вдруг спросила Маня своего врага-оперативника. – Вы ей позвонили? Максим сказал, что она ещё не вернулась, и сам чай готовил.
– Мы без вас разберёмся, кому звонить, кому не звонить, вы не указывайте.
– Я не указываю, – пробормотала Маня и вдруг заплакала: так стало жалко Максима и его жену, незнакомую ей.
…Всё кончилось, всё потеряло смысл. Липы, цветы, картины. С этого прекрасного, солнечного, тёплого вечера вся жизнь семьи, дома, ближних и дальних пойдёт по-другому.
– Что же делать, – постояла Маня, раскачиваясь из стороны в сторону, – что делать…
– Признаваться, – сухо посоветовал оперативник, косясь на неё брезгливо. – Сейчас следователь приедет, а у нас уж всё готово. Труп есть, убийца по ходу есть, как в аптеке.
– Я никого не убивала.
– Снова здорово, – удивился оперативник, – вы ж почти признались! – И передразнил: – Что делать, что делать!..
Дверь распахнулась, в комнату хлынул свет, Маня зажмурилась.
– Ну, чего тут у вас?
– Всё тип-топ, – бодро и с облегчением сказал оперативник, – здравия желаю, товарищ майор. Труп видели? Огнестрел! А дамочка упирается, говорит, не убивала, хотя по ходу она и убила.
Маня вытерла слезящиеся глаза и посмотрела. Напротив неё на стул основательно усаживался человек, совсем молодой и очень лохматый. Он был в джинсах, мятой футболке и никчёмушной куртёшке.
…Следователь? Товарищ майор?
– Раневский, – представился лохматый, – Дмитрий Львович. Следователь из следственного комитета. А вы?
– Там всё написано, – сунулся оперативник.
– Мария Поливанова, – выговорила Маня, – писательница из Москвы.
– Как – писательница? – удивился следователь.
– Да враньё сплошное, товарищ майор, – опять сунулся оперативник. – Хотя паспортные данные…
– Для себя пишете? – перебил Раневский. – В стол?
– Да не в стол, – Маня шумно выдохнула, – а в издательство! Ну вот же!..
В высоком и узком книжном шкафу плотно стояли книги – насколько Маня успела заметить, книги в этом доме были в каждой комнате, – и свои они отличала моментально, несмотря на плохое зрение.
Она поднялась, подошла к шкафу – оперативник и следователь наблюдали с интересом – и вытащила книгу.
– Вот! Я в прошлом году написала, – и сунула следователю.
Тот недоверчиво взял и повертел в руках.
– Марина Покровская, – пробормотал он, – фамилия знаменитая, и фотография вроде ваша…
– Ну, не ваша же! Марина Покровская – псевдоним!
– Выходит дело, с потерпевшим вы давно знакомы, – торжествующе начал оперативник, – раз у него ваши книжки имеются!
– Они продаются в магазинах.
– Да ну?! И кто ж их покупает?!
– Люди, – буркнула Маня. – Вы не поверите. Есть люди, которые любят читать.
– Дамочка, не морочьте нам голову!..
– Погоди, погоди, – перебил следователь Раневский. – Что вы делали в этом доме? С хозяином хорошо знакомы?
Маня завела свою историю в тринадцатый раз. Волька хмурился возле её ноги: ему здесь не нравилось и хотелось домой, в деревню, где они так славно жили с хозяйкой.
– Понятно, – непонятно сказал следователь Раневский, когда Маня добубнила и повернулся к оперативнику. – Из домочадцев нашли кого-нибудь? Жена, дети где?
– Пока нет, товарищ майор.
– Этого Сорокалетова, который их свёл, разыскали?
– Никак нет, товарищ майор.
– Заросли осмотрели, куда собака пришельца погнала?
– Товарищ майор…
– Так чего стоим-то? – неприятным голосом сказал Раневский. – Кого ждем? Вперёд! А мы с вами, Мария Алексеевна, пройдёмся до места, и вы мне всё покажете, как было. Справитесь?
Маня кивнула.
Они вышли в сад, купавшийся в вечернем солнечном океане. На садовом столе среди лип и сиреней так и был накрыт чай.
– Вот здесь мы сидели и разговаривали. Мы сначала осматривали коллекцию старинных икон, я устала, у меня нога болит. С велосипеда упала, – зачем-то добавила Маня. – И вышли посидеть. Потом Максим сказал, пойдёмте к реке, там тоже есть где посидеть. И мы пошли.
– Вот по этой дорожке?
– Ну да. Максим рассказывал, что здесь был бурелом, спрашивал, почему я в Беловодске живу, а не в Сочи.
– И почему?
– Господи, да не хочу я в Сочи! А здесь в заповеднике у моей подруги прекрасный дом, она мне разрешила в нём пожить. Мне работать надо, а в Москве не получается.
– Да, – сказал следователь Раневский. – Работа у вас… своеобразная. Неужели правда кто-то до сих пор книжки читает?
Маня оскорбилась.
– Представьте себе! И многие! Лучше книг ничего не может быть на свете! Если у вас есть еда и книги – значит, жизнь есть!..
Они прошли ещё немного.
– Вот здесь мне показалось, что в кустах кто-то сидит, и я спросила, не водятся ли здесь медведи. Максим пошёл посмотреть и даже крикнул что-то, какое-то имя, я забыла. Вроде: «Саша, это ты?»
– Именно Саша?
– Я не помню точно!
– Придётся вспомнить.
– Ну вот, он пошёл, а Волька стал рычать и кидаться, а потом побежал, и я за ним.
– Здесь?
Маня кивнула, и Раневский полез в траву.
– Вот там он лежал, где примято, видите? А в ту сторону кто-то убежал, Волька его напугал. По-моему, даже укусил, я слышала вскрик. А может, и не укусил, а просто прогнал.
Следователь обошёл место, где Маня нашла Максима, и углубился в лес. За деревьями его почти не было видно.
Маня задрала голову. Деревья качались в вышине, и небо было голубое и золотое, вечернее.
Очень хотелось домой, лечь и поплакать как следует.
– Вы меня видите, Мария Алексеевна? – позвал издали Раневский.
– Нет, – встрепенулась Маня. – Но я в принципе плохо вижу!
Затрещали ветки, закачались кусты, и следователь показался из леса.
– Ну, я нашёл место, откуда стреляли, – заговорил он на ходу. – Там дерево такое… с развилкой, можно локти удобно поставить, чтоб прицелиться как следует. И трава везде притоптана сильно. Так что поджидали вас, Мария Алексеевна.
Маня посмотрела на него.
– Пистолет нужно ещё поискать, вряд ли стрелок его с собой забрал. Вы не знаете, враги у потерпевшего были?
– Я его сегодня увидела в первый раз в жизни.
– А с женой у него какие отношения?
– Послушайте, – с сердцем сказала Маня, – я вас не обманываю! Спросите Рому Сорокалетова, он вам скажет! Максим Андреевич – его приятель и партнёр по бизнесу! Когда я Роме сказала, что хочу написать про похищение иконы, он мне сразу предложил съездить к этому Максиму как к величайшему знатоку!.. Так и было! Ну, правда!
– Я верю, верю.
– А этот ваш… подельник не верил, – наябедничала Маня. – Ну тот, второй. Он всё меня заставлял чистосердечно признаться!
– Ну, признались бы, нам работы меньше, – отмахнулся Раневский.
– Да ведь я никого!..
– Я понял, понял! Значит, из города не уезжайте, когда понадобитесь, вызовем, просьба явиться. Где этот ваш дом?
– На территории заповедника, деревня Щеглово, дом тридцать девять.
– Это за первым постом или за вторым?
– За вторым.
– А кто вам пропуска выписывает?
– Хозяйка, моя подруга Марина. Это же её дом!..
– К вам туда и не проедешь, – проговорил следователь задумчиво. – Всякий раз нужно пропуск выписывать.
– У меня постоянный.
И вдруг он попросил, нет, даже велел:
– Покажите.
– Сумка на диване осталась, где мы чай пили, – припомнила Маня. – Пойдёмте!
Напрямик через ухоженный газон они подошли дивану, и Маня достала пропуск. Следователь повертел его в руках и вернул.
И спросил неожиданно:
– Автограф дадите?
– У меня с собой книжки нет, – растерялась Маня.
– Ничего, в другой раз. Мы же с вами не навсегда расстаёмся!
Всё это было… странно, двусмысленно, и она так и не поняла до конца, верит он ей или нет.
– А как вы собирались обратно добираться?
– Я об этом не подумала, вот, совсем!.. Вызову такси, когда-нибудь же оно приедет!
– Такси на территорию заповедника не пускают.
– Господи, я езжу до первого поста, а там меня местные подвозят! Есть такой дядя Николай! Он всех безлошадных от поста забирает и везёт куда кому надо.
– Странно, что вы из Москвы уехали в нашу глухомань, – сказал следователь задумчиво. – Вы же… знаменитость вроде! И в деревне поселились.
– Я не навсегда, как вы выражаетесь.
– Да и на время – странно. Скучно, небось, одной-то.
– Ко мне подруга должна приехать. У неё в школе каникулы начнутся, и она приедет.
– Подруга, – повторил следователь. – Значит, до кордона я вас на служебной отправлю, а там вы этого своего дядю вызовете.
– Да не нужно, спасибо.
– Нужно, нужно, – заключил Раневский, и Мане показалось, он хочет убедиться, что она не врёт насчёт заповедника.
К дому номер тридцать девять в деревне Щеглово Маня добралась, когда уже совсем вечерело. В летнем платье было холодно – никакой куртки она не захватила, потому что была уверена: отправляется из дома ненадолго.
…Никто, уходя из дома, по-настоящему не знает, когда вернётся и вернётся ли!
Почему люди об этом не думают?…
Волька, обнаружив родной забор, до того обрадовался, что стал подскакивать, как бочка, на всех четырех лапах. Он поскакал, потом принялся нюхать траву и орошать кустики, а потом опять скакать.
– Пойдём ужинать, – позвала Маня. – Для тебя у меня ужин есть, а для себя нету!..
Она отперла замок – ключ был снаружи вставлен в замочную скважину, здесь все так оставляли ключи, мало ли, кому-нибудь из соседей понадобится спички взять или чаю отсыпать, – и зашла в дом.
Всего в Манином распоряжении было три комнаты – одна большая, с русской печкой прямо посередине, и две поменьше, окнами в сад. В одной из них Маня спала. К дому были подведены электричество, вода и газ, что очень облегчало жизнь, хотя свет часто выключали и приходилось коротать вечера при свечах, но Мане всё нравилось.
Она кинула сумку на великолепный кожаный диван, стоявший по левую руку, – этот диван подруга Марина, хозяйка дома, привезла когда-то из своего рабочего кабинета. На нём после многочасовой встречи с читателями однажды заснул кто-то из великих, то ли Орхан Памук, то ли Харуки Мураками, и Марина диван сберегла. Маня время от времени прикладывалась на нём полежать – чтоб набраться умных мыслей и писательского мастерства. Помогало не слишком, но Маня в диван верила.
– Волька, ужин! Неси посуду!
Пес загремел миской: у них с Маней была такая игра, как только она говорила «ужин» или «завтрак», он сразу тащил миску. Маня щедро положила собачьего паштета, сунула Вольке и вдруг поняла, что она не одна.
Кажется, Волька понял тоже, потому что напрягся и зарычал.
– Кто здесь? – спросила Маня испуганно. – Есть кто?
Тотчас ей почудились качающиеся кусты, убегавшая в лес фигура, два сухих выстрела и человек, раскинувший руки, с аккуратными дырками в спине.
Маня схватила со стола каменную штуку, держатель для бумажных полотенец. Штука была тяжёлая и холодная.
И повернулась.
За печкой явно кто-то прятался.
– Выходите! – приказала Маня. – Немедленно выходите!
Бультерьер зашёлся лаем, кинулся вперёд, и Маня бросилась за ним.
Анна Иосифовна, глава огромного издательского дома, член всевозможных книжных союзов, большой знаток и любитель литературы, умела ценить всё самое лучшее и подлинное.
В издательство покупалась удобная и дорогая мебель, на Новый год привозили живые ёлки, на Пасху заказывали настоящие куличи, а издавались исключительно талантливые, востребованные и модные авторы.
Самой яркой звездой среди них был Александр Шан-Гирей, писавший под псевдонимом Алекс Лорер. Он писал мало и нерегулярно, зато каждая его книга становилась событием не только в литературном, но и во всём культурном мире. Его обсуждали, хвалили, ругали, звали в умные телевизионные программы и к модным интервьюерам в «Ютуб». Он старательно от всех прятался, но всё же время вот времени его… настигала слава, он был вынужден «рассказывать о себе», чего терпеть не мог, но Анна Иосифовна оставалась довольна: как-то сама собой соблюдалась необходимая степень открытости и тайны, самое лучшее сочетание из возможных.
На этот раз издательница пригласила своего самого драгоценного автора не для того, чтобы попенять ему на то, что он мало пишет. В данный момент её больше заботила ещё одна литературная звезда – автор детективных романов Марина Покровская, то есть Маня Поливанова.
В последнее время Анна Иосифовна, которой до всего было дело, стала замечать, что Маня ведёт себя странно: почти не бывает в Москве, перестала приезжать в издательство, где раньше страшно любила просиживать долгие часы за кофе и компьютером, мало общается со своей подругой Катей Митрофановой, по совместительству редактором.
