Татьяна Веденская
Муж объелся груш

Полная версия

Посвящается: себе самой; Насте М.;

всем тем, кого не миновала чаша сия

Часть первая
Я и Новые Ворота

Глава 1
Чемодан, вокзал, Ярославка

Зовут меня Маша Киселева, мне двадцать пять лет, и я – мать-одиночка, пребывающая в состоянии развода, хотя еще вчера все это было не так. Еще вчера у меня имелась семья, пусть не образец для подражания, ибо не дружная и не счастливая, но все-таки семья. И какая-никакая, она не должна была взять и просто так развалиться на ровном месте. Я оказалась к этому не готова, особенно теперь, когда все зашло так далеко. Вчера у меня был муж, который не очень-то меня любил, но которого я любила за нас обоих, и ребенок, дочь Сонечка, которую, если верить словам, любили все.

Да, и еще у меня была свекровь. Если бы меня попросили в нескольких словах сказать, в каких отношениях я состояла с моей, теперь уже бывшей, свекровью, я бы, недолго думая, ответила, что она всегда относилась ко мне по-человечески. Насчет остального можно поспорить, но вот свекровь – да. По-человечески в чистом виде. Она, можно сказать, даже меня как-то любила, хотя поводов у нее для того, признаться, особенно и не имелось. Не за что, прямо скажем, меня любить. Не пара я была ее сыночку, да и вообще… Просто она вот такой хороший человек, с чем я лично долгое время даже не пыталась спорить. Единственное, что меня немного смущало, так это с каким энтузиазмом она сама постоянно кричала на всех семейных мероприятиях, как по-человечески она относится ко мне. Выглядело это так, словно относиться ко мне по-человечески было делом сугубо тяжелым и практически невыносимым.

Когда мы с Денисом, ее сыном и моим, соответственно, мужем, только поженились, она любила подчеркнуть, что хоть весь наш брак и есть сплошное недоразумение, она будет терпеть, потому что такой уж она человек хороший. Бывало, соберутся всякие там родственники да приятели ее, усядутся за столом в гостиной и начнут лясы точить. Как да что, молодые-то не мешают? Как невестка – не свела еще с ума? Свекровь моя, дама высокоинтеллигентная, вздохнет долготерпеливо, пожмет плечами округлыми, откинет с лица белые волосы, крашены, конечно же, да и скажет:

– Маша, конечно, не пара Денису, чего уж там. Но девочка она неплохая, нет. Я всегда стараюсь относиться к ней по-человечески, жалко мне ее, ведь вот кулема, все из рук валится. Буквально. Пытаемся как-то ее воспитать, но гены-то свое берут.

– А что же с генами-то? Вроде из хорошей семьи, – удивлялась родня. Та ее часть, которая была еще не в курсе по каким-то странным причинам. Может, только что вернулась с Дальнего Севера, там по радио пока не передавали, что не так с моими генами. Или прилетела с Луны, с той, с другой стороны. Остальные все уже знали, что со мной не так, правда, от этого их интерес не уменьшался.

– Да что вы. У нее папаша-то из этих, черных… – шепотом добавляла свекровь, якобы чтобы не задеть моих чувств. Шепот ее, конечно же, был мне прекрасно слышен, но главное-то не это, главное – соблюсти приличия. В общем, после соблюдения приличий эта тема обсуждалась уже без стеснения.

– Из каких черных?

– А, я не знаю точно. Азербайджан или что-то такое, – еще тише шипела она, закатывая глаза. Это было не совсем верно, мой папа – грузин по происхождению, о чем свекровь отлично знала. Да, действительно, так случилось, что мой папочка родом из Тбилиси, отчего, правда, он не становился ни хуже, ни лучше. Папа и папа, только разве что сказки на ночь читал мне с акцентом. А жил он в Москве уже лет сорок, если не больше, еще в институте женившись по большой любви на русской девушке Светлане, моей маме. Из-за чего, собственно, и был разорван родственный круг. Тбилисская родня не приняла его русской жены, так что пришлось ему осесть на московской земле, среди холодов и серого неба. Он не стал делать из этого большого события, не обернулся назад ни разу, взял фамилию жены и принялся строить свою жизнь здесь. Небезуспешно.

– Нет, он, конечно, доктор. Хирург, работает в Бурденко, – словно бы оправдывалась свекровь за совершенный ее сыном мезальянс. – Только что там говорить. Все равно воспитание специфическое. Вся эта кавказчина.

– А по виду даже и не скажешь, – удивлялись все. – Такая… русская по внешности. Ни акцента, ничего…

– Откуда же быть акценту, она же здесь родилась, – поясняла моя свекровь, пожав плечами. – Ладно, что там говорить. Живут пока, и ладно. Девочка неплохая. Домашняя девочка. Только вот Денис… зачем ему это? Я-то потерплю, раз его такое решение. Надо относиться друг к другу по-человечески.

– Хороший ты человек, Ядвига, – задумчиво кивали родственники, закусывая холодцом. Холодец моя свекровь варила знатный, тратила на это целый день. Холодец, пироги, макароны… Свекровь готовить умела, а я – нет. Еще одно очко не в мою пользу. Кстати, об очках – это Денис придумал, почти сразу после свадьбы, ставить оценки всем моим действиям, от того, как я застилаю кровать, до пригоревших котлет. О котлетах – это я в буквальном смысле. Однажды я решилась приготовить ему котлеты и даже спросила у его мамы, как лучше их делать. Она дала мне рецепт, дала и продукты. Мы тогда едва месяц как поженились, кажется. Только-только вернулись из свадебной Турции. А котлеты сгорели, покрывшись черной коростой, я даже сама не поняла, как именно это произошло. Вроде бы я следила. Вроде бы стояла тут рядом, но через секунду обернулась, а из сковороды валит дым. Естественно, результат оказался плачевным. Денис посмотрел в тарелку, закономерно скривился, выразительно вытаращился на меня и спросил:

– Это же несъедобно?.. Даже не двойка!

– Прости. Я не привыкла к газовой плите, – чуть не рыдала я, понимая, что так сердце мужчины, о котором мечтала столько времени, не завоевать. А он, Денис, посмотрел сквозь меня, зная, что от этого я расстроюсь еще больше, и закричал:

– Мам, у нас есть что-то поесть?

– Конечно, сыночек. Будешь запеканку? Или тебе омлетик сделать? – Ядвига Яковлевна, победно проплывая мимо меня, занимала собой всю кухню, а я, разгромленная, уходила в комнату лить слезы. С тех пор и повелось. Что бы я ни делала, он ставил мне двойки.

– Опять двойка? – пыталась пошутить я, но Денис с серьезным видом втолковывал мне про долг жены, про то, как невыносимо плоха я, с какой стороны на меня ни посмотри.

– И не надо только реветь, – злился он, если я вдруг не могла сдержаться при нем. Я старалась, но иногда слезы просто лились сами собой. Ведь я любила его, любила очень сильно, хотела сделать его счастливым, но как? Я же не красавица, не модель – невысокая, круглолицая Маша. Мне вообще повезло, что он почему-то посмотрел в мою сторону. Потому что таких, как я, миллион, а таких, как мой Денис – высоких, красивых, умных, решительных, – я таких вообще больше не видела. И вот что бы я ни делала, ничего у меня не получалось. Мне и хотелось как-то отогнать эту мысль, но факт был, что называется, медицинский. Не сразу, не на следующий день после свадьбы, но очень быстро я поняла, что разочаровала его.

– Я люблю тебя, – только и оставалось мне шептать при взгляде на его красивый профиль, на строгое даже во сне лицо.

– Я знаю, – кивал он. – Ты не могла бы дать мне поспать? Мне завтра на работу.

– Хорошо, конечно, – кивала я, закусывая губы от отчаяния. В такие моменты я была уверена, что мы неотвратимо движемся к концу, как бы я ни старалась его оттянуть. Я пыталась что-то изменить, стать лучше, быть такой, какой он хочет видеть меня. Я готовила еду строго по рецептам его мамы, но, конечно же, она выходила не такой, как надо. Тогда я перестала ее делать, только бегала по магазинам, покупала то, что требовалось свекрови. Тут, конечно, тоже не обходилось без промахов.

– Ох, кулема ты, что ж это за картошка. Надо было брать тамбовскую, она лучше всего. Я же тебе говорила.

– Это тамбовская.

– Да какая это тамбовская, это небось мытая голландская дрянь. Ладно.

– Может, сходить и вернуть? – предложила я, хотя идея тащить обратно на рынок эти пять кило меня не вдохновляла.

– Можно и сходить, – одобрял Денис, но Ядвига вмешивалась и останавливала меня.

– Ладно, используем и эту, – вздыхала свекровь. Всем своим видом она давала понять, особенно Денису, что заниматься моим «воспитанием» ей тяжело, но приходится.

– Ты понимаешь, что маме тяжело? Ты должна ей помогать, – сердился Денис. – Ты эгоистка. Зачем тогда было выходить замуж, если ты все повесила на плечи моей мамы?

– Я помогаю, – кивала я, хотя не совсем улавливала, в чем конкретно я виновата. Честное слово, кажется, Денису угодить было нельзя. Ему не нравилось все. Как я веду себя, как я шучу, как держу себя в обществе его друзей.

– Что ты все время тащишься за мной? – спрашивал он. – Могу я просто сходить к своим друзьям? Что, если я женился, я должен везде быть только с тобой? Ты уж извини, но ты бы лучше сначала научилась себя вести.

– Я не умею себя вести? – удивлялась я. Выяснялось, что да, на его взгляд, держать надо себя по-другому. Тогда я перестала шутить в обществе его друзей, потому что, и это правда, шутила я часто глупо и не к месту. Я оставалась дома, чтобы ему не мешать, потому что ему не нравилось, как я выгляжу, как одеваюсь. И хотя я носила ту одежду, которую, как ему кажется, следовало, она все равно меня портила, или я ее, что даже более правильно.

– На тебя что ни надень, все или висит, или топорщится, – удивлялся Денис, когда я пыталась как-то приодеться.

– Просто у меня неправильная фигура, – защищалась я.

– Тебе надо похудеть. И не надевай платьев, если уж Бог не дал красивых ног. При таком маленьком росте тебе просто нельзя иметь такие бедра, – объяснял он. – И осанка, что у тебя со спиной? Ты горбишься, как карлик.

– Ты считаешь? Похудеть? Ладно, я попробую, – согласилась я, хотя даже не представляла, как это осуществить. Впрочем, делать ничего не пришлось. И вот по какой причине. Примерно после года нашего семейного и внесемейного счастья случилась со мной, так сказать, ситуация. Я бы ее назвала «ненарочное зачатие», потому что при всех прочих равных факторах иметь детей – это было последнее, что мне могло прийти в голову в тот момент. Наш брак висел на волоске, и я не то что о ребенке не думала, я занималась только тем, чтобы этот волосок не накрылся медным тазом. Стояла, не шевелясь. А тут это.

– Что? Беременна? – с интересом отреагировал Денис. – Ты уверена?

– Не знаю, как это – считается? – полюбопытствовала я, протянув ему сразу три теста для определения проблем.

– Н-да, – почесал в затылке он. – А две полоски – это, значится, попал?!

– Куда попал? – смутилась я.

– Даже не знаю, – как-то легко отреагировал он. – Потянем ли мы? У меня на работе проблемы, сейчас не самое лучшее время. А тебе, если уж ты будешь это… ну…

– Рожать?

– Да. Придется с работы вообще уйти. На какое-то время.

– Это да, – пригорюнилась я, понимая, как не радует эта перспектива Дениса. Моя зарплата была ему как родная, он к ней привык, он с ней сжился, он любил ее, наверное, даже больше, чем меня. Я работала в одной частной клинике, где папа иногда практиковал, секретарем в приемной заведующего отделением. Оклад мой был не так чтобы очень велик, зато премии ничего.

– А ты говорила с мамой? – все еще мрачно-туманным голосом спросил он.

– С мамой? – удивилась я. У меня и в мыслях не возникло, что нужно было это сделать. Как вы себе это видите? При чем тут мама вообще? – А с чьей мамой я должна была говорить?

– Да уж не с твоей, – фыркнул он. Его отношения с моей мамой всегда были весьма специфичны. Он считал, что она, моя мама, и в подметки не годится его Ядвиге, хотя бы потому, что моя мама пошла на сделку с природой, выйдя замуж за… ну вы знаете за кого. За черного!!! Вах!!! А его мама растила его совсем одна и пожертвовала ради его, Денисочкиного, будущего своей личной жизнью. Все отдала материнству, ничем не попрекнула, хотя его отец и оставил ее, Ядвигу, одну в самом расцвете лет.

– А при чем тут наш ребенок и твоя мать?

– Или ты думаешь, что можешь принимать это решение сама? – возмутился Денис.

Далее я выслушала его мнение о том, какая я эгоистка и как не ценю всего того, что его мама делает для меня. И что если уж на то пошло, то я должна сама подумать, какая из меня мать. Если я не могу чай заварить так, чтобы его не разлить, что я буду делать с ребенком.

– Я так и вижу, как ты забываешь ребенка где-нибудь в супермаркете, потому что тебе позвонила твоя мамаша и ты с ней заболталась, как всегда.

– Так что, не надо ребенка? – уточнила я с полнейшей готовностью исполнить любую его волю. Мне было, по большому счету, все равно, что он решит, лишь бы он был счастлив. Правда, ребеночек… мысль о том, чтобы получить себе на руки маленького Дениса, мне нравилась. Может быть, хоть его ребенок будет меня любить. Только ш-ш-ш-ш… никому ни слова. Маленькая тайна.

– Ну, не знаю. Давай поговорим с мамой, – пожал плечами Денис. И вот после созыва второго съезда родительской партии (первый состоялся перед свадьбой и прошел крайне неудачно, о чем я расскажу чуть позже) было решено и постановлено, что ребенку быть и саду цвесть. Как именно быть и на какие средства цвесть – в этом родственники путались и давали противоречивые показания. И вообще вели себя весь вечер крайне непоследовательно. Сначала обе наши мамы, моя и Ядвига Яковлевна, в один голос кричали, что мы еще слишком молоды и не готовы, что у меня вообще в голове ветер гуляет.

– Куда ей ребенка?! Это же, вы понимаете, все ляжет на мои плечи, – вздыхала свекровь.

– Мы тоже поможем, конечно же, но все же как-то рановато. Маше еще надо карьеру строить, зарплаты вашего Дениса явно не хватает, а мы с Асланом не вечны, – язвила моя мамочка. Она неприкрыто намекала, что львиная часть нашего бюджета через всякие мелкие подачки поступала к нам из средств того самого… (вах!!!), которого столь неприкрыто презирает Ядвига.

– Потрать это на сэбя, дочка, – говорил папа, засовывая мне деньги в сумку, когда я бывала дома.

– Ладно, – кивала я.

– Что ладно?! – моментально заводился он. – Знаю я, все твая Ядвига отбэрет.

– Не отберет, – заверяла его я и не кривила душой. Ядвига, хоть и не любила моего отца, на что, впрочем, папочка отвечал полнейшей взаимностью, денег моих не считала и не брала. Деньги забирал Денис. Это называлось «семейный бюджет», и считалось, что только он сумеет им правильно распорядиться. Он и его мама. За это мой папа Дениса и презирал, не за его отношение ко мне, а за его, Денисову, профессиональную несостоятельность.

– Что эта за пра-а-фэсия – юрыст широкава профыля? – ехидствовал папа. – А если бы я был хырург широкава профыля? Что бы я аперыровал? Профыли? Та-агда я был бы пластыческий хырург, а я нейрохырург. Профыль у него, панимаишь!

– Мой Денис – мальчик очень талантливый. Надо ему только немножко помочь, – возмущалась Ядвига. За Дениса она была готова порвать любого. Думаю, изначально предполагалось, что раз уж она, свекровь, принимает в свою семью человека, отчество которого звучит как Аслановна, то этот самый Аслан Ираклиевич уж как-нибудь будет любезен помочь зятю найти свое заслуженное место под солнцем. Но мой папа был несколько другого мнения на этот счет. Он полагал, что обеспечивать семью – это мужская обязанность. Кроме того, он считал, что семья – это святое. А еще – что у него самая лучшая дочь на свете (после старшей, конечно), с чем ни Ядвига, ни Денис согласны не были.

– На что они будут растить ребенка? – трепыхалась Ядвига. – Денис не потянет такого бремени.

– Мужчина должен содержать жену, – порывался сказать мой отец, но я умоляющим взглядом попросила его сдержаться. Папа ушел курить, а мамы, на секунду заключив перемирие, обернулись и посмотрели на меня.

– Куда ты только смотрела, – хором пожурили меня они.

– Я могу пойти к доктору, – робко заикнулась я, после чего выяснилось, что сама по себе идея получить внука к Рождеству всем категорически интересна. И в ответ на мои робкие попытки предложить радикальное решение я была немедленно закидана камнями.

– Это же живое существо! Ты подумала об этом? – свела брови человечная Ядвига.

А Денис все это время молчал и мрачнел, набирался злости, а под конец с суровым и негодующим видом спросил меня, глядя со всем возможным холодом:

– Ты что, не хочешь от меня ребенка?

– Конечно, хочу, – присела от страха я. Только не хватало, чтобы он на меня разозлился в такой момент. Вот так, таким вот образом, и решилось, что я все-таки буду иметь ребенка. Беременность протекала так себе, меня качало и штормило. Денис все это время старательно делал вид, что все эти чисто женские проблемы – не его мужского ума дело, он лучше даже не будет пытаться лезть и мешать, а лучше сразу пойдет к друзьям на часок-другой, к ужину не ждите.

– Может, ты побудешь со мной? У меня ребеночек пинается, – робко предлагала я, пытаясь привлечь его к процессу таинства человеческого появления на свет. В умных журналах писали, что очень важно приобщить мужчину, вот я и пыталась.

– И что? Ты хочешь, чтобы он начал пинать меня? – с непониманием уточнял Денис.

– Ну… вообще-то это же так здорово! – удивлялась я.

– Да? – ухмылялся он. – Ты любишь, чтобы пинались? Что ж ты молчала, я умею отлично пинаться.

– Дурак! – обижалась я, а он, справедливо решив не принимать мою обиду всерьез, отбывал к друзьям.

В результате рожала я фактически сама с собой, если не считать Ядвигу с ее умными, невыполнимыми советами о гимнастике, айюрведе и обливаниях. И мою маму, которая все девять месяцев прожила на телефоне, выслушивая мои жалобы и утирая (виртуально, так сказать) мои слезы. Так, пока Денис то искал новую работу, то терял старую, то просто тусовался где-то с друзьями, я родила Соню, искренне надеясь, что хоть после этого наши отношения с Денисом хоть как-то наладятся. Не тут-то было. Хоть Соня появилась на свет хорошенькой, крепенькой девчонкой, однако же разочаровала мужа самим фактом своей принадлежности к худшему полу, слабому и ненадежному.

– Девочка? – с искренним разочарованием переспросил он, когда я сообщила ему об этом, позвонив из роддома. – Впрочем, кто бы сомневался.

– Ты о чем?

– Да так, – витиевато отмахнулся он, намекая, что от меня-то он ничего другого и не ждал.

– Между прочим, пол ребенка зависит от отца..

– Да? – с сомнением и недоверием хмыкнул он. – Это тебе твой папочка-доктор сказал?

– Это всем известно.

– Ну, не знаю, – отмахнулся он.

Дома, когда все без исключения бабушки и дедушки ворковали над Сонькиной кроваткой, Денис заглянул всего пару раз через плечо, сказал, что она как-то совсем на него не похожа, но соизволил все-таки пару раз покачать девочку на ручках, чтобы Ядвига смогла сделать соответствующие фотографии для семейного альбома. На этом его участие в воспитании было окончено, он отбыл в кухню, чтобы выпить чего-нибудь расслабляющего. От этого крика у меня разболелась голова.

– Слушай, а она может не кричать? – уточнил он с такой безнадегой в голосе, что я должна была понять, что теперь я наконец добилась того, чего хотела, – испортила его жизнь окончательно.

Дальнейший, заключительный, год семейной жизни прошел в духе мракобесия и ругани. Сонька давала нам всем прикурить. Она никогда не спала больше чем полчаса. Она плохо ела, но хорошо срыгивала. Ей не нравился Денис, она плакала, если он пытался сделать ей «козу». Хуже того, ей также почему-то не очень нравилась Ядвига, хотя «козу» ей делать она дозволяла. Но в основном она желала только меня, отчего я за тот год иногда не имела времени и сил, чтобы переодеть халат. И все равно, естественно, я все делала не так. Однако закончилось все совсем по другой причине, такой, о которой я никак бы не могла подумать и даже вообразить.

Глава 2
Интересный вопрос!

Думаю, будет справедливо, прежде чем продолжать рассказ о моем странном и беспросветном настоящем, вернуться немного в прошлое и вспомнить ту самую свадьбу, с которой все это безобразие началось. Или даже еще чуть раньше, когда я впервые увидела Дениса во всей красе и упала, как подкошенная, под действием его чар. Стоп, нет. Все не совсем так. Когда я увидела его в первый раз, он хотел поступить в нашу клинику в должности юриста и пришел на собеседование. Я же сидела на стуле в приемной его потенциального работодателя и упасть, конечно же, никуда не могла.

Собственно, есть ли разница в том, как и каким образом мы увидели друг друга впервые? Главное, что в конечном счете я оказалась на своей кухне, с ребенком на руках и в слезах. Да, и с разбитым сердцем, конечно. А тогда… тогда он получил у нас должность, и в течение двух лет мы работали вместе. Два года, полтора из которых я сгорала от страстной и безответной любви. Тем более страстной, чем безответней она была. Мне было тогда… сколько? Где-то двадцать – двадцать два. Он действительно всегда производил неизгладимое впечатление. Серьезное, даже строгое лицо, очень взрослое, хотя на самом деле он был не намного старше меня. На четыре года, но ощущение складывалось, что ему уже за тридцать. Жизненный опыт в каждой черте его красивого лица. Денис действительно был красив, красивее всех, с кем я когда-либо сталкивалась. Высокий, свободный, уверенный в себе, он умел непринужденно носить деловые костюмы и изящно управляться с ножом и вилкой, хотя все вокруг этим не заморачивались. Одним словом, Денис с самого начала производил впечатление человека очень хорошо воспитанного.

– Здравствуй, Машенька, – улыбался он мне, когда нес на подпись к заведующему какие-то бумаги. – Как ты поживаешь?

– Потихоньку, – таяла я от этой столь неожиданно теплой улыбки на его вечно серьезном лице.

– Что, твой папа все так и не пускает тебя гулять? – ласково усмехался он. Я краснела. Это была старая история, которая портила мне жизнь. Мой папа, хоть и жил в Москве с моей мамой уже бог знает сколько лет, сохранил все-таки какие-то свои, чисто горские принципы и понятия. И за любой из двух своих дочерей смотрел, как за Грановитой палатой.

«Чтоб только хороший человек!» – категорически отрезал он. А это значило, что хороший человек не будет увозить дочь, скажем, на шашлыки на два дня или гулять с ней допоздна. В нашем доме комендантский час всегда был 22:00 и ни минутой позже. Да-да, и это не смешно, потому что если в чем другом из папы получалось веревки вить, то в этом вопросе он оставался совершенно неуправляем и, наверное, при определенных обстоятельствах мог бы… ну, не убить, конечно, но из дому выгнать, к примеру.

– Честь превыше всего, – кричал он, если я пыталась задержаться у подружки позже десяти. Таким образом, папу я сильно боялась и на какие-то первые, весьма условные предложения Дениса (как и всех остальных) пройтись по бульвару я отвечала быстрым испуганным отказом.

– Что ж, хороший у тебя, видимо, папа, – «обрадовал» меня Денис и отчалил тогда, даже не расстроившись. Еще бы, где он и где я. Тыкаю по клавишам, краснею. Нескладная маленькая кулема. У него выбор значительно разнообразнее.

Тут бы задаться вопросом, зачем же я вообще смотрела все те полтора года в его сторону и блаженно закатывала очи. Или зачем я, к примеру, каждый вечер, прикасаясь лицом к подушке, закрывала глаза и представляла себе его суровое, красивое мужское лицо, его уверенный взгляд. Все это было глупостью и молодостью, конечно. Некоторые мечтают о большой и светлой любви, к примеру, Константина Хабенского. И нет же им дела до того, где они и где Хабенский. Вешают на стену картинку и давай ее любить. Вот примерно так и я. И, как результат, при любом его появлении в моей приемной я таяла и рассыпалась в тысяче искрящихся улыбок. Но вот однажды эта моя дурацкая сопливая любовь приобрела вполне реальные очертания.

– Машенька, как же ты чудесно улыбаешься. – Денис невольно загорался в ответ. – Что ж такое хорошее произошло, что ты так сияешь всегда?

– Я… просто настроение хорошее, – путалась я. – И потом, ты вот зашел. Я рада. А то… я скучаю тут.

– Скучаешь? – усмехался он. – Ну, если бы не твой папа, я бы точно развеял твою скуку. Может, все-таки как-нибудь сходим в кино?

– В кино? – смутилась я. В кино папа мне теоретически ходить не запрещал. Я, конечно, не спрашивала его вот так напрямую, можно ли я схожу в кино с парнем, от одного взгляда на которого я готова бежать на край света. Но, с другой стороны, если я буду дома в десять, какое кому дело?

– Ну, так что? – выжидающе, хищно улыбался он. И я решилась.

– Пойду, если ты приглашаешь, – ответила я, и все началось. Страстные поцелуи в кинотеатрах, мои слезы счастья, его ласковые смешки, что более чувствительной девушки у него еще никогда не было. Из чего можно было легко понять, что девушек у него имелось хоть отбавляй. Поэтому то, что он вдруг непонятно почему обратил внимание на меня, оказывалось лестно вдвойне и кружило голову так, что я временами сходила с ума от счастья и страха, что все это кончится. Что «это»? Наши прогулки в обед, поцелуи, объятия, ожидания звонков. Его внимание, его улыбки. Его любовь, такая ненадежная в нашем мире, в нашем городе, набитом до отказа красивыми и умными девушками, гораздо круче меня. Мы расходились за полгода два раза. Оба раза по его инициативе, оба раза с моими слезами и звонками. И его словами, что отношения со мной для него слишком сложны. Моими клятвами в любви и обещаниями исправиться (знать бы только еще в чем), моими слезами на плече подружки Люськи. И сжиганием фотографий. Но оба раза он возвращался в самый неожиданный момент и великодушно прощал меня.

– Дочка, может быть, лучше вам с ним все-таки расстаться? – спросила меня мама, когда после второго разрыва он вдруг появился снова через месяц, серьезный, злой, и спросил, действительно ли я так его люблю, как говорю.

– Мама, я его люблю! – взмолилась я. – Я жить без него не могу. Он такой один!

– Любовь зла, – пожала плечами мама. Да уж, в моем случае это были не просто слова. После того как я клялась и божилась, что он – самый лучший мужчина на всем белом свете, Денис, серьезный и уже почти не улыбающийся, приехал к нам домой и попросил у отца моей руки.

– Нэ знаю, нэ знаю, – покачал головой папа.

– Аслан Ираклиевич, я люблю вашу дочь, – по-взрослому серьезно и деловито сказал он, отчего у меня даже сердце оборвалось от счастья. – И она любит меня. Неужели вы будете препятствовать? Мы бы могли и так пойти в загс, но Маше необходимо ваше слово.

– А гдэ ты теперь работаешь? – задумчиво спросил папа.

– Папа! – взвизгнула я от возмущения. – Ну какое это имеет значение?

– А гдэ вы будэте жить?

– У меня, конечно, – моментально отреагировал Денис, что, я думаю, сразу поставило точку в папиных колебаниях. Конечно, я бы все равно его уломала, так я мечтала стать женой самого Дениса Жданова. Меня на самом деле остановить было невозможно, так что папа долго бы не сопротивлялся. Но идея, что я уеду жить к мужу, моментально отозвалась радостью в сердце моей старшей сестры Нины, и она вмешалась:

– Папа, ты должен их благословить. Ты что, не видишь, как она его любит! – вскричала сестрица, и я посмотрела на нее с благодарностью, хотя и понимала все ее аргументы. Жили мы у нас на Ярославке хоть и дружно, но весьма тесно, в трехкомнатной квартире умещались мама, папа, моя старшая сестра с мужем и сыном трех лет, а также два кота – один сын другого, именуемые Бивисом и Батхедом с легкой руки Нинкиного мужа Юрика. А если учесть, что одна из трех комнат была проходной, то внезапное высвобождение самой маленькой, но изолированной комнаты, где обитала я, открывало такие для Нины перспективы, вследствие которых она моментально стала одобрять наш брак.

– Ох и намучаешься ты с ним, – заверила меня мама, причем кажется, что я уже тогда начинала понимать, что так и будет.

Но так или иначе, благословили нас, отправили в загс, где мы подали заявления. Я, правда, хотела взять фамилию мужа, стать Ждановой, но он сказал:

– Зачем это тебе? Столько документов менять. – И я осталась Киселевой. Я каждую минуту боялась, что он вообще отменит всю затею, так что мне было все равно, Киселевой стать его женой – или нет. Лишь бы стать.

Свадьба наша была событием весьма забавным. Мой папа оплатил хороший грузинский ресторан, белое платье, сшитое по моей, как я уже говорила, совершенно нестандартной фигуре, и нашу свадебную Турцию, четыре крепких звезды. Денис обошелся тем, что заказал кольца, да и то после того, как его мама разрешила ему переплавить ее старое обручальное кольцо, единственное, что осталось от того подлеца, что бросил ее с ребенком на руках.

Гости со стороны невесты, то есть с моей стороны, все хором не одобряли. Разве только свидетельница моя, Люська, похлопав меня по белоснежному плечу, сказала:

– Зато теперь ты будешь свободна.

– Я буду замужем, – ответила я.

– Ну да, ну да, – скептически кивнула она и подписалась в книге.

Остальные же поздравляли нас как-то жиденько, без энтузиазма. Папа сидел молча и даже не говорил никаких тостов, так ему не нравился жених. По его мнению, мужчина должен носить женщину на руках. Он так делал всю жизнь, и, как говорит моя мама, она иногда даже хотела бы чуть-чуть чаще стоять на земле. Денис меня на руках носить не собирался. Даже на свадьбе он довольно зло говорил, что я не должна себя так вести, а должна как-то иначе. Уже тогда он принялся за мое воспитание, которое, по их с Ядвигой мнению, весьма хромало. Так что половина жениха одобряла происходящее еще меньше. Они ковырялись в закусках, косились на моего папу, прикидывая, имеет ли он какие-то связи с «Аль Каидой» или нет, невразумительно кричали «горько» и резали торты. В общем, как ты лодку назовешь, так она и поплывет. Наша лодка могла бы называться «Зачем им это надо?». Именно эту мысль можно было прочесть в глазах любого гостя на нашей свадьбе.

Так началась моя семейная жизнь, так она протекала, и тем не менее я была счастлива. Я понимала, что сама по себе звезд с неба не хватаю, сижу себе в приемной, примус починяю, никому особенно не интересная. А тут такой мужчина, ради которого можно, в общем-то, и потерпеть. Поэтому его довольно-таки слабо выраженный отцовский инстинкт я решила тоже переносить как еще одну особенность его, к слову сказать, весьма сложного характера. Я старалась, чтобы ребенок не досаждал ему, как и я. Мы жили немножко, пожалуй, параллельной жизнью. Я с ребенком – кормлениями, купаниями, пеленками, спорами с Ядвигой о том, надо или не надо пеленки гладить, если они были выстираны на программе «девяносто пять градусов».