Татьяна Веденская
Измена в рамках приличий
Глава 2
О сказках, рассказанных самой себе
Замечали ли вы когда-нибудь, что все врачи смотрят на нас, простых смертных, немного свысока? Это не так явно видно в городских поликлиниках, где весь персонал измотан огромными очередями, микрозарплатами и потребностью что-то в жизни поменять. И то, если попытаешься у них спросить: «А я точно выздоровею?», – они посмотрят на вас таким взглядом инопланетянина – носителя высшей истины, что вам останется только робко пятиться к выходу, вежливо извиняясь. В платных клиниках, напротив, доктора будут, что называется, «сама душевность» и обязательно расскажут вам, что, конечно же, вы выздоровеете, конечно же, у вас все будет хорошо, но… только если вы будете слушаться вашего личного оракула (его то бишь) и выполнять все его назначения. Беспрекословно. Платный доктор, словно волшебник, уверен, что владеет древней магией, способной излечивать все болезни. В его арсенале сказочные таблетки, бронебойные микстуры, превентивные массажи и масса других недоступных человеческому пониманию спецсредств. Докторам чужда алчность, они не думают о деньгах (потому что о них уже подумали в регистратуре). Они просто исполняют свой долг. Однако магия рушится, если паче чаяния болезнь не проходит. Вот тут-то докторский арсенал и нужен особенно сильно. Ведь надо максимально подробно, исчерпывающе объяснить, почему ничего не получилось.
– Вы таблеточки пили?
– Пила.
– Ага…. А микстурку не забывали?
– Не забывала!
– Угу…. А физиотерапию? Вы всю физиотерапию прошли? – радостно вопрошает доктор, найдя брешь в обороне противника.
Моя голова виновато опускается, потому что я действительно не в состоянии два раза в день две недели ездить на физиотерапию в центр города. Доктор сияет. Причина найдена. Ура.
Интересно, что такой же подход к своей трудовой деятельности наблюдается у всяких там колдунов – магов и прочей коммерческой нечисти, помогающей приворотить-отворотить, снять (надеть) венец безбрачия и много еще чего. Сначала они (маги) потрясут вас всякими фейерверками, потрескивающими свечами и светящимися лунными камнями на столе. А потом, как и их коллеги, врачеватели тела, назначат вам в темную безлунную полночь накопать на сельском кладбище жабьих костей, перетереть их вручную до состояния пыли, смешать с пеплом от сожженной фотографии любимого и принимать четыре раза в день строго через десять минут после еды. Как вы понимаете, им тоже довольно просто потом объяснить, почему ничего не получилось. Может быть, колдуны – это врачи, которые не смогли поступить в мед из-за того, что грохаются в обморок от одного вида крови? Однако это все цветочки. Самые страшные враги докторов – это пациенты, утратившие веру в медицину. Все те странные люди, которые всерьез считают, что от простуды лучше всего поможет полноценный отдых и паровая ингаляция над картошкой. Эти изверги, которые не на словах, а на деле бегают по утрам в парке, при мигрени стараются расслабиться и массируют себе виски, вместо того чтобы сразу малодушно слопать анальгин. Моржи, гомеопаты, сторонники здорового образа жизни, последователи духовных оздоровительных практик, голодающие на соковой диете, проводящие много времени на свежем воздухе и всеми правдами и неправдами сбрасывающие стресс, который почитают за источник всех недомоганий, – как же они портят жизнь кудесникам-врачам! А что скажешь, если большинство этих негодяев действительно выглядят на удивление здоровыми и довольными собой? А как же препараты? Достижения науки? Если так пойдет, можно докатиться до того, что врачи будут нужны только в случаях острых воспалительных процессов. Разве не оскорбительно, что людям, которые десять лет учились в разных вузах, оканчивали ординатуру и прочие заумные кафедры, не доверяют до такой степени, что начинают лечиться травами? Ну-ка, ешь таблетку! А то, того и гляди, разорится фармацевтическая промышленность.
– Ты знаешь, мне иногда кажется, что современный мир требует, чтобы общество, живущее в нем, было больным, – частенько говорила мне Динка. Уж кто-кто, а она точно знала, чем занимается медицина. Она ежедневно составляла отчеты о движении средств в этой коммерческой цитадели здоровья. Собственно, поработав в медицинском центре несколько лет, Динка стала маниакальной сторонницей здорового образа жизни и на все мои просьбы посоветовать таблетки от давления, нервов или бессонницы визжала, что я – самая главная цель и жертва фармацевтического заговора.
– Я же просто хочу немного прийти в себя, – возражала я поначалу, потому что не понимала, что в этом такого страшного, слопать снотворную таблетку.
– А что, ты из себя немного ушла? – ехидничала она. – А знаешь, как выглядит мечта современного врача?
– Как? – заинтересовалась я.
– Ожиревший аллергик, принимающий ежедневно средства от аллергии, против лишнего веса, от давления, от одышки, для сердца, для почек, для потенции, а также ежедневно три раза в день во время еды лопающий ферменты для пищеварения. Слышала рекламу?
– Что-то там… м-м-м… для желудка неотразим?
– Ага. Лопаешь фермент, а организм перестает вырабатывать свой. Но ведь это никому и не надо. Фармацевтика на сегодняшний день самый прибыльный бизнес. Они готовы сначала посадить тебя на препарат, а потом кормить тебя им за твои деньги хоть всю жизнь.
– Слушай, тебе надо в политику, – поражалась я Динкиному красноречию.
Все-таки, что бы ни говорил Костя, а Дудикова уникальна. Работать в медицинском центре и быть убежденным противником докторов – ну кто еще так умеет. Впрочем, активно она свою политическую позицию не афишировала. Скорее так, по мелочи, делилась со мной периодически. В основном когда что-то у нее на работе случалось. Тогда она пылала благородным гневом. В остальное время она старательно помогала своему центру обогащаться за счет всех этих стабильно и неизлечимо больных всякими мелочами людей. Самыми доходными были косметологические клиенты. Я поразилась, сколько же денег выбрасывается на ветер в надежде приблизить свою нормальную фигуру к тщедушной субтильной мечте, навязанной модельерами нетрадиционной сексуальной ориентации.
– Да на одни обертывания против этой долбаной апельсиновой корки уходит столько денег, что мы бы с тобой могли в месяц по квартире покупать, – злилась Динка.
– Ничего-ничего. Будет и на нашей улице праздник, – сжимала я кулаки. Впрочем, иногда Динка забывала о всей этой социальной несправедливости и принималась любить своих работодателей всей своей гомеопатической душой. Обычно это случалось либо в связи с повышением зарплаты или выдачей внеочередной премии, либо на вечеринках, после хорошего душевного возлияния с руководством. Как главный бухгалтер (а это такой пост, которого она добивалась несколько лет всеми правдами и неправдами, не брезгуя ничем), она заботилась исключительно о благе своего родного работодателя. И если медицину в целом Дудикова недолюбливала, то к конкретно своему медицинскому центру относилась в высшей степени нежно. Вот такой казус. И ее трудовое рвение не осталось незамеченным. На работе Динку ценили, хвалили и любили, особенно хозяева. Соответственно на всех вечеринках ей, а соответственно и мне, полагалось какое-нибудь козырное место за столом, куча комплиментов и знаков внимания. Динка была прирожденным Главным Бухгалтером, а я тихо грелась в лучах ее славы. Так было и на этот раз. Душевно и без скаредности.
– О! Полиночка! Рад вас видеть, как жизнь? Как делишки, как детишки, – жестом отработанной годами радужности привлек меня в свои объятия главный врач клиники Петр Исмаилович.
Я старательно улыбалась.
– Петр Исмаилович! Ба, сколько лет, сколько зим! – выдала стандартную программу я.
Мы виделись с ним не так уж и давно, на Международный женский день. Помню, тогда кто-то из аспирантов принес караоке, и я весь вечер пыталась выдавить из людей слезу, распевая самые слезливые баллады Тани Булановой. У меня есть музыкальный слух, хотя в жизни это мне ничем и не помогло. Однако если надо чем-то потрясти окружающую подвыпившую публику, достаточно грянуть «Опустела без тебя земля». Хотя эта песня не Тани Булановой. Но кто там будет считаться после второго часа застолья? В общем, погуляли мы тогда неплохо, но теперь традиционно радовались друг другу так, словно расстались еще до естественной смерти СССР от старости и склероза.
– Прошу к нашему столу. Нет, позвольте, я за вами поухаживаю, – суетился главврач, пододвигая к нам нарезанные еще в магазине колбаски.
– Ну что вы, что вы. Мы и сами себе все нальем, – издевалась Динка.
Петр Исмаилович смеялся и грозил Динке пальцем. Дальше до определенного момента все шло по программе. Сначала Петр Исмаилович торжественно объявил минуту молчания в честь памяти павших. Мы все искренне помолчали. Кое-кто совместил молчание с намазыванием бутерброда. А чего время-то терять? Потом Динка в качестве главбуха подняла тост за дальнейшее процветание их благословенного центра, который выполняет важную и благородную миссию – несет людям здоровье.
– За наличный расчет, – раздалась сдавленная реплика с галерки. Из области медсестер.
– Что за нездоровый цинизм! – шутливо воскликнул хирург-косметолог Семен Демидович. Кто как не он лучше всех знал о том, сколько стоят медицинские радости. Однако в простой земной жизни Семен Демидович был шутником и балагуром, что делало его поистине бесценным для пьющей и веселящейся компании. Мы с ним традиционно каждый раз пили на брудершафт, прилюдно целовались и переходили на ты. Так он поступал практически со всеми, и, хотя уже не осталось никого, с кем бы Семен соблюдал официальную форму обращения, пить на брудершафт мы продолжали. На этом, если можно так выразиться, заканчивалась трезвая официальная часть и начиналась собственно корпоративная гульба.
– Девчонки! Что вам налить? – гостеприимно махал бутылками Паша – охранник, который хоть и не имел никакого отношения к медицине, но вечеринки без него никто и не представлял. Уж больно хороший и заботливый из него получался тамада.
К концу первой бутылки мартини, когда дамы еще не готовы пить коньяк, но внутренне уже понимают, что без этого никак не обойтись, я поняла вдруг, что на самом деле, несмотря на весь Динкин сарказм, очень люблю врачей за их открытость и простоту, а также за то, что им (особенно их мужской половине) очень идут белые халаты. Я раскраснелась и почувствовала себя очень хорошо, даже, может быть, слишком хорошо, что не могло объясняться одной только вечеринкой.
– Поль, ты чего? – забеспокоилась Дудикова, потому что, если быть до конца честной, я вдруг почувствовала, что моя любовь к людям в белых халатах базируется не просто и не только на спиртном, но и на том, что привычную разношерстность нашей компании разнообразил вдруг кто-то незнакомый.
– Я? Я ничего. А это кто? – слабо кивнула я в сторону неожиданно появившегося в наших рядах восьмого чуда света. Тоже в белом халате и на вид настолько напоминающий прекрасного принца высшей категории (т. е. голубые глаза, улыбка Александра Абдулова, грусть Олега Меньшикова и обаяние Федора Бондарчука. Плюс его же рост), что у меня, как говорится, в зобу дыханье сперло.
– А тебе чего?! Ты только вчера мне клялась, что у тебя с Костиком все в полном ажуре, – забеспокоилась Динка.
И ее можно понять. Нет, мы обе не были с ней моралистками, но поскольку я выходила замуж по любви и планировала жить с Костиком вечно в полной гармонии, считалось, что я никак не должна реагировать на голубоглазых красавцев. Что я вот уже четыре года и делала. Я стойко игнорировала любые поползновения на свою женскую неприкосновенность со стороны кого бы то ни было. А тут, прямо скажем, я даже сама не поняла, что это со мной такое странное произошло. И вроде бы я ничего такого не делала, а тихо цедила мартини и любовалась под звон бокалов мужчиной редкой красоты, улыбчивости и притягательности. Мне казалось, что я веду себя прилично. Да, собственно, так оно и было. Вот только… знаете, я где-то читала, что когда мужчина или женщина испытывают к кому-то симпатию, то они буквально всей кожей начинают вырабатывать какой-то гормон, способный привлечь объект. Подманить поближе. Вот и я сидела себе в своем уголке около главного врача, молчала в тряпочку, потягивала через трубочку раскрепощающее зелье, но мое тело уже автоматически изогнулось в соответствующей моим стремлениям позе. Мои губы сами собой стали мягче, краснее, влажнее, и уж не знаю что еще. И, конечно, гормон. Я вырабатывала его за все четыре года простоя. И ни одна мысль о том, что, может быть, я не права и не очень порядочно поступаю по отношению к Косте, не омрачила мою голову.
– Это наш новый окулист, – недовольным тоном сообщила Дина. – Подумаешь! Ну, просто красивый мужик.
– Боюсь, что не просто, – выдохнула я. Мне казалось, что от его коротких заинтересованных взглядов я разучилась дышать.
А он, конечно, уже заметил, почувствовал мой интерес. Хотя я его и старательно маскировала под вежливые улыбки, не обращенные ни к кому конкретно, и под рассеянный взгляд «я смотрю на всех, а вовсе не на вас».
– Алле? А Костя? Костя? – скандировала Динка.
Я растерянно оглянулась. Даже просто оторвать от него взгляд было для меня проблемой. Странно, что я не переспросила, кто такой Костя.
– Но я же не делаю ничего предосудительного, – совершенно искренне возмущалась я.
И в самом деле, чего они все ко мне пристали? Я сама не понимала, что со мной происходит, но, во всяком случае, никакого чувства вины не ощущала. Это уж точно. Что такого, если я в кои-то веки приметила мужчину, на которого мне хочется произвести впечатление? Мне уже сто лет не хотелось ни на кого производить это самое впечатление, включая и Костю, про которого я уже давно все знала и все понимала. То есть когда-то, четыре года назад, я так же трепетала от Костиных взглядов. И так же мучилась от неуверенности, пытаясь угадать, что он сделает и скажет. И когда. Но потом он сказал мне все те самые заветные слова, которые я так от него ждала.
– Дорогая, а не пожениться ли нам? – деловито предложил он.
Я, конечно, захлопала в ладоши и немного поломалась для приличия. Минут пять. А чего вы хотели, если я мечтала о Косте, не спала из-за него по ночам? А вдруг, если бы я принялась думать над его предложением, он бы снял его с повестки дня? Так что мы поженились, и я на самом деле была абсолютно счастлива, но потом… Потом все как-то обмельчало. И мне почему-то не кажется, что такие процессы происходили со мной одной. Видимо, любовь, как и все на свете, имеет некоторый срок годности. А после него она портится и протухает. Вроде бы вот она – твоя любовь, сидит на диване, читает газетку. И она тебе до сих пор дико дорога, как и все, за что ты дорого заплатила, но муж после окончания срока годности становится больше родственником, чем мужем. Как в какой-то момент вино становится уксусом. Кто сказал, что уксус плох. Тоже нужная вещь. Но это уже не вино.
– Полинка, может, нам смыться? – сделала последнее поползновение на мою свободу Динка.
– Не получится. Я отсюда не уйду. Ты хоть представляешь, как давно на меня никто не смотрел таким взглядом! – пояснила я ей свои намерения.
– Ну, смотри. Я тебя предупреждала, – разозлилась Динка и бросила меня одну на поле боя.
В том, что мы имеем самое настоящее поле боя, я уже даже не сомневалась. Судя по неопределенности, которая исходила от этого красавца, между нами завязалась самая настоящая интрига. Мы оба разыгрывали спектакль «ни за что не подойду первым». На повестке дня стоял вопрос ответственности. Смешно, но в самые тонкие моменты нам кажется, что если первый шаг сделали не мы, а «он» – значит, он и будет во всем виноват.
– Ты что, всерьез предполагаешь, что в том, как ты поедаешь глазами нашего окулиста, нет ничего предосудительного? – шипела на меня Дудикова.
Но разве можно остановить телегу, летящую под откос? Красавец стрелял по мне глазами изо всех орудий, я одно за одним сдавала все оборонительные укрепления, и наконец, когда дамы в белых халатах отплясали под «все будет хорошо» Верки Сердючки и, вздохнув, перешли к коньячку с лимончиком, над моим ухом раздалось сакраментальное.
– А вы танцуете?
– Не сегодня, – томно ответила я, пытаясь сразу дать в голос по максимуму загадки.
Все-таки мне уже было практически тридцать лет и уж что-что, а то, как подстегнуть мужское воображение, я знала. Нет, я не была роскошной красавицей, от которой любого вышибет в осадок. Даже напротив, большую часть жизни я провела, чувствуя себя гадким утенком. У меня были достаточно широкие бедра, но при этом почти полностью отсутствовало такое явление, как грудь. К тому же у меня были достаточно резкие черты лица. Три эти фактора просто убивали меня… лет до двадцати трех, после чего я поняла, что, если все равно изменить ничего нельзя, надо попытаться извлечь максимум из того, что есть. Тогда я провела ревизию и обнаружила:
а) у меня длинные ноги,
б) у меня красивые губы,
в) на маленькой груди прекрасно сидит любая одежда,
г) у меня не такие уж полные бедра.
В моем варианте это скорее плюс, чем минус. А раньше я просто была дурочкой и сама не понимала своего счастья. После этой ревизии мне стало гораздо легче общаться с людьми. Я отрастила длинные волосы и тратила массу времени на уход за ними. Путем совместных усилий природы и достижений химической науки мои волосы приобрели красивый пепельный оттенок. Вкупе с умело подчеркнутыми губами все это производило такое впечатление, что любой мужчина совершенно искренне решал, что я – просто белокурый ангел. Правильно подобранная одежда, высокий рост и уверенность в себе сделали остальное. Вот уже лет семь, как я являла собой наглядное подтверждение французской народной мудрости, которая гласит: если женщина до тридцати лет не стала красавицей, значит, она полная дура. Я – стала. И теперь только оставалось узнать, насколько результаты моих усилий смогут поразить этого голубоглазого красавца окулиста, который был явно раздосадован моим отказом слиться с ним в танце.
– А почему? – раздраженно переспросил он.
– Нет желания, – повела я плечами. Похоже, что он все-таки клюнул. Приятно, черт возьми.
– Тогда, может, я проверю вам зрение? – оглядел меня профессиональным взглядом он.
Я развеселилась.
– Боюсь, что сейчас это будет необъективно. У меня явно все глаза в кучку, – отказалась я, хотя идея остаться с ним один на один в кабинете, где он заботливо надо мной склонится, – была неплоха. Но это было бы до такой степени очевидно и неприлично, что я ни за что не могла на это решиться. Нет, об этом не могло быть и речи. Я огорченно замолчала.
– Я – Денис, – немного подумав, широко улыбнулся принц. – Неужели же я действительно должен мучительно изобретать повод, чтобы познакомиться с приятной женщиной?
– Нет, конечно. Хотя надо еще понять, что вы имеете в виду, говоря «познакомиться», – лукаво отреагировала я.
– Ну, мне почему-то кажется, что между нам много общего.
– Между нами ровно ничего нет, – подколола его я. – Полина.
– Очень, очень приятно, – ответил он многозначительно целуя мне руку.
А дальше началось то, ради чего все это, собственно, и затевалось. Мы обменивались многозначительными взглядами, но бросались ничего не значащими фразами. Он делал мне витиеватые комплименты с двойным дном, я показывала, что я далеко не то, что можно подумать обо мне с первого взгляда.
– Вы замужем? – вопрос прозвучал ближе к ночи, когда спасители человечества в белых халатах столь мало сами напоминали людей, что лечиться у них было бы неразумно.
– Да, – не стала таиться я. Ведь я продолжала рассказывать себе сказки, что вовсе ничего плохого в виду не имею, а просто хочу получить немного позитивных эмоций. Ненаказуемо. Я никого не обманываю. Вот.
– А я женат, – не стал таиться он, из чего я заключила, что он не так уж и плох с моральной точки зрения и, возможно, тоже не планирует ничего предосудительного по отношению ко мне. Иначе зачем бы он признавался в узах, связывающих его? Если бы после этого Денис рассказал мне историю про то, как супруга его не понимает и как их отношения давно сошли на нет (мы спим в разных спальнях), а потом попробовал бы предложить мне что-то типа: «А не разнообразить ли нам с вами нашу скучную семейную жизнь?» – все бы закончилось, не успев начаться. Я бы тут же расхохоталась ему в лицо и отправилась бы к своему родному мужу, чтобы вместе с ним обсудить вопрос о том, какие же все-таки мужики кобели. Денис с пониманием отнесся к тому, что я ношу обручальное кольцо.
Разве мы не можем просто немного пообщаться? Выпить кофе, поговорить о жизни, успокаивали мы бдительность друг друга.
Очень скоро вся эта шутка стала уже не такой смешной. Весь остаток вечера мы разговаривали по душам, как это бывает со случайным попутчиком в самолете. Он слушал меня, много рассказывал сам, мы понимали друг друга. На самом деле понимали! Словно были давно знакомы. Наши проблемы были не понаслышке знакомы друг другу. И это было самым ужасным. Потому что устоять перед притяжением физического толка – это не вопрос для взрослой опытной женщины, привыкшей смотреть на все под несколько скептическим углом. А вот попробуйте устоять перед возможностью излить душу человеку, который выслушает вас, поймет, а в ответ изольет свою. Тем более если у него такие синие глаза, такой внимательный взгляд, такие теплые руки.
– Я тебя провожу? – спросил он, когда стало ясно, что еще чуть-чуть, и домой будет ехать просто неприлично.
– Конечно, – радостно кивнула я, потому что мне до смерти не хотелось оборвать ту невероятно красивую, тонкую нить, которая неожиданно объединила меня с ним в простой дружеский союз. Как я предпочитала думать. Потому что, если бы я была чуть трезвее (или чуть честнее), я бы сказала, что между мной и Денисом категорически исключены любые дружеские контакты. Какая дружба, если я поминутно облизывала губы? Так или иначе, под удобным покрывалом дружеской безопасности Денис доставил меня до дома на такси, в котором мы всю дорогу взахлеб делились мыслями о карме, духовности, предназначении человека и психологии, как пути в рай. А также об ограниченных возможностях медицины, границах сознания, внутренней силе самого человека. Да я с Динкой не получала такого удовольствия, какое вдруг неожиданно испытала от разговора с ним. Оказалось, что он, в отличие от Константина, прекрасно понимает все, о чем я ему рассказываю. И не только понимает, но во многом даже разделяет мои убеждения.
– Невероятно, – смотрела я на Дениса, стоя у подъезда.
Сейчас, когда мы должны были расстаться навсегда, он казался уникальным, посланным судьбой, самым прекрасным, что случалось со мной за последние годы. А Костик, который наверняка в это время мирно спал несколькими этажами выше, вдруг поблек и стал каким-то неинтересным, как будто его кто-то вдруг высушил и повесил под чехлом в старый шкаф.
– Тебе не кажется, что мы не должны вот так взять и потеряться? Не для этого нас свела судьба, – улыбнулся Денис.
Нотка беспокойства, конечно, шевельнулась у меня где-то глубоко внутри, но как молния, всего на секунду. А дальше я безропотно дала Денису свой телефон (мобильный, конечно, что лишний раз подтвердило всю двусмысленность нашего знакомства). Если мы были просто приятелями, то почему я не решилась дать ему домашний телефон, где трубку мог бы взять Константин? И позволила поцеловать себя в щеку под какую-то банальность типа «приятно было познакомиться», и отбыла домой с легким чувством вины, от которого я отмахивалась как от дежавю. Кроме того, меня охватил неизбежный смутный интерес. Позвонит – не позвонит?
– Ты считаешь, это нормально? – встретил меня у дверей Константин.
Оказывается, я ошиблась. Он вовсе даже и не спал. Я моментально покрылась пятнами от мысли, что Костя мог видеть нашу с Денисом сцену прощания.
– Что с-случилось, – переспросила я заплетающимся языком.
– Уже первый час ночи! Ты считаешь, что это нормально, приходить домой пьяной посреди ночи? Почему ты отключила телефон?
– Я не отключала! – замотала я головой. Однако тут же вспомнила, что действительно Костя звонил, а я нажала на кнопку, потому что Денис в этот момент говорил что-то очень-очень важное. Я не сочла возможным его прервать.
– И почему же ты приперлась так рано? – продолжал орать супруг.
Меня охватило чувство, что я опять школьница, которую мама ругает за опоздание. Нет, у нас с мужем определенно сложились родственные отношения.
– Я просто выпила и забыла о времени. Больше не буду, – с облегчением выдохнула я. Мне вспомнилось, что наши окна выходят на другую сторону. Поэтому, что бы там Константин ни орал, видеть он ничего не мог. Собственно, ничего и не было, запоздало напомнила я себе. Но на сей раз даже я сама в это не поверила.
