Татьяна Веденская
Все дело в платье
– Такая нынче в нашем городе политическая обстановка, – пробормотала Маша, пытаясь взять себя в руки. Не так уж и часто ей удавалось поиграть «мафией», и это было волнительно и отвлекало – здорово отвлекало от всего остального.
– Каждый народ заслуживает своего правителя, – усмехнулась Сонечка и посмотрела пристально на Машу. – Ты мафия, Кошкина?
– Я – нет, – покачала головой она. – Я просто горожанка с разбитым сердцем, к тому же пьющая. – И она демонстративно отпила из бокала чуть ли не половину. Сонечка отвернулась и принялась задавать тот же самый вопрос Степе, Ромке и другим ребятам за столом. Маша наблюдала за реакциями, пытаясь вычислить, кто кого уже заподозрил и в чем и насколько их подозрения не беспочвенные.
Игра в «Мафию» всегда больше объединяла тех, кому предстояло врать и укрываться. На некоторое время люди, объединенные красной меткой в их карте, становились ближе друг другу, начинали понимать друг друга с полуслова, защищать друг друга от нападок других. Порой ценой собственной жизни – игровой, конечно.
– Город засыпает, – объявила Сонечка, но на этот раз, даже закрывая глаза, Маша продолжала игру, и, когда пришло время, ее глаза открылись и загорелись опасным блеском. Пришло время убивать.
Они заигрались. Не в первый раз. И, в конце концов, все они уже давно не дети. Кое-кто уже сам женат. К примеру, Сонечка даже успела развестись к своим двадцати трем годам. Так что, если уж у тебя в паспорте стоит штамп о разводе, ты можешь засидеться в кафе до двенадцати с лишним часов. Маша пила «коктейли пряные» и не ждала новостей. Она играла в новую для нее игру, которой она не дала никакого названия. Она пыталась делать вид, что никакого Гончарова нет на свете и никогда не было. И что она совершенно одна, одинока и свободна, никогда не попадала в ловушку притягательного взгляда темных глаз. Телефон был отключен, и можно было дышать свободнее, не ожидая звонка каждую секунду.
Любовь оказалась чертовски болезненной штукой, и Маша только-только начинала понимать это. Все прошлые ее страдания и «страсти по Роберту» теперь казались картонными, как потемкинские деревни. Она никогда не испытывала такого физического страха, что ей не позвонят. Ужаса настолько ощутимого, что для противостояния ему ей пришлось отключить телефон и отключиться самой – посредством коктейлей.
Чего еще он мог хотеть от тебя? Что между вами общего? Ты совсем его не знаешь!
Маша добиралась до дома пешком. Степа хотел проводить ее, но ночь была тепла, и Маша совсем не хотела домой. К тому же коктейли сделали ее куда смелее, чем обычно, и Степа отступил, зевая. Маша брела по тротуару, проходя мимо темных окон своего длинного дома, пересчитывая подъезды, вспоминая момент, когда оставшиеся члены «Мафии» – она и мальчик Дима, которого она почти не знала, вскочили и принялись вопить от радости. Они победили, они обманули всех. Все поверили в Машину честность. Дима старательно отводил от нее подозрения, а она, в свою очередь, путала оставшихся жителей их города. Лжецы победили Рыцарей, и вкус победы еще ощущался на губах, как память мышц после долгого хохота.
– Ты хотя бы понимаешь, что я пережил? – услышала Маша, проходя мимо арки, пробивающей их дом насквозь прямо по центру. Маша чуть не споткнулась, услышав голос. Ей показалось, что это Николай, но откуда бы ему взяться тут посреди ночи? Маша остановилась, а затем неуверенно пошла дальше на неустойчивых ногах. Вот же дожила, допилась, всюду ей теперь Гончаров мерещится.
– И куда ты направляешься, скажи на милость! – на этот раз голос был совершенно четким и ясным.
– Николай? – пробормотала Маша, озираясь по сторонам. Через секунду или две, к ее изумлению, возник Гончаров собственной персоной. – Откуда ты тут взялся?
– Допустим, из машины, – сухо ответил он, и в темноте его глаза опасно блеснули. – Гораздо интереснее то, что ты делаешь тут одна посреди ночи. И в таком состоянии.
– Я иду домой! – громко заявила Маша. – Я ни в каком таком состоянии.
– Это я уже заметил. Ни в каком таком состоянии ты не должна ходить по улице одна даже днем. Где ты была?
– Какая разница? – возмутилась Маша. – А ты? Где ты был?
– В каком смысле? Я работал, был в офисе. Маша, если ты мне немедленно не объяснишь, где ты была, то я… то я…
– Что ты? Еще больше НЕ будешь мне звонить? Снова сделаешь вид, что меня не существует? – и Маша фыркнула, развернулась и направилась в сторону дома.
– Ты отключила телефон! Что я должен был думать? Может быть, ты была с кем-то и не хотела, чтобы я тебе помешал? – Николай схватил Машу за рукав ее тонкой ветровки в белый горошек, но Маша вырвалась и повернулась к нему.
– Я отключила телефон, потому что больше не могла этого терпеть.
– Терпеть чего? – прорычал он. – Это не ты, а я тут торчу уже третий час. Тебя не было дома до часу ночи. Это нормально?
– У меня есть алиби! – выпалила Маша. – Я была главной мафиози. И еще доктором. И комиссаром. А, чего тебе объяснять!
– Что? – Гончаров стоял, буквально поверженный объяснением, которое ему дала Маша. – Я не понял ни слова. Какое, к черту, алиби?
– Я играла в «Мафию» с друзьями. Мы собираемся по четвергам в одном кафе. Не каждую неделю, – последнее Маша сказала извиняющимся тоном, хотя до этого она и обещала себе больше ни за что не спрашивать ни у кого ни на что разрешения. И ничьих больше звонков не ждать.
– Что это? Что это за «Мафия»? – нахмурился Николай.
– Господи, только не говори мне, что не знаешь, что такое «Мафия»! – воскликнула Маша, широко взмахнув обеими руками. Николай Гончаров таращился на Машу в полнейшем непонимании.
– Поверь мне, Машенька, я знаю, что такое мафия. Даже больше, чем я хотел бы знать. Я пережил наезд люберецкой братвы в середине девяностых и, между прочим, могу сказать, с этим не шутят и не играют.
– Господи, Николай, о чем ты? – теперь уже Маша таращилась на него. – Я об игре в «Мафию». Ну как же? Город засыпает, просыпается Дон Корлеоне.
– Так, я понимаю, что нормального объяснения я не получу, верно? – нахмурился он.
– Да это оно и есть! – всплеснула руками Маша.
– Ты была с Робертом? Просто признайся, что ты все еще любишь его, и мы покончим со всем раз и навсегда, – выпалил Николай зло, а его пальцы больно сжали Машино предплечье. Так, что она даже вскрикнула.
– Роберт? При чем здесь Роберт-то?
– Я видел вас сегодня. Ты с ним провела почти час в шоу-рум! – в голосе Гончарова отчетливо зазвучала боль.
– А я думала, ты нас не видел, – растерянно добавила Маша и, только сказав, поняла, как нелепо прозвучала эта фраза. – В смысле, я не знала, что… В общем…
– Хватит, Маша.
– Послушай, ты на меня из-за Роберта разозлился? – внезапно дошло до Маши. – Боже мой, из-за Роберта. Это просто смешно!
– Не знаю, не знаю, – съязвил Николай. – У нас с тобой очень разное чувство юмора.
– Ты решил, что я изменяю тебе с Робертом? В шоу-рум?
– Я решил, что ты изменяешь мне с Робертом все последние три часа! – рявкнул Николай. – Выпиваешь к тому же.
– Да это все Степка со своей Пина коладой! – возмутилась Маша. Странным образом при упоминании имени Степочки выражение лица Николая смягчилось, и он посмотрел на Машу добрее.
– Так где тебя носило, Маша? – спросил он еще раз. – Что это за игры в «Мафию!?
– Я просто поверить не могу, что ты не знаешь этой игры.
– Нет, – сухо кивнул он. – Только то, какие проблемы бывают от настоящей.
– Это просто такая игра, – рассмеялась Маша. – В нее играют от восьми до пятнадцати человек.
– А вас сколько было? – поинтересовался Николай куда более мягким тоном. Он вдруг заметил, что от ночного холода Машу бьет мелкая дрожь. Он взял ее руки в свои ладони и сжал их вместе. – Ты совсем замерзла, а?
– Есть немного. Я думала, будет теплее. Когда я выходила…
– Когда ты выходила, в тебе говорила Пина колада. Так сколько вас было?
– Ты мне веришь, да? – обрадовалась Маша. – Сегодня нас было тринадцать. Вообще должно было быть двенадцать, но приперся Ромка. Хотя до пятнадцати человек играть можно, просто больше ролей вводится. Доктор, священник, можно еще проститутку добавить.
– Проститутку? Надеюсь, ты не была проституткой. Мне не нравится эта игра.
– О, какие глупости. Во-первых, сегодня проститутки не было. Это уже когда совсем много народу. А потом, проститутка просто ночью кого-нибудь спасает.
– Признаюсь честно, Маша, ты не проясняешь вещи, а скорее запутываешь их еще больше. Проститутки никого никогда еще не спасали. Ни ночью, ни днем.
– Николай!
– Ладно-ладно! Зачем ты телефон отключила?
Гончаров поднес Машины ладони к своим губам и поцеловал кончики пальцев. Маша почувствовала себя одновременно и счастливой, и безумно усталой.
– Чтобы не ждать твоего звонка, – прошептала она после долгой паузы. Когда они с Николаем смотрели друг другу в глаза, с Машей происходило что-то необъяснимое, как будто она попадала на самый пик горы Эверест, и дыхание заходилось от восторга и отсутствия кислорода, и становилось страшно до жути и хорошо до ужаса. И хотелось смотреть, не отрываясь, часами. Гончаров не сводил с Маши глаз, но вдруг он отпустил ее руки и обхватил ее за талию, притянув к себе. Его губы прикоснулись к ее губам. Он умел целоваться так, что Маша чувствовала полный паралич воли. Движения его губ, его языка околдовывали, и она теряла голову, почти теряла сознание, ощущая трепет в каждой клетке. Дрожала, как лист, но не могла понять, от холода или от жара.
– Я хотел позвонить. Я так злился на тебя. Почему вы сидели в шоу-рум так долго? О чем вы говорили?
– Мы… – Маша раскрыла глаза, моментально протрезвев. Николай ничего не знает о том, как Роберт подставил Машу, стерев все файлы из ее компьютера. И о проекте Аделы Юханнсон тоже ничего не знает. Если она скажет хоть слово, Николай уничтожит Роберта навсегда. Маша не знала почему, но она точно не хотела этого.
– Что – вы? – Николай сжал губами нижнюю губку, заставив Машу вскрикнуть. – Укушу, слышишь?
– Роберт хотел посмотреть, как идет строительство, и я все ему показывала, – Маша постаралась вложить в голос столько безразличия, сколько в ней было. Самое обидное, ей ведь не было совершенно никакого дела до Роберта Левинского. Она больше ничего не чувствовала к нему, кроме сочувствия. Но она не могла открыть этого Николаю, не открывая всего остального.
– И это все? – удивился Николай, внимательно глядя на Машино лицо.
– В конце концов, это же его проект. – Маша чувствовала, что фальшивит, но другого объяснения у нее не было. Николай молчал, затем он поднес ладонь к нежному лицу своей непокорной и совсем юной подруги. Она что-то скрыла от него. Почему?
– Поедем ко мне? – предложил он вместо всех вопросов. Он разберется со всем остальным после.
– К тебе? – заволновалась Маша. – Прямо сейчас?
– Нет, завтра днем. Маша!
– Но… что же я скажу родителям? Они ждут.
– Скажи, что ты со мной. Думаю, после часу ночи уже ничего объяснять не надо. Но для их спокойствия напиши им сообщение.
– И ты считаешь, это должно их успокоить? – рассмеялась Маша, с облегчением понимая, что вопрос с Робертом решен, по крайней мере на какое-то время. – Ладно, напишу. Хотя… это возмутительно и неприлично.
– Провести ночь со своим женихом? – делано возмутился Николай.
– Когда ты так говоришь, мне кажется, что я попала в Зазеркалье. Женихом, – Маша играла с этим словом, как с мятной конфетой.
– Да, с женихом, – Николай склонился и поцеловал Машу в нос. И добавил: – Который будет делать с тобой возмутительные и неприличные вещи. Если ты позволишь ему. – И Николай удержал Машу в своих руках, словно зная, что от его слов у нее закружится голова. Он обнял ее за талию и повел к машине. – Позволишь?
– Даже если бы я попыталась сопротивляться, – прошептала Маша, краснея. Николай заботливо открыл перед Машей дверь автомобиля и помог ей устроиться. В салоне было тепло и пахло тонким приятным ароматом автомобильной кожи. Николай завел двигатель, а затем улыбнулся, глядя на совершенно растерянную раскрасневшуюся Машу.
– Значит, сегодня ты не была проституткой и не спасала горожан по ночам? Это хорошо. Интересная какая игра. А в чем ее суть? Что нужно делать, чтобы выиграть?
– Эгхм, – закашлялась Маша. Затем она повернулась к Николаю и ответила на поставленный вопрос с самым невинным видом, на который только была способна: – Чтобы выиграть, нужно врать. Да, врать – и врать как можно лучше.
Глава 5
Золушка без тыквы
Николай Гончаров переехал в дом в Большом Афанасьевском не так давно, около года назад, главным образом из-за того, что ему очень подходило место. Отсюда было близко до всего, кроме, конечно, «Русского раздолья», до которого, откуда ни стартуй, будет далеко. То, что Маша Кошкина, невеста Николая, никогда не была здесь, могло бы показаться странным кому-то, кто не знал их историю. Но Маша была невестой без году неделя, и о жизни своего будущего мужа имела представление весьма смутное. Она хорошо знала его как строгого босса, а еще – она отлично знала, как восхитительно он умеет целоваться.
И что он – ее первый мужчина.
Когда внедорожник Гончарова заехал в красиво освещенный дворик дома в Афанасьевском, Машин рот открылся сам собой. В мягком ночном полумраке дом казался игрушечным, выстроенным специально для того, чтобы чьей-то заботливой рукой вставить в просторные оконные проемы кукол Барби и Кенов, улыбающихся и беззаботных, с длинными ногами, с коктейлями в руках. Песочного цвета камень, летящие вверх линии огромных окон, а чуть в сторону, дальше по переулку – умное лицо на торце дома. Булгаков, портрет во всю стену. Маша смотрела во все глаза, и эта мысль, острая и до сих пор не беспокоившая ее по-настоящему, теперь вдруг заставила Машу разнервничаться.
Она действительно ничего о Николае Гончарове не знает.
Этот дом для очень богатых. Тишина подземной парковки, натуральное дерево, которым отделали лифты, мрамор приквартирных холлов, все это заставляло задуматься и посмотреть на происходящее по-новому. Машин будущий муж богат. Что она собирается делать с этим? За двадцать три года жизни Маша ни разу не встречала миллионеров, не имела с ними дела, не знала, как обращаться с ними. До этого дня или, вернее, до этой ночи, Маша и Николая Гончарова миллионером не считала. Умом – да, она знала, что он из богатой семьи, из клана Гончаровых. Это не было тайной, но это не было и чем-то реальным, нет. Не таким реальным, как его непослушные темные волосы, падающие на лицо, когда он склонялся над Машей, глядя на нее плотоядно, жадно, с первобытным желанием обладать – всецело и без границ. Она хотела, чтобы он обладал ею, просто она не знала, насколько многим он уже обладает.
Теперь она увидела то, о чем говорил Степка, о чем подозревали родители. Гончаров был из какого-то другого мира, о котором Маша не имела ни малейшего представления.
– Ты устала? Ты выглядишь расстроенно, – прошептал Николай, проведя нежно пальцем по Машиному лицу.
– Серьезно? – попыталась пошутить она. – Это в два часа ночи-то? Откуда усталость?
– Нет, даже не усталость. Что-то еще, – Николай изучающе посмотрел ей в глаза, и Маша тут же отвела взгляд.
– Я никогда у тебя не была.
– Я знаю и считаю это просто неправильным. В конце концов, ты же будешь жить здесь со мной, верно?
– Да? – Маша замерла перед дверью в квартиру, обдумывая эту странную, совершенно новую для нее мысль. Вот это поворот. Ее сознание никогда не заглядывало дальше поцелуя и свадебного букета. Да она, оказывается, вообще ни о чем не подумала серьезно. Николай некоторое время сверлил Машу недоверчивым взглядом, а затем расхохотался и принялся искать в карманах ключи.
– Ты – самое удивительное существо на свете. Я бы хотел читать твои мысли, потому что иногда я действительно не понимаю, о чем ты думаешь и что происходит в твоей милой головке.
– Обычные мысли, – пожала плечами Маша, пытаясь справиться с дрожью в ногах. Она зашла в просторный холл, выстеленный тонкой ковровой дорожкой с ненавязчивым рисунком. На одной стене висело роскошное высоченное зеркало, в котором отражались и теплые, цвета слоновой кости стены с картинами в толстых рамах, и упругие, перетянутые дорогой тканью пуфы, и вешалка с резными деталями. Дорогая, достойная классика, на фоне которой Маша смотрелась словно наложенная фотошопом. В зеркале она была испуганной, бледной, с кругами под глазами. Как она оказалась здесь, в этой просторной квартире, даже воздух которой кажется ей каким-то другим? Может быть, его очищают и озонируют каким-нибудь специальным образом? Может быть, все эти богачи на самом деле дышат другим воздухом? Неожиданно даже для самой себя Маша громко чихнула. Аллергия на элитный образ жизни?
– О, наверное, строительная пыль. Мы не так давно переехали.
– Мы? – удивилась Маша.
– Я, – поправился Николай.
– Мы, Николай Второй? – ухмыльнулась Маша.
– Ну, если учесть, что моего отца звали Николаем… Знаешь, сколько ни убираем, все равно чувствуется. Ты как? – Николай наклонился и заглянул Маше в глаза.
– Не знаю. Я не чувствую пыли. Я… такое странное чувство. Я не думала, что буду жить где-то еще, кроме моего дома.
– Мне кажется, твоя комната маловата для нас двоих, – рассмеялся Николай. – Даже если поменять кровать. Да и родители твои будут возражать.
– Родители будут возражать в любом случае.
– Ты голодна?
– В два часа ночи? – удивилась Маша. Голод был последним, о чем она бы подумала, но, если говорить по правде, она была голодна. За всю игру в «Мафию» она не съела ни крошки, только пила коктейли. Теперь от их опьяняющего воздействия не осталось и следа, и Маша дрожала от волнения, оказавшись наедине с этим красивым серьезным мужчиной, который называл себя ее женихом и собирался забрать ее себе навсегда. Он старше ее на десять лет. Она никогда не любила никого, кроме него. Он – наверняка любил других женщин. Еще одна вещь, о которой Маша никогда не думала. Что, если у него кто-то был даже тогда, когда он начал встречаться с Машей? Да и не встречались они по-настоящему. Они виделись на работе, целовались в машине, несколько раз обедали и ужинали в каких-то ресторанах. Она не знает ни одного друга своего жениха. Она не знает его семьи. Клана Гончаровых, с которым ей предстоит завтра познакомиться.
И тут паническая атака накрыла Машу с головой. Она почувствовала, как ноги становятся совершенно ватными, а голова кружится. Она опустилась на низкий пуфик в прихожей, прижав колени к груди и обняв их так, словно пыталась свернуться в клубок.
– Маша, что с тобой такое? – растерялся Николай, а Маша чувствовала, как ей даже дышать удается с трудом, и какой-то ком в горле, и страшно, и кажется, что она запуталась и потерялась, и совершила какую-то непоправимую ошибку. Она просто не может, не может ни с кем из них знакомиться. У нее нет никакого опыта. Даже одежды приличной нет. Так и прийти в ветровке с горохами, в кедах, в джинсовой юбке? Даже у Золушки была крестная фея.
– Так, вот, держи. Пей! – Маша почувствовала, как к ее губам прикоснулось что-то прохладное. Стакан воды. Да, то, что надо. Николай смотрел на нее, обеспокоенный и огорченный. Маша сделала несколько глотков, хотя они и дались ей нелегко – горло все еще сдавливали непонятные слезы, норовившие прорваться наружу. Николай не спрашивал больше ни о чем. Тонкая ветровка в горошек полетела на пол первой. Затем он поднял Машу на руки и понес по длинному коридору мимо каких-то дверей, мимо мерцающего ночника – в просторную, погруженную в сумрак спальню. Маша обхватила его за шею и вдохнула сложный мужской запах, такой умопомрачительный и такой знакомый, он немного успокоил ее. Николай вел себя так, словно каким-то образом сумел-таки прочитать мысли своей девушки. Он нежно уложил Машу на большую постель – не соврал, минимум раза в четыре больше Машиной кроватки – и нежно накрыл ее легким, но теплым одеялом. Он вел себя так, словно ухаживал за пациенткой с простудой. Не хватало только чая с медом. Это показалось Маше смешным.
– Ты мне еще температуру померь, – прошептала она, слабо улыбнувшись.
– Между прочим, я на миллиметр от того, чтобы вызвать врача. Скажи, какая муха тебя укусила? Что тебя так расстроило? Так, подожди, я принесу тебе… У меня есть кое-что… – И Николай скрылся. Лежать было намного спокойнее, чем сидеть на пуфике. Маша подтянула ноги к груди и свернулась калачиком. Николай оставил включенной лампу на прикроватном столике, и Маша принялась осторожно рассматривать помещение, в котором, как сказал Николай, им предстояло жить вместе. Стоило ей подумать про это «жить вместе», как Маше снова становилось не по себе. Спальня была сравнительно небольшой – в отношении квартиры в целом, и тоже выполненной в классическом стиле. Дорого, но не броско. Ничего кричащего, ничего нелепого. Такой же мягкий бежевый цвет, ковер под кроватью сияет чистотой. В шкафах книги, рядом с креслом высокий торшер. На круглом столике навалены книги. Это было так в духе Николая, он был кем угодно, но только не новатором. Его трудно было представить с электронной книгой. Каждый элемент мебели на своем месте, все подчинено идее удобства и простоты, в такой спальне могло спать уже десятое поколение Гончаровых, но ведь он только сюда переехал. Кровать стояла около глухой стены, так, чтобы свет от огромного – от потолка до пола – окна не потревожил сна обитателей спальни. Рядом с дверью в комнату Маша заметила еще одну дверь, а чуть ближе к окну – еще одну. Их назначения Маша не поняла. Одна, допустим, ведет в ванную. А другая? В туалет? Раздельный санузел в спальне? Это было бы более чем странно.
– Так, вот сыр, хлеб и немного ветчины. Все остальное нужно готовить, а я, признаться, не большой мастак в этом деле. Даже кофе сам себе не сделаю, если честно. Ну, бери и ешь. Не стесняйся. Господи, Маша, ну теперь-то в чем дело? – Николай беспомощно смотрел на то, как Машины глаза наполняются слезами, а губы снова начинают дрожать.
– Ничего, – пробормотала она, с трудом удерживаясь от того, чтобы не разрыдаться. Где тут был стакан с простой водой? Ей нужно попить. И пописать, черт. Она же не знает, куда идти. Все эти двери. Маше захотелось домой.
– Ага, я прямо вижу, как у нас все в порядке! – зло пробормотал Николай, доставая из кармана платок. Он присел на кровать к Маше и промокнул ее глаза, но результат был ровно обратным – Маша расплакалась окончательно. Уткнувшись в знакомое плечо, вдыхая запах, который Маше так нравился, она вздрагивала и хлюпала, а Николай прижимал ее к себе и похлопывал по спине, просто не зная, что еще он может сделать для девушки, рыдающей в его кровати безо всякой причины.
– Ну-ну, малышка, не надо, ну, успокойся. Я здесь, с тобой, все в порядке.
– Не-ет! – простонала Маша, вытирая слезы кулаком.
– Нет? – удивился Николай. – Не в порядке? Но что?
– Все! – замотала головой Маша.
– Вообще все? – тут же нахмурился он. – Это что, все-таки чертов Роберт?
– Что? – Маша отпрянула и посмотрела на Николая в полном изумлении. – При чем тут Роберт? Ты посмотри на меня! Я ведь… я не умею готовить. Я вообще ничего не умею. У меня дома в постели лежит плюшевый медведь. И вообще, вот я даже не представляю, зачем тут у тебя две лишние двери. Одна – ванная, а другая?
– Другая – это шкаф, гардеробная, – ответил Николай, невольно улыбаясь. Маша некоторое время сидела, обижаясь на то, что была такой глупой и сама не додумалась.
– Господи, я ведь знала! Я забыла про эти чертовы гардеробные, а ведь я дизайнер. Но ведь у нормальных людей в спальнях только одна дверь – выход. Она же – вход.
– Боже мой, ты из-за этого переживаешь? Что ты не справишься?
– Я обязательно не справлюсь, – заверила его она, и глаза снова наполнились слезами. – Я даже дома только маме помогала на стол накрывать. Я умею только пельмени варить.
– Машенька, да какое мне дело до того, умеешь ли ты готовить!
– Честно? – всхлипнула Маша.
– Честно, – кивнул он.
– А до чего тебе есть дело? – завелась она. – Вот именно! Что ты вообще во мне нашел? Я же – самая обычная.
– В тебе нет ничего обычного. Даже на миллиметр, – заверил ее Николай. И склонился ближе, положил одну ладонь на сцепленные на коленках ручки, нежно, но твердо разорвал их хватку. Он взял Машины руки в свои, поцеловал ее в тыльную сторону сначала одной ладони, затем другой, отвел руки в стороны, положил Машу на спину, лицом вверх и удержал в таком положении на несколько секунд, любуясь ее нежным, раскрасневшимся, заплаканным лицом.
– Ты нежная, хрупкая, честная, – шептал он, продолжая подниматься выше по Машиному запястью. Он поцеловал изгиб руки. – Если, конечно, не играешь в «Мафию», потому что там, если я понял правильно, чтобы победить, нужно врать.
– Я вру хорошо, – пробормотала Маша, глубоко дыша.
Николай улыбнулся озорной, коварной улыбкой.
– Это потому ты так думаешь, что не играла в «Мафию» со мной. Как-нибудь сыграем, – и он завел ее руки за голову и отпустил их, словно зная, что они там и останутся покорно лежать. Машин взгляд был прикован к горящим глазам Николая, ее грудь вздымалась с каждым вздохом, ее губы приоткрылись сами собой, надеясь на поцелуй. Паники больше не было, по крайней мере сейчас, в эту минуту, в этой полуночной тишине. Николай склонился и подцепил пальцами край Машиной блузки. Не торопясь, он расстегнул сначала нижнюю пуговку, затем следующую, следующую, продвигаясь вверх невыносимо медленно – пока, наконец, его ладони не оказались в непосредственной близости от Машиной груди.
– Тебе лучше или хуже? – спросил он, дурачась. – А то я не понимаю. Ты так дышишь, словно тебе не хватает воздуха.
– Зато ты совершенно спокоен. Как будто ничего не чувствуешь, – возмущенно бросила Маша, но Николай тихонько рассмеялся.
– Что угодно, но только не спокоен, – и он расстегнул последнюю пуговицу, двумя пальцами развел в стороны ткань блузки и судорожно вдохнул, увидев открывшуюся картину. От каждого Машиного вдоха сквозь простую материю бюстгальтера отчетливо проступали контуры напрягшихся сосков. Николай прикоснулся большим пальцем к кончику этого напряженного холмика, и Маша ахнула от того, каким сильным жаром ответило ее тело на этот простой жест.
– Иногда мне кажется, что ты – это сон, – пробормотала она, невольно выгибаясь навстречу его рукам. Николай нежно провел ладонями по ее плечам, оголяя их, стягивая с них бретельки. Он опустил бюстгальтер ниже, еще ниже, пока упругие холмики не вынырнули наружу.
– Надеюсь, что мы не проснемся. Ты прекрасна, ты такая юная, что я и сам боюсь упасть в обморок.
– От старости? – Маша улыбнулась, наслаждаясь новым, таким непривычно острым чувством собственной наготы. Это было словно между глазами Николая и ее телом проходил невидимый разряд, и от каждого взгляда по всему телу Марии пробегали горячие волны, обещавшие что-то волшебное.
– Ты меня дразнишь? Или ты сомневаешься, что я могу с тобой справиться? – улыбнулся Николай, и вдруг резко наклонился вниз и захватил один сосок губами. Он нежно провел языком вверх и вниз, затем очертил круг и еще один, пока Маша не издала грудной стон, потянувшись к Николаю обеими руками. Он воспользовался моментом, обхватил ее под спину, притянул к себе и расстегнул лифчик, отбросил его в сторону.
– Не отпускай меня, никогда не отпускай, – прошептала Маша, напуганная мыслью, что только в руках этого человека она чувствует себя хорошо и защищенно. Вот ее жизнь, и она во власти этого не разгаданного ею мужчины. Но можно ли надеяться на счастье? Не делает ли она шаг в пропасть? Поздно, слишком поздно. Машино тело уже предало ее, как предавало всегда, если речь шла о Николае Гончарове. Она потянула вверх его рубашку, стащила ее с него, не расстегивая. Но стоило ему поднести руки к ее ногам в джинсовой юбке, как щеки Маши покрылись румянцем и ее смелость улетучилась.
– Боишься?
– Я не знаю. Я ничего не знаю, не понимаю. Как я тут оказалась? – дрожа всем телом, Маша позволила Николаю задрать юбку. Она попыталась свести вместе ноги, но он не дал ей этого сделать.
– Ты тут, потому что я влюблен в тебя, – пробормотал он, стягивая Машины трусики вниз. – Ты здесь, потому что это именно то место, где ты и должна быть. Моя постель. Я хочу смотреть на тебя, позволь мне. Мне так нравится, как меняется выражение твоего лица, – Николай положил ладони на внутреннюю поверхность Машиных бедер и с усилием надавил на них, раздвигая в стороны. Маша подчинилась, стараясь не думать ни о чем, оставаясь здесь и сейчас, в этом моменте. Это было совсем непросто.
– Когда ты так делаешь, мне кажется, я совершаю преступление, – призналась она и натянула одеяло так, чтобы спрятать лицо. Николай остановился, лег рядом с почти обнаженной девушкой и глубоко вздохнул.
– Я не хочу, чтобы тебе было плохо.
– Я знаю, – кивнула Маша, выглядывая из-под одеяла.
– Ничего ты не знаешь, – недовольно пробормотал Николай. – Я хочу, чтобы тебе было очень хорошо. Мне недостаточно того, чтобы ты верила, что я не чудовище. Разве ты не понимаешь? Ты должна верить мне.
– Я понимаю, я… это сложно.
– Почему? Объясни, что изменилось? Несколько дней назад ты не боялась ни черта, ни бога. Помнишь?
– Я помню, – прошептала Маша.
– Ну и что же теперь не так?
– Все хорошо. Мне просто кажется…
– Ну что тебе кажется, ты расскажешь мне? – Николай смотрел на Машу, но его рука в этот момент вдруг зажила совершенно отдельной жизнью. Она проскользнула между Машиных ног, бесцеремонно и властно, нимало не беспокоясь о том, как внезапно одеревенело тело девушки. Ее глаза заметались в панике, когда сильные пальцы проникли внутрь, а Николай продолжал смотреть Маше в глаза так, словно ничего подобного он и не думал вытворять. – Что же ты молчишь?
– Я… ты…
– Разве только если ты разлюбила меня, малышка. Я понимаю, я взрослый, ты для меня слишком молода, почти ребенок.
– Я не ребенок! – прошептала Маша, изумленно хлопая глазами, в то время как пальцы Николая чертили мягкие круги вокруг самой чувствительной частички Машиного тела. Как он вообще может говорить… в такой момент.
– Ты не представляешь, как мне нравится это, – и желание прорвалось сквозь его голос, изменяя его тембр, понижая его, добавляя хрипоты. Маша почувствовала облегчение оттого, что ее могущественный герой тоже не в состоянии контролировать свои реакции. Она посмотрела прямо ему в глаза и вдруг развела ноги в стороны, открывшись его рукам и предоставив им полный доступ. Во взгляде ее появилась упрямая решимость.
– И я никогда не разлюблю тебя.
– Никогда? – довольно улыбнулся Николай, продолжая играть с Машиным телом. Восхитительная игра.
