Татьяна Владимировна Фильченкова
Паучиха. Книга I. Вера
– Исгар, я хочу увидеть, каким ты был тогда.
– Хм… Визуализация – не кино. Я не могу навести камеру на себя в прошлом. Впрочем, покажу некоторые воспоминания отца. Остальное будешь смотреть моими глазами.
Вера оказалась перед тяжёлой дверью, которая отворилась со скрипом. За ней открылась комната. За столом склонился над книгами юноша. Он поднял на вошедшего глаза с оранжевыми радужками. Лицо казалось знакомым, уже виденным прежде.
– Тогда, на пляже… Это был ты?
– Да. С небольшой рихтовкой и загаром.
– Рихтовкой?
– Убрал типичные черты маргаста и некоторые отметины. Скоро узнаешь, как я их получил.
– А ты красивый.
– Тогда я тебе не понравился.
– Понравился. Но мне было неловко, когда все смотрели. Почему ты не всегда такой?
– Чтобы не выделяться. Но сегодня могу сделать исключение и побыть самим собой.
Вера почувствовала, как под её рукой удлиняются пальцы демона.
Глава 24. Исгар
Она осторожно повернулась к преображённому Исгару.
Демон, маргаст, да кем бы он ни был, мало походил человека. Нет, в всё в нём было как у людей, но каким-то особенным, будто это существо не родилось, а было создано гениальным скульптором, с любовью выточившим идеал, подсказанный сном или грёзами. Безупречные и чёткие линии создавали гармоничное сочетание. Поражали глаза. Они напоминали подсвеченные кусочки тёмного янтаря, почти оранжевые. На сколько лет он выглядел? Тридцать или сорок? Вокруг глаз и над переносицей залегли первые лёгкие морщинки, в волосах – редкие седые нити. Но в целом облик был настолько неземной, что даже привычное летоисчисление к нему казалось неприменимым.
– О каких чертах маргаста ты говорил? – пролепетала Вера только чтобы нарушить молчание.
– Костные отростки на позвоночнике, хвост и перепонки между пальцев.
Быстрый взгляд на руки не ускользнул от Исгара. Он усмехнулся:
– Вера, уймись! Цвет глаз и чуть более утончённое строение костей – вот и все отличия. Такими нас создаёт Ирий. Он тщательно подбирает жён, чтобы среди маргастов не произошло вырождения. Никогда не слышал, чтобы кто-то страдал наследственными заболеваниями. Будешь дальше меня рассматривать или продолжим?
Желание огрызнуться в ответ на издёвку угасло в зачатке. Вера робела рядом с этим существом из другого мира. Она отвернулась, чтобы не видеть его. Но от прикосновения лёгкой руки к её ладони по телу пробежала дрожь.
– Уже насмотрелась. Вернись обратно, – выдавила хриплым шёпотом.
– Хочешь убежать в привычные рамки? Ну нет, пусть это будет твоим маленьким преодолением.
Голос остался прежним, знакомым голосом Исгара. Вера закрыла глаза и сконцентрировалась на его ироничном звучании.
– Итак, Пётр вскоре стал правителем. Это было капризное и дикое создание. Отца забавляли его выходки, особенно помешательство на сражениях. Мне думалось, как ошибается родитель, идя к миру через войну. Мудрость его замыслов открылась много позже, когда я посмертно унаследовал силу и знания рода. В юности же мысль, что мне уготована роль покорного служителя Ирия, а перед соперником открыты все пути и страсти, приводила в неистовство. Попытки выбраться из излома потерпели крах. Попасть в мир можно было только мороком, но отец не спешил обучать меня этому. Боялся, что первым делом я заявлюсь к Петру. Чтобы обуздать мой бурный темперамент, он решил отступить от правил и женить меня до окончания обучения. И вот как-то среди ночи в обитель принесли обугленное кровавое месиво. Вильма – так звали выбранную мне Ирием невесту – погибла под рухнувшей при пожаре кровлей.
Вера почувствовала тошнотворный запах горелого мяса. Перед глазами появился почерневший искорёженный труп. Мелькали руки, которые расставляли на каменной столешнице склянки и раскладывали хирургический инструмент довольно странного вида. Затем наносили какие-то зелья на осколки костей и разрывы мёртвой плоти и соединяли их. В памяти возник операционный стол полевого госпиталя и руки Павла. В груди образовался горький комок стыда.
– Оставь мёртвых в покое, девочка. – Картинка погасла, ладонь демона легла на грудь поверх теснящего сгустка. Горечь ушла.
Вера сглотнула не успевшие пролиться слёзы:
– Я в порядке. Рассказывай дальше.
– Я по кускам собирал тело Вильмы, пока отец возвращал её к жизни. Душа девушки парила рядом. Тогда я впервые прикоснулся к женской сущности. И поразился проступившей через ужас и боль нежности.
Перед Верой открылась спальня, где в огромной кровати с балдахином лежала девочка, казавшаяся крохотной из-за размеров ложа. Из-под одеял выглядывало розовое личико, лишённое бровей и ресниц.
– Три дня Вильма пребывала в беспамятстве. Я не отходил от неё. На четвёртый она наконец очнулась. Но, увидев чужую опочивальню и меня, испугалась. К тому же вернулись воспоминания о пожаре и страшной смерти. Она ни слова не понимала по-русски, а я едва мог объясниться на её языке.
– Она была иностранкой?
– Шведкой из Даларны. Ирий следит, чтобы в потомстве не возникало родственных связей. Поэтому чужеземки встречаются нередко. Моя мать, например, была родом из Италии.
– И как вы объяснялись в Вильмой?
– Я неплохо владел немецким, схожим со шведским. Но она предпочитала молчать. Редко давала односложные ответы. Тело её быстро излечилось от ран, но страх и тоска не проходили. Каждый раз, когда я появлялся, мою невесту охватывал испуг. Она покорно исполняла всё, что я говорил ей, но ближе не становилась.
Вера увидела ту же девушку в парке или саду. Кроткий взгляд голубых прозрачных глаз, ёжик отросших светлых волос, тонкие черты нежного лица.
– Она пряталась от меня почти год. Я из кожи вон лез, чтобы вызвать у неё хотя бы улыбку. Но насторожённость была вечным спутником Вильмы. Смысла моих сказок она не понимала, магические фокусы пугали её. И за этой непробиваемой стеной переливалась светлая нежность и чувственность, недоступные мне. Отец терял терпение и настаивал на чарах. Я и сам склонялся к тому, но каждый раз её тихий взгляд гасил мою решимость. И я не мог сотворить насилия над ней.
– Чары – это насилие?
– Насилие над чувствами.
– Если бы Вильма испытала любовь вместо страха, разве она не стала бы счастливей?
– Это не любовь. Чары вызвали бы страсть, одержимость, зависимость от меня. Но она продолжала бы ненавидеть и бояться. И презирать за слабость. Как знать, чем бы всё закончилось, но на обитель напали.
«Исга-ар!» – в голове Веры взрывается крик. С бешеной скоростью мелькают коридоры, лестница вверх, снова коридор, комната. Навстречу оборачивается маргаст с аккуратной бородкой. Глаза полыхают оранжевым светом. «Пятеро?» – голос будто исходит от Веры. «Да. Пробивают купол». Открываются ящики, шкатулки, лари. На стол высыпаются кристаллы и амулеты, от которых исходит свечение мощных магических зарядов. Руки хватают камни и распихивают по карманам. Связка кристаллов на цепочках набрасывается на шею. На пальцы – перстни, от которых исходит вибрация зарядов. Лёгкая дрожь волнения. Но страха почти нет. Лишь мальчишеский азарт от предвкушения боя. Мужчина суёт в руки склянку: «Выпей». Обжигающий вкус эликсира. По телу разливается спокойствие и собранность. «Я призвал Дира с Вартом на помощь. Пару дней надо продержаться. Готов?» «Да».
Снова бег по коридорам и вверх, на крышу. В тёмном небе – всполохи Ирия. Над головой сквозь пелену паутины – ревущий клуб огня. Пламя прорывается, прожигая брешь в сети. Тугой толчок в области диафрагмы. Вверх устремляется вихрь энергетической воронки. Полёт в брешь через потоки огня. Вокруг образовалась защитная сфера. В щит летят три мощных удара энергии.
– Тебе не нужно это чувствовать, – Исгар отнял руку перед столкновением.
– Но я хочу.
– Ты не выдержишь. Они основательно подготовились. Били зарядами из боли, ужаса и отчаяния. Не берусь предположить, сколько людей для этого пришлось замучить до смерти.
– Зачем они напали?
– Это маргасты, которые потеряли своё влияние из-за реформ отца. Мы не использовали энергию смерти, близость родного излома подпитывала силой. Бой длился больше двух суток, пока не подоспела помощь. Мы с отцом к тому времени были пусты и измотаны. Их заряды отравляли такой безнадёжностью, что, честно говоря, я бы давно сдался. Но каждый раз хватался за мысль, что будет с Вильмой.
Вера оказывается среди потоков Ирия. Каждый мускул дрожит от слабости. Даже дышится с трудом, при вдохе лёгкие наполняет режущая боль. Шею стягивают цепочки с уже бесполезными амулетами. Рука срывает эту удавку. Не осталось сил, чтобы выставить защиту. Приходится лишь уворачиваться от зарядов. Но враг тоже измотан. Удары становятся слабее. Хочется прекратить эту муку, и уже не важно как. Прыжок от очередного заряда. И в этот момент следующий выстрел достигает цели, раздирая болью грудь и внутренности. Падение вниз и темнота.
Вера вскочила, вырываясь из видения.
– Ты не почувствовала и сотой доли той боли. Будь заряд чуть мощнее – меня бы разметало по Ирию. К нашему счастью, подоспела помощь. Врагов осталось трое. С ними быстро покончили.
На той же каменной столешнице теперь лежал Исгар. Слева под ключицей зияла глубокая рана размером с кулак, от которой рваными молниями расходились глубокие трещины.
– Это воспоминание отца. Само по себе ранение было не опасно, но магия отравила кровь. Около месяца я провалялся в беспамятстве. Всё это время Вильма не отходила от меня. В короткие моменты прояснения я слышал, как она молилась о моём выздоровлении. И вдруг почувствовал её любовь. Она и вернула меня к жизни.
Как сквозь дымку проступил образ юной шведки. Полные счастливых слез глаза, на лице – радостное изумление. Она прижимала ладони к пылающим щекам, сбивчиво говорила на смеси родного и русского. От девушки исходило такое яркое сияние, что хотелось зажмуриться. Фиолетовые с золотом струйки заполняли пространство, постоянно двигаясь, словно в танце.
Вера раскрыла ладонь:
– Я хочу почувствовать.
Исгар прикоснулся к её руке. Но чувство было слишком велико, чтоб уместить его. Ощущения давались по крупинкам. То это дежавю о чём-то щемящее-прекрасном, но утерянном, то – полёт, то – щекотка под ложечкой, как на качелях.
Лицо Вильмы растворилось в тумане.
– Можно ещё? Я не смогла понять.
– Это одно из высших чувств. Людям редко даётся его испытать. Называется оно векторная любовь.
– Почему векторная?
– Она всегда в движении. Требует отдачи и обмена. Но в том и сложность, что не всякий может её воспринять и ответить. Один из примеров – Маяковский. Сила его любви пугала женщин. Не находя должной взаимности, он выливал боль в стихах. Пока чувство не выжгло его изнутри.
– Всё равно она прекрасно.
– И мучительна одновременно.
– Ты ответил на любовь Вильмы?
– Да. И был на вершине блаженства. Она стала моей женой. Я наслаждался близостью и больше не стремился попасть в мир людей. После рождения нашего сына прошло лет двенадцать, и отец решил, что я стал благоразумным. Он научил меня создавать мороки. К тому времени моё соперничество с Петром потеряло смысл. Я понял, что император – марионетка в руках отца. Но меня манили города и страны. После уединённой жизни в изломе вкус людской суеты был восхитителен. Я путешествовал и постигал человеческие страсти. Каждый раз, выходя из погружения, видел рядом Вильму. Она терпеливо ждала, когда я вернусь. Моя любовь к ней не стала меньше, но, посвятив жене несколько дней, я опять уходил к людям. Маргастам, уже рождённым разделёнными с душой, удерживать с ней связь дело естественное. Женщинам тяжелее. Их необходимо окружать заботой, подпитывать энергией, чтобы сохранить тонкие связующие нити. Вильма таяла, её душа истончалась. Я всё понимал, но не мог совладать со своими желаниями.
Картинка исчезла.
– Дальше без визуализации. Однажды я провёл две ночи с пиратами в Нассау. Мы много пили, дрались, снова пили, а после развлекались со шлюхами. Когда наконец вернулся, тело Вильмы давно остыло. Есть выражение «раздавлен горем». Лучше бы меня раздавило. Но нет, я пришёл в бешенство, проклинал Ирий в своей природе, изрыгал в него ненависть в надежде, что он заберёт меня. И он ответил. Поразил тем, что убил нашего сына. Мальчику было только семнадцать.
Исгар замолчал. Он так спокойно, без тени трагизма, рассказал о двух погубленных им жизнях, что Вера не знала, как реагировать. Время стёрло эмоции из его воспоминаний, или он не посчитал нужным открыться? Она чувствовала, что демон не нуждается в её осуждении или сострадании. Отважившись, посмотрела в лицо этому существу и встретилась с оранжевым взглядом. В провале зрачков таилась бездна, древняя мощь, перед которыми и триста лет казались мигом. С этой силы станется растереть, смести любого, как ничтожную крупинку, даже не заметив. Способен ли он вообще переживать? Вера отвела глаза. Стало невыносимо посреди жуткой тишины. Она спросила первое, что пришло в голову:
– Как ты справился?
– Я не справился. Страшна не столько утрата, сколько пустота, что наступает после. И как ни пытаешься заглушить её, все эмоции проходят мимо, не вызывая в тебе отклика. Тогда я связался с шаманами. Их ритуалы давали забвение на какое-то время. Но Ирий перестал питать меня энергией. Я истратил запасы и, как морфинист, вымаливал её у отца. Он женил меня во второй раз, надеясь, что это поможет. Не помню ни имени, ни лица второй жены. Отец настаивал на наследнике. Я сделал, как он просил. Но даже в момент близости не сказал ей ни слова. Эта девочка не прожила в изломе и года. Умерла в родах вместе с сыном. Я уничтожил ещё две жизни и не заметил этого. Отцовскому терпению пришёл конец. Он приковал меня в подземелье и оставил в кромешной темноте без воды и пищи, чтобы я вдоволь упился своими страданиями.
– Жестокое лечение.
– Зато действенное. Через месяц мне стало тошно от себя самого, а потом пустота потребовала наполнения. И я вернулся к жизни.
Вера вспомнила, как сама перенесла смерть мужа:
– Когда погиб Павел, я месяц спала без пробуждения, в кошмарах…
– Да. Я погрузил тебя в лёгкую летаргию, чтобы не наделала глупостей.
– Я тебя тогда так ненавидела, а ты меня спасал.
– Ещё и сопротивлялась, отказывалась признавать мою реальность. Поэтому пришлось заявиться к тебе лично.
– И напугать до смерти.
– Не преувеличивай. Зато ты переключилась на заботу о дочери.
– Исгар, ты до сих пор тоскуешь по Вильме?
– Я тоскую по тем чувствам. Вряд ли та девочка смогла бы сейчас меня чем-либо привлечь.
– Ты испытывал такое ещё?
– Да. Но иначе. – Демон усмехнулся. – Мирка – моя третья жена – была цыганкой. Едва очнувшись, она запустила в меня бронзовым подсвечником. Я решил, что мы идеально подходим друг другу. Затем потребовала вернуть её юбки. Я предложил ей великолепные наряды. Она приняла, но настаивала принести свою одежду. К счастью, тряпьё не успели сжечь. Позже мне стало ясно, зачем ей эти пёстрые обноски. Пятнадцать юбок оказались оснащены скрытыми кармашками. Весь день Мирка лазила по дому и тянула драгоценности, которые могла найти. К вечеру она звенела при каждом шаге.
– Ты не остановил её?
– Зачем? Она меня забавляла. Ночью Мирка увела кобылу и попыталась покинуть излом. Дойдя до края, вляпалась в паутину, лишилась лошади, и сама чуть не стала ужином для пауков. Вернулась чумазая, в синяках и ссадинах. Мы с отцом завтракали на террасе. Она стащила грязными руками хлеб с ветчиной и потребовала показать дорогу в табор. Я сорвал с неё верхние юбки и вытряхнул драгоценности. Девчонка ничуть не смутилась. Тогда я сделал ей предложение. Она плюнула мне в лицо и назвала «Кало шеро». Ответив, что такой паскуднице место среди прачек, и пожелав ей умереть старой девой, я скрылся на несколько дней, чтобы она смогла спокойно подумать. Через неделю появился под руку со знакомой ведьмой и велел Мирке прислуживать нам за ужином.
– Она согласилась?
– Конечно. Первым делом разбила о голову гостьи бутылку вина, затем вцепилась бедняге в горло и заявила, что я принадлежу только ей. Так мы и поладили.
Вера поражалась выходкам смуглой босой девчонки.
– Исгар, я не понимаю. Она воровала, ругалась, распускала руки, но при этом её баланс был в порядке?
– Лучше, чем у кого бы то ни было. Её поведение – дань цыганским традициям. Воровство ей представлялось забавной игрой. Вспылив, она набрасывалась на меня с кулаками, но при этом не держала зла. Мирка – единственная из всех, кого я знал, не чувствовала тоски от разрыва с душой. Она жила, словно птица, свободно и игриво. Единственное, что её огорчало – ограниченность излома. Ей не хватало воли и дорог. За крепостной стеной был небольшой участок степи, который стал любимым местом моей цыганки. Сколько ночей мы с ней там провели! Она дивно пела.
Пахнет костром. Пальцы перебирают струны гитары. Напротив, завернувшись в цветастую шаль, сидит Мирка. Языки пламени отражаются в её глазах, отчего те кажутся оранжевыми. Пальцы замирают на струнах, цыганка затягивает протяжную ноту глубоким грудным голосом. Звук поднимается выше, на пике дрожит переливами. Вступает гитара. Пение переходит в речитатив, словно споря со звенящим перебором. Мирка поднимает взгляд, полный ласки и призыва. Её окутывает золотисто-фиолетовы свечение. Ритм музыки ускоряется. Цыганка покачивает плечами в такт, затем сдёргивает с себя покрывало и смеётся. В воздух взметаются кисти шали, чёрные кудри, вихри свечения и искры костра.
– В то время я достиг с Ирием некоего перемирия, напоминавшего деловые отношения. Давал то, что он требовал, а взамен брал энергию. Отец устал от жизни и готовился к уходу. Ждал только рождения внука.
– Мирка подарила тебе сына?
– Да. Никоса. Но об этом как-нибудь в другой раз. Уже поздно.
– Я не устала.
– Зато я устал.
Вера чувствовала, что история скрывает ещё одну страшную тайну, и не стала настаивать на продолжении.
– Исгар, мне надо осмыслить.
Демон молча разлил вино. Взяв бокал, Вера поднялась и медленно обошла стол:
– Я думала, что тебе легко живётся, любой каприз исполняется по щелчку пальцев. А оказалось, что беды у тебя те же, что и у людей. И потерь не меньше, чем у меня. Даже ранение в бою. Как тебе хватило сил не сломаться?
– Верочка, время всех лечит, и маргастов тоже. Через годы твой слом зарубцуется.
– Не думаю. Мне не хватает духа относиться ко всему с иронией.
– Поверь, когда-то мне тоже было не до смеха. Но в конце концов понимаешь, что ирония – единственное, что держит нас на плаву. И вот тебе повод для улыбки: сегодня ты была «жилеткой» для демона.
– Можно подумать, ты нуждаешься в жилетке. – Тем не менее, Вера смущённо улыбнулась.
– Ничто человеческое мне не чуждо.
Глава 25. Дар
Вера проснулась, будто от толчка. Протянула руку к будильнику. Восемь. До встречи с Анеттой оставалось четыре часа. Можно не торопиться и вспомнить сон. Обычно сновидения не задерживались в памяти, но на этот раз они и после пробуждения витали рядом, казались осязаемыми и реальными. Вера птицей кружила в золотисто-фиолетовых потоках, пытаясь поймать и осознать то высокое чувство. Но каждый раз, как только она приближалась, искристая струя извивалась лентой и уходила в сторону, оставив лишь обещание чего-то безмерно прекрасного и недостижимого.
Вера закрыла глаза и попыталась собрать воедино осколки впечатлений. Ускользающее дежавю с сосущим чувством под ложечкой, полёт, детская наполненность счастьем без причины. Видимо, она снова провалилась в сон, потому что перед ней появились качели. Простые верёвочные качели с дощечкой-сиденьем, закреплённой на канате, концы которого терялись в высоте неба. Вера уселась на дощечку. Надо раскачаться посильнее, почувствовать скорость и ветер на лице, и чтобы защекотало в животе от восторга. Фиолетово-золотые всполохи вихрились совсем близко, но не хватало чего-то, чтобы поймать их. Качели как маятник. Если они поднимутся выше горизонтальной оси, то попадут в Ирий. Быстрее разгон! Качелей больше нет, лишь свободное падение-парение. Тут она увидела его. Светящийся шар с золотыми и фиолетовыми переливами возник прямо перед ней. Вера плыла к нему изо всех сил, отталкиваясь от потоков ногами и руками, но шар отдалялся, будто дразнил.
«Векторная любовь всегда в движении и обмене. Значит, надо не догонять её, а наоборот, оттолкнуть, направить. Куда? Или кому?»
Вера остановилась. Шар тоже застыл на месте. Вокруг теснились тысячи людей, все просили, молили о высшей любви. Но они были чужими, а чувство бесценным. Где-то за гранью она почувствовала Исгара. Вера не могла осмелиться. Как воспримет демон такую дерзость? Сияние чуть потускнело, будто разочарованное её нерешительностью. Если оно исчезнет, то не достичь его больше. Вера прислушалась к себе. Она не хотела делить этот упоительный дар ни с кем, кроме маргаста. Отбросив сомнения, толкнула шар в его направлении. Сгусток будто ждал этого. Туго стронулся с места и полетел, распуская за собой искристые ленты. И скрылся в сполохах.
«Что дальше? Я его потеряла?»
Пространство наполнилось вибрацией. С рокотом на Веру накатила фиолетовая волна, захлестнула с головой. Чувство заполнило лёгкие, нутро, каждую клеточку и каждый нерв. Ухнуло в диафрагме и затянуло в бешеный вихрь. Дальше – падение.
Вера забилась, пытаясь удержаться, замахала руками, очнулась от наваждения и обнаружила, что сидит в собственной постели. Но чувство не исчезло. Оно струилось по коже, видимое и осязаемо. Превосходило собственное свечение. Двигалось по комнате и распространялось за пределы.
Из ниоткуда возник Исгар. Вера, ликуя, протянула к нему руки, окутанные свечением:
– Смотри! Я смогла!
– Вижу. – Взгляд прожигал оранжевым гневом. – Ты хоть понимаешь, что натворила?
Она вдруг почувствовала его эмоции, которые прежде были недоступны ей. Взбешён, но вместе с тем растерян, ошеломлён и… Напуган? Такое возможно? Исгар явился в своём настоящем облике, но сейчас выглядел более реалистично, чем ночью.
– Не ори на меня! – Голос дрожал от слёз.
– Извини, когда в тебя шарахают Даром, трудно сохранить самообладание, – прозвучало язвительно и зло. – И мы теперь достаточно близки, так что принимай как есть.
– Я тебе не навязываюсь! – Веру душила обида. Он сам говорил, что тоскует по этому чувству. Но тоскует – ещё не значит, что готов разделить его с ней.
Демон выдернул её из постели и поставил на ноги:
– Посмотри на меня! – Вера упрямо отводила взгляд. – Раз тебе хватило смелости пустить вектор, так и сейчас не трусь. Захотела ручного демона?! Смотри! Мне! В глаза!
Вера подчинилась. И провалилась в бездну звериных зрачков, в омут его ненависти. Нутро заполняла пустота, холодная и мёртвая. Ушло даже отчаяние. Подступило абсолютное ничто, без воздуха и желания дышать. Лишь бесконечное падение в пропасть.
«Хватит! Я не могу больше!»
– Уже сдалась? Не прошло и двух минут. Так будет бесконечно долго, когда ты его потеряешь.
Он всё-таки отпустил её и отвернулся. Она прислонилась к стене. Колени дрожали. Зубы выстукивали дробь. Понемногу возвращались цвета, звуки и запахи. А вместе с ними страх. Демон дал ей передышку, но не собирался останавливаться, пока не уничтожит вместе с Даром, как досадную помеху. В следующий миг раздался треск рвущейся ткани. Ночная сорочка отлетела в стороны двумя лоскутами. Безуспешная попытка прикрыть наготу, но Исгар уже прижал её спиной к холодной стене.
– Мерзавец, отпусти меня! – Проще докричаться до гранитного изваяния. Демон приподнял Веру и вошёл грубо, уничижительно, утверждая её ничтожество перед ним.
«Зачем? Ему же безразлична близость. Мстит мне, возвращая в кошмар насилия? Мог бы просто убить».
Но с каждым толчком между болью и унижением тело заполняло наслаждение. Вера больше не сопротивлялась. И вдруг почувствовала, что от Исгара тоже исходило свечение. Оно распускалось потоками, смешивалось с её Даром, вихрилось, обволакивало.
«Теперь я желанна для него?»
Наслаждение вышло за пределы тела. Уже не существовало разделения, где демон, а где она сама. Исчезло его превосходство. Они на равных. Удовольствие нарастало цветовыми потоками, звуками сарабанды, взлётом и падением качелей. Вера сама становилась волной и светом, разгораясь до вспышки, до взрыва.
Медленно возвращалось осознание, что она по-прежнему в своей подвальной комнате, в руках Исгара. Но страха перед ним больше не было. Дар дал ей власть над демоном. Теперь Веру не заменят и тысячи девственниц. Он почувствовал её торжество и отстранился. Несмотря на вновь охвативший страх, она не отводила взгляда. Маргаст сомкнул руки у неё на шее. Но Вера скорее умерла бы, чем признала поражение. Через муку глаза в глаза. Пусть видит, что она тоже имеет силу над ним.
Исгар ослабил хватку. Вера чувствовала, каких усилий ему стоило сдержаться и не придушить её. Жадно хватая воздух, она согнулась в приступе кашля. Когда подняла голову, демона уже не было. Она обмякла и опустилась на пол у стены. Её трясло и от пережитого, и подвального холода, но не хватало сил, чтобы встать и одеться.
Вера приводила себя в порядок перед зеркалом. Через час должен был приехать водитель Анетты. Холодные компрессы не помогли скрыть следы слёз. На шее краснели отпечатки ладоней демона. В этих багровых отметинах виделось нечто постыдное. Можно повязать шарфик. А вот глаза не спрячешь. Позвонить актрисе и отменить встречу? Чего, в случае самовольства, ждать от Исгара? Он может не дать отработать оставшийся долг. Если уже не скинул со счетов. Впрочем, что подумает Анетта, не особенно волновало. Хуже, что через три дня надо выходить на работу.
Водитель прибыл вовремя. Оказавшись в салоне «Победы», на заднем кожаном сиденье, Вера почувствовала себя самозванкой, по недоразумению попавшей в другой, лучший мир.
«После обязательно пройдусь по магазинам, пальто надо срочно менять».
Двери открыла горничная. Приняла старенькое пальто и проводила в столовую, где Анетта заключила гостью в объятия, мастерски изображая встречу двух давних подруг.
– Глаша, подай нам кофе и можешь идти. – Актриса повела Веру за стол. Голода она не чувствовала, но чашка горячего кофе была как нельзя кстати.
Анетта заметила хромоту:
– Ты за этим связалась с Исгаром?
– Что? Нет, это ерунда. Дело в другом.
– Извини за бестактность, но мой интерес – не дежурное любопытство. Чтобы убедительно играть подруг, мы должны узнать друг о друге как можно больше.
– Да, понимаю. – Вере не хотелось сейчас говорить о демоне, но пока он был единственным связующим звеном. – Я задолжала жизнь.
– Это серьёзно. Вы давно знакомы?
– Даже не знаю, как ответить. Раскрылся он около четырёх лет назад. До этого изводил снами и видениями.
Анетта подняла бровь и пристально посмотрела на Веру. Заметила следы недавних слёз:
– А ты не особо уважительна к шефу. Работа на него создаёт проблемы в семье?
– Нет. Я вдова. Исгар сам по себе проблема.
– Да, он деспотичен. Но справедлив. Для меня же он и царь, и бог, и господин. Нашему знакомству около ста пятидесяти лет. Он купил меня, спасая от страшной смерти.
– Я знаю, он говорил. – Вере стало невыносимо слушать восхваления. Но Анетта уже переключилась на насущные вопросы:
– Нам надо найти точку пересечения в биографиях, с которой зародилась наша дружба. Заодно расскажешь о себе.
Как и ожидалось, судьбы великой актрисы и медсестры из детской травматологии никоим образом не могли сойтись. Богемной жизни Анетты не касались ни колония в степях Казахстана, ни линия фронта, ни просторы Крайнего севера. Единственным местом, где они находились одновременно и могли встретиться, был Саратов, в котором театр дивы давал спектакли. Но повод для дружбы представлялся весьма сомнительным.
Анетта подпёрла рукой точёный подбородок и погрузилась в размышления. Вера изучала её свечение. Какое впечатление произвёл рассказ о колонии? Но не нашла даже тени презрения или отвращения.
На сей раз дива предстала в простом домашнем облачении, без косметики. Кожа гладкая, без пор и пушка. Изящные черты лица с идеальной симметрией, каждый волосок бровей будто прорисован тончайшим пером. А глаза! Изумрудные у зрачка, с переходом в густой ультрамарин у края радужки. Природа скупилась на подобные чистые оттенки для людей. Красота актрисы была ближе к облику маргастов, чем к человеческому племени.
– Что, хороша? – Анетта даже не повернула головы.
– Прости, – смутилась Вера.
– Не извиняйся. Я привыкла. Моё лицо, как и тело – творение Исгара. Грех прятать такой шедевр от глаз.
«Она может хотя бы полчаса не вспоминать об этом негодяе?!» – Вера едва сдержалась, чтоб не выкрикнуть «Хватит!» На её счастье, в комнату вошёл молодой мужчина в халате. Небрежно кивнув гостье, он прильнул к щеке хозяйки:
– Богиня, я голоден.
– Вадик, ступай на кухню, Глаша тебя накормит. И не мешай, у нас важный разговор.
– Что может быть важнее нашей любви? – капризно протянул Вадик. Анетта осекла его взглядом. – Ой, все, ухожу.
– Мне неудобно, что из-за меня ты отправляешь мужа на кухню, – попыталась сгладить неловкость Вера, как только мужчина удалился.
– Мужа? Нет, дорогая, этого бездаря я держу при себе и продвигаю в театре за то, что он хорош в постели. Я придерживаюсь старых традиций: актриса не должна иметь семьи. Хотя лет двадцать назад мне пришлось фиктивно выйти замуж, чтобы обосновать появление дочери… Постой! Графиня Шувалова? Кто-то из родственниц был при императорском дворе?
– Да, бабушка, фрейлиной.
Анетта схватилась за колокольчик:
– Глаша, принеси зелёный коленкоровый альбом. В нижнем отделении секретера.
Горничная появилась с толстым фотоальбомом и положила его перед хозяйкой. Та нашла в нём нужную фотографию, развернула к Вере:
– Между нами состоялось мимолётное знакомство, ещё в прошлом моём воплощении. Если предположить, что короткая встреча перетекла в дружбу и укрепилась в последующих поколениях, то наше свидание в Саратове вполне может стать причиной возобновления тёплых отношений. Конечно, это не та связь, которой следовало бы гордиться при нынешней власти, но для ворожей вполне сгодится.
Вера едва слышала, что говорит ей актриса. С карточки, в окружении актёрской труппы и других фрейлин, на неё смотрела бабушка.
– А вы похожи. У тебя остались фотографии?
– Нет. В блокаду всё пропало.
Анетта вынула снимок из картонных уголков:
– Возьми. Для тебя он более значим. – Затем посмотрела на часы и поднялась из-за стола. – Иди за мной!
Проводив Веру в гардеробную, вручила ей чёрное гимнастическое трико:
– Переодевайся.
– Зачем?
– Сейчас придёт моя портниха, снимет мерки.
– К чему это всё?
– Вера, я не обсуждаю приказы начальства. Тем более Исгара. Он велел придать тебе должный лоск. Этим я и занимаюсь.
– Во сколько же мне это обойдётся?
